Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
УДК 1/14
ББК 87.3
М25
Марков Б. В.
М 25 Человек, государство и Бог в философии Ницше.— СПб.:
«Владимир Даль», 2005.— 788 с.
ISBN 5936150313
В книге анализируются сочинения Ф. Ницше в контексте филосо
фии XIX в., осуществляется реконструкция, сравнение и анализ наи
более интересных сочинений о Ницше, написанных в ХХ в., исследу
ются перспективы использования проектов Ницше для сохранения
жизнеспособности современного общества.
УДК 1/14
ББК 87.3
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),
проект № 040316116 д
Издание выпущено при поддержке
Комитета по печати и взаимодействию
со средствами массовой информации СанктПетербурга
© Б. В. Марков, 2005
© Издательство «Владимир Даль», 2005
© Издательский Дом «Русский Остров»,
2005
© П. Палей, оформление, 2005
ISBN 5936150313
ISBN 590256509X
ВВЕДЕНИЕ
При жизни у Ницше почти не было последователей, зато
после смерти появилось немало желающих воплотить его
идеи в индивидуальных и социальных жизненных практи
ках. Естественно, что при этом происходила предвзятая се
лекция и интерпретация его идей. Трансформация ценно
стных ориентаций необходимо происходит со сменой по
колений, и поэтому невозможно запретить читать заново
философов прошлого. Именно у Ницше следует учиться
как критическому, так и уважительному отношению к про
шлому. Как Чаадаев не унижал, а способствовал возрожде
нию России, так и Ницше не только говорил о болезни Ев
ропы и деградации христианства, но и указывал пути в луч
шее будущее. И чтобы новая Европа при возрождении не
повторила ошибок старой, следует прислушаться к его
критике.
Ницше озвучивал скрытые сомнения, именно поэтому
его читали и проклинали одновременно. Хуже того, сами
его сочинения были «прорежены» и превращены, говоря
языком Фуко, в «диспозитивы власти». «Воля к власти»,
считающаяся главным сочинением Ницше, воплощением
его философии, на самом деле является продуктом фаль
сификации. Возникает вопрос, почему Ницше прочиты
вался на фашистский манер. Важно понять, почему лишь
немногие воспринимали его идеи как предостережение
против опасных тенденций прикрытия зла лозунгами гу
манизма и пацифизма.
Многие современные философы с тревогой говорят о
сложной взаимозависимости фашизма и демократии.
5
Если бы защитники последней не замалчивали, а, наобо
рот, широко обсуждали и решали поставленные Ницше
вопросы, то почва для распространения фашистских идей
была бы значительно меньше. И сегодня, если не обсуж
дать таких последствий глобализации, как нарастание без
домности и безродности, утрата культурного наследия,
кризис национальных государств и вместе с ним семьи,
образования и других институтов, то непременно найдутся
решительные люди и спросят о судьбе нации, зададут са
краментальный вопрос: «С кем вы, господа интеллиген
ты?» Чтобы не оказаться в чрезвычайной ситуации, когда
речь пойдет о спасении любой ценой, необходимо про
явить предусмотрительность по части того, какую цену
придется заплатить за реформу общества. Если чтото от
нимается или отмирает как устаревшее, не соответствую
щее новым условиям жизни, то чтото должно даваться
взамен. Люди и народы в процессе развития стремятся со
хранить свою идентичность. Поэтому в высоких культурах
сохраняются традиции прошлого. Каждый человек и каж
дый народ имеет право и просто обязан для самосохране
ния заниматься не только критикой, но и самовосхвалени
ем. Если ктото назовет это фашизмом, то будет неправ.
Национализм, шовинизм, фашизм и нацизм — это угнете
ние и даже уничтожение чужих, это ночные факельные
шествия и истеричные речи, это война и террор. И они
обусловлены вовсе не неким изначальным злом, прису
щим «человеческой природе». Как незавершенное приро
дой существо человек не добр и не зол от рождения. Доб
рым и злым он становится как объект культуры и воспита
ния. Поэтому и перечисленные формы восстания против
культуры, гуманизма и самой человечности — это тоже
продукты культуры. И, скорее всего, именно беспечное
либеральное общество, порвавшее с традиционными свя
зями людей, настолько ослабило социальную ткань, что
для ее спасения в пожарном порядке понадобились фаши
стские рецепты. Если мы не хотим повторения фашизма,
то сами должны поставить вопрос о том, что значит жить
вместе, какие связи объединяют автономных индивидов в
единое целое.
