Александрова О.А., Жукова Е.Ф. (отв. ред.). Язык и межкультурная коммуникация

Подождите немного. Документ загружается.

191

нента важным является оппозиция внешний фактор/внутренний фактор.

Внутренняя и внешняя причины разграничиваются по отношению к субъ-

екту действия – агенсу. Так, в предложении Он промолчал из скромности

„скромность‟ есть признак, присущий агенсу, т.е. причина внутренняя. В

предложении Я люблю Петра за скромность „скромность‟ есть свойство

Петра и по отношению к агенсу («я») – фактор внешний (см.: (Всеволодо-

ва, Ященко 2008: 8)).

Рассмотрим, какие семантические трансформации проявляются в не-

расчлененных и частично-расчлененных каузальных конструкциях при по-

рождении языковой игры. Под термином языковая игра понимается лин-

гвокреативный феномен дискурса, имеющий ассоциативную природу и

подразумевающий «нестандартное (неканоническое, отклоняющееся

от языковой/речевой, в том числе стилистической, речеповеденческой, ло-

гической нормы) использование любых языковых единиц и/или категорий

для создания остроумных высказываний, в том числе комического харак-

тера» (Сковородников 2004: 86). Материал исследования черпался из про-

изведений современных прозаиков – В. Войновича, С. Довлатова, Вен.

Ерофеева, С. Есина, В. Маканина, Ю. Полякова.

В языковой игре часто встречаются пропозиции, в которых наблюдает-

ся несоответствие между причиной и следствием. Так, в игреме Знаете, я

столько читал о вреде алкоголя (Р)! Решил навсегда бросить… читать (Q)

(Довлатов 2005: 2, 201) в наличие имеются два компонента – Р, Q, но следст-

вие не вытекает из причины, что обусловлено нарушением сильной синтак-

сической связи (ср.: бросить сов. вид от бросать – „прекращать чем-либо за-

ниматься, переставать делать что-либо‟ (МАС: 1, 117); пить – „пьянствовать‟

(МАС: 3, 128)) и логического закона достаточного основания в суждении о

том, что не алкоголизм, а чтение приносит вред здоровью человека.

Причина/уступка и следствие никак не связаны и в такой диктеме

языковой игры: Душевный ты мужик (Q), – повторял Замараев, – хоть и

еврей (Р) (Довлатов 2005: 2, 327). В основе построения этого суждения ле-

жит представление об этностереотипах русского и еврея (см.: (Шмелева,

Шмелев 2002: 76)). В семантике ситуации меняется причинный фактор:

объективные характеристики агенса (Всеволодова, Ященко 2008: 51) пре-

образуются в личностные (Всеволодова, Ященко 2008: 27).

Нарушение логического закона противоречия рождает противопо-

ложные и противоречащие (контрадикторные) высказывания (см.: (Кирил-

лов, Старченко 2008)). Так, контрадикторное соединение слов сильный и

слабый в причинно-следственном построении Родился новый боец, Веня,

сильный (Q) от слабости (Р) (Есин 1999: 98) нарушает логический закон

противоречия, но согласуется с законами жизни: когда человеку нечего те-

рять (когда боишься что-то потерять, проявляешь слабость, уступая силь-

ным, наделенным властью это что-то отнять), он проявляет силу

в достижении цели. Пропозиция вначале отражает ситуацию, в которой

192

причинным фактором являются личностные характеристики агенса. Далее

она меняется на ту, в которой субъект становится специфич-

ность/невозможность действия с объектом (Всеволодова, Ященко 2008: 94).

Многозначность лексемы заглянуть ведет к формированию разных

видов каузации:

Я обнял тетушку и спросил:

– Как здоровье?

– Хвораю (Р1+ Q2), – ответила тетушка Сирануш. – Надо бы в по-

ликлинику заглянуть (Q1).

– Ты загляни в собственный паспорт (Р2), – отозвался грубиян Ар-

менак. И добавил: – Там все написано (Р2)… (Довлатов 2005: 1, 69).

