Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
Однако такому простому предположению сопротивля
ется все наше понимание Ницше, который позициониро
вал себя как критика массового общества и проповедника
сверхчеловека. Ничто не было ему так чуждо, как произ
водство новых иллюзий. Наоборот, Ницше без устали оп
ровергал расхожие мнения, углублялся в археологические
пласты души и тела, находя в них такие структуры, которые
определяют здоровье людей. До самого конца сознатель
ной жизни он был тем, кого называют критиками идеоло
гии, значительно превосходя их в глубине понимания
структур, мотивирующих человеческое поведение. И тем
не менее его любимая книга — это не деструктивнокрити
ческий «Антихристос», а ремифологический «Так говорил
Заратустра». Может, секрет Ницшевой энергетики опреде
лялся разницей потенциалов разоблачения иллюзий и со
здания новых мифов. Ведь и мы, сталкиваясь с художест
венными произведениями прошлого, иногда ловим себя
на желании скорректировать и даже переписать их. Не это
ли желание определяет симпатии к деконструкции? Кри
тика предрассудков, «философия подозрения» составляет
лишь половину метода Ницше. Другая половина определе
на созидательной задачей, а именно поиском новых поло
жительных ценностей, способствующих росту жизни. На
пример, сегодня становится очевидным, что традицион
ные нормы, опирающиеся на двузначную логику различия
добра и зла, зараженные ресентиментом, нуждаются в пе
ресмотре. Как гуманизм, так и технофобия одинаково не
соответствуют нашему системному миру. Но в качестве
альтернативы Нагорной проповеди мы предлагаем не но
вый миф, а нечто вроде прикладной этики или этики дис
курса.
Почему же Ницше, провозгласивший тезис о «смерти
Бога», предложил человечеству не новый гуманистический
манифест (сегодня обсуждается уже четвертый), а некое
новое пророчество, новое Евангелие. Он не отождествлял
себя с Заратустрой, или сверхчеловеком. Но и Заратустра —
это еще не сверхчеловек, который должен занять место
старого Бога. Он является его посланником, а сам Ниц
ше — новым евангелистом. Как же получилось, что счи
224
тающийся закоренелым атеистом автор вдруг написал не
что вроде «пятого евангелия»? Почему не философский
или научный трактат, либо новый манифест? Последнее
можно объяснить тем, что Ницше не доверял не только
священникам, но и ученым. В качестве эпистемологиче
ской альтернативы он предложил проект под называнием
«Веселая (точнее, радостная) наука». В его основе лежали
новые ценности, коренным образом меняющие стандарты
рациональности. Возможно, этим и вызвано неприятие
этого сочинения теми, кому оно адресовано. Признание
его равнозначно отказу от профессорской карьеры. Если
Ницше всю жизнь создавал новое Евангелие, углубляя при
этом понимание его назначения, то появление Заратустры,
которое, как утверждал автор, является продуктом инспи
рации, вполне закономерно.
Задача этического послания состоит в исправлении и
улучшении человека. Но любой преподавательгуманита
рий, несколько десятилетий читающий лекции, начинает
понимать, что его слова не производят желаемого эффекта.
Хотя их запоминают и повторяют на экзамене, однако
практического результата от такой манифестации почти
нет. Должна быть добрая почва, чтобы слова дали всходы.
Поэтому опытные преподаватели чувствуют, что у учени
ков чегото не хватает, они как будто недоделаны. Раньше
школьник приходил из дома, где он получал родительское
тепло и воспитание. Теперь же, вместо того чтобы наслаж
даться теплом домашнего очага, дети пасутся в детском
саду, где из них слишком рано пытаются сделать взрослых.
Но делать человека — это не означает давать ему как можно
больше информации. Ницше решил создать текст, выпол
няющий автопластические функции. Он хотел написать
книгу, которая формирует человеческое в человеке на сим
волическом уровне. Как в колыбельной песне, как в распе
вах рапсодов, в книге Ницше звучит гимн сверхчеловеку.
Это существо, дистанцирующееся от окружающей среды,
от своих инстинктов и желаний, выходящее в просвет бы
тия, через который ему раскрывается мир. Человек — это
герой, покидающий инсулу предков с целью найти лучшую
долю.