6
Очевидно, что одних разговоров о правах человека для
этого недостаточно. Цивилизационный процесс, приняв
ший сегодня форму глобализации, окончательно разрыва
ет традиционные формы солидарности, и этим вызван
протест Востока. Если не обсуждать вопрос о своих и чу
жих (мигранты, евреи, американское кино, реклама, музы
ка, еда, образ жизни в обществе и др.) то в конце концов
сама объевшаяся чужой пищей масса восстанет против чу
жого. Когда пали границы и барьеры, чужая культура обру
шилась на нас, попирая традиционные формы жизни. Так
возникает вопрос об идентичности. Оппозиция спекулиру
ет на нем и использует внутренний протест народа в своих
целях. Необходимо обсудить сами критерии идентичности
и признаки ее кризиса. С одной стороны, все говорят о воз
рождении или спасении России. С другой стороны, мечта
ют о вхождении во всемирные организации. С одной
стороны, дискутируют о путях построения гражданского
общества, а с другой, призывают к усилению роли государ
ства. С одной стороны, борются с фундаментализмом, а
с другой, пытаются ввести изучение «закона Божия» в
школе. Было бы неосмотрительно все это высмеивать
только потому, что одно исключает другое. Жизнь проти
воречива, и искусство жизни состоит в том, чтобы не стал
кивать противоречия лбами. Сочинения Ницше учат нас,
вопервых, тому, что не одни возвышенные разговоры и
идеи и, тем более, не солдаты и пушки, ведут к процвета
нию нации; а вовторых, тому, как сочетаются и дополня
ют друг друга кажущиеся исключающими друг друга куль
турные стратегии большой политики. То, что Ницше назы
вал «большой политикой», не имеет ничего общего с
общепринятым понятием политического. Он противопос
тавлял свою точку зрения прежде всего тем методам, кото
рые использовал Бисмарк для сборки немецкого рейха.
Если бы к ней прислушались, возможно, Европа не пере
жила бы две страшные мировые войны.
Если учесть изменение техники и медиумов власти, то
судьба философии в современном мире оказывается еще
более плачевной, чем раньше, когда власть выступала в
своем неприкрытом и неприглядном виде, когда она поль
7
зовалась для оправдания своих интересов идеологией.
В сущности, критиковать идеологию как форму ложного
сознания гораздо легче, чем современную мифологию рек
ламы и массмедиа, прибегающих не столько к интеллекту
альным значениям, сколько к аудиовизуальным знакам,
воздействующим на поведение людей непосредственно
магическим образом, минуя рефлексию. Но именно при
менительно к этой «магнетопатической» форме коммуни
кации стилистика Ницше оказывается весьма эффектив
ной. Эмоциональная, прибегающая к телесночувствен
ным метафорам проза Ницше обращена не столько на кри
тическую аргументацию и анализ тех или иных мораль
нофилософских учений, сколько на дискредитацию поз,
жестов и личин их создателей и потребителей. Вместо кри
тики теорий осуществляется нечто вроде медицинского
диагностирования их авторов. Этот распространенный
прием Ницше не сводит к аргументу «сам дурак». Он пока
зывает, как благородные и возвышенные теории иссушают
и до неузнаваемости уродуют телесные, в том числе и внут
ренние, органы их создателей. Расплатой за предательство
жизни становится здоровье. Эта своеобразная антиреклама
оказывается особенно действенной против таких знаков,
которые обладают собственным обаянием, воздействуют
своим видом помимо интеллигибельного значения и по
этому не подвергаются критической проверке.
В свете нашего опыта восприятия массмедиа, которые
не просто информируют о тех или иных конкретных изде
лиях, а навязывают вполне определенный образ жизни,
можно лучше понять устойчивое обаяние некоторых идей.
Вера в Бога, человеколюбие, гуманизм, пацифизм, права
человека, цивилизационный процесс — все это бесспорно
привлекательные ценности. Напротив, говорить и тем бо
лее совершать зло — значит делать нечто ужасное, несущее
погибель. Между тем бесстрастная статистика показывает,
что вреда от гуманистических акций часто не меньше, а
даже больше, чем от суровых действий, связанных с запре
тами, нарушениями прав человека и насилием. Редко кто
решается признать эту суровую правду и восстать против
«кисломолочного» гуманизма. Когда жизнь подводит нас
8
к последней черте, раскрывается невыносимо жестокая
правда бытия к смерти, которая не признает никаких прав
человека и отнимает все что есть. Но и в такие моменты,
как показывает Толстой в «Смерти Ивана Ильича», мы не
прозреваем, а, жалобно глядя в глаза окружающих, просим
о помощи, которой они, даже если бы и хотели, не в силах
нам дать. Кьеркегор в силу своей «смертельной болезни» —
острого переживания одиночества,— а Ницше по причине
физической боли, доставлявшей ему ужасные муки, попы
тались основать один религию, а другой философию на на
чалах, в число которых не входили гуманизм и мораль
ность, истина и справедливость: Бог или жизнь могут дать
или потребовать такого, что не вмещается в рамки расхо
жих представлений о воздаянии. Так, жизнь и вера — это,
несомненно, дар нежданный и негаданный; даже тот или
то, кто или что подарили нам это, сами не знают последст
вий своего дара. К верующему может прийти ангел и сооб
щить, что Бог требует от него ужасную жертву, например
единственного сына. Но и тому, кто просто родился и жи
вет без трансцендентной веры и цели, вскоре предстоит,
например, служить в армии и тем самым воевать и даже
быть убитым за Родину. Просто жизнь и без войны не ме
нее сурова. Семейные драмы, служебные конфликты, бо
лезни, старость — всему этому трудно подыскать ка
койлибо смысл. Осознание, что жизнь не имеет смысла и
цели,— это прямой путь к нигилизму, бациллы которого
еще вернее, чем пребывающий в сладкой дремоте гума
низм, разрушают общество и ведут к вырождению людей.
