Засурский И. Реконструкция России

Подождите немного. Документ загружается.

сплетников (а позже - газетных публицистов), обеспечивали до 70% общего объема

сельскохозяйственной продукции в СССР. Надо заметить, что закрытый характер

большей части информации, касавшейся экономики СССР, немало способствовал тому,

что такие тезисы не поддавались проверке цифрами и, на фоне нехватки продовольствия,

становились фактами, на которых строились убеждения.

Советские журналисты старой закалки, разумеется, не во всем доверяли советской

пропаганде, но они знали больше о реальной экономике страны. В отношении Запада они

по крайней мере понимали, что в официальной критике западного "общества чистогана"

есть зерно истины. Для других же все тонкости сливались в "белом шуме" советской

пропаганды, игнорировать которую каждый учился еще в начальной школе.

Для молодых дилетантов, выросших на трансляциях радио "Свобода" и Би-Би-Си,

книжках Войновича и самиздате, все в мире выглядело иначе. Американские сигареты,

французские духи, иллюстрированные журналы, бытовая электроника - все это для нового

поколения было веским доказательством того, что коммунизм недостижим, а СССР

двигается по тупиковому пути развития. Образованные в советском стиле - больше

идеологии, меньше информации - "восьмидесятники" считали все достижения

современной цивилизации своими по праву, а потому желание скорее забыть о

социализме как о кошмаре и воссоединиться с дружной международной семьей служило

подспудной мотивацией радикализма.

Привлекательность рыночного фундаментализма как новой политической идеологии

состояла в том, что он отвечал потребности слабо информированных людей решить все

проблемы одним махом. "Рыночники" как бы не нуждались в знаниях, потому что они

знали главное - нужен рынок (таким же было и отношение "демократов" к демократии).

Радикализм молодых экономистов и публицистов удачно сочетался со стремлением

партийных лидеров на местах и управляющих госсобственностью легализовать

политическую власть и управленческие полномочия в форме независимых государств и

частной собственности, в то время как демократическая риторика использовалась

амбициозными политиками как таран против советского истеблишмента.

Впрочем, нельзя обойти вниманием и тот факт, что дилетанты, по меткому выражению

Виталия Третьякова, "в два счета заткнули за пояс" всю старую гвардию. У нового

поколения журналистов не было страха перед властью, они писали и выступали по

формуле "что в уме, то и на языке", и эта витальная спонтанность куда лучше

соответствовала духу времени, напору событий и морю новой информации: когда

журналисты старой школы пытались все взвесить и оценить, молодежь спасала вера в

факты, переводные учебники по экономике и политологии и открытость к коммуникации.

В то время как "золотые перья" советской эпохи не могли сориентироваться в новой

ситуации, неофиты парили, наслаждаясь свободой и наблюдая, как из пепла рождается

храбрый новый мир.

Теперь, когда трансформационная утопия рухнула, а вторая республика закончилась, у

них есть повод для ностальгии. По мере того, как последовавшая за кризисом августа 1998

года депрессия приближает нас к неопределенности, многим уже начинает казаться, что

девяностые, несмотря на всю противоречивость и жесткость, в чем-то даже -

бессмысленность, были прежде всего русской belle epoque.

"Четвертая власть"

Принято полагать, что в основе близости прессы и власти в первой половине девяностых

стоит их идеологическое родство. В самом деле, "четвертая власть" (т.е. ведущие

"демократические" издания, ощущавшие себя чем-то вроде актива и авангарда русской

интеллигенции) не могла бы реализовать свою концепцию реформ, не имея политических

союзников, т.е. людей, способных осуществить на практике намеченные идеи. Однако,

как и в случае с рыночным фундаментализмом, нам следует обратить внимание и на

наличие серьезных общих интересов.

Конец советской эпохи внес самое важное изменение в политическую систему, а именно -

процедуру демократических выборов. Выборы народных депутатов в конце

восьмидесятых стали первым в советской истории фактом перераспределения реальной

политической власти. В условиях разрушения советской системы только средства

массовой информации могли повлиять на то, как проголосует избиратель. Следовательно,

от них зависело, кто будет править страной.