225
Ницше начинает свое Евангелие гимном великому све
тилу. Солнце не случайно считалось божеством, ведь оно
дает тепло, самую главную субстанцию, необходимую для
выращивания человеческого существа, которое, как из
вестно, рождается недоношенным и, как орхидея, нужда
ется в искусственном климате, который создается в доме.
Человек — это тепличное домашнее животное. Количество
тепла и радости, полученное в детстве, определяет красоту
и энергию человека. Без готовности отдавать накопленное
тепло он превращается в мертвый придаток системы.
Подобно Солнцу, накопив энергию, Заратустра чувству
ет себя способным одаривать других теплом и светом. Он
говорит: «Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока
мудрые среди людей не стали бы опять радоваться безум
ству своему, а бедные — богатству своему…»
127
Герой выхо
дит на широкую дорогу подвига и сталкивается на своем
пути с другими людьми, которые отнюдь не являются ему
братьями. Если Христос шел к людям, то его последовате
ли бегут от них. Заратустра встречает на своем пути святого
старца, который предостерегает его: «Не ходи… к людям и
оставайся в лесу…»
128
Старец оказался прав. Всякий, кто
пытался чтонибудь исправить и улучшить в этом мире,
кончал мизантропией. Все в мире хорошо, только не
люди — кажется, что все зло от них. Между тем часто мы
наталкиваемся на их сопротивление потому, что пытаемся
навязать им свой образ жизни. Наверное, нужно отдавать
свое и принимать чужое. Но Заратустра этого не осознал и
стремился навязать свое мнение. Правда, избрав не высо
комерноназидательный, а дружеский тон. Но речи его
звучали странно, и не было на земле человека, способного
им внимать. Впервые обратившись к народу, Заратустра
сказал: «Я учу вас о сверхчеловеке…»
129
Народ решил, что
Заратустра предваряем своими рассуждениями выступле
ние канатоходца, которое было обещано, и ктото крик
нул: «Мы слышали уже довольно о канатном плясуне;
пусть нам покажут его!»
130
Заратустра сначала удивился, но
затем, подхватив метафору, сказал: «Человек — это канат,
натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над
пропастью»
131
.
226
Следует пояснить этот важный антропологический те
зис. В то время как биологи выводили происхождение че
ловека из эволюции человекообразных обезьян, теологи
настаивали на сотворении его Богом, а метафизики счита
ли сущностью человека дух, Ницше указал на необеспе
ченность, негарантированность существования человека.
Человек незавершен природой и не одарен духом с неба.
Это существо, создающее себя самого. Поскольку природа
как бы отдыхала на человеке, нужно было воспользоваться
ее промашкой. И человек стал создавать себя сам. Впро
чем, эти представления не применимы к природному про
цессу бесконечного созидания новых возможностей.
С точки зрения теории систем наиболее перспективными
оказываются «диссипативные», «открытые», «аутопойэти
ческие» системы, изначально не жесткие, но способные к
самоорганизации. Конечно, и здесь есть скрытая телеоло
гия, но где ее нет. Ключевой вопрос состоит в факторах са
моорганизации. Какими средствами достигается очелове
чивание незавершенного животного? Если брать начало
антропосоциогенеза, то мы не имеем никаких самоотчетов
и теоретизируем лишь относительно поздних практик вос
питания и социализации, которые протекают в символиче
ской плоскости. Хотя фазу первоначальной гоминизации
проходит каждый, профессиональные антропологи не
способны описать первичный процесс пластификации или
моделирования человека, который протекает на уровне те
лесных, а не интеллигибельных процессов.
Ницше утверждал, что путь очеловечивания — это «канат
над пропастью». Между тем этот путь пролегает не в пустоте
и осваивается не в одиночестве. Очеловечивание начинается
с дома, где должны быть созданы тепличные условия весьма
длительного детства. Сначала в уходе и заботе нуждается
тело, которое необходимо лелеять, кормить и согревать.
