Засурский И. Реконструкция России
Подождите немного. Документ загружается.
московскому правительству, вместе с управляющим делами президентской
администрации Павлом Бородиным, развернули жесткую кампанию против инициативы
Немцова по пересаживанию чиновников с иномарок на "Волги". В "Московском
комсомольце" шла откровенная подтасовка информации, в результате которой цена
"Волги" в статьях в "МК" определялась в 50 тысяч долларов (тогда как реальная
стоимость равнялась $10-15 тыс. в зависимости от комплектации). Кроме того, против
Немцова одно за другим выдвигались обвинения в заказе убийств политических
противников, супружеской неверности и просто разврате (журнал "Люди", газета
"Совершенно секретно"). Последнее обвинение было озвучено Сергеем Доренко,
заслуженно считающимся самым ангажированным журналистом постсоветской России.
Ссылаясь на показания стриптизерш, которых Немцов "под водой шлепал по попе",
Доренко сделал тему "развратного" поведения Немцова в санатории ОНЭКСИМбанка
основной по времени темой программы. Позже Доренко признал, что доказательств не
существует, но только для того, чтобы перейти к следующему обвинению в адрес
чиновника.
Многие коммерческие издания, способные проводить более-менее независимую
информационную политику, использовали противостояние ОНЭКСИМбанка с Гусинским
и Березовским в собственных целях – для того, чтобы обозначить разницу между
поведением поделенных политизированным капиталом изданий и своей редакционной
политикой. Первыми на кампанию в прессе среагировали "МК" (он опубликовал таблицу
медиа-холдингов), газета "Коммерсантъ-Daily", которая сообщала о поведении СМИ
враждующих группировок в форме сводок с информационной войны, и журнал «Новое
время».
Журнал "Новое время" вынес на обложку заголовок "Газетно-полевой роман /
Информационные войны: до первой крови?" В этом номере авторы издания постарались
разложить все по полочкам. Как пишет Андрей Колесников:
Свобода слова умерла в газетах, не успев родиться. Не найдя иной формы существования,
кроме самопродажи претендующим на политическое влияние и экономическую ренту
(прямо вытекающую из этого влияния) финансовым воротилам, ничего не смыслящим в
издательском менеджменте, газеты, которые теоретически могли бы стать
респектабельными и независимыми, обрели свой маленький персональный Агитпроп.
Выросло целое поколение журналистов, плохо себе представляющих (или уже успевших
забыть), что такое "чистая" журналистика, не основанная на "социальном заказе".
Появился новый журналистский профессионализм, не чисто газетный, журнальный или
телевизионный, а ПиАровский – профессионализм специалиста по рекламе и
продвижению информации (дезинформации) на рынок.
Газетный свинец стал орудием банкира и политика, журналист превратился в рупор. Я не
очень понимаю, почему мы тогда ругаем партийную журналистику времен застоя. Ведь
она тоже делалась профессионально и по канонам словесного мастерства. [43]
Темпераментная Валерия Новодворская не прощает в своем комментарии "прошлых
заслуг" застрельщикам компромата:
Страшно видеть, как НТВ выталкивает на сцену универсального Минкина, который, как
тот самый рабочий, который Пастернака не читал, но осуждает, лезет в абсолютно
непонятное ему дело с издательством и гонораром А.Коха и интервью Чубайса по этому
поводу. Ведь Минкин, в силу полной некомпетентности и неосведомленности
(соответствующие органы еще не подкинули соответствующие пленки) только и мог
сказать, что не надо верить Чубайсу, потому что он лгун и отец лжи. И он, Минкин, ему не
61
верит. А Минкину-то мы почему должны верить, который на виртуальной даче Гайдара
нашел виртуальный казенный диван?[44]
После скандала с очередным "делом писателей", завершившимся чередой отставок в
кабинете министров, журнал "Коммерсантъ-Власть" (бывший «Коммерсатнъ-Weekly»)
вышел под ироничным заголовком "Преследование журналистов", под которым были
помещены фотографии Сергея Доренко, Александра Минкина и Евгения Киселева. Тема
компромата стала главной темой номера. В журнале было проведено подробное
исследование кампании "дела писателей" – от "вброса" Минкиным в прямом эфире радио
"Эхо Москвы" (когда у него, по его собственному признанию, даже документов еще не
было) до "раскрутки" темы на каналах ОРТ и НТВ "профессиональными
пропагандистами" Доренко и Киселевым. [45]
В одной из статей в обширной подборке этого номера еженедельника дается подробное
описание этапов информационной кампании. Кампания, по "Власти", состоит из "трех
эшелонов". На первом этапе происходит вброс основного информационного повода и
затем дополнительной информации через одну из малотиражных, но влиятельных газет, к
которым, по возможности, добавляется предварительно срежиссированная оценка,
которую озвучивают аналитики или ньюсмейкеры.
