Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
страдания. Но он не считал, что боль говорит злом. Наобо
рот, боль делает чувствительным к страданиям других лю
дей. Таким образом, критику морали и гуманизма едва ли
следует объяснять ссылкой на недужность.
Известно, что одни могут писать, а другие нет, и причи
ной тому является не способность или неспособность к
творчеству. Легко и красиво пишет тот, у кого радостно на
душе. А как быть тому, кто чувствует отвращение к миру,
какие слова он находит в минуты боли и отчаяния? Не сто
ит торопиться с ответом и утверждать, будто здоровые фи
зически и нравственно люди пишут гуманные тексты, а
желчные авторы злую и черную прозу. Лишь тот, кто стра
дал сам, способен сострадать боли других людей. Думается,
что именно чувство сострадания и определяет критиче
скую направленность сочинений Ницше. Он указывал на
негативные последствия гуманистического и познаватель
но оптимизма и считал пессимизм более реалистичным
мировоззрением сильных натур, которые способны смот
реть правде в глаза и бороться за жизнь.
Мышление Ницше не систематично, и это общепри
знанно, но оно и не афористично. Несмотря на то, что
Ницше с большим пиететом относился к таким признан
ным мастерам, как Ларошфуко и Монтень, стиль его фило
софской прозы далек от их несколько меланхолической
манеры письма. Ницше писал: «Афоризм, сентенция, в ко
торых я первый из немцев являюсь мастером, суть формы
„вечности“; мое честолюбие заключается в том, чтобы ска
зать в десяти предложениях то, что всякий другой говорит в
целой книге»
7
.
Молодых читателей, которые хотят не сентенций, а дела
или хотя бы призывов к нему, привлекает интенсивность
текста. Ницше тоже хотел переделать если не мир, как
Маркс, то хотя бы человека. Он — родоначальник фило
софской антропологии, проект которой не вполне понят.
Человек был для него мерой всех вещей, но не застывшей в
точке возвышенного, как греческая статуя, а подвижной.
Такое флексибельное существо наделено возможностью
оценивать мир с разных позиций. Жизнь — это борьба за
признание нового описания мира. Хайдеггер разглядел
24
опасность антропологического проекта в философии: если
человек — абсолютный масштаб всего сущего, то как опре
делить меру человека. Он отступил назад к бытию, которое
сообщает нам, в чем состоит мера всех вещей. Но главным
медиумом бытия, которое понимает самого себя, и для
Хайдеггера является человек. Поэтому его онтологический
проект, по сути, не отличается от антропологического.
Если человек является медиумом бытия, то это предпола
гает борьбу за власть, в форме притязания говорить от его
имени. Так что Ницше оказался, пожалуй, более последо
вательным и смело возложил на человека ответственность
за все, что он делает или говорит. Присущая ему воля к вла
сти проявляет свое позитивное значение не как мелкая
возня за бенефиции, а как форма развития жизни. По Ниц
ше, усилия, направленные на сохранение себя на основе
разумных самоограничений, оказываются тщетными.
Только веселые дионисийцы сливаются с бытием и с дру
гими людьми. Трезвые индивидуалисты, пытаясь избежать
горькой участи героев, делают ставку на разум и наивно
полагают, будто гармоничное и упорядоченное бытие забо
тится и защищает нас. Ницше понимает бытие как станов
ление, а человека как силу, смело вступающую в игру с дру
гими силами природы и общества.
Мысль Ницше не ограничивалась тезисом о воле к вла
сти. Точнее, сам этот тезис не следует толковать исключи
тельно как политический. Можно говорить если не о по
степенной трансформации воли к истине к воле к власти,
то о переплетении этих стратегий во всех заметках послед
него периода творчества Ницше. При этом власть исследу
ется на уровне знания и ценностей, духа и тела, политики и
повседневной жизни. Все это весьма важно для понимания
стилистики. Ницше не был авангардным писателем, соз
дающим новую манеру письма с целью продать его подо
роже. Он не хотел быть и мэтром, навязывающим свое
описание мира другим. Проза Ницше суггестивна, потому
что он жизнью заплатил за свои истины. К его текстам не
обходимо относиться с чрезвычайной серьезностью и ос
торожностью. Недопустимым является использование его
сочинений для составления неких «Дацибао» — сборников
25
забойных лозунгов и изречений Мао для боевиков, смело
разделяющих людей на «своих и чужих», на «плохих и хо
роших».
