4 с.
(Выходные данные статьи не указаны). «Почему творчество - это всегда хорошо? Для вкусившего от пирога осуществления, отпившего из источника реализации Нового творчество становится единственной страстью, подчиняющей себе все остальное и даже саму жизнь. Невнимание к требующей стабильности жизни и любви, претендующей на вечность, оправдывается высокой оценкой и переоценкой творчества. Как алкоголик, ищущий оправдание своей пагубной привычке, от которой он не в силах отказаться, человек, называющий себя творцом, оправдывает свою привычку получать наслаждение от творчества. Даже отрыжку от переедания творчеством и тяжелое похмелье, которое неизбежно наступает после творческого просветления, становится доказательством его самоценности и заставляет говорить о нем, как о сложнейшем виде человеческой деятельности и тяжком труде. Даже творческая импотенция - так называемые творческие кризисы - говорят как будто о благородной тяжести творчества, о героизме и жертвенности человека-творца, которому кажется, что он приобщается к чему-то высшему и за это несет тяжкую расплату. Так чьим голосом говорит творец и что есть творчество?
Одно дело говорить о творческой способности человека, другое - о творчестве как таковом. В первом случае требуется выход к теоретико-познавательным вопросам. В другом - неизбежна онтологизация феноменальных проявлений творчества. В зависимости от того, признаем ли мы полноту наших знаний или их недостаточность в "исходной точке" творческого процесса, а также завершенность или незавершенность Бытия, в котором есть место творчеству, меняются представления о творчестве.»
(Выходные данные статьи не указаны). «Почему творчество - это всегда хорошо? Для вкусившего от пирога осуществления, отпившего из источника реализации Нового творчество становится единственной страстью, подчиняющей себе все остальное и даже саму жизнь. Невнимание к требующей стабильности жизни и любви, претендующей на вечность, оправдывается высокой оценкой и переоценкой творчества. Как алкоголик, ищущий оправдание своей пагубной привычке, от которой он не в силах отказаться, человек, называющий себя творцом, оправдывает свою привычку получать наслаждение от творчества. Даже отрыжку от переедания творчеством и тяжелое похмелье, которое неизбежно наступает после творческого просветления, становится доказательством его самоценности и заставляет говорить о нем, как о сложнейшем виде человеческой деятельности и тяжком труде. Даже творческая импотенция - так называемые творческие кризисы - говорят как будто о благородной тяжести творчества, о героизме и жертвенности человека-творца, которому кажется, что он приобщается к чему-то высшему и за это несет тяжкую расплату. Так чьим голосом говорит творец и что есть творчество?
Одно дело говорить о творческой способности человека, другое - о творчестве как таковом. В первом случае требуется выход к теоретико-познавательным вопросам. В другом - неизбежна онтологизация феноменальных проявлений творчества. В зависимости от того, признаем ли мы полноту наших знаний или их недостаточность в "исходной точке" творческого процесса, а также завершенность или незавершенность Бытия, в котором есть место творчеству, меняются представления о творчестве.»