На втором этапе тему "цементирует" телевидение. Причем основной груз кампании
ложится на еженедельные аналитические выпуски информационных программ, потому
что в обычных сводках новостей тему можно только "поддерживать", так как одна тема не
может заполнять собой весь выпуск, в то время как Доренко, например, посвятил одну из
аналитических программ только "делу писателей". Далее происходит или транслируется
обсуждение темы. Однако "уже никого не интересует действительность, юридическая
сторона дела. Образ, мнение, отношение сформировано. Цель достигнута". Третий этап,
как говорится в статье, состоит из обороны и ее обыгрывания нападением, а также –
реальных последствий кампании в виде отставок и назначений. Впрочем, можно не
согласиться с автором в том, что третий этап обязателен – во всяком случае, для всех
участников кампании, хотя, безусловно, он является их целью. В конце статьи автор
приходит к следующему заключению, которое хорошо иллюстрирует наши выводы:
Кампанию против Чубайса я бы сравнил с президентской. Тогда создавался негативный
образ коммунистов, сейчас – дискредитируется конкретный чиновник. Единственное
отличие в том, что в случае с Чубайсом были задействованы только столичные средства
массовой информации. Организованной кампании в регионах не было. Это означает, что
все изначально было ориентировано на политическую элиту. На президента.[46]
В той же подборке статей содержится и любопытное наблюдение относительно мотивов
журналиста, участвующего в информационной кампании:
Достаточно хоть немного знать Минкина, с его отношением к молодым реформаторам,
репутацией скандалиста, присущим нашей профессии тщеславием – быть первым.
Достаточно намекнуть журналисту, что сегодня эта информация только у тебя, а завтра
она выйдет из-под контроля, чтобы он не стал ждать неделю до выхода следующего
номера своей газеты.[47]
В конце мая 1998 года Максим Соколов был одним из первых, кто обратил внимание на
тенденциозность освещения шахтерских забастовок на ОРТ и НТВ.[48] Позже эта точка
зрения стала очень распространенной. Поразительно, что в этом вопросе сошлись и
президент России Борис Ельцин, специально встретившийся с руководителями
62
центральных телеканалов, и профессор факультета журналистики МГУ Сергей Муратов,
признавший работу телекомпаний в ходе забастовки непрофессиональной. Телеканалы
передавали репортажи с перекрытых железных дорог и интервью только с теми
пассажирами поездов, которые выражали одобрение действиям бастующих. Темы
злоупотреблений на шахтах, проблем угледобывающей отрасли появились в выпусках
теленовостей только после того, как об этом заговорили вице-премьеры правительства.
Впрочем, даже если со стороны владельцев телеканалов и существовал злой умысел, то он
вполне укладывался в рамки обычной практики прессы и телевидения – т.е. пассивного
следования за лучшим ньюсмейкером. В данном случае шахтеры смогли использовать
телевидение в своих интересах, а правительство – нет. Так, во всяком случае, можно
оправдывать поведение СМИ в начале "рельсовой войны".
Однако по мере того как происходило углубление политического кризиса, сторонников
версии об умышленном нагнетании напряженности становилось все больше. Главный
редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей в "Известиях" (принадлежащих,
правда, так же как "Русский телеграф", ОНЭКСИМбанку) прямо возложил
ответственность за события весны–лета 1998 года на олигархов, т.е. владельцев крупных
финансово-промышленных группировок, контролирующих СМИ:
Самые плачевные сюжеты давались исключительно в подробных репортажах, а также в
специальных политических клипах. Уже в разгар рельсового противостояния ОРТ и НТВ
предлагали в каждом вечернем выпуске подчас не менее десяти устрашающих сюжетов из
тринадцати-пятнадцати.
