Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше
Подождите немного. Документ загружается.
была прообразом Заратустры. Как бы то ни было, после
разрыва с нею, на вершине отчаяния, всего за 10 дней Ниц
ше создает первую часть «Так говорил Заратустра». Воз
можно, если бы Лу Саломе не вынуждена была изза той
жалкой роли, которая в то время доставалась женщине, ис
пытывающей интерес к мужчине, выдавать себя за ученицу
философа, а могла оставаться просто глупой и капризной
девицей на выданье, то книга Ницше получилась бы еще
интереснее. За масками он сумел углядеть природу женщи
ны как выражение стихийных сил бытия
111
. «Так говорил
Заратустра» — это не книга пророчеств и прозрений одино
кого мистика, прячущегося в горах от людской тупости, а
«роман бытия», книга о жизни. В «Предисловии» Ницше
писал: «Я заклинаю вас, мои братья, оставайтесь верными
земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеж
дах!»
112
Это странное обращение. Оно заставляет внима
тельнее вдуматься в замысел книги и преодолеть традици
онное мнение о Заратустремизантропе, одиноком волке,
обитателе гор, сверхчеловеке.
Встретившись с отшельником, который любил Бога, а
не людей. Заратустра сказал: «Я люблю людей» — и поду
мал: «Святой еще не знает, что Бог умер». Вместе с тем он
говорил: «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто,
что должно превзойти»
113
. Это странные проповеди. Тот,
кто вынужден проповедовать, встает на рынке признания в
особую позицию, которая глубоко чужда Ницше. Он не
пытается очаровывать людей, он хочет развеять дурман.
Его Заратустра говорит, обращаясь к народу: «Все существа
до сих пор создавали чтонибудь выше себя; а вы хотите
быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к со
стоянию зверя, чем превзойти человека»
114
. Критикоидео
логическая позиция левых гегельянцев не кажется филосо
фу эффективной. Он не просвещает, а эпатирует людей.
Заратустра говорит: «Что такое обезьяна в отношении че
ловека? Посмешище или мучительный позор. И тем же са
мым должен быть человек для сверхчеловека: посмеши
щем или мучительным позором»
115
. Даже самый совершен
ный человек — это переходная форма между растением и
призраком. Людская противоположность распределяется
214
между идеалистамипризраками и существами, ведущими
растительную жизнь. Ницше учит о сверхчеловеке, кото
рый является «смыслом земли», а не собеседником Бога.
Именно на земле он должен найти того, кто ближе ему, чем
он сам. Возможно, это нечто похожее на Пятницу Робин
зона или вообще нечто не из породы людей. Тоска по другу,
единомышленнику превратила все творчество Ницше в
постоянный поиск сильных и близких взаимосвязей между
людьми.
Ницше говорит о телесном разуме и тем самым отверга
ет мнение о том, что местом возвышенного является голо
ва. Не разум, а любовь преодолевает отчуждение тела: «мы
любим жизнь не потому, что находимся в жизни, а потому,
что мы жительствуем в любви». Не жизнь оправдывает лю
бовь, а, наоборот, творческая любовь продлевает и сохра
няет жизнь. Тот, кто выбирает любовь, отдает остаток жиз
ни. Только воля к любви открывает значимость жизни, и
только она, преодолевая ее темные стороны, способна сно
ва и снова околдовывать мир.
Заратустра проповедовал другим, но больше всего пы
тался убедить себя. Учитель усваивает собственное учение
в процессе его создания. Например, разговоры с карликом
обнаруживают абстрактность учения о вечном возвраще
нии. Ницше искал аутентичный язык для его изложения и
с этим связана попытка создания четвертой книги, хотя по
окончании третьей книги ему казалось, что больше сказать
нечего. Но и после четвертой книги у Ницше не было уве
ренности, что его труд окончен. Правда, речь шла лишь о
фигурах, но не о самой сути учения, которое он вложил в
уста Заратустры. Три составные части учения — вечное воз
вращение, сверхчеловек и воля к власти — казались ему не
достаточно оформленными и сформулированными. В
1881 г. Ницше был уверен, что учение о вечном возвраще
нии того же самого является ярчайшим выражением твор
ческой силы жизни. Он планировал книгу о Заратустре как
введение в искусство существования, для которого главны
ми являются ценности жизни и любви. Заратустра должен
был, как солнце, нести людям свет и дружбу. Он хотел вру
чить людям свой дар.
215
Ницше находит для своего учения весьма пластичное
выражение в виде притчи о трех превращениях. Верблюд
говорит: «Ты должен» — и превращается в льва, который
борется с миром должного во имя «я хочу». Однако его
борьба есть не что иное, как возвращение «ты должен». Со
единить долг и волю удается лишь ребенку, который обла
дает способностью забывать и начинать новую игру. Зара
тустру интересует не столько предметный мир, сколько ин
тенциональный акт. Не познаваемый предмет, а воля к
знанию — вот что дает наслаждение знанием. Знание в «Ут
ренней заре» характеризуется как прекрасная и ужасная
действительность
116
. Оно само прекрасно. Радость позна
ния преумножает красоту мира. Но нельзя забывать и о
том, что она приходит от наслаждения знанием, а не от ка
чества познаваемого. Таким образом, и здесь познание со
единяется с любовью. Где же она сама находит пищу? Толь
ко в себе, а не в мире. Воля к любви есть не что иное, как
форма воли к власти. Высочайшая власть состоит в способ
ности придать миру очарование, сделать его предметом
любви. Воля к власти — третий главный тезис Заратустры.
Впервые он формулируется в призыве к самопреодолению,
который подготавливается в трех песнях: «Ночной песне»,
«Танцевальной песне», «Надгробной песне». В первой вос
певается жизнь и любовь: я живу собственным светом, ко
торый вливаю в себя и который меня сжигает
117
. Во второй
прославляется танец, которому сопротивляется дух тяже
сти. Преодолевая его, Заратустра, вместо того чтобы танце
вать, говорит о танцующей жизни
118
. Жизнь воспринима
ется как проекция тайны из глубины бытия. Глубину от
крывает тот, кто сам не вовлечен в жизнь и танец, ибо
процесс не оставляет времени на осмысление. Жизнь хочет
жить, а не думать. Так Заратустра остается вне круга тан
цующих наедине со своей мудростью. Танцующие зовут к
жизни, напоминают о ней, но они — это не сама жизнь.
Вместе с тем слияние мудрости и жизни требует встречи с
девушкой, которая хочет танцевать, а не заниматься обос
нованием. Заратустра остается со своей мудростью в безос
нóвном и потому спрашивает: «Ты все еще жив, Заратуст
ра?» Мудрость, обосновывающая жизнь, требует дистан
216
ции от нее. Остается ли еще мудрость Заратустры
дионисийской? Во всяком случае, во встрече с танцующей
девушкой Заратустра не Дионис, ибо попал в ее сети. За
танцевальной песней следует похоронная. Заратустра при
ходит к могиле, где покоятся его собственные неосуществ
ленные мечты.
Сюжет вдохновенного труда Ницше напоминает чтото
неуловимо знакомое: отчасти историю Христа, описанную
в «Новом Завете», отчасти нисхождение в ад Данте, может
быть, немного «Фауста» Гете. Несомненно, эта книга отно
сится к разряду «богодухновенных», ниспосланных свыше.
Она направлена против христианства, но сохраняет еван
гелическую риторику, использованную для славословия
новой расы людей, идущей от сверхчеловека. Конец книги
печален: «высшие люди» — последние гости Заратустры —
оказались не на высоте. Они поклоняются идолам и разде
ляют все «добродетели», которые прежде старательно разо
блачались.
Хотя книга о Заратустре «инспирирована» свыше, она
почеловечески экзистенциальна и подкупает своей ис
кренностью. По своей чистой наивности и правдивости
она сильно напоминает «Новый Завет»; и поэтому можно
понять тех, кто трактует Ницше как проповедника новой
религии взамен изолганного христианства. «Так говорил
Заратустра» — необычная по своей стилистике книга. Ее
магические чары исходят не только от образов, но и от со
звучий. Она воздействует на читателя не только идеями, но
и внутренней магией звучания. Говор Заратустры, если чи
тать понемецки, напоминает песню. Русский перевод ли
шен значительной части смысла, передаваемого тонально
стью слов. Недаром Ницше говорил, что предтечей Зарату
стры является «дифирамбический художник». Стало быть,
сила книги не в логике и доказательности, а в самом слове,
которое воздействует на читателя без ссылки на «послед
ние истины». То, на что указывает Ницше,— грядущий
сверхчеловек — это не факт, а миф. Им Ницше хотел окол
довать людей и заронить мечту о преодолении и преобра
жении живущих на земле бедолаг в сильных и свободных
личностей.
