Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Перевод в Древнем мире и в Средневековье

Подождите немного. Документ загружается.

бесписьменных языков). Сам Будда настаивал на том, чтобы его

последователи излагали его учение на своих родных языках, однако это

пожелание Будды полностью выполнить не представилось возможным.

До того как буддизм вышел за пределы Индии, переводы буддийских

текстов приходилось выполнять здесь же. Одной же из трудностей, с

которой столкнулись переводчики буддийских текстов в условиях

принципиально иных культур, например в Китае, была необходимость

передачи буддийских понятий и терминов, многие из которых имели

много общего с понятиями и терминами других индийских философских

и религиозных направлений. Так, палийская версия буддийского канона

— Типитака — была записана в I в. до н. э. на Цейлоне при царе

Ваттагамани. Язык пали — среднеиндийский диалект, весьма отличный

от магадхи. В палийский канон попали книги, относящиеся к разным

временам. В них чередуются стихи и проза, и многие тексты обладают

высокими художественными достоинствами. Именно это послужило

отправной точкой для создания новых литературных форм в

воспринимающих литературах.

Конкретных сведений о существовании в древнем Китае сколько-

нибудь заметных следов переводческого дела обнаружить не удалось,

хотя, несомненно, какие-то виды перевода, особенно устного, должны

были существовать. В значительной степени это могло быть результатом

традиционной самоизоляции Китая и кичливых представлений об

абсолютном превосходстве всего китайского над всем некитайским,

варварским. Советский китаевед Н. Т. Федоренко по поводу «азиатского

центризма» Китая пишет: «Продолжавшаяся веками почти

непроницаемая замкнутость свидетельствует о стремлении отгородиться

глухой стеной от внешнего мира. При этом в основе концепции,

оправдывающей самоизоляцию Китая, как мы знаем, лежала своего рода

доктрина об исключительности и превосходстве китайцев над всеми

другими народами мира. Все традиционно китайское ее приверженцами

преподносилось в качестве искомого идеала и использовалось в глубоко

консервативном духе. Они были движимы невежественным презрением

ко всему чужому, в том числе и к передовым общечеловеческим идеям

(можно добавить— просто к иным, некитайским, идеям.— Авт.), только

потому, что идеи эти возникали за Великой Китайской стеной, за

которой будто бы простирается пустыня и господствуют ветры дикости»

[285, т. 1, 320]. И вот проникновение буддизма, переводы буддийских

текстов стали первым идейным прорывом в Китай извне. При этом

«языковой барьер... был... не самым главным препятствием. Сами

представления, философские категории, этические нормы буддизма

оказались совершенно новыми, а во многом чуждыми китайцам, их

мировосприятию, всему образу их мышления, традициям и жизненному

укладу» [285, т. 1, 432]. Однако «вследствие распространения буддизма...

человеческое мироощущение китайцев заметно изменилось, пожалуй,

впервые за многие столетия» [285, т. 1, 456]. В связи со столь

значительным влиянием буддизма в Китае еще более весомой предстает

роль перевода в этом процессе: ведь перед нами уже не просто

воздействие одной культуры на другую — перед нами серьезные

изменения в духовном мире народа, и инструментом этого сдвига в

значительной мере был перевод.

Первые переводы буддийских текстов осуществлялись, возможно,

уже в I в. н. э. Китайский исследователь Чжен Чженьдо говорит о том,

что в послании императора Мин-ди от 65 г. н. э. есть буддийские

выражения, что может свидетельствовать уже о наличии переводных

буддийских текстов. Однако достоверные сведения о переводчиках

буддийских сутр относятся ко II в.— к концу правления династии Хань.

Нам известны имена некоторых переводчиков (в их китайском

звучании), выполнявших переводы буддийских сутр: Ань Шигао, Чжи

Чань, Ань Сюаиь, Кан Цзюй. Все они не были китайцами, так как

«отсутствие связей с культурами других стран, кроме разве эпизо-

дических контактов, своего рода отчужденность от внешнего мира

привели к тому, помимо прочего, что в Китае не было людей, сколько-

нибудь знакомых с иноземными языками. О знатоках иностранной

письменности и литературы говорить не приходится» [285, т. 1, 431].