Кульминацией информационной кампании стали события вокруг "Газпрома". Например, в
передачу "Герой дня" был приглашен такой эксперт по топливным и налоговым
проблемам, как Г. Зюганов. И он объяснил: наступление на главного российского
монополиста означает стремление правительства "расчленить страну". "Парламентский
час" полностью зачитал обвинительное заключение парламента, в котором перечислялись
преступления президента, а "Обозреватель" на шестом канале представил детали заговора
против генерала Рохлина…
... несколько лет назад власть сделала всех нас заложниками уверенности олигархов в том,
что они поймали за хвост золотую птицу манипулирования массовыми представлениями.
В 1996 году избрали нынешнего президента, сегодня немножко подзаработают благодаря
разыгранной общественной истерии, повалив рубль, а завтра легко справятся с хаосом,
избрав от имени народа тот состав парламента и ту систему власти, которая сохранит
рынок, притягательный для них рынок по-русски. [49]
Волна компромата, захлестнувшая прессу, была вызвана не только потребностями
собственников СМИ, но и непрофессионализмом журналистов. Особенностью новых
информационных технологий является, безусловно, возможность использования
журналистов «вслепую»: правдоподобные фальсификации, записи прослушанных
телефонных разговоров, специально подготовленные пропагандистами версии событий
подбрасываются в прессу под видом «информации», тем более, что по закону журналист
не должен называть ее источник иначе, как по требованию суда.
Впрочем, есть и другие предположения, например, «теория крыс» Пала Тамаса. Когда
журналистов становится слишком много, они перестают соблюдать профессиональную
этику и начинают пожирать друг друга. Зарплаты падают, что вынуждает журналистов
искать новые источники денег – включая заказные материалы.[50]
63
Феномен коррупции в журналистике заслуживает отдельного разговора. В российских
изданиях он встречается в самых разнообразных проявлениях – начиная с
провинциального обозрения, написанного за тысячу долларов по заказу, и заканчивая
проплаченными через отделы рекламы репортажами о новых скидках операторов сотовой
связи. «Черный PR» или «джинса» является серьезной проблемой для любой редакции.
Впрочем, заказные статьи – это, возможно, самый безобидный тип ангажированности в
журналистике. Для тех, кто мечтал о свободной прессе одним из неприятных открытий
конца девяностых стало то, что журналисты редко формируют и отстаивают собственную
позицию, предпочитая солидаризироваться с позицией владельца издания.
Специфической особенностью советской психологии было ассоциирование себя с
интересами коллектива, учреждения, производства, предприятия, партии, страны и т.д. –
то есть дух корпоративности. В целом привилегированное положение журналистов в
изданиях крупных политизированных холдингов немало способствовало пробуждению
этой черты советского или, если быть точным, корпоративного менталитета.
В коммерческих СМИ уровень зарплат может обуславливать социальную
ангажированность несколько иного толка, естественную для масс-медиа,
ориентированных на ту или иную гомогенную группу потребителей. Особенно ярко это
проявляется, когда возникает конфликт ценностей. Например, для делового издания –
между экономическим успехом и свободой: стоит вспомнить о почти пропагандистском
интервью Пиночета в журнале «Коммерсантъ-Власть», в котором бывший чилийский
диктатор излагает благодарной слушательнице (известной журналистке Наталье
Геворкян) рецепты борьбы с коммунизмом и преимущества диктаторских режимов с
точки зрения экономического процветания. По счастливой случайности оно было
опубликовано незадолго до ареста чилийца в Великобритании. В противном случае эта
статья была бы воспринята именно так, как она была написана – как апология жестокой
власти, оправдывающей подавление коммунистов экономическим ростом.