Надо «вытянуть» ребенка из внутренних самоощущений на
ружу, сделать его способным видеть окружающий мир,
сформировать его лицо, фигуру, научить правильно пользо
ваться своим телом и т. п. Этические практики гуманизации
должны опираться на ранее запущенные механизмы антро
погенеза, а не работать против них. Открытие Ницше, собст
227
венно, в том и состоит, что символические практики высо
кой культуры должны не отвергать, а совершенствовать ре
зультаты первичного процесса очеловечивания. Ницше
осознал вопиющее противоречие между телесными и духов
ными практиками и обвинил христианскую мораль, а также
опирающийся на метафизику духа гуманизм в том, что они
способствовали не прогрессу, а деградации человеческого в
человеке. Резюме этого ужасного открытия, имеющего ката
строфические следствия для европейской культуры, получи
ло выражение в учении о ресентименте.
Итак, программу воспитания человеческого в человеке
необходимо срочно переписывать. С чего она должна на
чинаться? Ницше интересовался теорией эволюции, а так
же «генеалогией морали» и раскрыл важные механизмы
формирования человека в эпоху первобытного общества.
Возможно, он преувеличил роль наказания, что повлияло
на идеи М. Фуко. Возможно, Ницше недооценивал роль
материнского инкубатора, ибо, как и многие другие, был
лишен необходимого для формирования человека затяж
ного периода детства. Он переживал смерть отца, а также
отрыв от дома (он слишком рано был отдан учиться в
Пфорту). Ницше жил в эпоху индивидуализма. И несмотря
на то, что он давал рецепты лечения этой ужасной болезни,
его имя стало брэндом индивидуализма. Между тем
«сверхчеловек» Ницше — вовсе не генийодиночка, указы
вающий путь другим. Заратустра, в отличие от Христа,
приходит и уходит в мир несколько раз. В чем смысл такого
возвращения, необходимость которого гениально прови
дел Достоевский? Встреча необходима, ибо она есть форма
открытия и, главное, признания своего и чужого. Воспри
нять чужое в себя и отдать себя другому — вот в чем состоит
существо человека. Задачей культуры является поиск гар
монии на этом рискованном пути. Если индивидуализм
приводит к заключению себя в капсулу собственного суще
ствования, то коллективизм, наоборот, разрушает иммун
ную систему человека и приводит к отчуждению.
Наша наука и мораль по содержанию, а главное, по фор
ме, не позитивны, а деструктивны, запретительны. Скорее
всего, эти институты усилились в эпоху государства, как
228
противовес индивидуализма. Вместе с тем борьба индиви
дуального и государственного начал привела к обессилива
нию, деградации телесности, которая представляет собой
вовсе не средоточие энергии зла, не место разрушительных
для общины аффектов, а инкорпорацию подлинно челове
ческих качеств. Становление человека началось с практик
доместификации, овладения твердыми орудиями, кото
рые, собственно, и преобразовали биологический орга
низм в человеческое тело.
Ницше рано осознал ответственность мыслителя и уже в
работе «О пользе и вреде истории для жизни» оценивал
теории с точки зрения не столько истины, сколько здоро
вья. Точно так же его проект «радостной науки» предпола
гал оценивать книги, например, по цвету лица автора и чи
тателей. «Заратустра» стал продолжением процесса транс
формации главных дискурсивных формаций. Теперь на
стало время переписать Евангелие. И только после того,
как Ницше понял, что его послание не дошло до адресата,
он подверг христианство критике вплоть до разгрома мо
ральной гипотезы.
Христианство описывало мир в терминах добра и зла и,
отождествляя последнее с телом, объявило ему настоящую
войну. Война с телом привела к деградации духа. Вместо
благодарности, жертвенности, кооперации, культивируе
мых в ранних общностях, в христианских обществах воз
растали отрицательные чувства, такие как мстительность,
зависть, злоба и ненависть. Куда ни глянь, писал Ницше,
везде наблюдается падение достоинства человека. В этих
условиях усиление моральногуманистического дискурса
ведет к дальнейшей деградации людей. Послание к челове
ку должно быть переписано. Такие попытки уже предпри
нимались. Ницше привела в ужас незаметная, но ради
кальная редакция Евангелия в эпоху Просвещения. Имен
но Ницше, считающийся безбожником, вступился за рели
гию, правда дионисийскую, и написал новое высокохудоже
ственное по форме послание, которое должно было, подобно
героической песне, внушать человеку чувства достоинства,
уверенности, гордости за себя и народ. Послание должно
было выполнять защитную функцию.
229
Но почему же оно не дошло до адресата, почему у Зара
тустры не было учеников, а у сочинений Ницше читате
лей? Причиной этого является совершенно необычное со
держание послания. Ницше предлагает порвать с идеей че
ловека и выдвигает тезис о необходимости сверхчеловека.