Сегодня Ницше стал рассматриваться как художник, ко
торый презентировал различные идеи, но не нес за них
личной ответственности. Маски масками, но философст
вование для Ницше вовсе не является игрой, в которую се
годня все азартнее стали играть писатели и художники.
Стиля нет, но каждый изобретает и навязывает его другим.
Афоризмы Ницше — это не собрание едких или меланхо
лических сентенций, а нечто цельное и органичное. То, что
объединяет различия и снимает логические противоре
чия,— это собственная жизнь философа, который не про
сто пишет крепкие в коммерческом отношении книги, а
передает нам свои страдания и боль за все происходящее на
этой земле. Точно так же можно говорить о философской
системе, которая определяется не столько логикой, сколь
ко целями и установками. Творение Ницше напоминало
Ясперсу, «взорванный горный склон; камни, уже более или
менее обтесанные, указывают на нечто целое. Но строе
ние, ради которого, судя по всему, осуществлен взрыв, не
построено»
8
. Видя в сочинениях Ницше одни руины, со
стоящие из драгоценных обломков, можно попытаться са
мостоятельно возвести цельное здание, т. е. философскую
систему, которая осталась незавершенной. Речь идет не
столько об археологической реконструкции, ибо построй
ки, строго говоря, не было, а о сотворчестве, о движении
вслед за Ницше.
Итак, ставится задача, самому пройти прерванный путь.
Она особенно актуальна после того, как после войны с фа
шизмом интеллектуалы остро ощутили темные и опасные
глубины мысли Ницше. Он не написал ничего однознач
ного. В силу незавершенности любого из его сочинений
нельзя ни одно в отдельности брать за основу для система
тизации. Если брать любой из афоризмов Ницше в контек
сте его жизненного пути, то обнаружится реактивный ха
рактер его письма, которое было ответом на конкретную
ситуацию и поэтому всегда оставалось полемичным. Кри
тика служила для опровержения не только чужих, но и соб
26
ственных взглядов. Для понимания главной цели Ницше
существенны не только законченные сочинения, но и мно
гочисленные подготовительные заметки.
На рубеже XX и XXI вв. снова вышло немало работ, по
священных творчеству Ницше. Одни трактуют его как хо
рошего филолога и плохого философа, другие, наоборот,
считают его мыслителемпоэтом. Формулируя проблему
понимания в терминах герменевтики, можно указать на
некоторые ошибки в интерпретациях Ницше. Первая
ошибка состоит в попытке рациональной реконструкции и
систематического представления его философии. Это до
стигается ценой элиминации и игнорирования большей
части его исследований, противоречащей тому, что выбра
но в качестве главного. Следующая ошибка состоит в идеа
лизации образа Ницше. Для одних он трагической судьбы
индивидуум, для других — выражение кризиса Европы.
Между тем Ницше не мыслил себя ни Богом, ни гениаль
ным индивидом, который видит то, чего не видят другие.
Можно возразить против чисто биографического и пси
хологического подходов, где философия сводится к жизни.
Хотя Ницше часто призывал к единству жизни и познания,
герменевтический подход к его творчеству оказывается
слишком прямолинейным. Он утверждал, что только такая
философия является подлинной, полезной, которая выте
кает из жизни мыслителя. Но это не означает сведения ее к
автобиографии. В прояснении нуждается существо дела, а
не психология мыслителя. Ницше прислушивался не к со
стоянию своих внутренних органов, а к зову бытия, кото
рое он понимал как вечное становление и борьбу сил. Ли
тературное творчество и сама биография Ницше — ответ на
кризис европейской культуры. Многие пишущие о Ницше
понимали и понимают, что любая интерпретация является
искаженной, в лучшем случае, односторонней. Особенно
остро это чувство передал А. Белый. Подводя итоги своего
очерка о Ницше, он писал: «Я желаю лишь подчеркнуть,
что когда речь идет о воззрениях Ницше, то мы имеем дело:
1) с системой символов, захватывающих невыразимую глу
бину нашей души; 2) с методологическим обоснованием
этих символов в той или иной системе знания; такое обос
27
нование возможно, хотя и формально; все же это „добрая“
ни к чему не обязывающая форма отношения к ницшеан
ству благороднее, безобиднее хаотической метафизики по
пуляризаторов, мнящих, будто они раскрыли невыразимое
в Ницше; 3) кроме того, мы сталкиваемся с серией проти
воречивых миросозерцаний у самого Ницше, если будем
развертывать идеологии его афоризмов; 4) наконец, перед
нами сводка хорошо известных идей о сверхчеловеке, лич
ности и вечном возвращении, в оправе популяризаторов»
9
.