Последствия информационных кампаний для системы массовой информации и массового
сознания
Интересную характеристику информационных войн нового типа предложил Георгий
Винокуров в статье "В окопах информационной войны" в выходящем в Интернет
"Русском журнале":
Здесь мы присутствуем при борьбе политических и финансовых титанов посредством
"респектабельных" СМИ, примерно равнозначных по своему месту в медиа-
истеблишменте и сопоставимых по влиянию на общественное мнение и политическую
элиту. Это означает не просто усложнение методов ведения боевых действий, но, самое
главное, переход от использования информации как боевого средства – пусть даже и
решающего, однако вспомогательного по отношению к главной цели войны, – к
применению технологий манипулятивного изменения смыслов как самоцели. Отныне
сражение ведется путем столкновения внутри единого информационного поля
разнополюсных, но равносильных значений и интерпретаций, а это вызывает к жизни
новые, более утонченные формы пропагандистского воздействия, которое отныне
выступает не в прикладном, а в самостоятельном значении.
Для того, чтобы общественное мнение смогло быть задействованным в качестве
активного элемента политической системы, необходимо, чтобы для начала оно хотя бы
существовало как феномен общественных отношений – как артикулированное
волеизъявление определенным образом конституированных социальных групп. Вместо
64
этого мы имеем в лучшем случае пассивное и инертное "массовое настроение", а в
худшем – вообще маловразумительное "коллективное бессознательное".[51]
Однако, по мнению автора, общественное мнение все равно может являться важной
силой, но только «как знак самого себя, и именно в такой роли оно используется
воюющими сторонами». В ходе информационных войн в конце девяностых общественное
мнение не реализовывалось, т.е. не становилось реальностью, а только предъявлялось как
угроза, как возможность, для осуществления которой, впрочем, ни у кого не было ни
времени, ни, по большому счету, оснований.
Не сила общественного мнения, а именно и только интерпретация этой силы и придание
ее образу преувеличенного значения является аргументом, предъявленным
манипуляторами арбитру, от которого зависит принятие решения, как знак собственного
могущества. В самом деле, вместо того чтобы кропотливо взращивать гражданское
общество и формировать реальное общественное мнение (пусть даже манипулируемое и
изначально предвзятое), чтобы затем посредством него оказывать реальное политическое
давление на центры властных полномочий, медиа магнатам гораздо удобнее убедить сами
эти центры в своей изоляции и панической зависимости от "гласа народных масс",
сформированного у них на кухне без всякого опосредования, напрямую воздействовать на
"Лицо, принимающее решения", грозя жупелом общественного мнения.
Потому и не имеет большого значения то обстоятельство, что пока еще никто не научился
адекватно определять эффективность пропагандистского воздействия СМИ, как и сам
факт такого воздействия вообще: власть масс-медиа как средства формирования
общественного мнения... Значение же имеет сам прецедент развязывания
пропагандистской кампании и степень ее интенсивности (точнее будет сказать,
оголтелости), а вовсе не ее результативность,– господствует, так сказать, затратный метод
оценки эффективности: раз на ТВ и в газетах много шума, стало быть, последствия
налицо.[52]
Впрочем, это не значит, что информационные войны проходили совершенно без
последствий. Напротив, в ситуации, когда средствами массовой информации охвачено все
общество, такие «вылазки» способны порождать массу никем, в том числе и самими
заводилами, не запланированных последствий.
В результате изначально заложенное в пропагандистское сообщение рациональное
толкование событий мифологизируется, трансформируясь в иррациональные по своей
сути и чувственно-эмоциональные по форме нигилистические массовые представления...
Для восприятия не соответствующих привычной системе ценностей и моделям поведения
действий основных персонажей шоу "банковская война", доведенных при помощи СМИ
до абсурда и алогизма, реципиент извлекает из глубин своего сознания иную,
архаическую логику и начинает интерпретировать происходящее не при помощи
категорий юридического и политического анализа или хотя бы обыденного толкования, а
посредством образов-символов, базирующихся на архетипах коллективного
бессознательного.[53]
Причины широкого распространения информационных кампаний, по мнению
специалистов Фонда эффективной политики, активно консультировавших правительство
в это время, заключаются в злоупотреблении властей информационными технологиями.