Список новых добродетелей в послании вызывает ужас.
Хотя по стилистике они и напоминают заветы Христа о не
обходимости любви к ближнему, но сформулированы от
первого лица. Формула «Я люблю того, кто…», повторен
ная в начале каждого предписания, является не только
перформативом, но и неким заклинанием, которое должно
вызывать магический эффект. Но кого же любит Ницше?
Того, кто живет, чтобы погибнуть. Хайдеггер напомнил оп
ределение людей как смертных, существующее со времен
античности. Но Ницше предлагает нечто вроде коллектив
ного самопожертвования. Мы должны уйти, чтобы усту
пить место сверхчеловеку. Конечно, речь идет не о самосо
жжении. Мост может быть сожжен, когда он выполнит
свое назначение. Человек — это одновременно и мост, и те,
кто по нему идут, переделывая себя в пути. В этом состоит
идеализм Ницше. Он понимал человека как существо, со
здающее само себя, и явно недооценил ту роль, которую в
его формировании играет место. Прежде чем уйти со сце
ны истории, человек должен преобразиться. Сначала Ниц
ше формулирует положительные добродетели: не искать
основания за звездами, приносить себя в жертву не богам,
а земле; познавать и созидать для того, чтобы подготовить
место для сверхчеловека. Эти добродетели приемлемы для
людей XIX столетия, которые не только ценили радость ча
стной жизни, но и чувствовали долг перед трансцендент
ным. Однако сверхчеловек — это не трансцендентная сущ
ность.
Постепенно Ницше впадает в ипохондрию; его заповеди
становятся ироническими и даже издевательскими. Не
следует понимать его слова как призыв к самоуничтоже
нию (именно моральный аскетизм ведет к физическому
вырождению, и поэтому «тихая смерть» правит бал в совре
менном обществе). Ницше дает советы, как уничтожить в
себе «слишком человеческое». Анализ его жуткого списка
230
показывает, что в нем нет ничего, что не делали бы люди.
Они превращают добродетель в напасть и гибнут от нее,
дают и не исполняют обещания, живут в прошлом или буду
щем и не ценят настоящего, из любви к Богу готовы при
нять его кару. Так Ницше описал поведение слабых и конста
тировал, что они уничтожают самих себя. Не удивительно,
что у него не нашлось последователей. Ницше признавал:
мои речи не для этих ушей.
Пятое Евангелие. Словосочетание «Пятое Евангелие»
принадлежит Ницше. В 1883 г. он писал своему издателю,
что сделал решающий прорыв и создал то ли поэму, то ли
пятое евангелие, то ли то, что вообще не имеет названия.
Речь шла о «Заратустре». Действительно, это сочинение
порывает со старой европейской евангелической традици
ей. Ницше выявил в тысячелетнем процессе переписыва
ния Послания ужасную тенденцию. Оно все улучшалось,
становилось все более благим, но при этом в нем все резче
проступал ужасный профиль ресентимента. Ницше отри
цательно оценил попытки Ж.Ж. Руссо (а тем самым также
попытки Т. Джефферсона и Л. Толстого) написать «хоро
шее» Евангелие, тем не менее сам взялся переписать его.
С одной стороны, Ницше не вышел в своем евангелии за
рамки христианства. Это вообще невозможно для человека
западной культуры. Нигилизм — закономерный, завер
шающий этап поисков смысла. Евангелие — это не откры
тие истины. Оно, строго говоря, не сообщение по содержа
нию и не нарратив по форме. В нем говорится о том, кто
принес весть, а не о том, что эта весть содержит в себе.
Христианство — это сообщение о том, что все есть ничто,
что смысл непостижим. С другой стороны, Ницше пишет
евангелие, в котором предлагает перейти «по ту сторону
добра и зла», а точнее оправдать так называемое зло, ибо
добро наносит вред жизни. Он хочет показать, что именно
зло способствует расцвету жизни.
Разрыв Ницше с европейской евангелической традици
ей станет понятен, если обратить внимание на несовмести
мость риторики Просвещения с протестантизмом. Необ
ходимо искать новую форму речи о совершенстве человека
231
и прежде всего преодолеть джефферсоновский эклектизм.