Для Р1 следствие (Q1) обусловлено актуализацией значения глагола

„зайти, заехать куда-либо мимоходом на короткое время‟ (MAC: 1, 509).

Далее одна из валентностей лексемы меняет пространственную характери-

стику на каузальную (в старческом возрасте плохое самочувствие), что ве-

дет к актуализации другого значения глагола заглянуть – „бегло прочесть

отдельные листы, страницы в книге, газете и т.п.‟ (MAC: 1, 508). В резуль-

тате лексема хворать начинает отражать уже не причину (Р1), а следствие

(Q2). Такая игра на многозначности обычно строится на нарушении логи-

ческого закона тождества (Кириллов, Старченко 2008). Семантика ситуа-

ции, заключающая в себе в качестве причинного фактора объективные ха-

рактеристики агенса, меняется на ту, в которой вывод о положении дел

идет на основании фактов (Всеволодова, Ященко 2008: 166).

В следующей диктеме языковой игры гипотетическое следствие (слава)

представляется раньше причины (умереть), что делает возможным рассмат-

ривать следствие как причину, а причину как следствие: Вы умрете (Р), а

ваши запылившиеся повести будут читать в метро и в автобусах (Q и Р)!

Критики будут о вас не замолкать (Q и Р)! Газеты пестреть фотография-

ми (Q)!.. Он так мне расписывал, что подмывало умереть (Р и Q) уже зав-

тра (Маканин 2003: 58). В этом примере допущена логическая ошибка зако-

на тождества, основанная на подмене тезиса: смерть автора не является пово-

дом для прославления его; славу приносят плоды творчества (произведения,

написанные мастером слова). Стремление агенса к проявлению себя (Всево-

лодова, Ященко 2008: 48) меняется на пропозицию, в которой присутствует

„воздаяние-отношение‟ (Всеволодова, Ященко 2008: 67).

Положительная оценка, заключенная в слове интеллигентность

(„свойство по прилагательному интеллигентный‟ (МАС: 1, 671), интелли-

гентный – „образованный, культурный‟ (МАС: 1, 671)), противопоставляет-

ся следствию, которое неоправданно, на первый взгляд, вытекает из указан-

ной причины. Однако человеческий опыт, к сожалению, часто показывает

обратное: воспитанность, высокая культура и нравственность становятся

одними из уязвимых сторон человека при общении с социально опасной

личностью (и не только): Интеллигентность (Р) мне вредила (Q), еще когда

193

я занимался боксом (Довлатов 2005: 3, 407). И если вначале в семантике си-

туации в качестве причинного фактора присутствуют только личностные

характеристики агенса, то далее, при трансформации, происходит синтез

двух пропозиций – „воздаяние-отношение‟ и ситуации, в которой вывод о

положении дел идет на основании фактов (Всеволодова, Ященко 2008: 166).

Несоответствие причины и следствия есть и в следующей диктеме

языковой игры: В институте из уст в уста потихоньку передавалась

жуткая история второкурсника Стародворского, вякнувшего в 68-м

в людном месте что-то неуставное по поводу пражских событий (Р1),

потом внезапно арестованного (Q1 + Q2) за «фарцовку» (Р2) и с тех пор

героически валившего в Коми лес, из которого изготавливались карандаши

«Конструктор» для более благоразумных студентов (Поляков 2007: 28).

Как видим, для первой причины (Р1) следствие скрыто за вторым следст-

вием, для второго следствия (Q2) причина (Р2) ложная. При этом в тексте

создается алогичное, на первый взгляд, построение, основанное на идеоло-

гических, а не на формальных логических законах. Граница между алогич-

ной причиной и следствием показывает наречие внезапно („неожиданно,

вдруг‟ (МАС: 1, 188)), подразумевающее непредвиденность события, од-

нако открытое аполитичное (а по сути враждебное для тоталитарной идео-

логии) высказывание во времена СССР преследовалось законом, но не на-

прямую, чтобы не противоречить распространяющемуся государством

мнению о свободе взглядов при «социализме», а через другие, сфабрико-

ванные обвинения. В рассмотренной выше пропозиции тоже происходит

трансформация семантики, изначально заключающей в себе ситуацию

конфликта (Всеволодова, Ященко 2008: 143), а далее синтезирующей две

пропозиции – „вывод о положении дел на основании фактов‟ и „воздаяние-

действие‟ (Всеволодова, Ященко 2008: 67).