Показавшие свою высокую эффективность в ходе предвыборной кампании, они стали
восприниматься как ответ на все вопросы, как формула успеха в современной политике.
Вместо политической стратегии, разработки, принятия и применения тех или иных
политических решений, власть обращалась к техникам кризисного имиджмейкинга и, по
65
определению ФЭП, «серым» техникам (утечкам и т.п.). В результате происходило
дальнейшее обучение всех игроков информационного поля новым информационным
технологиям без каких-либо качественных изменений ситуации.
Хотя эксперты ФЭП старательно удерживались от исследования причины такого
положения вещей, очевидно, что они крылись в возвышении той команды, которой
удалось добиться переизбрания Бориса Ельцина президентом на второй срок. Речь идет
прежде всего о Валентине Юмашеве – журналисте и президентском биографе, который
после назначения Анатолия Чубайса первым вице-премьером стал главой президентской
администрации. Именно его советником на общественных началах числился Борис
Березовский, и уже только этот факт говорит о том, каким влиянием пользовался этот
чиновник. Кстати сказать, ФЭП был частью той же обоймы.
В докладе "Управляемые кризисы" как неуправляемое оружие"[54] (все шрифтовые
выделения оставлены, как в оригинале) эксперты фонда суммировали изменения в
информационной системе, вызванные обучением всех игроков новым информационным
технологиям и пришли к выводу, что монополия на кризисную политику власти утрачена:
Во-первых, "кризисные пакеты" с участием масс теперь умеют формировать низовые
субъекты – мэры, губернаторы, профсоюзы, ректоры и проч.; массы научились
манипулировать журналистами и правдоподобно разыгрывать информационно-
политические спектакли. Во-вторых, расколотая в глазах общества, власть утратила право
на доминирование...
Потеря монополии на инициирование медиа-кампаний означала не просто потерю одного
из рычагов управления ситуацией для федеральных властей, но и появление нового
мощного оружия у всех, кто пожелает им воспользоваться. Когда "кризисное оружие"
используется всеми, происходит и многократное умножение общего эффекта. Результатом
его является усиление не какого-то одного, а основного, т.е. кризисного компонента
информационного поля.
Кризисное управление массовым сознанием породило цепочку неуправляемых кризисов и
трансформировалось в кризисные ожидания. Со времени "банковской войны 1997 г."
(битва за «Связьинвест» – И.З.) сознание и поведение масс искусственно невротизируется
и поддерживается в вечно возбужденном, неадекватном состоянии. Позитивные
результаты такой деятельности, даже там, где они есть – неустойчивы, непрочны и
неопределенны по их долгосрочным последствиям для престижа власти.
Впрочем, это не единственный и не самый опасный эффект. Поскольку этот документ
писался в разгар «рельсовой войны» шахтеров и во время зарождения экономического
кризиса, внимание аналитиков ФЭП приковывали к себе новые события в символическом
пространстве СМИ, которые свидетельствовали о формировании чуть ли не
предреволюционной ситуации:
На базе кризисных ожиданий сформировался новый тип КРИЗИСНОГО СУБЪЕКТА. В
лексике СМИ он именуется НАРОДОМ и представляет из себя массовое неповиновение в
поддержку одного из одобряемых СМИ требований, под патронажем того или иного
одобряемого СМИ ньюсмейкера...
Особенности образа: его позитивный характер, практическая невозможность сколько-то
значимой критики его проявлений, легкая манипуляция проявлениями со стороны СМИ и
теневых групп давления. Поскольку здесь угадан новый политический потенциал
колоссального значения, в поле конкурирующих сил начинается острая борьба за роль
66
"главного выразителя интересов народа". Успех в этой борьбе создаст для победителя
уникальную выигрышную позицию и бесспорные избирательные перспективы.
Функционирование масс-медиа в режиме информационных войн приводит к тому, что
СМИ перестают поддерживать коммуникацию в обществе, создавать адекватное
представление о реальности, отделять главное от второстепенного, несущественное от
значимого.
Президент ФЭП Глеб Павловский связал эту тенденцию с формированием класса медиа-
бюрократии, заинтересованного в продолжении внутривластных разборок, поскольку
каждая война является источником сверхприбыли для главных редакторов и журналистов.