От того, кто будет править страной, в свою очередь зависело, кому будут принадлежать

средства массовой информации. Вопрос, который волновал новых собственников СМИ

(главных редакторов и влиятельных журналистов) более всего, состоял в том, будут ли

масс-медиа национализированы коммунистами?

Следует помнить, что первая негласная приватизация средств массовой информации

произошла еще при Горбачеве, когда партийный контроль за прессой ослаб, а позже -

сошел на нет. Учредителями редакций стали разнообразные законодательные органы,

частные предприятия и трудовые коллективы редакций. Но если учесть, что в законе о

средствах массовой информации, принятом в 1990 году для урегулирования деятельности

СМИ, права учредителя по отношению к редакции строго регламентировались (а понятие

собственника и вовсе отсутствовало), то станет ясно, что к тому времени редакции уже

были вполне самостоятельными. Позже многие издания вообще отказались от

учредителей в пользу редакции или трудового коллектива (которые, согласно закону,

могли выступать в этом качестве). Например, газета "Московский комсомолец" после

августовского путча 1991 года прошла перерегистрацию в Министерстве печати России.

Воспользовавшись тем, что газета была зарегистрирована без кавычек, редакция

перерегистрировала издание с закавыченным названием, умыкнув газету у

деморализованных горкома и обкома ВЛКСМ. Более или менее элегантно большая часть

российской печати обеспечила себе независимость, "Известия" - от Верховного совета,

"Правда" - от ЦК КПСС, "Литературная газета" и "Знамя" - от Союза писателей и т.д.

Порой обходилось и без конфликтов. Например, редактору "Московских новостей" Егору

Яковлеву удалось убедить руководство АПН "отпустить" еженедельник. Однако были и

другие случаи - например, журналисты ленинградской газеты "Смена" объявили

голодовку, требуя освободить их от учредителя - городского комитета комсомола. В дело

вмешалось российское правительство, перерегистрировавшее газету без учредителя.

Впрочем, некоторым изданиям пришлось вести переговоры с учредителями, как,

например, журналу "Огонек". В результате журнал был вынужден выплачивать тридцать

процентов прибыли (семьдесят - с книжных приложений) своим прежним учредителям,

издательскому объединению "Правда".

На протяжении последних лет правления Горбачева и в первые годы правления Ельцина

пресса была действительно независимым институтом и обладала, на фоне слабости

политической власти и хаоса в экономике, огромной властью.

Альянс власти с "демократическими" СМИ (под которыми следует понимать

традиционные советские издания, поддержавшие Бориса Ельцина) в разгар

экономического кризиса 1992 года стал еще более тесным благодаря развитию системы

субсидий и экономической помощи изданиям. Когда в феврале 1992 года несколько дней

подряд не вышли "Труд" и "Комсомольская правда", президент подписал указ,

восстановивший фиксированные цены на бумагу. Государство взяло на себя обязанность

возмещать часть производственных расходов изданиям с наибольшими тиражами (выбор

которых оставался за министерством печати и массовой информации). Кроме того, и это

было единственное "рыночное" положение указа, в нем давались распоряжения о начале

процесса приватизации сети распространения печатных изданий.

Как пишет Елена Андрунас:

Реакция прессы на указ была далека от всеобщего энтузиазма. Традиционные издания

вроде "Комсомольской правды" и "Известий" в целом были довольны, хотя некоторое

замешательство было нетрудно заметить в их комментариях к указу. Независимая пресса,

естественно, критиковала указ. Указ стал испытанием для прессы: какую цену она готова

заплатить за свободу - или за выживание? Похоже, что экономические реалии, а не

политические различия станут той чертой, которая отделит подлинно независимую печать

от тех, кто согласится, чтобы ими управляли.

Это различие уже стало очевидным. В то время, когда "Известия" писали о "ревнивой

ярости коммерческой прессы", "Независимая газета" критиковала "официальную прессу",

которая упрямо занимается выкачиванием денег из бюджета. Она называла указ

"результатом истерического лоббирования официальных массовых газет и журналов.

Использование популистского давления, которое было развито за годы "ранней

гласности" - когда газеты добивались астрономических тиражей за счет снижения цен, а

затем получали субсидии из бюджета, шантажируя власти "миллионами подписчиков", -

похоже, снова оказалось эффективным".[13]

Сразу же после подписания документа главные редакторы газет собрались у министра

печати Михаила Полторанина для того, чтобы обсудить, как указ будет реализовываться.

Показательно, что в репортаже "Известий" об этой исторической встрече (озаглавленном

""Четвертая власть" должна стать властью") особое внимание было уделено

доказательству того, что пресса может одновременно финансироваться правительством и

быть независимой от него. Особая важность этой проблемы, согласно "Известиям",

состояла в том, что во время переходного периода пресса потеряла свою материальную

независимость, но не хочет расставаться с моральной, в то время как представители

власти не всегда готовы понять и принять тот факт, что для прессы "естественно

критиковать правительство несмотря на то, что оно нашло деньги для печати".[14]

Эти жалобы газеты звучат как следующее поколение пропаганды. Во время правления

коммунистов пресса притворялась, что она свободна от идеологического давления. Теперь

она притворяется, что она может быть свободна от давления со стороны государства в то

время, как живет на его субсидии...

Как пишут "Известия", на встрече с Полтораниным главным редакторам удалось

"выработать единую точку зрения по поводу не только тактических, но и стратегических

вопросов". То, что у них общие проблемы, "позволило им сформировать общую политику

с тремя другими институтами власти - законодательной, исполнительной и судебной".

Корреспондент "Известий" Ирина Демченко интерпретировала значение этого

соглашения как то, что если руководители средств массовой информации еще не считают

себя "четвертой властью", то, несомненно, они двигаются в этом направлении.[15]

Впрочем, ошибались не только журналисты "Известий". Любопытно, что в своей книге

1993 года Елена Андрунас завершает главу следующим заключением:

Сможет ли пресса с таким извращенным представлением о "четвертой власти" выжить в

демократическом обществе, основанном на рыночной экономике? Этот вопрос

риторический. Средства массовой информации немало способствовали разрушению

коммунистической системы. И теперь, когда она разрушена, они пытаются продлить свое

существование, но у них ничего не получится. Они - только часть старой системы и они

обречены исчезнуть вместе с ней. Они будут жить ровно столько, сколько пост-

коммунистические правительства сочтут необходимым продлевать их жизнь

финансовыми инъекциями.[16]

Как выяснилось в последствии, желающих финансировать эти издания оказалось более

чем достаточно и без непосредственного правительственного вмешательства.

В конечном счете "демократическая пресса" предпочла последовательно, раз за разом - в

октябре 1993, и на выборах 1995 и 1996 годов, делать выбор между идеалами демократии

и поддержкой Бориса Ельцина (и лояльных ему политиков) в пользу последнего.

Концепция "четвертой власти" умерла еще до того, как реальные экономические

трудности сделали ее экономически несостоятельной и не в результате политического

давления, о недопустимости которого газеты кричат и поныне. Она оказалась

мертворожденной: еще в советской утробе ее убил страх новых собственников СМИ

перед возможным пересмотром полулегальной приватизации изданий новым

коммунистическим правительством. Страх, который в результате оказался даже сильнее,

чем боязнь потерять высокий самостоятельный статус прессы и свободу выбора

политической позиции.

Впрочем, было бы несправедливым видеть за ролью журналистов в новейшей российской

истории только бунт приватизированного пропагандистского аппарата, который,

освободившись от контроля коммунистической партии и подкрепив свои притязания на

независимость концепцией "четвертой власти", объединился с новым российским

руководством для того, чтобы добить своего дряхлеющего хозяина. Ограничиться таким

обобщением означало бы выплеснуть с водой и ребенка, не заметить удивительной

атмосферы тех лет (когда советское общество подошло вплотную к идеалу "публичного

пространства"), тех журналистов, кто действительно искал, но не догму, стремился

воплотить в жизнь, но не концепцию "четвертой власти", а идею независимой печати.

Именно о них мы и будем говорить в следующей главе, когда речь зайдет о "Независимой

газете".

А эту главу мы закончим политэкономической периодизацией истории масс-медиа в

России за последнее десятилетие двадцатого века.

Формирование российской системы СМИ

Брайан Макнейр[17] выделяет три фазы в развитии российских масс-медиа. Первая длится

с 1986 по 1990 год (она завершается с принятием Закона СССР о СМИ). Следующая,

которой он дает название "золотого века российской прессы", продолжается до августа

1991 года.

Затем, после событий августа 1991 года, начинается новая фаза рыночного развития СМИ,

когда появившиеся экономические трудности вызывают рост цен на все издания, а распад

СССР усугубляет сужение рынка прессы.

Ясен Засурский и Егор Яковлев сходятся на другой периодизации, хотя их определения

периодов несколько различаются. С 1985 по 1990 год проходил период гласности, т.е.

системы партийного управления средствами массовой информации - но в соответствии с

новым курсом Горбачева на демократизацию советского общества. Далее, приблизительно

до 1993 года или 1995 (Ясен Засурский проводит границу периода по антивоенной

кампании в ходе войны в Чечне, которая продемонстрировала способность прессы

оказывать давление на власть) пресса играла роль самостоятельного института. Затем

начинается, по определению Ясена Засурского, период "коммерческой прессы и

концентрации", а по Яковлеву - период "управления прессы капиталом".[18]

Именно эта периодизация используется в таблице в конце книги, задача которой -

показать историю СМИ в историческом контексте. Ниже, в этой главе, предлагается

сходная, но более детализированная периодизация, основой которой становятся

конкретные исторические события и экономические процессы. Годы, рассмотренные в

данном исследовании (с конца восьмидесятых по 2000 год) можно условно разделить на

пять периодов. Наиболее насыщенный из них - третий, с 1992 по 1996 год, будет в свою

очередь разделен на три этапа. Ему будет уделено большое внимание в этой главе,

поскольку именно в это время сложилась система масс-медиа Второй республики.

Таким образом в этой главе с помощью детализированной периодизации мы сначала

составим карту истории СМИ России, после чего сосредоточимся непосредственно на

переломных моментах истории, которые мы рассмотрим подробно.

Итак, первый период - до 1990 года (т.е. до принятия закона о печати) - время гласности,

перестройки и окончания Афганской войны, когда независимой прессы не было в

принципе (за исключением самиздата), однако среди советских журналистов

кристаллизовалась идеология "четвертой власти" и миф о независимой прессе.

Периодические издания переживают пик своей популярности и роста тиражей. На

телевидении появляются первые программы в прямом эфире ("Взгляд" и др.). Это -

предыстория российской системы СМИ, и мы уже дали краткий очерк этой эпохи в

первой главе.

Второй - с 1990 по начало 1992 года - по определению Макнейра - "золотой век"

российской печати. Это также период "первой приватизации" СМИ. При содействии

власти некоторые издания получают в собственность или долгосрочную аренду по

льготным тарифам помещения, в которых размещается редакция. В отношениях власти и

прессы (за исключением некоторых ультраконсервативных изданий) наступает медовый

месяц. Разделяя и отражая общественный подъем реформаторских 80-х и 90-х годов,

средства массовой информации становятся естественными союзниками восходящей

звезды российской политики Бориса Ельцина. В условиях непрекращающейся

политической борьбы и краха всех традиционных социальных институтов масс-медиа в

начале девяностых по сути закрепляют тот статус, который они получили еще в конце

восьмидесятых: единственной опоры власти.

На российском рынке СМИ появляются новые издания, телеканалы и радиостанции.

Новые СМИ используют модели и форматы современной западной журналистики -

стараются отделить информацию от комментария, строят газеты по принципу

тематических полос. Вещание в прямом эфире становится нормой на радио и на

телевидении.