Роль переводчиков выполняли буддийские миссионеры, в основном

работавшие в тогдашней столице Китая Лояпе. Среди них были выходцы

из Индии, Парфии, Центральной и Средней Азии. В период династии

Западная Цинь среди переводчиков, работавших над переводами

буддийских сутр на китайский язык, насчитывалось 6 или 7 китайцев, 6

индийцев, 16 переводчиков из Средней и Центральной Азии (6

юэчжийцев, 4 парфянина, 3 согдийца, 2 кучинца, 1 хотанец).

Ввиду исключительной сложности и абсолютной новизны

предпринимавшегося дела — перевода буддийских текстов на китайский

язык — возникавшие языковые и терминологические проблемы не могли

быть решены одним переводчиком, сколь бы талантлив он ни был.

Поэтому составлялись целые группы переводчиков, варианты

переводов обсуждались, выбиралась необходимая терминология.

Индийские буддийские монахи Кашьяна Матанги и Дхармаратна

привезли в Лоян сутры и изображения Будды, и сами навсегда остались в

Китае, жили при храме и переводили буддийский канон на китайский

язык. Им приписывается перевод «Сутры из 42 глав». Судя по всему, это

был не столько перевод, сколько изложение основных догм буддизма.

Наиболее известным переводчиком буддийских сутр тех времен

стал парфянец Ань Шигао. Очевидно, он лучше других овладел

китайским языком, но, надо полагать, вряд ли и он мог обойтись без

редактирования своих переводов китайцами. Первым китайским

переводчиком буддийских текстов по традиции считается Янь Фодяо. Но

и ему помогал парфянец Ань Сюань. Им приписывается перевод

знаменитой «Сутры о Виламокирти».

По буддийскому преданию, буддийский монах Сангхдэва,

прибывший в Китай как миссионер из Кашмира, не имел с собой

никаких буддийских книг. Но, выучив китайский язык и храня в памяти

одну из самых больших сутр, он перевел это весьма значительное по

объему буддийское сочинение на китайский язык по памяти, что в пере-

водческой практике встречается исключительно редко. Недаром

буддийская традиция возводит описанное событие в ранг чуда.

Расцвет переводческой деятельности в Китае приходится на период

IV—VI вв., когда страна подверглась нашествиям кочевых племен и

распалась на мелкие царства, в которых правили «варварские» династии.

Но именно в этот тяжелый период исключительную активность

проявляли проповедники буддизма.

В VI—VII вв. и. э. были составлены биографии около тысячи

буддийских деятелей (составители Хуэй Цзяо и Дао Сюань). Один

раздел этого биографического свода специально посвящен

переводчикам. Из 96 упоминаемых переводчиков наиболее значительной

фигурой представляется индиец Кумараджива, прибывший в тогдашнюю

столицу Китая Чаньан в 402 г. по приглашению правителя Китая Яо

Синь. (Далее о Кумарадживе излагается по [27].)

Кумараджива, основательно изучивший китайский язык и в

совершенстве овладевший таинствами буддизма, был исключительно

подходящим человеком для оказания помощи в переводе буддийских

текстов. Кумарадживе были созданы для работы все условия. Большую

часть текстов он знал наизусть, свободно владел китайской речью, и

устный перевод давался ему легко. Это был редчайший вид перевода —

устный перевод по памяти: Кумараджива устно переводил буддийские

тексты, хранившиеся в его памяти, а писцы записывали этот перевод.

