Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима

Подождите немного. Документ загружается.

634 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

жение идеалов революции, в той мере, в какой они воплоще-

ны в идее общей воли.

Монарх необходим идеальности потому, что он «перево-

дит» абстрактное понятие (собственно идеальность) в действи-

тельность. Гегель пишет:

Личность государства действительна только как лицо, как

монарх. Личность служит выражением понятия как таково-

го, лицо содержит одновременно его действительность, и лишь

с этим определением понятие есть идея, истина. Так называ-

емое моральное лицо, общество, община, семья, как бы кон-

кретно оно ни было, обладает личностью лишь как момен-

том, абстрактно; она не достигает в нем истины своего

существования

206

Народ, лишенный лица монарха, «есть бесформенная

масса», не обладающая суверенностью. Гегель утверждает

абсолютную невозможность народного суверенитета без мо-

нарха, понять сущность которого чрезвычайно трудно, хотя

бы, в силу того, что он не является ни символом, ни инди-

видом, но есть физическое воплощение идеальности. Гегель

пишет о том, как сложно представить себе «я хочу», то есть

чистое выражение воли, как лицо. Особенность «воления»

заключается в том, что как понятие оно не выводится, а

полностью заключено в самом себе, и в этом видится фило-

софу связь монарха с божественным авторитетом, который

дается безусловно, а не выводится логически. В монархе про-

исходит обращение абсолютного понятия в бытие. Но это

обращение не предполагает в монархе ничего индивидуаль-

ного, кроме наличия лица, в котором общая воля, суверен-

ность становится действительностью. Гегель поясняет:

...поэтому монарх предназначен к достоинству монарха суще-

ственно, как этот индивид, абстрагированно от всякого дру-

гого содержания, причем как этот индивид непосредственно

природным образом, благодаря физическому

рождению

207

По существу, единственная функция гегелевского монар-

ха, согласно точному наблюдению Нанси, демонстрировать то,

чем должна быть демократия

208

. И хотя, по выражению того

же Нанси, монарх у Гегеля лишь «отдает конкретность сво-

их уст» пустому «Я хочу», он выражает невозможность суще-

ствования чистой абстракции суверенности и общей воли без

Часть 3. Политическая теология и конец суверена 66 1

конкретного физического лица, на роль которого монарх

идеально подходит.

Когда Гегель говорит о лице, он имеет в виду именно

лицо, но лицо, лишенное какой-либо физиологической ин-

дивидуальности. Гегель сознает, что «обращение абсолютно-

го понятия в бытие» относится к области теологии и фигу-

рирует, как он сам замечает, в онтологическом доказательстве

бытия Бога. «Однако, — пишет он, — в новейшее время это

было объявлено непонятным, а так как лишь единство поня-

тия и наличного бытия <...> есть истина, это привело к от-

казу от познания истины»

209

Но что это за лицо истины? Нанси прав, конечно, когда

говорит о том, что монарх — это субъект, который отказы-

вается от любой формы субъективности. Он выступает как

чистая объективность понятия единства некоего сообщества,

и в качестве такой объективности он всегда не равен самому

себе, он есть воплощение «чужести», «инаковости». Нанси

считает, что ключом к пониманию монарха является поня-

тие любви, разработанное Гегелем в его ранних теологичес-

ких штудиях. Любовь там понималась как обретение себя в

Другом. Нанси так формулирует сущность загадочного геге-

левского монарха: «В монархе представлена, сконцентриро-

вана и соединена воедино сама эта инаковость. Монарх — это

объективная истина любви, в то время как Государство в

целом — это объективная истина единения»

210

Гегелевский монарх становится важной «фигурой» не в

ранний период революции, но неожиданным образом имен-

но тогда, когда так называемая «Вторая революция» 10 авгу-

ста 1792 года сметает монархию и одновременно ликвидиру-

ет Законодательное собрание. Важно принять во внимание,

что монархия во Франции отменяется одновременно с закон-

но выбранным законодательным репрезентативным органом.

10 августа покончило с монархией, но одновременно и с реп-

резентативно-либеральным режимом: уже в сентябре начина-

ется первая волна террора.

Руководство восстанием 10 августа принадлежало тайной

директории и коммуне, которые подняли народ против За-

конодательного собрания. Решающую роль в событиях, как

известно, сыграли марсельские федераты, поднятые в казар-

мах Карра и Шометтом. Федераты были мобилизованы сан-

кюлотами, с воззванием к ним обратился Робеспьер. Робес-

пьер (и не он один, конечно) интерпретировал события

«второй революции» как переход от репрезентативной влас-

ти к непосредственной власти всего народа, то есть как мо-

636 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

мент революционного отказа от репрезентативности, против

которой выступал еще Руссо. «Вторая революция», таким

образом, становится моментом, когда истинный суверен —

народ — обнаруживает свою волю.

