Другими словами, тот, кто взывает к голосу общественной совести в интернете, скорее
всего, обращается к пустоте. Пытаясь по привычке навязать "общественно оправданную"
логику читателю, журналист часто обнаруживает по установленному на материале
счетчику посещений, что его прочитало пять или шесть человек - и есть вероятность, что
это его коллеги, которые, как и он, взывают к совести поколения со страниц других
изданий. Своеволие публики, сглаженное форматом газеты и подавляемое долгое время
ограниченным выбором в сфере телерадиовещания, в интернете проявляется вполне и с
такой ясностью, которая может быть в чем-то даже травмирующей для
профессионального журналиста, воспитанного в иной традиции. Если в начале
девяностых журналисты полагали, что они являются голосом общества и именно на этом
неписаном законе строилось все здание концепции "четвертой власти", то теперь ситуация
изменилась - у публики появился свой голос. И если он не вписывается в традиционные
рамки медиа-дискурса, то это не значит, что его можно игнорировать. Осознание того, что
в интернете ни одно издание не способно обойтись без собственной аудитории - вот,
пожалуй и вся соль того сакрального знания, которое "пионеры" русского интернета
принесли в издания, куда они пришли на работу консультантами и редакторами.
Джон Хартли в эссе "Communicative democracy in the redactional society: the future of
journalism studies" ("Свобода коммуникации в обществе редактуры: будущее
журналистики") цитирует утверждение Энтони Гидденса о том, что право на
коммуникацию последние двести-триста лет было организовано репрезентативно, люди
делегировали свой голос другим - и, не в последнюю очередь, журналистам. В последнее
время публика, по наблюдениям Хартли, обретает голос - как в медиа (звонки в прямой
эфир, письма редакции и проч.), так в городском пространстве (демонстрации и медиа-
акции) и в интернете.
В эпоху, когда количество возможностей прямой коммуникации бесконечно
увеличивается, журналист может претендовать на новую роль: "журналисты становятся
поисковыми машинами, которые предоставляют услуги по отбору и редактированию
материала для других пользователей."71 Определяя процесс редактуры как важнейший
этап в круговороте информации в современном обществе, Хартли предполагает, что роль
журналиста в дальнейшем будет похожа не на роль писателя, а на работу редактора.
Такая модель журналистики предполагает наличие навыков поиска, редактуры,
организаторские способности, умение подать материал. Репортерство - это
воспроизводство существующего дискурса. Но у "редакторской" журналистики другие
цели, чем те, что остались со времен публичного пространства, она не выполняет
функцию оглашения "повестки дня" публичных мероприятий, как это делала пресса
раньше. В современном контексте журналист сообщает информацию индивиуалистичной,
оживленной публике, чьи требования могут быть высказаны лично, без посредников. В
результате таких особенных взаимоотношений не журналист составляет повестку дня, а
публика, ждущая сенсаций. И то, что считается журналистикой, будет развиваться еще
дальше, продвигаясь в области, ей не свойственные до тех пор, пока не исчезнет. 72
Мы можем проверить гипотезу Хартли на эмпирическом материале нашего исследования,
включая развитие русского интернета. Для того, чтобы осуществить проверку,
сформулируем предположение точнее. Мы увидим, что Хартли предлагает фактически
две гипотезы: журналист становится редактором, "as the one who cuts through the crap"
("тот, кто продирается сквозь мусор") (1) и публика, а не журналист выстраивает повестку
дня (2).