Дистанцирование от страдания, отказ от признания чуда
делает невозможным признание Апокалипсиса секуляри
зированной публикой. Многие евангелические высказы
вания являются угрозами («А кто соблазнит одного из… ве
рующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили
ему жерновный камень на шею и бросили его в море».—
Мк. 9, 42). Тут уже не помогут редакторские ножницы, ибо
сохранившиеся остатки Евангелия препятствуют свобод
ному исследованию. Точно так же демифологизация едва
ли спасает костяк Священного Писания. Печаль, страх —
вот источник возвышенных речей. Оптимизм Просвеще
ния непримирим с Апокалипсисом Библии. Чтобы «доб
рые послания» продолжались и принимались, необходим
страх, питающий ранние послания. Тот, кто пытается со
здать и передать хорошее послание человечеству, неизбеж
но приходит к необходимости субверсии Евангелия. Чело
век, который обещает,— пытается сказать о том, чего еще
нет, старым языком. Фактически проект Просвещения и
манифест коммунистов и были компромиссом библейской
стилистики с новыми ожиданиями, а может быть, компро
миссом старых ожиданий с новой риторикой. Хотя не
ясно, в чем, но речи просветителей напоминают речи еван
гелистов. Не случайно для пропаганды своих просвещен
ных идей Л. Толстой также использовал Евангелие.
Ницше не хотел пародировать Священное Писание. Его
субверсия в форме «черных евангелий» — старая стратегия.
Точно так же он не стремился дополнить лютеровские ди
фирамбы законами Ману. Исповедь и цитация заново ком
бинируются Ницше. Автор «Заратустры» искал новую ос
нову евлогической силы речи, стремился избавиться от
препятствия, названного ресентиментом. Поскольку ста
рые «добрые послания» вели к деградации и порабощению
человечества, Ницше хотел достичь эффекта исцеления и
освобождения. Вершина этого — «Человеческое», где Ниц
ше выступает как экзорцист. В «Веселой науке» он показы
вает, что ресентимент стал опасным орудием. Все, заду
манное Ницше с лучшими намерениями, питалось ресен
тиментом и укрепляло его. Это катастрофический вывод —
232
теологические и метафизические послания странным об
разом усиливали мизологию. В целом, как классическая
мудрость, так и теоретический дискурс Просвещения ока
зались плохими системами речи. Они служили средством
клеветы на власть, человека и мир и подавляли способ
ность занять достойную позицию сильного и счастливого,
гордого и уверенного существа. Старая стратегия борьбы с
грехом гордыни в скрытом виде продолжалась и в эпоху гу
манизма.
Хайдеггер, читая Ницше, наоборот, полагал, что чело
век — дитя гуманизма — слишком самодоволен. Но, ка
жется, постепенно он понял, что дело не в человеке, а в
технике. Человек всегда комулибо или чемулибо служит.
Он только медиум. Ницше тоже не отрицал назначения че
ловека служить силам и целям более высоким, чем он сам.
Расхождение его и Хайдеггера состояло в выборе этой выс
шей силы — медиумом воли к власти или бытия оказывает
ся человек?
Высокие культуры Азии и Европы, когда клали на весы
вечности последнее слово своих посланий, оценивали бы
тие человека как бессмысленную череду страданий и обе
щали лучшую жизнь по ту сторону земного существования.
Прежняя мораль — это универсализация мести. Сегодня
кажется спасительным вернуться к языку Священного Пи
сания, к гуманизму, рационализму. Но, вопервых, эти
языки исключают друг друга. Вовторых, они уже содержат
вирусы морального ресентимента и не могут быть лекарст
вом от отчуждения. Каков же выход? Обычно меняли один
язык на другой. Сначала право транслировать послания че
ловечеству узурпировала церковь. Потом этим занялись от
лица государства институты образования, использовавшие
языки метафизики, науки и идеологии. Они противопоста
вили потустороннему мир действительный. Собственно, в
снятии противоположности между ними и состоял «про
грессивный» эффект таких речей. Однако осталось незаме
ченным то обстоятельство, что эти послания содержат дух
мести и славят скорее человеческое безумие, чем разум.
Накануне Первой мировой войны везде процветал шови
низм и милитаризм. Ницше предупреждал об опасности
233