Есть ли выход из этой ситуации и если есть, то какой?
Нередко философию Ницше, как и романы Де Сада, пони
мают как призыв к безумному пиру во время чумы. Дейст
вительно, если ужасный конец неотвратим, то следует
хладнокровно и эгоистично, не думая о страдании других,
воспользоваться оставшимися возможностями для получе
ния удовольствия. Но зачем тогда писать толстые книги,
рассчитанные на то, что их будут читать другие. Мораль
ный скептик не станет писать книг, никакими силами его
нельзя оторвать от пива и пирогов, если именно в них он
находит высшее удовольствие. Так называемые философы
9
зла, пишущие книги, совершают нечто парадоксальное:
вместо того чтобы творить насилие, поставить свою жизнь
на карту, вступить в игру с другой силой и тем самым побе
дить или погибнуть, они пишут книги и тем самым поддер
живают то, что должны отвергать. Но они пишут странные
книги, которые не признаются гуманными и даже объяв
ляются «сатанинскими стихами», за которые приходится
расплачиваться жизнью. Ницше хотел доказать право че
ловека говорить и даже совершать зло. За криками осужде
ния его произведений както забылось, что главное — не
некое сатанинское (изначальное или метафизическое) зло.
Стратегии зла многообразны, настолько многообразны,
что даже самые мягкие добряки не могут его избежать.
Скорее всего, Ницше искал, так сказать, наименьшее зло.
Задаваясь вопросом о смысле собственного бытия, не
каждый интеллектуал спрашивал, зачем существует на све
те весьма значительная часть людей, которые не только
сами не создают никаких ценностей, но и мешают тем, кто
работает на благо человечества. Постановка и обсуждение
такого рода вопросов наталкивается как на внутреннее со
противление, так и на внешнее осуждение. Вопервых, та
кая проблематизация антигуманна и безнравственна.
Вовторых, она теоретически несостоятельна и не имеет
перспектив однозначного решения: ответов на вопрос о
«смысле существования» и «общем благе» не меньше, чем
число живущих на свете людей. Во всяком случае, вопрос,
что делать с теми, кто составляют самую никчемную часть
человечества и даже представляют угрозу нормальной сво
бодной жизни, не так уж прост. Возможно, с ними прихо
дится мириться и както терпеть, ибо они составляют не
избежную часть «отходов» современной цивилизации. По
жалуй, это самый серьезный аргумент против тех, кто от
рицает смысл жизни большинства не занятых созидатель
ным трудом людей.
Неприятно удивляет, что антигуманистический расизм
мало отличается от заботы моралистов и гуманистов о бла
ге человека. Парадоксально, что позиции представляют
собой самую непосредственную угрозу свободе. Такое со
поставление прежде всего не в пользу гуманизма. Чтобы
10
его спасти, необходимо принять во внимание критику со
стороны так называемых имморалистов, которые указыва
ли на деградацию людей в эпоху массовой демократии.
«Общее вырождение человека,— писал Ницше,— вплоть до
того „человека будущего“, в котором тупоумные и пустого
ловые социалисты видят свой идеал — вырождение и из
мельчание человека до совершенного стадного животного
(или, как они говорят, до человека „свободного общест
ва“), превращение человека в карликовое животное с рав
ными правами и притязаниями возможно, в этом нет со
мнения!»
1
Но и попытки вернуть человечество к архаике не
учитывают, что иерархическое общество, по сути, воспи
тывало, с одной стороны, жестоких, не думающих об анти
гуманности своих поступков господ, а с другой стороны,
тупых забитых рабов. Поэтому, даже если понимать вопрос
о ценности общепринятой морали не как призыв к уничто
жению всех «ненужных» людей, а как попытку остановить
человеческую деградацию, то и это не оправдывает необхо
димости заботы об улучшении человеческого стада, о кото
рой Платон писал как о первейшей заботе политика.
Мыслители во все времена отмечали деградацию людей.
Это оказалось притчей во языцех и в конце концов стало
восприниматься с юмором. Люди продолжают жизнь, не
смотря на горькие сентенции о том, что они вырождаются.