В конце августа 1792 года Робеспьер опубликовал в «Le

Defenseur de la Constitution» статью, подводившую итоги со-

бытиям. Здесь он описывает два этапа волеизъявления наро-

да. Первый относится к 1789 году, когда деспотизму был

нанесен решительный удар, но свобода не была завоевана, так

как представление о ней «было еще смутным, а ее принци-

пы еще не были известны». Второй этап — 1792 год:

В 1792 году народ с внушительным хладнокровием поднял-

ся, чтобы отомстить за нарушение законов, на которых зиж-

дется его свобода, чтобы призвать к порядку всех тиранов,

затевавших против него заговоры, всех нечестных избранни-

ков, которые опять пытались похоронить неотъемлемые права

человечества. Народ провел в жизнь те принципы, которые

тремя годами раньше были провозглашены его первыми пред-

ставителями. Он осуществил свой признанный суверенитет и

развернул свою власть и свое правосудие, чтобы обеспечить

свое спасение и свое счастье

211

Такая трактовка событий неотвратимо требует решения

вопроса о том, что же такое этот народ-суверен. В августе

1792 года он однозначно ассоциируется с марсельскими фе-

дератами, которые проявляют суверенную волю всего наро-

да, беря под контроль «нечестных избранников» Законода-

тельного собрания

212

. Первые же декреты этого собрания

после восстания интерпретируются Робеспьером как почти

насильственное оформление народной воли:

Собрание решительно одобрило поведение представителей

Парижской коммуны. Оно вспомнило, что оно представляет

Ф народ и что народ его спас. Лучший из его декретов несом-

ненно тот, который отменил преступное и политически не-

правильное разделение граждан на активных и неактивных,

на обладающих правом быть избираемыми и не обладающих

этим правом. Этим декретом было искуплено преступление

против нации и человечества, которое макиавеллизм и веро-

ломство имели наглость прикрыть соображениями благоразу-

мия и политики, чтобы лишить гражданских прав как раз тех,

кто их завоевал, тех, кто составляет наиболее здоровую и

честную часть общества и любой нации

213

Часть 3. Политическая теология и конец суверена 66 1

Введение всеобщего избирательного права позволило из-

брать Национальный Конвент как более представительный

орган, более полно отражающий волю суверена.

Якобинская диктатура начиналась именно с претензий на

прямое выражение воли народа-суверена. Мы знаем, что

любой тоталитарный режим стремится предстать в обличье

прямой демократии, непосредственно, в обход представителей,

обращающейся к массам.

Проблема якобинства заключалась в незыблемой привер-

женности идее неотчуждаемого народного авторитета, кото-

рый оказалось невозможно соединить с идеей репрезентатив-

ности. Репрезентативность начинает пониматься как прямое

выражение некоей единой воли народа, не допускающей

никаких разногласий. Любое «особое» мнение начинает про-

читываться как покушение на это выражение народного су-

веренитета, а террор в значительной мере оправдывается не-

обходимостью создать абсолютное единство, выражающее

фикцию единой народной воли.

Сама идея народного суверенитета (вспомним, что нация,

граждане еще Сьейесом понимались как совокупность абсо-

лютно одинаковых точек поверхности сферы) прочитывает-

ся якобинцами сквозь призму органоморфной метафоры.

Народ начинает пониматься именно как Левиафан, как ис-

кусственный организм, чье единство обеспечивается един-

ством метафорического тела, то есть, по существу, как «ге-

гелевский монарх».

Люсьен Жом в своем содержательном исследовании дал

обзор представлений о новом революционном якобинском

государстве. Он пишет:

Общая тема сводится к тому, что отныне Государство долж-

но быть понимаемо как коллективный Индивид, а также как

гигантская машина, составленная из колесиков, каждое из

которых будет выполнять ту задачу, которую ему предпишет

инициативный Центр

214

Возрождение аллегории Геракла, отнесенной к француз-

скому народу, объясняется именно возрождением монархи-

ческой по своему существу средневековой антропоморфной

метафоры. Значение этой метафоры объясняется отчасти тем,

что именно в организме существует полное единство центра

и периферии, между которыми снимается всякая репрезен-

тативная дистанция. Жом специально останавливается на

навязчивом желании якобинцев добиться мгновенного ис-

638 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

полнения государственных решений местной администраци-

ей. Сен-Жюст требовал продвижения декретов на места в те-

чение 24 часов и их исполнения в течение 10 дней.

Особую активность в выработке новой модели власти

проявляли представители Комитета общественного спасе-

ния — этого нового органа власти, по-своему призванного

добиться большей органической слитности внутри государ-

ства. Комитет, как известно, состоял из специально назна-

ченных депутатов Конвента, которые надзирали за деятель-

ностью исполнительной власти, добиваясь быстрейшего и

неискаженного осуществления законодательных решений

215

Именно этот Комитет функционирует как инструмент при-

дания государству органического, человекоподобного облика.