А. Белый поставил своей задачей показать, что невырази
мое Ницше предопределено развитием нашей культуры,
что оно не только его, но и наше. Он провел аналогию меж
ду Христом и Ницше. «Если Христос распят человечест
вом, не услышавшим призыва к возрождению,— писал Бе
лый,— в Ницше распято смертью само человечество, уст
ремленное к будущему»
10
. «Заратустра» — продукт инспи
рации, новое евангелие, возвещающее о необходимости
переоценки ценностей. Именно так воспринимал ее и сам
Ницше. Но то, что он постоянно дописывал ее, свидетель
ствует не о богодухновенности, а об авторстве книги.
В списке того, что недопустимо в интерпретации Ницше,
Белый, разумеется, пропустил то, что проделал сам. Он
превратил «Заратустру» в новое Евангелие и таким обра
зом, став апостолом нового учения, предложил принять
его на веру. К счастью, по врожденной деликатности объя
вив его невыразимым, Белый остался единственным адеп
том собственно понимания Ницше и не навязывал его ос
тальным. Наверное, это и есть единственно правильная
форма ницшеанства: прочитать, пережить то, о чем напи
сано, и постараться идти своим путем. Ницше, как и До
стоевский, писал книги, чтобы не сделать того, о чем напи
сано.
Ясперс, посвятивший Ницше весьма объемистое исследо
вание, пришел к выводу, что стремление понять Ницше есть
глупая и безрассудная спесь. Более того, попытка подражать,
следовать по его пути в критике всех ценностей неизбежно
наталкивается на внутренние противоречия. У Ницше эта
критика выполнена столь пластично, что не сводится к од
носторонним, вызывающим альтернативные ответы утвер
28
ждениям. Парадокс в том, что она укрепляет позитивные
ценности. Но как это возможно? Если критика укрепляет
веру в то, что критикуется, то это означает несостоятель
ность критики. Стало быть, этот ответ на тайну Ницше не
может быть принят как верный и окончательный. Тайна
Ницше не разгадана.
Можно сформулировать несколько правил чтения Ниц
ше.
Возникает впечатление, что у него по любому вопросу
было два мнения. Самопротиворечие составляет основную
черту мышления Ницше, в котором видели своего идеоло
га представители разных партий. Но не следует думать,
будто Ницше эклектик. Противоречивость его суждений
и оценок вовсе не случайна, ее истоком выступает сама
жизнь. Вместо раздражения от бесконечных противоречий
и повторений следует попытаться осмыслить реальную
диалектику, которая открывается в многообразных воз
можностях и перспективах процесса экзистенции.
В текстах Ницше бросаются в глаза многочисленные по
вторения. В этом проявляется бесконечная модификация,
исключающая застой мышления. Целостность у Ницше не
сфокусирована, ее субстанциальный центр не система, а
сама страсть к исследованию, порыв к истине, реализую
щийся в постоянном преодолении.
Не принятие окончательных истолкований, а вечный
поиск и напряжение в истолковании противоположных
суждений — вот на что должен ориентироваться вдумчи
вый читатель. Непозволительно вырывать отдельные вы
сказывания на основе собственных предпочтений; следует
отбирать и систематизировать те или иные положения,
опираясь на понимание целого; необходимо учитывать не
однозначность прозы Ницше. Вместе с тем многие стре
мятся к тому, чтобы обнаружить в ней «субстанциальное»,
«упорядоченное», «иерархизированное». Например, Яс
перс для выявления такого «объемлющего» предлагал, от
влекаясь от временности процесса продумывания, выхо
дить на целостность необходимых взаимосвязей. Он сове
товал пренебречь тем, что тексты Ницше всего лишь отче
ты о мышлении, лаборатория его мысли, и попытался са
29
мостоятельно выстроить то существенное, к чему он якобы
шел. В результате Ницше превратился в экзистирующего
мыслителя, родоначальника философии жизни.