Приступив к чтению старых переводов, Кумараджива обнаружил, что из-

за множества переводческих огрехов они не отражают истинное

содержание санскритских рукописей. В распоряжение Кумарадживы

было выделено восемьсот монахов, которые содействовали ему в

переводе. Редактировал перевод сам правитель, он же производил сверку

нового перевода со старым и делал поправки. Во многом отличаясь от

предыдущего, новый перевод Кумарадживы точнее передавал смысл

сутры. Главным достижением Кумарадживы называют не его переводы

как таковые, а то, что он «открыл истоки сокровенного знания, рассеял

мрак неизвестного». Однако сам Кумараджива весьма скептически

относился к возможностям перевода, считая, что в переводе буддийские

сочинения теряют свое изящество и выразительность. Благодаря своему

уму, познаниям и требовательности к себе, Кумараджива приобрел

широкую известность как мыслитель и переводчик.

Незадолго до смерти Кумараджива поведал свое прощальное слово:

«Я. невежда, заблуждался относительно миссии переводчика. Три сотни

цзюаней сутр и шастр переведены мною... Так пусть переведенное мною

распространится в последующих поколениях, и все смогут постичь

великое. Я же дам торжественную клятву. Если в моих переводах нет

ошибок, то после сожжения моего тела язык останется невредим».

Кумараджива умер в 409 г., и после того как в соответствии с

чужеземным ритуалом его тело было предано огню в парке Сяояо,

«поленья прогорели и от тела ничего не осталось, один только язык

оказался невредимым». Не случайно имя Кумараджива означает «дитя,

которому суждена долгая жизнь».

Из приведенного выше явствует, что перевод буддийских текстов

занимал очень существенное место в духовной жизни Китая того

времени и вокруг него шли как конфессиональные, так и

филологические споры. Буддизм, однако, не стал государственной

религией Китая, но, как уже отмечалось, способствовал преодолению его

духовной изоляции.

Переводы буддийских текстов на китайский осуществлялись с

различных индийских языков, а не только с санскрита, что еще более

осложняло и так исключительно сложную переводческую задачу. Это

же отличает буддийские переводы от переводов христианского канона.

Буддийские сутры — отнюдь не сборники сухих догм и голых

предписаний. Они насыщены историями, в которых вполне жизненные

ситуации соседствуют со сказочными сюжетами, порожденными

удивительно буйной фантазией, и из которых делаются лишь нужные,

«буддийские» выводы. Многие из таких историй вполне могли бы быть

отнесены к жанру новеллы, будь они написаны с чисто литературными

целями. Китайской литературе, которой «всегда недоставало полета

фантазии... привнесение этого элемента, несомненно, принесло...

огромное освобождение» [285, т. 1, 44). Особое влияние на китайскую

литературу оказал перевод буддийской поэмы Ашвагхоши

«Буддхачарита», который был сделан индийцем Тамаджамой с

использованием нерифмованного стиха. Эта переводная поэма оказалась

крупнейшим по объему поэтическим произведением на китайском языке.

В процессе переводов буддийских текстов в Китае формировались

целые переводческие школы, шли переводческие споры, выдвигались

порой достаточно четко оформленные переводческие концепции. Перед

переводом стояли совершенно новые задачи: пересказ текста,

допустимый в других случаях, был непригоден для передачи канониче-

ских текстов, где отдельно взятое слово приобретало огромное значение

и поэтому требовало точной передачи смысла всего текста в целом.

Однако жесткий буквализм, применявшийся для перевода различных

документов и посланий, тоже был бы непригоден. Соответственно, пере-

водчикам приходилось, с одной стороны, достаточно близко следовать

тексту, а с другой — прибегать к сокращениям и использованию

известной по другим религиозно-философским системам терминологии.

Но такая заимствованная терминология далеко не всегда помогала.

Многие термины приходилось транскрибировать с помощью иеро-

глифов. Однако имеются свидетельства того, что и при таком способе

передачи возникали серьезные проблемы при переводе.

В этот период обнаруживается уже не только переводческая, но и

редакторская деятельность, чего ранее в истории перевода не

встречалось. Необходимость в редактировании переводов возникла,

очевидно, в связи с тем, что переводчиками в большинстве своем были

иностранцы, а овладение иероглификой представляло особые

трудности.

О редактировании переводных текстов мы узнаем, в частности, из

биографии поэта Се Линюня (385—433 гг. н.э.), основоположника

жанра пейзажной лирики, который увлекся буддизмом, но не по

религиозным, а по просветительским мотивам. При чтении китайских

переводов сутр ему встречались санскритские слова в иероглифической

передаче. Поэту оказалась необходимой помощь в толковании

непонятных слов, и один из друзей поэта, монах Хуэй-Цзюй, составил

для него описание буддийских терминов. Но, очевидно, и эти

комментарии не удовлетворяли Се Линюня, и он стал изучать санскрит.

Хотя сам он и не начал заниматься переводами, но совместно с монахами

Хуэй Янем и Хуэй Гуаном принялся за редактирование переводов

буддийских сутр с тем, чтобы внести большую ясность и

удобочитаемость. Отметим, что Се Линюнь сначала изучил язык, с

которого осуществлялись переводы, а уже потом взялся за их правку.

Обширная деятельность по переводу буддийских текстов

способствовала пробуждению интереса и к индийским трактатам

нерелигиозного характера, например по медицине, астрономии. Перевод

таких трактатов был, очевидно, сопряжен с меньшими трудностями: во-

первых, сказывался опыт, накопленный при переводе буддийских

текстов, а во-вторых, самим китайцам не были чужды ни медицина, ни

астрономия, и переводимые произведения были для них не открытиями

принципиально новых сфер, как это было с буддизмом, а лишь

расширением знаний об уже известном.

Яркая вспышка переводческой деятельности III—VI вв. оставила

заметный след в китайской культуре, которая ничего подобного не

переживала вплоть до XIX в. Сведения о переводческой деятельности в

средневековом Китае мы обнаруживаем лишь в период, относящийся ко

времени монгольского владычества. Но занимались переводами не

китайцы, а монголы. Они переводили с китайского на монгольский язык

исторические, конфуцианские и буддийские сочинения. Лишь с

приходом Нового времени и постепенным выходом Китая из изоляции

переводческая деятельность возобновляется в широких масштабах.

В Корею, Вьетнам и Японию буддизм проникал через Китай, в

Бирме, Таиланде, Камбодже, Индонезии, как и в Центральной и Средней

Азии, он распространялся непосредственно благодаря индийским

влияниям. Переводы канонической литературы выполнялись повсюду,

где буддизм становился ведущей религией. Однако сведения о переводах

буддийских текстов в этих регионах пока малодоступны.

ПЕРЕВОД МАНИХЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

В III в. н. э. на Ближнем Востоке появилось и стало быстро

распространяться новое религиозно-философское учение —

манихейство, которое по степени влияния на умы напоминало раннее

христианство. Манихейство рассматривало мир как арену борьбы

светлого и темного начал и усматривало смысл жизни в помощи

светлому началу и одолении зла. Основатель манихейства — Мани —

родился предположительно в 215—217 гг. и. э. в Вавилонии и в

достаточно раннем возрасте отправился странствовать по свету с

проповедью своего учения. Мани побывал в Центральной Азии, Индии,

Тибете, Иране, где был казнен в 276 г.

Особенно широко манихейство распространилось среди согдийцев,

проникло в Китай, а с конца VIII по начало IX в. завоевало статус

официальной религии уйгурской державы. Идеи манихейства были

восприняты антиклерикальными сектами павликиан и мондракитов в

Армении, богомилов в Болгарии и даже альбигойцев во Франции (XII—

XIII вв.). Его влияние в IV в. было столь велико, что даже один из

церковных деятелей Августин в возрасте 19 лет стал манихеем и в

«течение девяти лет, от девятнадцати до двадцать восьмого года жизни

...жил в заблуждении и вводил в заблуждение других...» (Исповедь, IV,

1). В Римской империи манихеев преследовали и христианская церковь,

и государство.

Ясно, что религия, претендовавшая на роль мировой, не могла

обходиться без своей сакральной литературы. Традиция приписывает

Мани семь основополагающих сочинений религиозно-этического

содержания. Ни одно из них в первоначальном виде до нас не дошло:

считается, что Мани писал в основном на арамейском с использованием

сирийского алфавита. Одну из книг Мани, как полагают, написал на

среднеперсидском языке. Сохранились отрывки и фрагменты

манихейских книг па сирийском, греческом, латинском, арабском,

коптском, согдийском, уйгурском, китайском, иранских языках. Сам

Мани в трактате «Шапуракан» косвенно поощрял переводы: «Прежние

веры были в одной стране и на одном языке. Лишь моя вера — для

каждой страны и для всех языков, и до самых дальних стран дойдет мое

учение» [172, 74]. Однако кем были многочисленные переводчики

манихейской литературы и какие принципы были положены в основу

этих переводов, установить не представилось возможным. Правда, имя

одного переводчика — не канонических книг, а записи беседы с Мани —

известно: это некто Гегемоний, христианский автор V в. Он перевел на

латынь запись беседы епископа Архелая из города Карры (Катары) в

Месопотамии с Мани. Запись была составлена около 280 г. на сирийском

языке, затем была переведена на греческий, а позже — на латынь.

Можно предположить, что при переводе манихейской литературы

на западные языки был использован опыт, полученный при переводе

христианских книг, т. е. не адаптация, а перевод, близкий к тексту.

ПЕРЕВОД ХРИСТИАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Общий объем переводов христианской литературы, вы-

полнявшихся даже в пределах обозначенного выше переходного

периода, не говоря уже о переводах более поздних, поистине огромен.

Христианизация охватила большое количество народов и земель как

входивших в состав Римской империи, так и находившихся за ее

пределами. Распространение христианства в условиях Древнего мира

можно назвать стремительным: едва оформившись, оно проникло в

Сирию, Египет, затем начиная с IV в.— в Иран, Индию и даже Китай.

Уже в III в. христианство становится официальной религией Армении, в

IV в.— Римской империи.

В своем современном виде Библия — священная книга христиан

всех деноминаций (протестантская, католическая и православная Библии

различаются лишь в частностях) — представляет собой собрание

различных произведений, создававшихся на огромном временном

протяжении — приблизительно от XII в. до н. э. до II в. до п. э.

Христианская Библия состоит из двух частей: большего по объему,

так называемого Ветхого Завета, и меньшего по объему — Нового

Завета. Собственно христианскими являются книги, составляющие

Новый Завет. Произведения, входящие в Ветхий Завет, одновременно

являются с некоторыми отличиями религиозным каноном иудаизма:

«Так получилось, что почти все сохранившиеся памятники

древнееврейской литературы дошли до нас только в составе тщательно

отобранного религиозного канона Библии... однако не каждое (из

произведений, вошедших в канон — Авт.) создавалось с самого начала в

религиозных целях. Разумеется, многие произведения имели и

изначальный религиозный замысел; но если мы учтем, что на Древнем

Востоке вообще никакой иной идеологии, кроме религиозной, еще не

существовало, нам будет понятно, что и в такое произведение могли

быть вложены весьма разнообразные социальные, политические и этиче-

ские идеи, вплоть до идеи самого широкого, общечеловеческого

диапазона» [85, 546].

Тот факт, что Ветхий Завет складывался на протяжении тысячи лет,

не мог не сказаться на стилевых и жанровых особенностях включенных в

него произведений. В нем представлены произведения, отражающие

народный эпос, фольклор, народную песенную лирику, а также произве-

дения уже письменного происхождения — мнимоисторические,

исторические, философские. Такая пестрота и сложность нашли

отражение и в разнообразии стилей. Произведения Ветхого Завета

написаны в стихотворной, ритмизированной прозаической и собственно

прозаической форме, но часто все три формы совмещаются в одной и той

же книге.

Новый Завет значительно менее разнообразен; в него входят

собственно христианские книги, исключительно религиозного и

проповеднического характера, созданные во второй половине I — начале

II в. н. э. Все книги Нового Завета написаны по-гречески — это уже не

греческий язык классической древнегреческой литературы, но еще и не

греческий язык византийской литературы. В книгах Нового Завета

присутствуют элементы и народной мудрости (притчи), и философских

осмыслений (Послания Апостолов), и даже буйной, но мрачной

фантазии (Апокалипсис). Все они написаны прозой, некоторые места

явно ритмизированы. Существует мнение, что некоторые книги Нового

Завета изначально были написаны по-арамейски, а уже затем переведены

на греческий — отсюда появление некоторых идиом и синтаксических

конструкций, не характерных для греческого языка, но характерных для

арамейского. Первый канон Нового Завета был утвержден лишь в 363 г.

на Лаодикейском соборе; в него было включено 26 книг: четыре

Евангелия, «Деяния Апостолов» и 21 «Послание Апостолов».

Апокалипсис, или «Откровение Иоанна Богослова», был включен в

Священное Писание на Карфагенском соборе в 419 году.

Везде, куда проникало христианство и где оно превращалось в

официальную религию, возникала потребность иметь Священное

Писание и богослужебные книги на местном языке. Для многих

восточных областей Римской империи проблемы не возникало: язык

Писания был греческий, а подавляющее большинство населения владело

греческим. В западной части империи доминировала латынь, следова-

тельно, возникала и необходимость в переводах. Эта же проблема

оказалась актуальной и для сопредельных народов, принимавших

христианство, и для тех областей Восточной Римской империи, где

активно функционировали автохтонные языки. «Это движение

христианской религии вызвало к жизни переводную литературу,

небывалую по размерам вплоть до Нового времени. Первейшей задачей

христианских церквей ... был перевод на местные языки Библии. И эти

переводы заложили начала или, по крайней мере, содействовали

развитию арамейской (сирийской), коптской, армянской, грузинской и

эфиопских литератур... распространение христианской литературы, как и

происходившее приблизительно в то же время распространение

манихейской и буддийской литератур, перебросило ... культурные мосты

между отдельными народами» [106, т. 1, 522]. Кроме этого, «Библия,

текст которой в средневековье воспринимался как священный, а язык —

как правильный, будучи наиболее читаемой и наиболее распространен-

ной книгой ... становилась мощным стабилизирующим фактором

книжного языка — его нормализации, распространения и внедрения в

широкие массы читателей» [91, 243].

Краткий экскурс в историю сложения Библии, характеристика ее

композиционного и стилистического состава помогут четче обозначить

те трудности, которые стояли уже перед первыми переводчиками

Библии.

Переводы первых веков христианства можно разделить на две

группы: переводы собственно Библии (уже включая и новозаветные

книги) и переводы обширнейшей христианской литературы

(неканонизированные Евангелия, так называемые апокрифы, жития

святых, проповеди, назидательные, теологические сочинения и др.).

Первый перевод Библии — той ее части, которая позже стала

называться Ветхим Заветом, на греческий язык относится к III в. до н. э.,

т. е. ко времени, отстоящему от возникновения христианства на триста

лет. Этот перевод, который часто называется Септуагинтой, вошел как

составная часть в Священное Писание христиан. В поучительной

легенде, которую донесла до нас христианская традиция, причудливо

переплелись достоверность и совершенно фантастичные детали. В

истории перевода она в своем роде уникальна.

Легендарные подробности о первом переводе библейских книг на

греческий язык восходят к письму грека Аристея, которое цитировалось

раннехристианскими писателями. Согласно Аристею, библиотекарь

египетского царя Птолемея II Филадельфа (годы правления 285—246 гг.

до н. э.) привлек внимание царя к библейским книгам. Царь