10 октября 1793 года Сен-Жюст так обрисовал положе-

ние дел в стране и функции Комитета:

Ваш Комитет общественного спасения, поставленный в центр

всех событий, определил причины общественных бедствий: он

видит их в слабости, проявляемой при выполнении ваших

декретов <...> У Народа есть лишь один опасный врат, это

его правительство; ваше правительство постоянно и безнака-

занно вело с вами войну. <...> Граждане, все враги Респуб-

лики находятся в правительстве. Тщетно вы трудитесь в этом

зале над созданием законов; тщетно ваш комитет и некото-

рые из ваших министров оказывают вам поддержку; все пле-

тут заговоры против них и против вас

216

Возможность преодолеть возникающие сложности состоит

в резком повышении контроля над исполнительной властью,

в ускорении выполнения декретов и в странном предложе-

нии о самотерроре внутри правительства: «Такое правитель-

ство должно оказывать давление на самого себя, а не на на-

род»

217

За призывами Сен-Жюста и инвективами Робеспьера

стоит стремление сплавить воедино законодательную и испол-

нительную власть, придать им сходство с воображаемым те-

лом народа.

Одним из пропагандистов органоморфной модели был

член Комитета Бийо-Варенн

218

. Еще в 1791 году он опуб-

ликовал сочинение под названием «Ацефократия» (L'Ace-

phocratie), в котором описывал народ как тело без головы.

Органическое единство тела столь высоко, что не нуждается

в голове для своего функционирования. В «Сообщении о

методах революционного временного правительства» (Rapport

sur un mode de gouvernement provisoire et revolutionnaire) Бийо-

Варенн развивает свою биологическую политологию:

Часть 3. Политическая теология и конец суверена 66 1

Лучшая гражданская конституция такая, которая ближе все-

го подходит к методам природы и которая признает лишь три

принципа в своей деятельности (mouvement): пульсирующую

волю, существо, оживляемое этой волей, и деятельность это-

го индивида, направленную на окружающие объекты

219

Упоминание о «пульсирующей воле» отсылает к трудам

друга Гоббса Уильяма Гарвея о кровообращении, виталистс-

кий характер которых вдохновлял сходные органоморфные

метафоры в политической теории времен Английской рево-

люции

220

. Так, например, автор политической утопии 1656 года

«Государство Океана» (The Commonwealth of Oceans) Джеймс

Харрингтон прямо отсылал к Гарвею как источнику своей

политической анатомии. Витализм (кроме Гарвея следует

упомянуть Томаса Уиллиса, перенесшего его идеи с крово-

обращения на нервную систему и предложившего идею реф-

лекса, снизившего центральную, суверенную роль мозга)

221

за

полтора века до Французской революции предложил такую

модель организма, которая видела принцип его деятельнос-

ти в жизненной силе, разлитой в мышцах, нервах и крови, а

не в некоем монархическом центре типа мозга или сердца

222

Таким образом, в период английской революции у наиболее

радикальных представителей политической мысли произошел

неожиданный отход от принципов функционализма к пози-

циям «онтического», «объективного» логоса, характерного для

средневекового сознания. «Ацефократия» явно относится к

такому типу политической метафорики.

Конституция под пером Бийо-Варенна более не связыва-

ется с идеей закона, но лишь с квазибиологической актив-

ностью метафорического народного тела.

Другой автор органоморфных метафор, внимание к кото-

рому привлек Люсьен Жом, это депутат Конвента от Авей-

рона Жан-Луи Сегон (Jean-Louis Seconds). Интерес Сегона к

модели организма отчасти объясняется тем, что он был вра-

чом. Политический проект Сегона «Об общественном искус-

стве» (De Fart social) был предложен законодателям в апреле

1793 года. Задача этого проекта — устранить дистанцию между

властью и народом в духе гоббсовского «Левиафана». Конвент

описывается Сегоном как нервный центр и голова народно-

го тела. Единство власти и народа, однако, возможно лишь

в случае персонификации власти в фигуре «президента суве-

ренности» (president de souverainete). Именно лидер превра-

щает народ в единое тело. Жом так определяет сущность

проекта Сегона: «Ради доказательства необходимости вождя

Ж.-Л. Сегон приписывает репрезентации двойную функцию —

640 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

инкорпорирования и руководства (commandement). В той

мере, в какой Конвент инкорпорирует в себя народ, и пото-

му что он его объединяет, он может законно руководить от

его имени...»

223

Только превращение народа в тело создает

возможность руководить им из недр этого тела. Эта транс-

формация множества в телесное единство и есть, по мнению

Сегона, функция репрезентации. Репрезентация больше не

понимается как форма делегирования воли, но как форма

персонификации, инкорпорации. