Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
принимается как любовный текст. Он воспринимается,
скорее, как свидетельство некоей бездуховности отноше
ний мужчин и женщин, которую навязывает хозяйство.
Именно в такой интерпретации «ритуальные» тексты так
же стали основой европейской метафизики любви, кото
рая воплотилась не только в романах и лирике, ноивпо
вседневной жизни.
Пожалуй, впервые о таинстве любви говорил Платон.
Его рассуждения о первичном и вторичном Эросе подхва
тило христианство. В дальнейшем эротика Платона была
развита М. Фичино и стала за пять веков до появления
психоанализа своеобразной «глубинной психологией» ев
ропейской культуры.
Фичино в «комментарии» к «Пиру» Платона несколько
бесцеремонно дописал, на его взгляд, недостающую часть.
В ней он задолго до появления теории У. Гарвея развивает
метафору сердца и крови и связывает ее с теорией зрения
Платона. Когда влюбленный смотрит на любимую, его
сердце начинает учащенно биться, потом краснеет лицо и
начинают блистать глаза. Но любимая бледна и безучастна.
Как же можно заставить биться ее сердце в такт сердцу
влюбленного? Согласно Фичино, кровь влюбленного, на
качиваемая могучим мотором, поднимается вверх и кон
центрируется в его глазах. Там она трансформируется во
флюиды, которые по воздуху перемещаются в глаза люби
мой. В глазах любимой они снова претерпевают трансфор
мацию, превращаются в ее кровь и вызывают ответное
сердцебиение.
Концепция Фичино стала основой магнетизма, кото
рый, благодаря успехам Ф. Месмера, стал популярным во
всех европейских странах. Пришедший на смену психо
анализ З. Фрейда во многом опирается на те же представ
ления о соотношении души и тела, что и месмеризм. Хотя
Фрейд отказался от гипноза, в его представлениях о либи
до сохраняется «магнетическая» модель, согласно которой
между индивидами имеют место отношения притяжения и
отталкивания, возникает силовое поле, пронизанное флюи
дами и влечениями. Возможно, что от этой аттрактивной
модели вообще нельзя избавиться вполне, и об этом свиде
624
тельствует возрождение «флюидной» теории после того,
как психоанализ был окончательно переведен Ж. Лаканом
в сферу языка.
Как вообще возможно любовное чувство и как оно воз
никает между людьми? Можно привести два альтернатив
ных ответа, которые как раз и нуждаются в какомто син
тезе, ибо в повседневной любовной практике они постоян
но переплетаются, переходят один в другой, взаимно под
держивают и обогащают друг друга. Первый ответ,кото
рый дало бы большинство зрелых, разумных, переживших
романтическую иллюзию людей, состоит в убеждении, что
в отличие от животного человеческое чувство симпатии
возникает как продукт общения, разговора, диалога, в ходе
которого определяется консенсус в понимании важнейших
вещей и достигается нравственное признание друг друга.
Путь к сердцу женщины лежит через ухо, считают сторон
ники этой — вербалистской — концепции любви. У этой
концепции немало проблем, причем не только методоло
гических. Как раз с техникой у ее сторонников дело обсто
ит более или менее хорошо. Во всяком случае, они оснаща
ют людей более эффективными и надежными средствами,
чем их противники. Любовная лирика является безотказ
ным инструментом покорения женских сердец. Хотя Пла
тон ее побаивался, она высоко ценится нынешними пас
тырями человеческого стада, ибо цивилизует темные по
рывы и нейтрализует животные извращения, а главное, яв
ляется подконтрольной и позволяет переприсваивать и пе
ренаправлять любовную энергию в нужном направлении и
на пользу общества. Например, приобщение к любовному
дискурсу используется не только для рождения и воспита
ния детей, но и для сублимации эротической энергии в
создание культурных ценностей. Любовь всегда эксплуати
ровалась и в политике. Например, на ее основе привива
лась любовь к отечеству. Именно в этой «пригодности» для
государственных нужд и видятся достоинства платонов
ской теории эроса. Сегодня она находится под подозрени
ем и нейтрализуется активно развивающимся сексуальным
просвещением, которое опирается не столько на древнее
искусство эротики, сколько на технику получения наслаж
625
дения. Науки о сексуальном, полагал М. Фуко, более эф
фективно и экономно организуют коллективное тело для
нужд власти. Второй ответ на вопрос о тайне любви опи
рается на то, что до или помимо разговоров о любви, как
говорят, «с первого взгляда», пара людей испытывает вза
имное влечение или симпатию. Это чувство испытал, на
верное, каждый, по крайней мере в романтическом возрас
те. Согласно этой концепции, чувства не обманывают, а
разговоры, допуская в интимную сферу любви обществен
ные нормы и ценности, неизбежно разрушают идиллию.
Где и как мы пытаемся сегодня построить маленький ин
тимный мирок, куда, как маленькие животные в свою нор
ку, мы могли бы уползать после отупляющей работы, со
стоящей в основном из бесконечных и пустых разговоров.
Мы сделали свое жилище неприступным. В отличие от на
ших предков, не просто содержащих большой открытый
для гостей дом, но и живших на виду, в окружении большо
го числа людей, наша квартира имеет приватный характер.
Но, попадая в нее после сутолоки большого города, мы
либо предаемся медитации на тему о ничтожестве жизни,
либо падаем в кресло перед телевизором, не зная куда себя
девать от скуки. Парадокс в том, что, обретя отдельное жи
лье и материальную независимость, люди переживают
фантазм единения и грезят либо о друге, либо о Прекрас
ной Даме. Наверное, от этого столь многие жаждут и не на
ходят любви. Мечты о все более возвышенной и прекрас
ной страсти сопровождаются все более сильной деградаци
ей способности находиться рядом с другим человеком. Ин
тенсивная страсть растворяется в повседневных дрязгах и
скуке. В то время как романтическая философия видела
выход из скуки повседневной жизни в интенсификации
страсти, Шопенгауэр и Ницше не только не считали чувст
ва проявлением подлинного Я, но и указывали на реактив
ность чувственности, содержание которой не экзистенци
ально, а социально обусловлено.
Человек отличается от животного, которое, повинуясь
инстинкту, спаривается с существом противоположного
пола. Люди вступают в такое близкое взаимодействие не с
целью освобождения от либидо и даже не для продолжения
626
рода. Условием человеческого полового акта является стрем
ление не столько к интеллектуальному и даже душевному,
сколько к интимному единству. Другой воспринимается
при этом как единственный, незаменимый и самый близ
кий человек, перед которым ты можешь предстать откры
тым и беззащитным. Любовь — это величайшее доверие, го
товность обнаружить то, чего ты сам не знаешь о себе. Но
именно такая любовь и оказывается несчастной. Не всякий
способен вытерпеть другого на столь малом расстоянии, ка
кое предполагает любовь как способ сближения.
Что мы понимаем сегодня под страстью? Духовную ин
тенсивность, психическую энергию, физическую, физио
логическую мощь, некую силу, динамику человека, особую
эмоциональную интонированность его сознания. Говорят
о холодном рассудке и горячем сердце. Со страстью ассо
циируются слезы или смех, горе или радость, любовь или
ненависть. Страсть кажется проявлением самой сущности
живого, которое ненасытно и перехлестывает через себя
самого. Страсть — это желание, которое вызвано нехват
кой. Совершенно недостаточно определить «патос» как пе
реживание, хотя это определение кажется соответствую
щим родовидовому отношению. Обычно страсть противо
поставляется рассудочному познанию как форма пережи
вания. Между тем в отличие от аффекта переживание —
это некий вторичный процесс, рефлексия о том, что было.
Оно есть не что иное, как попытка воскресить то, что про
шло и уже умерло, в том числе и угасшую страсть.
Позиция философии, религии, этики, искусства в отно
шении чувственности характеризуется в основном как по
литика контроля, подавления или сублимации страстей.
Культурновоспитательная политика, хотя и опирается на
негативное определение, тем не менее оказывается двойст
венной. Прежде всего, искусство оценивает чувство выше
рассудка. Это проявляется в его ориентации на мир стра
стей и переживаний. Вместе с тем страсти и переживания
воспринимаются как аффекты, подлежащие сдерживанию,
подавлению или управлению. Ницше указал на то, что хри
стианская политика укрощения страстей не только не эф
фективна, но и опасна. Подавленные желания находят вы
627
ход в реактивных чувствах злобы и ненависти. Фрейд на
звал ресентимент «бессознательным», охарактеризовав его
как важнейшую форму работы. Как всякая рабочая сила,
психическая энергия подлежит эксплуатации и должна ис
пользоваться для производства продуктов культуры. Так
возникло понятие сублимации, суть которой в трансфор
мации и использовании «первичных позывов», «влечений»
для стимуляции занятий культурным творчеством.
Скука, апатия, т. е. отсутствие страстей и интересов,—
вот главный враг человека. Борьбу воли и скуки мастерски
описал Шопенгауэр. Как неудовлетворенное существо че
ловек испытывает желание, но как только предмет жела
ния достигнут, тут же наступает пресыщение и скука. Че
ловек не знает, куда девать себя, пока не окажется рабом
новой страсти. Итак, желание приходится терпеть хотя бы
потому, что ни наука, ни религия не могут существовать и
развиваться без увлеченных страстью людей.
Страсти являются мотором прежде всего современной
экономики, которая рассчитана не столько на удовлетво
рение, сколько на производство желаний. Но мы оказыва
емся в рабстве совсем у других страстей, чем наши предки.
Желания становятся искусственными, даже извращенны
ми и ужасно коверкают жизнь. Воля к власти, которую
Ницше отождествлял с волей к жизни, сегодня проявляет
ся как нечто извращенное: власть перестала быть ареной
борьбы свободных и равных мужчин, рожденных властво
вать. Она превратилась в стратегию господства слабых над
сильными и стала формой всеобщего отчуждения человека
от своей родовой сущности.
Страсти, особенно связанные с любовью или дружбой,
понимаются как нечто приватное и даже интимное. Между
тем, как показал П. Дюрр в своей книге «Интимность»,
они являются продуктом культуры
96
. Можно пойти еще
дальше и раскрыть страсти с коммуникативной точки зре
ния, что и сделал Н. Луман
97
. Он поставил вопросы о том,
как страсть становится предметом коммуникации, как она
протекает на интимном уровне, как расширяются возмож
ности человека для сообщения о своих интимных пережи
ваниях. Ясно, что общество состоит из людей, а они явля
628
ются переживающими существами. Но, кажется, общество
озабочено тем, чтобы использовать своих граждан исклю
чительно как субъектов труда, права, политики. Они фор
мируются не как индивиды, а как представители той или
иной профессии или социальной группы.
Начиная с XVII столетия, когда появляются журналы, а
в них печатаются романы, страсти становятся предметом
внимания и культивирования. Их манифестируют, они
становятся условием браков и иных социальных действий.
Роман в письмах становится формой сообщения об интим
ных человеческих чувствах. Вопрос в том, являются они
ответом или, наоборот, вызовом? Вопреки общепринятому
мнению о том, что капитализм подавляет страсти, немно
гие исследователи указали на то, что именно для буржуаз
ного общества становятся интересными и важными чувст
ва индивидов. М. Вебер показал трансформацию религи
озного чувства в страсть к наживе и накоплению капитала.
В работах Н. Элиаса раскрыт процесс психосоциогенеза, в
ходе которого аффекты находят цивилизованную форму
разрядки. М. Фуко в своих исследованиях клиники, казар
мы и тюрьмы описал изощренные процедуры дрессуры, в
ходе которой воспитывались автономные индивиды эпохи
Нового времени. По мере усложнения социальной ткани в
нее вплетаются чувства и страсти, поэтому возникает по
требность в контроле над сферой интимного. Но те спосо
бы кодификации и ортопедии, которые описал Фуко, со
ставляют лишь часть созданных в то время практик. Другая
часть включает в себя то, что сам Фуко позднее назвал ду
ховными практиками создания себя. Поскольку внутрен
няя жизнь человека проявляется в публичной сфере, по
стольку насаждаются самоконтроль и самодисциплина,
более эффективные, чем традиционный запрет.
Достаточно прослушать стандартный набор разношер
стных песен на какомлибо праздничном концерте, чтобы
убедиться в различии способов выражения страстей. Со
временные песни, сопровождаемые непристойными тан
цами, совершенно пусты и бессмысленны: под музыку
«ляляля» певец произносит затасканные слова, корчит
неадекватные им гримасы или делает «сладкое» лицо, изо
629
бражая экстаз. Наоборот, старая неаполитанская песня
или русский романс заставляют волноваться: в них певец
призван передать ощущения страсти, сжигающей душу и
готовой на все. Современный человек так далеко зайти в
своих чувствах уже не может. Не то, чтобы он был способен
только на легкий флирт. Нет, человеческие чувства по
прежнему наивны и трогательны, а люди сентиментальны.
Но мы уже не позволяем проявляться им с такой откровен
ностью и силой, как это делали наши мужественные пред
ки. Мы рефлексируем: «любить, так любить», но уже не
способны отдаться своим чувствам так, чтобы заразить
ими другого человека. Рассматривая страсти с коммуника
тивной точки зрения, мы должны различать знаки и коды,
с одной стороны, и реальные чувства — с другой. Пожалуй,
самой первой попыткой кодификации чувств является
аристократическое искусство страсти, которое отличалось
от вульгарных проявлений сексуальности. На место грубых
форм ухаживания пришло тонкое искусство амурной стра
сти, которое отличалось возвышенным идеализмом. Со
вершенно очевидно, что рыцарская любовь культивирова
лась не только с целью облагораживания высших сосло
вий, которые обучались контролировать свои страсти, но и
с целью сублимации страсти на ниве войны.
На смену средневековой рыцарской галантности в Но
вое время приходит романтическая любовь. При этом ме
няются форма кода, основание любви, антропология, упо
рядочивающая коды. Суть происшедших изменений со
стоит в ориентации не на идеализацию, как в средние века,
а на рефлексию. При этом основные усилия тратятся не
столько на облагораживание объекта любви, сколько на
его познание и работу воображения.
Надстройку общества образует семантика, благодаря ко
торой становится возможной преемственность социаль
ной жизнедеятельности. Она скрепляет опыт и чувство в
словесной форме болтовни и мудрости, теоретических и
фактических суждений. Эволюция семантики меняет спо
собы упаковки опыта и открывает новые возможности вы
ражения чувств. Она образует опору, на основе которой
осуществляется управление смысловыми комплексами.
630
Идейное наследие обеспечивает возможность развития со
циальных отношений, и даже революционные изменения
социума не приводят к фундаментальной смене семанти
ческой надстройки. Конечно, возможны и семантические
революции, причем на фоне относительно стабильной со
циальной жизни. Но, вообще говоря, не следует их разли
чать механистически, ибо их связь органична. М. Бахтин
полагал, что в сталинскую эпоху семиотическое и социаль
ное соединялись самым вульгарным образом. Семиозис
являлся жизнью, а жизнь семиозисом. Сегодня не только
простые граждане, но и сами политики порой принимают
за реальность то, о чем говорится с экранов телевидения.
Чисто семиотического истолкования общества недоста
точно для раскрытия социальной жизни людей. Его необ
ходимо дополнить коммуникативным подходом. Напри
мер, дискурс о любви — не просто выражение интимного
сердечного чувства духовной или животной природы, а
символический код, посредством которого информируют
о том, о чем, кажется, невозможно сообщить. Здесь возни
кают две проблемы. Вопервых, если слепая страсть осуж
дается в любой культуре, то как кодифицируются чувства,
чтобы обрести общезначимое и общепринятое выражение?
Вовторых, как сами чувства, точнее, их выражение в неко
ей общепринятой форме становятся коммуникативными
медиумами? Знаки страсти так же необходимы для жизни,
как и мудрые слова. Коды образуют, производят социально
одобряемые чувства. Без них, строго говоря, невозможны и
переживания, ибо большинство из них являются реактив
ными. Они связаны не столько с внутренними потребно
стями организма, сколько с переживаниями, обусловлен
ными и даже навязанными социальными нормами. Да,
есть чувство голода, и все переживают потребность в пище.