[55] Оружие медиа-магнатов начало работать в автоматическом режиме, блокируя
возможности элиты по осуществлению управления обществом на уровне более-менее
рациональной и долгосрочной политики.
В результате средства массовой информации фактически утратили роль посредника
между обществом и властью, роль катализатора общественных изменений, значительно
ослабла их способность служить средством диалога общественных групп. Российское
общество стало нередко воспринимать СМИ как продолжение политики "грязными
средствами" компромата, инструмент сведения счетов в борьбе между сильными мира
сего, которым нет дела до повседневных нужд и забот рядовых читателей. В mass media
сформировалась атмосфера, полностью отражающая не общественные, а частные
интересы, оторванные от реального самочувствия, настроений, предпочтений
подавляющей части населения страны.[56]
Политические и финансовые элиты с помощью средств массовой информации занимаются
самоинтоксикацией в то время, как сфера "реальных массовых коммуникаций" (по
определению ФЭП) постепенно перемещается в оппозицию не только к власти, но к
средствам массовой информации.
Впрочем, не хотелось бы заканчивать тему информационных кампаний однозначной
оценкой. Новые информационные технологии являются не временным явлением, а
неизбежным следствием трансформации информационных систем во всем мире. Поэтому
хотелось бы сказать особо о тех медиа-кампаниях, которые можно условно считать
"позитивными", то есть способствующими легитимизации существующего политического
строя и его институциализации, иначе говоря, согласно терминологии их разработчиков,
формированию гражданского общества. Такой сценарий был частью кампании сильного
старта реформ "команды молодых реформаторов", бесславный конец которой был описан
выше. А начиналось-то все иначе.
Одним из результатов президентских выборов 1996 года стало формирование постоянного
механизма консультаций представителей исполнительной власти и специалистов,
ответственных за паблик рилейшнз. Обычно такие встречи и обсуждения в ходе
предвыборной кампании проходили по пятницам – и после победы было решено не
прерывать механизм "пятничных консультаций". Представители президента и
правительства, участвовавшие в предвыборной кампании, получили возможность
добавить информационные технологии к традиционному политическому
инструментарию.
Результатом этого взаимодействия стала кампания по формированию имиджа "команды
молодых реформаторов", которая началась через месяц после назначения Бориса Немцова
первым вице-премьером правительства России. Назначение Немцова было ключевым
67
фактором формирования публичного образа правительства, в которое вошел политик,
обладавший на тот момент рекордным (свыше 40% по данным Фонда "Общественное
мнение") рейтингом общественного доверия.
Задачей медиа-кампании было развитие успеха – формирование образа "сплоченной
команды реформаторов, способной на прорыв в экономической политике", а также
обеспечение реализации тех непопулярных мер, на которые правительство
Черномырдина-Чубайса-Немцова должно было пойти. Сокращения расходов бюджета и
льгот были важнейшими элементами политики нового кабинета, натолкнувшегося на
жестокое сопротивление Государственной думы, в которой большинство принадлежало
левым фракциям.
В ходе кампании ставились задачи по формированию общественного мнения для
объяснения необходимости секвестирования бюджета и пересмотра системы льгот,
доставшихся в наследство с советских времен. Кроме того, в ходе кампании была
организована подача в Конституционный суд запроса об отмене 5-процентного барьера на
выборах в Федеральное собрание как дискриминационного по отношению к
общественным организациям. Важность этого запроса состояла прежде всего в том, что,
если бы левая оппозиция решила объявить недоверие правительству, то на следующих
выборах крупные парламентские фракции могли быть размыты небольшими
общественными объединениями, значительная часть которых в 1995 году не дотянула до
пяти процентов, набрав от 2 до 4,5 процентов голосов избирателей. Ни для кого не было
секретом, что протесты финансируются из Кремля, и в случае выборов эти небольшие
группы могут реально претендовать на серьезное внимание средств массовой информации
Кремля и его союзников – так что угроза получалась двойной.