Третий - с 1992 по 1996 год - период формирования новой российской системы СМИ,

который, в свою очередь, можно разделить на три этапа. Это время политического

противостояния и первых экономических трудностей СМИ (1992-1993), затем временная

политическая стабилизация, характеризующаяся, с одной стороны, оттоком

политизированного капитала и, как следствие, закрытием ряда изданий, с другой стороны

- бурным развитием коммерческой прессы (с 1994 по середину 1995 года). И, наконец (с

середины 1995 по середину 1996 года), - активизация политизированного капитала и

формирование пропагандистской системы перед президентскими выборами 1996 года. На

этом периоде следует остановиться подробнее.

Уже в самом начале 1992 года впервые обозначилось отчетливое различие в развитии

центральной и региональной прессы, которое только усилится в дальнейшем. В то время

как в столице происходит разделение прессы на три лагеря - "демократические"

("Известия", "Комсомольская правда", "Московский комсомолец"), "оппозиционные"

("Правда", "Советская Россия") и новые издания ("Независимая газета", "Коммерсантъ"), а

председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов безуспешно предпринимает попытку

взять под свой контроль газету "Известия" и российское государственное телевидение

(вольно или невольно вызывая тревогу у всех журналистов за судьбу своих изданий тем

самым способствует политизации журналистского сообщества), региональная пресса, за

исключением коммунистических и националистических изданий, удаляется от политики,

занимает позицию зрителя, а не участника политических баталий.

К концу 1992 года даже наиболее солидные издания несут крупные убытки: от 15 млн

рублей у "Комсомольской правды" до 6 млн у "Советской России". Выход газет удалось

сохранить благодаря выделению правительственной субсидии на погашение долгов.

Газета "Известия" даже получила в подарок от правительства Гайдара огромное здание на

Пушкинской площади, позволившее ей сохранять независимость дольше других изданий.

И все равно, по результатам подписной кампании 1993 года, "Известия" сохранили только

25% подписчиков (800 тысяч из 3,2 млн), "Комсомольская правда" - меньше 15% (1,8 млн.

из 13), "Независимая газета" - 39% (27 тыс. из 70), а еженедельник "Аргументы и факты" -

35% (8,8 млн. из 25,7).[19]

Под диктатом монополии почтовых служб дорожает доставка газет, в результате чего

региональные издания крепче встают на ноги. Начинает сказываться и близость

провинциальной печати к реальным проблемам и нуждам своего потребителя,

несовместимым с абстрактной политической риторикой тех лет. Обвальное (на порядок)

сокращение тиражей центральных изданий приводит к фрагментации аудитории

всероссийских изданий и падению их влияния. Начиная с третьего периода единство

информационного поля обеспечивается телевидением.

В конце 1992 - начале 1993 года, в то время как многие газеты и журналы находились на

грани финансовой катастрофы, на московском рынке качественной политизированной

прессы появилось сразу три новых ежедневных газеты - "Коммерсантъ-Daily", "Сегодня"

и "Новая ежедневная газета", которая была закрыта в начале 1995 года, на несколько

месяцев раньше, чем "НГ".

Политический кризис, начавшийся в марте 1993 года, разрешился октябрьским

противостоянием исполнительной и законодательной власти. Как отмечает историк

Согрин, референдум в марте 1993 года о доверии президент смог выиграть только

благодаря тому, что ему удалось провести более широкую и интенсивную

пропагандистскую кампанию в прессе, чем оппозиции. То же самое можно сказать и об

октябрьских событиях в Москве.