217
Откуда Заратустра набрался «горьких истин», если он
жил в уединении? Началом книги могла бы быть глава о
«Простодушном» — некая повесть о «добром дикаре», вы
росшем на лоне природы, среди честных людей и сильных
животных. Повесть о том, как он попал в «цивилизован
ный» мир, основанный на взаимном обмане. Это была бы
исповедь самого Ницше, нечто вроде того, что он набросал
потом в «Ессе Номо». Но в этом случае Заратустра не вос
принимался бы как рупор высших сил бытия, и книга о
нем не читалась бы как пророческая. Поэтому Ницше на
писал не пасторальную историю в духе Руссо, а новое еван
гелие.
Раздел «О друге» показывает, что Ницше не заблуждался
по поводу дружбы. Было бы глупо допускать, что на этой
зараженной болезнями земле может сохраниться нечто
столь чистое, как дружба. Мечта о ней, мечта о друге или
подруге — великая иллюзия. «Наша вера в других выдает,
где мы охотно хотели бы верить в самих себя. Наша тоска
по другу является нашим предателем»
119
. Как и в случае
других добродетелей, Ницше пытается исправить ставшее
слишком слащавым романтическое представление о друге.
Для наших предков друг — это тот, кто всегда прикроет
тебя со спины во время опасности, мы же готовы к тому,
что он станет предателем. Наша духовная дружба не пред
полагает привычки к телу другого. Выросшие в изолиро
ванных помещениях мы стыдимся наготы и общаемся с
другом чуть ли не в перчатках. Люди не могут избавиться от
лживых одежд и опутывающих, как цепи раба, дурных при
вычек. В этом должен помогать друг. Так он становится
врагом твоих дурных пристрастий. Ты должен уважать в
своем друге еще и врага. Раб и тиран не могут быть друзья
ми. Женщина, в которой слишком долго жили оба, тоже не
может быть другом. Но и мужчины не способны к этому,
ибо им мешает скупость души.
«Не о ближнем учу я вас, но о друге». Что значат эти сло
ва Заратустры в контексте предшествующего разоблачения
мифа о дружбе? Любовь к ближнему — это дурная любовь к
самому себе. Заратустра говорит: «Я хотел бы, чтобы все
ближние и соседи их стали для вас невыносимы; тогда вы
218
должны были бы из самих себя создать своего друга с пере
полненным сердцем его»
120
. Любовь к ближнему — это худ
ший миф, это способ потери себя. Но если фантом друга
как ближнего разоблачен, то открывается роль друга как
дальнего, т. е. дистанцированного, созидающего другого,
способного дарить. Человек сам должен стать своим дру
гом. Для этого он должен быть созидателем. Что значит
свобода? Свобода для чего? Заратустра спрашивает: «Мо
жешь ли ты дать себе свое добро и свое зло и навесить на
себя свою волю как закон? Можешь ли ты быть сам своим
судьею и мстителем своего закона?»
121
Это звучит как кан
товское самоограничение автономного Я. Вопреки рас
пространенному мнению о том, что Ницше негативно оце
нивал учение Канта, можно заметить, что им восприняты и
разработаны многие моменты кантовского учения. Осо
бенно это относится к учению об автономии как самоогра
ничению воли. В главе «О пути созидающего» Ницше опи
сывает тяжесть пути к себе. Что значит идти к себе? Ведь
дорога всегда впереди путника, и она проложена не им.
Возвращение к себе, по сути, предполагает отказ от всего,
что так дорого, что считается своим. Любовь к себе может
быть после презрения к себе.
Во второй части описывается переход от одиночества и
тоски по другу к наставничеству. Заратустра одинок, но не
стал еще мизантропом. Он находит учеников и разоблачает
перед ними священников, моралистов, ученых, мудрецов.
Таким образом, аудитория и предмет критики меняются.
Речи Заратустры обращены к избранным ученикам и на
правлены против фальшивых кумиров. Однако и эта по
пытка не удается. Ученик — это не друг, который знает тебя
лучше, чем ты сам. Лучший ученик — это не тот, кто носит
портфель профессора, а тот, кто идет своими путями. Учи
тель всегда одинок. На земле еще нет сверхчеловека, друга,
достойного Заратустры. Книга завершается тремя песнями
и гимном о жизни как воле к власти.