Большинство людей едят, занимаются любовью, работают
и отдыхают. При этом они испытывают определенные и,
вероятно, похожие чувства, вызванные удовлетворением
или невозможностью реализации этих основных человече
ских потребностей. Возможно, таким же образом обстоит
дело и с «высшими» потребностями, которые порождены
культурой. Но в каждую эпоху, даже в рамках одного обще
631
ства, люди поразному удовлетворяют свои потребности и
поразному оценивают те или иные способы их удовлетво
рения. В итоге получается пестрая, но упорядоченная кар
тина мира чувств. Если подойти к этому чисто философ
ски, то такое единообразие, хотя и пестрое, должно вызы
вать удивление. Действительно, чувства как интимные
внутренние переживания даже одинаковых событий долж
ны быть, вопервых, совершенно уникальными, а вовто
рых, неповторимыми (один и тот же индивид всякий раз
поновому переживает ежедневные завтраки, обеды и ужи
ны, тем более сексуальные контакты даже с одним и тем же
партнером).
Как удается нормализовать не только проявление, но и
само переживание слепых страстей? Ведь они капризны, и
мы сами, даже будучи цивилизованными людьми, испыты
ваем такие желания, которые направлены не только на реа
лизацию социально одобренных ценностей, но и на их от
рицание. А не послать ли к черту весь этот порядок, госпо
да? Так можно, перефразируя Ф. М. Достоевского, выра
зить основной закон чувства, которое не желает уклады
ваться в прокрустово ложе цивилизованного поведения.
Никто не может предсказать, что он будет чувствовать,
даже если его желание окажется удовлетворенным. Скука,
вызванная пресыщением и единообразием, толкает людей
на безрассудные поступки. Чем же мир чувств нормальных
людей отличается от страстей безумцев? Как люди находи
ли партнера для интимных отношений? Была ли любовная
страсть движущей силой его поиска? В традиционном об
ществе пространство проявления интимных чувств было
чрезвычайно узким, и общество ограничивало и тщательно
контролировало всяческие попытки его расширить. На
пример, запрещались до и внебрачные интимные связи.
Поскольку осуждалось проявление интимных чувств, то о
познании душевных переживаний другого не могло быть и
речи. Как же тогда находили спутника жизни? Очевидно,
что его выбирали старшие родственники. Автономизация
интимных отношений, социальная регрессия страсти про
исходит в условиях кризиса буржуазного общества, когда
стабильность порядка обеспечивается личными средства
632
ми. В начале ХVIII в. французы считали постоянство бес
смысленным, а англичане культивировали брак, в котором
имели место не только любовь, но и ненависть. Любовь
разворачивалась как конфликтная коммуникация, однако
попрежнему оставалась идеалом человеческих отноше
ний. Люди еще верили в любовь и фанатично вступали в
связь друг с другом. Но, кажется, этому приходит конец.
Сегодня Эмма Бовари уже невозможна. Значит ли это, что
страсти исчезли, а может быть, они снова загнаны внутрь?
Чего ждет современный человек от интимной связи? Поче
му общество не запрещает, а навязывает желания? Кругом
только и говорят об оргазме, а феминистски борются за
право женщин на наслаждение. Остается при этом брак со
циальным институтом, регулирующим интимные отноше
ния, или же в современном обществе он перестает играть
свою важную роль?
Романтическая любовь не только не разрушала, но, на
оборот, укрепляла стабильность общества. Благодаря люб
ви брак перестал расцениваться как препятствие для со
вершенствования интимных отношений. О любви говорят
много, но бестолково. Главная проблема — как чувства,
релевантные для одного, оказываются или могут оказаться
релевантными для другого? Общепринятыми должны
быть действия, и именно они контролировались общест
вом. Чувства лишь сбивают с толку, поэтому их развитие и
проявление подвергалось запрету. Французы хорошо по
нимали, что любовь и долг не соединимы. Романтичные
немцы верили в их гармонию. Отсюда стремление вербали
зировать интимную коммуникацию и превращение любви в
«говорильню». И раньше мужчины не сразу брали быка за
рога, а вели длительную осаду. Они делали комплименты,
дарили подарки, приглашали вместе поужинать и т. п.
В случае последовательного принятия этих знаков внима
ния женщина в конце концов обязана была уступить. Та
ким образом, в основе галантности лежал расчет и строгая
внутренняя экономия — инвестор мужчина получал при
быль от своего вклада. Когда эта экономия нарушилась,
мужчины перестали постоянно волочиться за женщинами.
Ухаживания стали пустой тратой времени, а инвестиции
633