Хотя в основе парламентского кризиса, продлившегося с конца 1992 по октябрь 1993 года

было, вплоть до последнего момента, совершенно легитимно выраженное неприятие

депутатами экономической политики президента и правительства, "демократическая"

пресса поддержала президента, а центральное телевидение осталось под контролем

Бориса Ельцина. Осознание своего бессилия подтолкнуло поддержавшего позицию

парламента вице-президента Александра Руцкого инициировать штурм "Останкино",

который и стал началом кровавой развязки парламентского кризиса в октябре 1993 года. В

результате на всеобщих выборах в декабре того же года была принята конституция,

закрепляющая доминирующее положение президента в структуре российской власти, тем

самым исключившая возможность подобных кризисов в будущем - ценой серьезного

снижения роли законодательной власти и увеличения полномочий президента.[20]

Октябрьские события отразились на работе средств массовой информации неожиданно

сильно, во многом разрушив иллюзии журналистов в отношении новой власти. Когда

запахло жареным, власть фактически последовала примеру ГКЧП 1991 года, закрыв

множество изданий и введя цензуру.

"14 октября 1993 года решением министерства печати и информации были официально

запрещены следующие издания за использование материалов, которые "значительно

усилили дестабилизацию обстановки во время массовых беспорядков в Москве":

"День" (вышла под новым названием "Завтра"), "Гласность", "Народная правда", "За

Русь", "Наш марш", "Националист", "Русское дело", "Русское воскресенье", "Русские

ведомости", "Русский пульс", "Русский порядок", "Русское слово", "Московский трактор",

"Русский союз", "К топору".

Против них были заведены уголовные дела, так же, как и против программы новостей

телевидения Санкт-Петербурга "600 секунд". Издание "Рабочей трибуны", "Правды" и

"Советской России" было приостановлено. "Рабочая трибуна" стала вновь выходить через

три дня. Министерство печати и информации совершенно иначе отнеслось к другим двум

газетам, как утверждают, выставив условия для возобновления их выхода, в том числе -

изменение названия, перерегистрация и замена главных редакторов. "Правда" все же

вышла 2 ноября 1993 года после достижения компромисса с министерством, но потом

опять перестала выходить из-за финансовых проблем. Вновь она появилась только 10

декабря 1993 года, за два дня до проведения выборов...

"Независимая газета", вынужденная пройти перерегистрацию после роспуска ее

учредителя, Московского городского Совета, столкнулась в этом деле с трудностями,

потому что редакционная коллегия отклонила две кандидатуры на статус учредителя,

которые были предложены сверху. 4 ноября 1993 года в соответствии с законом о

средствах массовой информации России учредителем газеты стала сама редакция.

Контроль за парламентской "Российской газетой" и над парламентской студией РТВ

перешел в руки правительства. В типографиях ряда газет появились цензоры, так же как в

информационном агентстве ИТАР-ТАСС и на телевизионных студиях. Следующие

издания вышли с пробелами вместо снятых цензурой материалов: "Независимая газета",

"Сегодня", "Московская правда", "Коммерсантъ-Daily" и "Литературная газета".[21]

Следующий этап третьего периода, с конца 1993 по середину 1995 года, характеризуется

относительной политической стабилизацией, происходившей на фоне продолжавшегося

падения промышленного производства, которое в 1994 году составляло примерно

половину от уровня 1990 года. Рынок массовых СМИ практически не расширялся, тиражи

продолжали падать практически у всех изданий - хотя и здесь некоторым издательским

компаниям удалось развернуться.

В частности, активно развивается рынок деловых изданий, появляются первые

"глянцевые" журналы для потребителей с высокими доходами, финансируемые за счет

рекламы. Именно на этот период приходится бурное развитие Издательского дома

"Коммерсантъ", который запускал один за другим проекты новых изданий, группы

"Индепендент Медиа", а также холдинга "Сегодня"-"КП".

Начинается развитие процессов концентрации СМИ, стратегическое закрепление на

рынке первых информационных магнатов: Гусинского (группа "Мост") и Яковлева-

младшего (издательский дом "Коммерсантъ").

Чеченская война в конце второго - начале третьего этапа этого периода показывает

способность прессы занимать самостоятельную позицию, даже если она расходится с

политикой властей (при условии, разумеется, что она не противоречит интересам

владельцев СМИ). Однако накануне выборов президента страны антивоенная позиция

СМИ кажется последним зовом Роланда.