Рассказ о трех превращениях: дух становится верблю
дом, верблюд — львом и, наконец, лев становится ребен
ком — это история становления человека, новая историче
ская антропология. Выносливый дух героя приучен таскать
219
на своих плечах тяжелый метафизический груз. Вспомним
лица атлантов. Очевидно, что искажающая их мука не фи
зическая, а духовная. Какой же страшный груз несет наша
душа — унижение, искушение, голод, болезнь, одиночест
во, презрение, отчаяние? Когда тяжесть становится невы
носимой, духверблюд сбрасывает ее и становится свобод
ным духомльвом. Вместо «ты должен» он говорит «я
хочу». Так он обретает право для новых ценностей. Но по
чему он должен стать ребенком? Дитя «есть невинность и
забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо,
начальное движение, святое слово утверждения»
122
. Ницше
гениально угадал исток человеческого в детстве. Незавер
шенность, недоношенность младенца делают его пластич
ным. Долгий период взросления дает также возможность
его культурного моделирования. По идее, формирование
сверхчеловека следует начинать с младенческого возраста.
Но Ницше, хоть и был критиком Просвещения, остался в
плену многих его посылок. Он понимал, что начинать ра
ботать с детьми необходимо как можно раньше, но не осо
знавал, что тем самым дети лишаются детства. Конечно,
его школа — это не «работный дом», но и не материнский
инкубатор. Мы и до сих пор не понимаем, что до того как
нагружать детей знаниями, необходимо сформировать их
тело и душу. Данное антропологическое открытие привело
Заратустру к поискам юных учеников, души которых, как
он думал, окажутся более восприимчивыми к его словам.
Успех наставника зависит не от пояснения значения слов,
его речи напоминают песниречитативы. Они полезны,
если выполняют иммунную функцию и зовут к подвигу, за
ставляя людей стать выше и лучше, чем они есть.
Заратустра принял решение обратить на путь сверхчело
века не народ, а учеников. Он повторяет старую традицию,
которой следовал и Христос, также передававший Посла
ние через учеников. Взрослые обладают слишком сильной
иммунной защитой против всего нового, угрожающего
найденной идентичности. Но и дети, подверженные влия
ниям, более восприимчивые к тому, что говорят старшие,
переживая «детские болезни», причиной которых являют
ся чужие влияния, тоже постепенно вырабатывают проти
220
воядие, у них формируется защитная скорлупа собствен
ного мнения. Поэтому в конце первой части Заратустра
прощается со своими учениками. Он говорит им: теперь вы
должны искать свой путь и обрести себя. Сделана только
половина дела — теперь ученики должны обрести само
стоятельность. Ученичество — это болезненная прививка
нового. Когда оно окажется усвоенным, ученики становят
ся друзьями, соратниками учителя. Это Ницше называет
«великим полднем». «Великий полдень — когда человек
стоит посреди своего пути между животным и сверхчелове
ком и празднует свой путь к закату как свою высшую наде
жду: ибо это есть путь к новому утру… „Умерли все боги; те
перь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек“ — такова должна
быть в великий полдень наша последняя воля»
123
.
Рассмотрим заповеди, которые дает Заратустра — этот
новый посланник, проповедующий идею сверхчеловека.
Прежде всего, перечисляются грехи «последних людей».
Они презирают жизнь, они отравили самих себя. Раньше
они хулили Бога, а теперь умирают сами. Они воспитаны
христианством, и отрицание Бога не изменило их сущно
сти. По привычке они с презрением смотрят на землю,
превозносят душу над телом. Их тела стали тощими и бес
сильными, а души алчными и ненасытными. Лучший час
для них — это презрение к самим себе. Заратустра говорит:
ваши грехи банальны и вам не хватает безумия. Он раскры
вает людям свои симпатии: я люблю тех, кто живет, зная,
что погибает, тех, кто умеет ненавидеть; я не люблю тех,
кто жертвует земной жизнью ради небесной, а люблю тех,
кто познает, трудится, изобретает; люблю не тех, кто бере
жет и экономит, а тех, кто не рассчитывает на благодарно
сти и ответные подарки.
Свободный ум Заратустры подвергает критике современ
ное государство, составляющую его толпу и слепых вождей
хромого человеческого стада. Маленький человек заполо
нил поверхность земли. Все испорчено тщеславием, глупо
стью, трусостью. Заратустра сравнивает людей с базарными
мухами. Он говорит: «Твои ближние будут всегда ядовитыми
мухами; то, что есть к тебе великого,— должно делать их еще
более ядовитыми и еще более похожими на мух»
124
. Горькая
221
правда состоит в том, что чем чище учитель и чем возвышен
нее учение, тем ниже ученики. Люди действуют от против
ного, и в этом проявляется закон равновесия.