Но не сомнительно ли такого рода допущение, ориенти
рующее на поиск философской системы? Логичнее пред
положить, что противоречивость, повторения относятся
не к эмпирическому процессу продумывания, а к существу
дела. Если Ницше уже не считал плодотворным метафизи
ческий проект приписывания вневременного порядка ста
новлению, то неверно толковать его тексты как запись эм
пирического процесса осознания единства бытия. Выход
состоит в том, чтобы признать эту «временность» сущест
венной и принять самоотчеты Ницше как проявление вре
менности процесса жизни. В этом случае развитие жизни,
куда входит и болезнь, становится опорой понимания. Как
соединить «биографический», т. е. исторический, и сис
темный подходы? У Ницше есть ряд фундаментальных
идей, которым он оставался верен всю жизнь. Они записа
ны у него как повторения первоначальных прозрений, ин
спираций. Наконец, есть мысли, которые приходят и ухо
дят. Их следует понимать как этапы жизненного пути. В от
рыве от мысли обращение к жизни теряет всякий смысл,
превращается в психологическое любопытство, в увлече
ние «слишком человеческим». Наоборот, идеи в отрыве от
личной судьбы обретают статус либо глупостей, либо вне
временных истин, к которым прикован мыслитель, жерт
вующий ради них собственной жизнью.
Мы любим читать Сенеку, Марка Аврелия, Ларошфуко,
Монтеня и Лихтенберга, однако редкий философ берется
возродить их стилистику. Упомянутые философы, хотя и
писали от первого лица, настаивали на общезначимости
своих размышлений о человеческой природе. Наоборот,
современные авторы, пишущие признания о самих себе,
не замечают, что пишут всегда для другого и тем самым пы
таются повлиять на представления себя другими. Тут и не
пахнет искренностью, даже если автор действительно пы
тается рассказать о себе все, что он делал втайне от других.
Можно спросить, а какой смысл имеют такие сентенции?
Может быть, они както утешают индивида: счастья нет, а
30
есть горе и обиды; но, что делать, таков мир, можно из него
уйти или нужно смириться с ним. Старинные авторы брали
сторону смирения: автономный индивид прощает мир и
смиряется с ним. Но есть другая сторона: мир может про
тивостоять человеку, причем в форме не только тонкого
«отчуждения», но и грубого насилия. Тогда речь пойдет о
боли и неслыханном терпении. Об этом заговорил Ницше.
В юности он грезил о некоем бесстрастном существовании
в соответствии с наставлениями древних мудрецов. В зре
лые годы Ницше немало писал о роли ложного самопони
мания и ложных самооценок. Он указывал на то, что как
раз в силу данности душевной жизни мы не способны со
ставить о себе адекватное представление. Таким образом,
наши самооценки вовсе не опираются на самопознание.
Мы оцениваем себя глазами другого.
Писать о Ницше — значит так или иначе систематизиро
вать, обобщать и упорядочивать его тексты, которые напи
саны в форме отрывков и содержат множество вариаций и
противоречий. Думается, что такая «рациональная рекон
струкция» по отношению к Ницше может оказаться фор
мой насилия. Ницше не просто критиковал метафизику.
Он «преодолевал» ее тем, что писал поновому. «Реконст
руировать» тексты Ницше — значит нейтрализовать его
усилия, направленные против гипостазирования оторван
ных от мира жизни чистых «истин в себе». Поскольку Ниц
ше отдает приоритет не бытию, а становлению, постольку
манера его письма максимально приближена и приспособ
лена к выявлению тех последствий, которые кажутся мало
значительными сингулярными событиями. Его интерес к
повседневности вызван протестом против метафизических
иллюзий.