По тем же имплицитно представленным причинам идет нарушение

каузальных отношений в следующем примере, где Р2 находится За кадром:

А в-третьих, мне, честно говоря, нравится, как ты пишешь. Я считаю,

что, несмотря на все глупости, которые ты наделал (Р1), было бы просто

обидно использовать такой талант (Q1 + Q2) на лесоповале (Войнович

2007б: 32). Ситуация, вначале разворачивающаяся как однозначная (кон-

фликт), далее заключает в себе синтез двух – „вывод о положении дел на

основании фактов‟ и „воздаяние-действие‟.

Совершение проступка связано с понятием контролируемости ситуа-

ции. Однако «проступок» (постареть), за которым следует чувство вины,

лишен контроля, что и ведет к формированию аномальной каузации в сле-

дующей игреме: Ее вина (Q) перед ним была велика: она женщина, и она

постарела (Р) (Маканин 2003: 22). Объективные характеристики агенса,

выступающие вначале как единственный причинный фактор, меняются на

синтез двух влияющих на ситуацию обстоятельств – личностные характе-

ристики агенса и „воздаяние-отношение‟.

194

Алогичным расхождением причины и следствия характеризуются

следующие два примера:

Короче, я пошел за водкой. А потом ходил один из работяг. И мы все

говорили о жизни. А потом явился конвоир, и его тоже угостили водкой.

Он сначала руками замахал:

– Я на службе (Р)!

А затем говорит:

– Мне – полную (Q) (Довлатов 2005: 3, 517).

– Сколько брать?...

– Я пива не употребляю (Р). Но выпью с удовольствием (Q) (Довла-

тов 2005: 3, 481).

В приведенных выше диктемах и до, и после трансформации присут-

ствует синтез двух ситуаций: вначале причинными факторами выступают

существующие нормы (Всеволодова, Ященко 2008: 127) и отказ от контак-

та с объектом (Всеволодова, Ященко 2008: 87); далее – нарушение при-

вычных норм (Всеволодова, Ященко 2008: 155) и подверженность агенса

воздействию каузатора (Всеволодова, Ященко 2008: 110).

Цепочка рассуждений, где причина предыдущей мысли становится

следствием для второй, также ведет к синтезу причин и следствий в одной

текстовой единице: Выбитый из колеи (Q1 Р2) и потому (- - →) выжитый

из университета (Q2 Р3) и потому (- - →) выживший из ума (Q3 Р4)…

(Ерофеев 2008: 8). При этом причина первого следствия остается За ка-

дром. И до, и после трансформации в каузальной конструкции наблюдает-

ся синтез пропозиций. Вначале это соединение в качестве причинных фак-

торов существующих норм и „воздаяния-отношения‟; далее – „поддерж-

ка/противодействие каузатора‟ (Всеволодова, Ященко 2008: 105) и „памят-

ное (значимое) событие‟ (Всеволодова, Ященко 2008: 122).

Итак, в языковой игре реализация аномальных причинно-

следственных отношений в частично-расчлененных и нерасчлененных вы-

сказываниях возникают за счет нарушения следующих законов логики –

достаточного основания, тождества и противоречия. Причина часто не со-

относится со следствием, таким образом, лишается одного из своих важ-

ных свойств – предсказуемости в развитии ситуации. Встречаются также

аномальные альтернативные следствия и несвойственная пропозициям ка-

тегоричность, безальтернативность развития ситуации.

По нашим наблюдениям, языковая игра строится на семантической

подмене одной причинно-следственной пропозиции другой. При этом все

отмеченные трансформации смыслов не выходят за рамки осознанных

действий агенса.