Последний этап этого периода, с середины 1995 по середину 1996 года, знаменует собой

возвращение политизированного капитала, воскрешенного близостью парламентских

выборов, за которыми уже маячат судьбоносные президентские. Можно отсчитывать

начало этого периода со времени создания ОРТ (по политическим соображениям его

формирование происходило заблаговременно, чтобы не так явно выпячивалась подоплека

акционирования первого канала), история которого начинается в феврале-марте 1995 года.

Владислав Листьев становится инициатором и жертвой процесса передела сфер влияния

на рынке телевизионной рекламы. С создания ОРТ начинается история медиа-холдинга

Бориса Березовского, который был сформирован благодаря мандату президентской семьи

на создание благоприятного информационного контекста для президентских выборов.

Под решение этой задачи Березовский получил в качестве дойной коровы нефтяную

компанию "Сибнефть".

Накануне выборов на масс-медиа снова проливается золотой дождь политизированного

капитала.

Новые холдинги одновременно выражают интересы новых собственников в стабилизации

положения в стране и предлагают партии власти коммуникационные каналы в обмен на

допуск к распределению государственной собственности в ходе приватизации. И то и

другое делает ставку на инвестиции в масс-медиа стратегически правильным решением.

В ходе президентских выборов основные средства массовой информации практически

единодушно поддерживают Бориса Ельцина и добровольно становятся инструментом

манипуляции общественным мнением. В ходе выборов, в соответствии со сценариями

идеологов президентской кампании, отрабатываются современные технологии

пропаганды. Владельцы СМИ проходят процесс обучения технике манипуляции

общественным мнением.

После президентских выборов начинается четвертый период в истории российской

прессы, который продолжается вплоть до середины 1998 года. Если до президентских

выборов роль масс-медиа в исходе политических конфликтов была значительной, то по

результатам президентской кампании она была единодушно признана определяющей.

Средства массовой информации становятся основной средой политической

коммуникации. При этом роль печатной прессы падает, в то время как роль телевидения

возрастает. Новостные и аналитические программы ТВ становятся ареной политического

спектакля. Происходит полное переплетение сферы политического и СМИ, что позволяет

говорить о формировании медиа-политической системы.

Медиатизация социальной жизни является естественным процессом в обществе с

отсутствующими социальными институтами - и начало этого процесса мы можем

отсчитывать с первых сознательных попыток использовать телевидение для поднятия

своего рейтинга. Вся политическая карьера Бориса Ельцина была построена на

использовании медиа в противовес партийным и советским институтам. Точно так же, при

мощной поддержке масс-медиа, был выигран референдум о доверии президенту в 1993 и

точно так же, под давлением СМИ, прошло голосование по конституции.

События октября 1993 года - последние эпизоды борьбы за власть в реальном городском

пространстве. Эта борьба продолжится и затянется до конца девяностых, вот только

пространство, в котором она будет проходить, будет не столько институциональным или

законодательным, сколько символическим. Накал борьбы при этом не уменьшится -

просто роль танков на улицах возьмут на себя медиа-холдинги, а вместо людей погибать в

этой необъявленной войне будут репутации, образы, политические карьеры, политические

сценарии и всевозможные символические конструкции.

Медиатизацию политики во второй половине девяностых можно представить себе как

продолжение процесса политизации масс-медиа в начале десятилетия - только теперь роль

СМИ в информационной системе становится значительно менее самостоятельной. Масс-

медиа становятся коммуникационным каналом для политиков и специалистов по

информационным технологиям, которые используют предсказуемость медиа

(вытекающую из принадлежности к тому или иному холдингу в случае политизированных

СМИ или приверженность определенным стандартам в случае коммерческих масс-медиа)

для того, чтобы донести свое сообщение до аудитории. Различные стратегии игроков

сталкиваются и развиваются в символическом поле медиа по законам драмы. Логика

политического спектакля[22] становится определяющим фактором в сфере политики.