Заратустра обратился к людям с критической пропове
дью. Он сказал: «Земля стала маленькой, и по ней прыгает
последний человек, делающий все маленьким. Его род не
истребим как земляная блоха; последний человек живет
дольше всех»
125
. Последние люди — это те, кто уверовали,
что обрели счастье, и видят свободу в независимости част
ной жизни. Они создали цивилизацию комфорта, бережно
относятся к своему здоровью, хотя не чуждаются алкоголя,
табака и наркотиков. Нет пастыря, осталось одно стадо, на
ступила эра равенства. Но народ высмеял сверхчеловека и
возликовал от образа последнего человек. Заратустра осо
знал свою неудачу, увидев сцену падения канатоходца, кото
рый был ему близок. Взвалив мертвого канатоходца на пле
чи, он потащил его в лес. Схоронив погибшего в дупле дере
ва, Заратустра понял, что людям, которые превращены в
стадо, бесполезно проповедовать о сверхчеловеке. Он поду
мал: «Свет низошел на меня: мне нужны последователи, и
притом живые,— не мертвые последователи и не трупы, ко
торых ношу я с собою, куда хочу»
126
. (Может быть, это сим
волические похороны любимой Ницше фигуры?) Заратуст
ра возвращается в горы, а затем снова ищет тех, кому сооб
щить послание. Сколько попыток он предпринял? Ницше
не посылает на смерть своего героя. Христос слишком рано
умер, если бы он еще пожил на этой земле, то почувствовал
бы ответственность не за потустороннее, а за посюсторон
нее. По Ницше, получается, что Бог отправил Христа на
казнь, чтобы избежать его земного перерождения.
Послание Диониса. Всякого, кто читает Ницше, неприят
но поражает противоречие между его самокритичностью и
самовосхвалением. Ницше — это мыслитель на открытой
сцене, ярко освещенной солнцем, в ослепительных лучах
которого теряются полутени и видно даже то, что пытают
ся скрыть. Не состоит ли «большое безумие» Ницше в том,
что он доверял бумаге то, о чем обычно не пишут и не гово
рят? Между тем уверенность в себе — это необходимое ус
222
ловие жизни. Но как быть с нормами любви? Ведь ее про
явление кодифицировано по отношению не только к дру
гому, но и к самому себе. Любовь к себе — это, пожалуй, са
мая интимная тема, и не всякий решится поведать о чувст
вах к самому себе другому человеку. Не менее парадоксаль
на и любовь к другому. Человек просит о самом личном, но
обещает при этом отдать все, что у него есть. Он готов от
дать себя в рабство, но даже эта самоотдача и самоотвер
женность не искупает того, что он просит. Фантазм любви
состоит в том, что даже ценой такой инвестиции, как «я
сам со всеми своими потрохами», человек надеется полу
чить чудовищную сверхприбыль — вечное блаженство,
«вечное» в смысле не столько длительности, сколько под
линности собственного Я. Существует ли экономия в та
ких вопросах, когда речь идет о вечной, подлинной любви.
Во всяком случае, коммуникация как обмен знаками пред
полагает некое законосообразное обращение знаков чувст
ва. Их чрезмерное проявление не поощряется, и люди вос
питываются прежде всего так, чтобы научиться рациональ
но и экономно выражать свои чувства.
Что представляет собой «Так говорил Заратустра», и за
чем написана эта трогательная, но наивная книга, содер
жащая явно придуманную историю об ищущем правды мо
лодом человеке? Почему Ницше (не автор, а динамит!) на
писал такую сусальную историю, которая оказалась
мировым бестселлером. Если бы ее написал ктото другой,
то, скорее всего, вопросов бы не было. Мало ли кто гени
ально угадал глупые человеческие желания. Сегодня на
угадывании желаний построена не только реклама и поли
тика, но, кажется, вся жизнь. Но это сегодня ценятся жела
ния, а во времена Ницше искали правды. Неудивительно,
что его книга стала популярной в эпоху масс и использова
лась как инструмент для управления. Тут тоже вопрос, по
чему не правда, а какаято придуманная история, опреде
ляет человеческое поведение. Мы с горечью констатируем,
что сладкая ложь не только нравится людям, но оказывается
весьма сильным средством манипуляции ими. Может, за
гадка Ницше в том и состоит, что он писал по критериям
современной массовой культуры?
223