В результате исследования были выделены несколько видов каузаль-

ного синтеза: 1) объединение в одной текстовой единице причины и след-

ствия, характеризующих как одну каузальную связь, так и две абсолютно

разные, часто не соотносящиеся друг с другом, 2) изменение в ходе транс-

195

формации однозначной пропозиции в двузначную, 3) исходная бисеман-

тичная пропозиция преобразуется в подобную, но качественно иную.

Как показал материал, синтез идет не только в плане каузальных

смыслов, но и на уровне отдельных компонентов причинно-следственных

пропозиций. Актуализация двух значений полисеманта в разных высказы-

ваниях, замена одного критерия другим в ходе сопоставления – все это на-

блюдается в языковой игре. В ходе формирования таких аномальных свя-

зей задействуются только самые общие семы в лексическом значении слов

(процессуальность, предметность, признаковость и т.д.), например, по оси

симметрии, относительно которой соотносятся объекты в ходе противо-

поставления.

Все указанные трансформации каузативных пропозиций и аномаль-

ные причины, их порождающие, подтверждают тезис об аномальной при-

роде лингвального феномена языковой игры.

Литература:

1. Войнович В. Москва 2042. – М., 2007.

2. Всеволодова М. В., Ященко Т. А. Причинно-следственные отношения в

современном русском языке. – М., 2008.

3. Довлатов С. Собрание сочинений: в 4 т. – СПб., 2005.

4. Ерофеев В. В. Записки психопата. Москва – Петушки. – М., 2008.

5. Есин С. Гладиатор. Имитатор. Гувернер. – М., 1999.

6. КГРЯ – Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуника-

тивная грамматика русского языка. – М., 2004.

7. Кириллов В. И., Старченко А. А. Логика: учебник для юридических ву-

зов. – М., 2008.

8. Кобозева И. М., Лауфер Н. И. Неявная каузация и модальные предикаты

долженствования // Каузальность и структуры рассуждения в русском

языке. Межвуз. сб. науч. тр. М., 1993. С. 81-94.

9. Маканин В. Андеграунд, или Герой нашего времени. – М., 2003.

10. МАС – Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. –

М., 1981 – 1984.

11. Поляков Ю. М. Треугольная жизнь: Романы, повесть. – М., 2007.

12. Сковородников А. П. О понятии и термине «языковая игра» // Фило-

логические науки. 2004. № 2. С. 79-87.

13. Шмелева Е. Я., Шмелев А. Д. Русский анекдот. Текст и речевой

жанр. – М., 2002.

14. Шмелева Т. В. Семантический синтаксис: Текст лекций из курса

«Современный русский язык». – Красноярск, 1988.

196

РАЗДЕЛ VIII. ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ

ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА

Н.Н. Александрова

Уфимский государственный авиационный технический университет, Уфа

ФУНКЦИОНАЛЬНО-ДИНАМИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

ИДЕНТИФИКАТОРА ПОЭТИЧЕСКОГО

(ПЕРЕВОДНОГО) ТЕКСТА

Современная лингвистика рассматривает проблему понимания тек-

ста с разных сторон. Как отмечает А.А. Залевская (Залевская 2001), на се-

годняшний день можно перечислить следующие подходы интерпретации

текста: логико-лингвистический (понимание как аргументированный ана-

лиз), системно-семиотический (понимание как перевод), герменевтический

(понимание как пробуждение рефлексии), когнитивный (понимание как

построение ментальной модели), психолингвистический (понимание как

построение проекции текста), подход с позиций психопоэтики (понимание

как выявление личностного смысла).

Важными с точки зрения разработки теоретико-методологической

платформы предпринятого нами исследования представляются введенные

Н.В. Рафиковой (Рафикова 1994) понятие базовой проекции текста,

Э.Е. Каминской – проекции семантического поля слова в индивидуальном

сознании (Каминская 1998), М.Л. Корытной – вихревой модели понимания

художественного текста (Корытная 1996), а также характеристика

С.А. Чугуновой специфики образа ситуации в процессе построения проек-

ции текста (Чугунова 2001) и психолингвистические основания понимания

художественного текста, описанные В.А. Пищальниковой. В психопоэтике

отмечается, что «понимание в психолингвистике базируется на соотноше-

ниях личностных смыслов, возникающих в процессе понимания» (Пищаль-

никова 2010: 30). Обращаясь к данной проблеме, автор ссылается на иссле-

дования, предпринятые Н.А. Рубакиным, Ю.А. Сорокиным, а также на за-

коны Гумбольдта-Потебни, Семона и Тэна, объясняя это тем, что их содер-

жание актуально и для обоснования теоретической основы современной

психопоэтики.

Так, по Н.А. Рубакину, любой текст является набором знаков, обла-

дающих лишь потенциальным значением. Смысл текста существует только

как проекция реципиента, возникающая в процессе понимания текста на

базе содержания сознания реципиента. Поэтому текст для Н.А. Рубакина –

это континуум потенциальных интерпретаций, и лишь совокупность их по-

зволяет говорить о содержании текста.

Рассмотрение проблемы понимания художественного текста с точки

зрения особенностей его интерпретации реципиентом представляется наи-

197

более востребованным в аспекте изучения социолингвистических и психо-

лингвистических факторов при восприятии и понимании переводного по-

этического текста (на материале стихотворения П.Б. Шелли «Tо***» и

восьми вариантов его перевода, выполненных О.Денисовой,

С. Гандлевским, А.Грибановым, А.Шараповой. А.Спаль, В.Корниловым,

Б.Пастернаком, К.Д.Бальмонтом).

Изначально мы исходили из тезиса М.Л. Гаспарова (Гаспаров 2006) о

существовании «стереоскопического видения», т.е. наиболее полного по-

нимания читателем оригинального художественного поэтического текста

по прочтении нескольких разных переводов конкретного произведения.

Однако уже первые результаты психолингвистического эксперимента по-

казали, что процесс понимания художественного текста настолько сложен

и индивидуален, что не может быть сведен к сравнительному анализу пер-

вичного и вторичного текстов, коими являются и перевод, и текст, полу-

ченный от испытуемого. Несмотря на то, что участникам эксперимента

было известно, что перед ними разные переводы одного и того же текста,

их читательские проекции представляли собой абсолютно разные тексты,

наделенные личностным смыслом.

Этот наблюдение обусловило необходимость разграничения понятий

«идентификация» и «интерпретация» текста. Под интерпретацией текста в

широком смысле понимается истолкования, разъяснения смысла текста,

перевод его на более понятный читателю язык, что, в свою очередь, не мо-

жет быть осуществлено без творческого участия интерпретатора, без его

субъективной оценки. Идентификация – это сравнение неизвестного с тем,

что есть, установление совпадений, в процессе восприятия текста, т.е. со-

отнесение содержания текста с личным опытом, запасом знаний читателя-

интерпретатора. Сложность и многомерность первоначального восприятия,

осознания, а в последующем при успешном завершении первых этапов и в

целом понимания текста сквозь призму личного опыта, накопленных бы-

товых и общекультурных знаний индивида, побуждает с методологических

установок исследования использовать здесь и далее термин идентифика-

ция текста. Получаемое в виде готового текстового продукта от реципиен-

та в заданных экспериментальных условиях, их рефлексии в беседах мож-

но назвать интерпретацией предложенного в задании исходного текста.

Идентификация и интерпретация переводных текстов вскрывает

сложные механизмы восприятия художественного поэтического текста.

Наша задача – понять, что становится важным для читателя, какие именно

стратегии представления смысла исходного текста в переводе являются

наиболее значимыми. Полагаем, что используемое в работе моделирование

путей перехода от поверхностной к глубинной структуре текста позволит

посредством верификации «психологической реальности» психолингви-

стических построений описать функционально-динамический характер

процессов идентификации переводного поэтического текста.