Следует соблюдать осторожность, чтобы не повторить
гегелевскую реконструкцию истории философии. Изложе
ние отличается от оценки предметной направленностью,
отказом от презентации собственных взглядов, а от расска
за — сущностным усмотрением. Согласно герменевтике,
излагающее мышление представляет собой стремление по
стоянно передавать себя мышлению другого человека, ко
торое мыслит лишь для того, чтобы посредством собствен
31
ного мышления дать появиться тому, что заключено в
мышлении другого. После того, как такого рода обороты
речи несколько «приелись» в процессе чтения Гадамера и
их очарование уже прошло, возникает желание спросить, а
как, собственно, была реализована эта герменевтическая
установка на практике. Например, очевидно, что вопреки
установке на признание другого Гадамер не смог принять
Платона, особенно в тех пунктах, в которых он с ним рас
ходился во взглядах. Таким образом, герменевтическая
идиллия нарушалась даже ее создателем, а «добрая воля к
пониманию» обернулась «доброй волей к власти».
Удалось ли комулибо удержаться от манифестации себя
при изложении Ницше? Ведь он является особенно несго
ворчивым автором, который постоянно просит то не пу
тать его с другими, то не принимать на веру всего сказан
ного им. Интенции его философствования слишком резко
отличаются от герменевтики. Но поскольку он уже выбран
в качестве предмета герменевтического понимания, то, ка
жется, остается одна возможность, а именно: осуществить
селекцию его мыслей. Например, Ясперс уже на уровне
принципов понимания закладывает и оправдывает ее не
обходимость: не всякие духовные достижения нуждаются в
изложении, а только те, которые продолжают жить, творя
и созидая. Ницше нельзя изучать с целью получения ка
кихлибо исчерпывающих сведений, невозможна закон
ченная картина его мышления, его нельзя понять как авто
ра целостной системы. Фиксация его мыслей и фактов
жизни не говорит о том, чем он был на самом деле. Лишь
посредством самостоятельной работы и собственных со
мнений каждый может произвести на свет то, чем для него
является Ницше. Если понять написанное буквально, то
получится полное несоответствие герменевтической кон
цепции изложения, где всякая «отсебятина» исключается.
Позиции герменевтики совпадают с установкой Ницше
на диалог, в котором каждый имеет право заявлять и от
стаивать свою позицию. Но единство спорящих достигает
ся не на основе якобы обнаруживающейся «сути дела», а
как результат равновесия сил: одна сила определяет другую
силу, не вникая в «смысл» другой. По идее, исследователь
32
Ницше должен бы был сформулировать модель полеми
ческого разговора, в ходе которого позиции спорщиков
укрепились и, возможно, не столько сблизились, сколь
ко разошлись бы еще дальше, чем вначале. Читатель тек
стов Ницше оказывается одновременно автором и интер
претатором. Он должен проделать самостоятельный путь
понимания, свободного как от полного согласия, так и от
решительного отрицания. Можно надеяться на освобожде
ние от «демонических чар» в процессе серьезной читатель
ской работы. В отличие от гадамеровского искусства тол
кования, благодаря которому интерпретатор способен по
нять Ницше лучше, чем он сам понимал себя, следует
признать границы нашего понимания. «Опыт неуловимо
го» необходим для достижения истока и цели любой фило
софии, которая не поддается логической реконструкции.
Фигура автора у Ницше. Кто такой автор? Сегодня попу
лярен тезис о «смерти автора», что означает отрицание
важности вопроса о том, кто пишет. Пишущий человек —
это бумажная фигура, наделенная, как заявил Ж. Делёз,
«телом без органов». М. Фуко резюмировал четыре функ
ции автора: как собственника дискурса, авторские права
которого защищаются законом; как индекс надежности
(научности, литературности и т. п.); как продукт сложных
литературоведческих и искусствоведческих операций кон
ституирования стиля, направления, школы и т. д.; как фи
гура дискурса (рассказчик — alter ego). Среди перечислен
ных фигур нет «живого автора», обладающего гениальны
ми творческими способностями, имеющего уникальный
жизненный опыт, т. е. всем тем, что считается необходи
мым для создания выдающихся произведений.
Ницше поразному позиционировал себя на протяже
нии своей жизни. Смолоду он не был чужд культа великих
людей. И в последней работе он вводит себя как уникаль
ное существо и просит не путать с другими. Однако при
этом он отказывается от эстетики гения и описывает свою
генеалогию, биографию, болезнь, а также время и место
письма. Наряду с этим Ницше определяет автора как ме
неджера и даже создателя рынка. Проблема не в том, чтобы
33