Под впечатлением от эффективности информационных технологий в ходе президентских

выборов крупные экономические группы вступают в "гонку информационного

вооружения": принимаются решения о масштабных инвестициях в средства массовой

информации, что приводит к появлению еще нескольких крупных медиа-групп,

формирующихся за счет захвата "демократических" СМИ, которым удалось сохранить

независимость - таких, как "Литературная газета", "Известия" и "Комсомольская правда".

В 1997 году все они становятся частью крупных холдингов. То же самое происходит с

телевидением: коммерческий канал "СТС-8", принадлежавший американским инвесторам,

к примеру, становится частью холдинга "Альфа-ТВ". Политические инвесторы стали

инициаторами новых проектов в сфере СМИ, в частности "газет влияния" - "Русского

телеграфа" ОНЭКСИМбанка и "России" лужковского холдинга (и та и другая газеты

впоследствии были закрыты, когда холдинги решили сосредоточить ресурсы на других

изданиях - "Известиях" и "Литературной газете" соответственно).

Впрочем, границу между политическими инвестициями и новой экономической

стратегией крупных экономических групп провести трудно. Когда независимая

издательская группа "Интедепендент медиа", принадлежащая иностранцам, продает 10%

группе "Менатеп", это скорее обычные инвестиции, хотя сотрудники газеты "Moscow

Times" впоследствии в частных разговорах не раз будут жаловаться на давление своих

русских партеров. Похоже, что в данном случае речь может идти о существовании

определенного стиля по отношению к медиа-собственности - цинизм девяностых не

предполагал реальной независимости редакционной политики даже самых коммерчески

оправданных изданий.

Прошедшая обкатку система управления прессой с помощью медиа-технологов,

компромата и информационных кампаний становится основным инструментом не только

политической борьбы, но оружием конкурентных сражений. По сути дела, интересы

непосредственных владельцев СМИ становятся политической позицией их изданий, что

особенно ярко проявляется в ходе приватизационных скандалов, когда новые

собственники впервые разрывают негласный пакт о партнерстве с "молодыми

реформаторами" и между собой.

Роль масс-медиа в политической жизни страны весной-летом 1998 года во время

шахтерского и более позднего финансово-политического кризиса многие наблюдатели

оценивают как провокационную. Власть проигрывает информационные войны одну за

другой. Очевидно, что прежний союз властей второй республики и владельцев СМИ

распался. Именно поэтому создание объединенного телерадиохолдинга на базе ВГТРК

поначалу выглядит не столько как опасное стремление государства узурпировать СМИ,

сколько как отчаянная попытка властей сохранить присутствие в информационном

пространстве.

Впрочем, некоторым изданиям удается сохранить самостоятельность ("МК", "Аргументы

и факты", издательский дом "Коммерсантъ"), а все более значительное их число и вовсе

функционирует вне контекста политической жизни (издательский дом "Экономическая

газета", журналы "Индепендент медиа", телеканалы РЕН-ТВ, СТС и проч.). Таким

образом, российская пресса разделяется на сферу господства крупного (в этом контексте -

"политизированного") капитала, контролирующего наиболее влиятельные центральные

издания и ТВ, и сектор коммерческих масс-медиа, в который помимо центральных и

региональных издательских групп можно включить новые телевизионные проекты и

региональные телеканалы, а также большую часть радиостанций. Логика

политизированного и коммерческого капитала в масс-медиа на этом этапе расходятся.

Если задачей первого является обеспечить максимальный охват аудитории, то второй

нацелен на извлечение прибыли и, как следствие, децентрализован. Коммерческие СМИ

часто игнорируют политический контекст, поскольку специализация на тех или иных

потребностях аудитории дает преимущества при привлечении рекламодателя и позволяет

удерживать пускай небольшую, но постоянную аудиторию, часто - с высоким средним

уровнем доходов.

Следует справедливости ради отметить, что коммерческая пресса также участвует в

информационных войнах на той или другой стороне. Склонность массовых коммерческих

изданий к сенсациям и скандалам делает публикацию разоблачительных материалов и

раздувание политических скандалов любимым занятием масс-медиа. Разумеется,

коммерческая пресса выглядит лучше, потому что порой бывает трудно спрогнозировать,