Но, может быть, это как раз и опасно. Нельзя думать о том,
что запас прочности человеческой породы неисчерпаем.
Возможно, сегодня мы действительно находимся у опас
ной черты, когда гуманное общество, в котором все нахо
дят более или менее комфортное существование (инвали
ды в больнице, а преступники в тюрьме), приводит к выро
ждению человека как биологического вида. Но кто должен
взять на себя груз работы по оздоровлению людей? Позд
ний Платон настораживает тем, что у него заботу об улуч
шении человеческого стада берет на себя политик. Конеч
но, греческий полис — это не современное государство,
однако далеко не бесспорна сама попытка узурпировать
решение вопроса о том, кто вреден, а кто полезен общест
ву. Интеллектуалы разоблачили ее как форму политиче
ского воспитания, направленную на превращение людей в
11
послушные детали государственной машины, которая
обеспечивает власть сильных и богатых. Но как морали
стические, так и имморалистические стратегии либераль
ной демократии оказались неудачными в том отношении,
что они также не привели к улучшению людей. Образ чело
века, тот идеал, который моралисты или политики стреми
лись воплотить в утопиях и реальных практиках воспита
ния, сам нуждается в критической оценке. Поэтому Ниц
ше и вел войну на два фронта. Он отвергал одновременно
как государственную, так и религиозную практики воспи
тания человека.
Если ктото должен заботиться о человеке, то когото
должна заботить и сама забота о нем. Если люди не забо
тятся сами о себе, почему политики и мыслители навязы
вают ему свою опеку? На самом деле общество не оставля
ет без присмотра своих граждан. Воспитание общественных
добродетелей в первобытном коллективе осуществлялось пу
тем передачи соответствующих обычаев и норм поведения.
Отказ от традиционных форм контроля старших над млад
шими, передача воспитательных функций специальным
государственным учреждениям, с одной стороны, способ
ствовали формированию бюрократии, опиравшейся не на
личные симпатии, а на общие правила и требования, а с
другой стороны, вели к распаду личных взаимосвязей и ус
тановлению формальных связей между людьми. Выходом
из кризиса современного общества, которое становится
все более системным экономически и все более дезинтег
рированным политически, мог бы стать синтез близких и
дальних взаимодействий, баланс любви к ближнему и к
дальнему.
Не только войну, торговлю и политику, но и моральные
стратегии Ницше считал «слишком человеческими». На
стораживает жесткость и нарочитая жестокость некото
рых его рецептов. Разумеется, не следует понимать и тем
более принимать их буквально. Вместе с тем, следует
серьезно отнестись к его критике гуманизма и к предло
жению об оправдании некоторых форм зла, отвергаемых
по моральным соображениям, но якобы необходимых для
жизни. Ницше предостерегал прежде всего от абсолюти
12
зации морали. И это предостережение особенно ценно
для российских интеллигентов, которые традиционно тя
готеют к моральной оценке искусства, науки, техники,
политики, бизнеса и т. п. Мы ставим мораль на место
идеологии, и это будет означать нарушение «автопойэзи
са» общества, ибо диктат морали по своим последствиям
ничуть не лучше тоталитаризма. Не мораль, права челове
ка, общечеловеческие нормы или цивилизация должны
быть масштабом оценки политики, а процветание жизни.
Воля к власти, «окончательного» определения которой
Ницше так и не дал, реализуется как открытая борьба раз
нонаправленных сил и интересов людей. Ее выражением
являются не только акции протеста и полицейские или
военные операции против инакомыслящих, но и общест
венные дискуссии о путях развития общества. Революци
онные выступления, террор и войну Ницше предлагал за
менить большой политикой, которую он определял в по
нятиях культуры. Большая политика — это прежде всего
культурная политика, в выборе которой важную роль иг
рает философия. Искусство, и особенно музыка, обладает
огромной пластифицирующей силой. Возможно, оно яв
ляется наиболее эффективной символической антропо
техникой современности. Не только духовные, но и те
лесные практики определяют идентичность человека. Об
разы и звуки являются наиважнейшими знаками челове
ка. Каждый народ создает из них защитную оболочку.
Родные лица и материнская речь — вот что определяет
различие своего и чужого. Именно эти архетипы лежат в
основе национального искусства, и утрата их — отказ от
своей музыки, ритмов и образов, означает растворение
себя в чужом. Если это так, то вовсе не геополитика, а
именно философия, обсуждающая вопрос о критериях
культурной идентичности, оказывается самым важным
инструментом большой политики. Можно занимать шес
тую часть суши и терять себя. Это мы знаем на примере
отечественной истории. Самое страшное — это не утрата
территории, а утрата себя, бездомность и безродность лю
дей в эпоху глобализации. Индивидуализм, нигилизм и
другие симптомы кризиса Европы в наше время лишь
13