198

Вслед за Н.В. Рафиковой (Рафикова 1995) мы используем понятие

базовой проекции текста как структурированной системы опорных пунк-

тов, отражающих «свертывание содержания текста в смысловые блоки»,

выраженные ключевыми словами. Структурированность смыслового поля

текста в свою очередь дает основания для вариативности читательских

проекций. Важным представляется положение об организации смыслового

поля текста по принципу «ядро – периферия» и расположенной между ни-

ми «маргинальной зоны», элементы которой в разных читательских проек-

циях могут входить и в ядро, и в периферию. Подобную организацию смы-

слового поля текста было решено применить сначала только к ключевым

словам переводных текстов (выделены нами) и к ключевым словам, кото-

рые выделили сами испытуемые. Обратимся для дальнейших рассуждений

к актуальным положениям научного изыскания М.Л. Корытной (Корытная

1996), в котором показано, что ключевые слова (КС) концентрируют в себе

увязанное со словом индивидуальное значение и тот отрезок выводного

знания, которое затрагивается контекстом непосредственно воспринимае-

мого человеком произведения.

Итак, при выполнении экспериментального задания испытуемые са-

мостоятельно выделили следующие КС, которые, как выяснилось, входят в

ядро смыслового поля текста. По предварительным результатам анализа

144 анкет, полученных от студентов негуманитарных специальностей в

возрасте от 17 до 20 лет, слово любовь как ключевое выделил 61 респон-

дент, слова чувство, надежда, слово – 13, 12, 19 испытуемых соответст-

венно. Кроме того, в задании привести первую пришедшую на ум ассоциа-

цию к ключевому слову участники эксперимента также давали слова,

включенные в ядро и маргинальную зону. Так, например, 7 из 13 ассоциа-

циями к слову чувство стало слово любовь. Сохранение корреляции выде-

ленных экспериментатором и испытуемыми КС подтверждает достовер-

ность полученных данных.

Набор КС является главной опорой при построении проекции текста

читателем, несмотря на то, что выделенное как ключевое слово не всегда

присутствует в представленной в этой же анкете читательской проекции

текста. Осмыслив три варианта текста, респондент, таким образом, не

только «пересказывает» его в виде своей проекции, но и обобщает смысл,

находя главное слово, выражающее, по его мнению, основную мысль ав-

тора. Такое концентрирование смысла в анкетах испытуемых дает оценку

значимости слов исходного текста. Можно утверждать, что при этом инва-

риантным фактором выступает культурно- и социально-обусловленное

психологическое значение исходных лексем, которое выступает в качестве

барьера для возникновения помех в межситуативной интерпретации и спо-

собствует упорядочиванию разнообразных знаний человека в его единой

информационной базе. Вариативная же часть обусловлена возрастными,

199

половыми и другими особенностями испытуемых, что определяют уни-

кальность образа мира каждого из участников эксперимента.

Неравноценность проекций полученных текстов подтверждается и

разной степенью интенсивности используемых стратегий идентификации

переводного поэтического текста: 1) стратегия смысловой концентрации и

опоры на ключевые слова; 2) визуализации; 3) использования структурных

элементов текста для выхода на ситуацию или еѐ образ; 4) ассоциирова-

ния; 5) структурного прототипизирования; 6) изменения проекции текста;

7) реализации и трансформирования динамических смыслов и их систем;

8) категоризации; 9) личностных интерпретаций выводимых фактов и

эмоционально-оценочного переживания идентифицируемых смыслов; 10)

перефразирования средствами языка.

Доминирующие проекции смыслового поля текста выявляют, как

правило, типичные и актуальные характеристики объекта/субъекта, стояще-

го за словом, и направляют развитие проекции на данном этапе идентифи-

кации. На наш взгляд, в первую очередь это обусловлено преобладанием

личностного (читательского) смысла, то есть идентификация незнакомого

текста и дальнейшая его интерпретация «осуществляется индивидом с опо-

рой на весь прошлый личностный опыт» (Пищальникова 2010: 49), и зави-

сят не только от интеллектуального багажа реципиента, но и от социально-

культурных установок читателя, от «факторов расы, среды и момента».