Собственно позитивными аспектами "кампании команды молодых реформаторов" были
проекты "гражданское общество" и "позитивный вызов". В частности, проект
"гражданское общество" предполагал трансформацию политического дискурса за счет
активизации на публичной арене многочисленных общественных организаций и
объединений, не интегрированных в парламент. Идея проекта состояла в том, что в
России уже существует гражданское общество – в виде многочисленных
негосударственных некоммерческих организаций, играющих порой важную роль в
общественной жизни (Комитет солдатских матерей, экологические организации,
феминистки и Партия женщин России, молодежные и антимилитаристские объединения,
зеленые). Эти организации в своей совокупности представляют новую, нарождающуюся
систему самоорганизации общества, которую можно было, при определенных затратах и
условиях, сделать новой опорой власти в России, лишившейся поддержки интеллигенции
и среднего класса.
"Позитивный вызов" представлял собой организацию позитивных региональных
инициатив в ответ на обнародование программы правительства – однако не со стороны
губернаторов, а со стороны общественных организаций по принципу "вы в центре
решили, а у нас коммунисты сидят, все равно ничего не получится – попробуйте-ка
изменить ситуацию".
Кульминацией "кампании КМР" стало появление программы правительства в виде "семи
дел кабинета министров". Благодаря такой «упаковке» правительству удалось добиться
широкого освещения своей программы действий в относительно неискаженном виде,
обойдя завалы обветшалого реформаторского дискурса, потерявшего в общественном
сознании не только остроту звучания, но и всякий смысл.
68
Кампания была упразднена из-за прекращения финансирования в начале лета 1997 года.
По всей вероятности, причиной отказа от "гражданского общества" и "позитивного
вызова" стал страх перед потенциальной непредсказуемостью независимых организаций и
откровенная фальшь «позитивного вызова». Однако других подобных проектов у
«команды молодых реформаторов» не было. Поэтому, хотя на первом этапе правительству
удалось добиться тактического преимущества, исполнительная власть потеряла
инициативу. В результате нескольких мощных кампаний, начиная со "Связьинвеста" и
заканчивая "делами писателей", "команда молодых реформаторов" была задавлена
противниками.
Могло ли что-нибудь спасти правительство Черномырдина-Чубайса-Немцова? В целом
следует признать, что кабинет министров в 1997–1998 годах проводил рискованную и во
многом бессмысленную политику, поддерживая крайне высокий курс рубля и покрывая
издержки за счет пирамиды ГКО, приватизации и задержки заработных плат, а также
сокращения социальных льгот. Результатом такой политики стало противостояние с
парламентом, серия политических кризисов (включая «рельсовую войну») и крайняя
уязвимость экономики накануне глобального кризиса. ФЭП сделал для правительства все,
что можно – но оно уже было по сути обречено.
Позитивная программа молодых реформаторов – прежде всего, отмена системы
уполномоченных банков, внедрение конкурсного распределения господрядов,
приватизационные аукционы «по-честному» и ограничение власти монополий – была по
сути первой попыткой реализации конструктивной части либерального проекта Второй
республики. Однако она была предпринята в тот момент, когда у нее уже не было
реальной политической поддержки ни в обществе, ни в парламенте, ни тем более среди
владельцев масс-медиа, которые добились успеха благодаря связям в правительстве и не
собирались отказываться от привычной стратегии умножении капитала. Напротив,
программа по борьбе с преступностью и социально-промышленная политика,
инициированная следующим правительством Евгения Примакова, сразу нашла поддержку
и в обществе, и среди политического истеблишмента – и, как выяснилось, при такой
поддержке интересами крупных медиа-собственников можно было пренебречь. При
Примакове, например, прокуратура начала расследование деятельности Бориса
Березовского. Это правительство, утвердившееся после кризиса августа 1998 года, на
протяжении того года, который Примакову довелось проработать в качестве премьера,
стало реальным центром власти, во многом способным противостоять давлению со
стороны Кремля, превратившегося в глазах общества в некий аналог КПСС, но с
либерально-демократической идеологией. Неудивительно, что это правительство было
объектом непрекращающихся атак со стороны масс-медиа крупных медиа-холдингов, и
тем не менее к парламентским и президентским выборам Примаков пришел практически в
статусе народного героя.
Потребовались вся мощь близких Кремлю медиа, все провокаторские способности Сергея
Доренко, обличавшего Примакова и Лужкова еженедельно в прайм-тайм на первом канале
«общественного» российского телевидения на протяжении целого политического сезона
осени 1999 года, альтернативный предвыборный блок «Единство», чекист Путин, вторая
Чеченская война и отставка Ельцина, не говоря уже о филигранном использовании
ритуалов и культурных кодов для того, чтобы не дать блоку Лужкова-Примакова
выиграть парламентские и президентские выборы 1999-2000 года. Григорий Винокуров
был прав, когда писал, что массовое сознание в ситуации мощного и агрессивного шума в
информационной системе начинает интерпретировать происходящее на уровне архаичной
логики мифа.
69
В каком-то смысле Примакова мог одолеть только еще один Примаков. Задача победы над
экс-премьером, таким образом, сводилась к тому, чтобы воспитать его двойника в
символическом поле, при этом добавив к этому имиджу еще несколько выигрышных
сторон. Например, если Примаков был стар, то новый герой должен быть молод. Если
Примаков казался медлительным, то новый герой должен был быть прытким и
динамичным. Если Примаков генетически восходил к брежневскому культурному коду, то
новый герой должен был мимикрировать с не менее сильной и популярной культурной
традицией. Если Примаков, при всей демонстративной жесткости своей политики, был
миролюбив и склонен к переговорам, то его мог победить только военный герой.
Медиа-политическая система
Каждый медиа-технолог и специалист в области паблик рилейшнз знает: для того, чтобы
манипулировать прессой, не обязательно ею владеть. Собственность на СМИ значительно
упрощает доступ к масс-медиа и дает право решающего голоса в случае конфликтов, то
есть, в российских условиях, право на цензуру. В то же время, когда это право не
используется, а информация не противоречит интересам собственника, в силу вступают
законы функционирования СМИ, на знании которых и построены современные
информационные технологии.
Как и другие исследователи, Херманн Майн отмечает феномен "медиатизации политики".
Ссылаясь на Генриха Оберройтера, он говорит о подчинении политики внутренним
законам функционирования масс-медиа. Майн также цитирует председателя фракции
СДПГ в ландтаге земли Саксония Райнхарда Хёппнера:
Место того, что раньше называлось политикой, место дискуссий, формирования
общественного мнения и политических решений все чаще занимают некие символические
действия. Эта символическая политика появляется там, где политикой не могут ничего
изменить, где ожидания, которые они пробудили, не могут быть удовлетворены. Мы
слышим, читаем, а иногда и видим псевдособытия, которые происходят лишь постольку,
поскольку о них рассказывают. Эти псевдособытия закрывают дорогу к общественно
важным событиям и критическим мыслям. Соответственно, конкурентная борьба за
тиражи и количество зрителей все чаще и чаще вынуждает журналистов искусственно
создавать важное из незначительного, замечать необычность там, где ее нет, выискивать
мнимые сенсации или даже создавать их.[57]
До сих пор мы говорили о манипулировании средствами массовой информации, о
влиянии той или иной идеологии на позицию журналистов и изданий. Однако это только
одна сторона вопроса. Мы обошли стороной влияние технологических законов СМИ на
политический процесс в обществе. Между тем, если дать определение термину
"медиатизация политики", то мы увидим, что это такой процесс, при котором
политическая жизнь, перемещается в символическое пространство средств массовой
информации. Однако для того, чтобы понять, как режим работы массовых средств
информации стал важнейшим, хотя и неписаным, законом публичной политики, мы
должны остановиться на этом подробнее.
Очень сложно организовать и поддерживать дискуссию о концепциях и политических
платформах для неподготовленной массовой аудитории. В этих условиях политическая
борьба трансформируется в череду информационных кампаний, смысл которых зачастую
сводится к личным нападкам на персонажей, в лучшем случае олицетворяющих
определенные системы взглядов в символическом поле медиа, в худшем просто членов
команды противника (иногда в шахматах бывает важно выиграть пешку). Многие
70