В.А. Пищальникова также отмечает, что «парадоксальность процесса

понимания художественного текста заключается в том, что, с одной сторо-

ны, представленный в нем ряд личностных смыслов дает возможность ре-

ципиенту, интегрируя их содержание, понимать доминантный смысл ху-

дожественного текста. Но, с другой стороны, именно этот ряд, набор лич-

ностных смыслов отличает концептуальную систему автора от системы

реципиента. Для последнего психологическое значение необычное, ориги-

нальное, безусловно, может быть присвоено через осмысление иных реа-

лий и потому соотносится с иными личностными смыслами, не имеющими

с авторским ничего общего, кроме интегративного компонента необычное,

оригинальное» (Пищальникова 2010: 48). Так, на примере нашего исследо-

вания можно проследить геометрически прогрессирующее приращение

смыслов исходного текста. Изначально это восемь переводов художест-

венного произведения – восемь различных проекций одного и того же тек-

ста, где каждый переводчик – автор, вкладывающий в свой текст личност-

ный смысл. Далее – в восприятии читателя эти вторичные тексты с новыми

смыслами «обрастают» еще большим количеством смыслов.

Раскрытие смысла исходного текста в ряде проекций реципиентов

обусловливается содержанием сознания читателя. Как отмечает

А.А. Боронин: «В результате прочтения художественного произведения

создаѐтся «аллотекст», который бытует в сознании реципиента. Есть все

основания утверждать, что это ментальное образование – текстовая проек-

200

ция – неоднородно, оно состоит из нескольких симбиотичных подструк-

тур, отличающихся функционально-динамической соотнесѐнностью» (Бо-

ронин 2007: 7). Учитывая обозначенный фактор, ученые высказывает

предположение, что проекция текста может быть представлена трансгрес-

сивной и регрессивной ментальными конструкциями (подструктурами).

Сущность трансгрессивной ментальной конструкции сводится к «концен-

трированности» семантического признака, который в тексте реализуется с

помощью лингвистических средств, таких как повтор и помещение языко-

вой единицы в сильные позиции текста. Под выражением «регрессивная

ментальная подструктура» ученый подразумевает «феномен потери неко-

торых смыслов, заложенных в лингвистических единицах текста, связан-

ный с тем, что эти смыслы по объективным или субъективным причинам

не попали в читательский «фокус интерпретации»» (Боронин 2007: 7).

На примере нашего исследования к объективным причинам игнори-

рования некоторых тем и мотивов оригинального текста испытуемыми

можно отнести неточное воспроизведение исходных смыслов в проекциях

переводчиков, большой процент вольности вторичного переводного тек-

ста. Здесь приближенность читательской интерпретации к подстрочному

тексту (Гаспаров 2001) напрямую зависит от «качества» перевода, от его

степени воздействия на реципиента. Так, экспериментальные данные пока-

зывают, что переводы, выполненные К.Бальмонтом и Б.Пастернаком,

имеют наибольший индекс цитирования, следовательно, являются наибо-

лее понятными и интересными читателю.

Субъективные причины инотолкования поэтического текста гораздо

более разнообразны. Сюда, как уже отмечалось, относятся социально-

культурные установки идентификатора-интерпретатора, его знание/незнание

языкового кода, уровень владения языком (так, например, испытуемые могут

не понимать значения некоторых слов, не распознавать языковые метафоры

и т.п.), роль личностных переживаний реципиента, а также нежелание вду-

мываться в смысл текста. По мере «раскручивания» гипотетической спирали,

моделирующей понимание слова и текста, подтверждается положение о

включенности в любую проекцию или еѐ модификацию не только образа ми-

ра, но и образа самого интерпретатора. Указанные стратегии выявляют пер-

цептивно-когнитивно-аффективную троеликость «Я» и мира на всех этапах

эксперимента. Переживание наличия образа и отношения к нему характери-

зуют желание испытуемого перейти к следующему акту идентификации с

учетом как горизонтального (по тексту и/или его проекции(-ям)), так и верти-

кального (согласно внутренним и этнокультурным установкам, переживани-

ям) перемещения, фиксируя уже «отсканированную» часть голографической

поверхности образа (см. о голографической гипотезе хранения и считывания

информации: (Залевская 2001)).

Идентификация поэтического текста, а также дальнейшая его интер-

претация – процессы, опирающиеся на весь прошлый опыт индивида. В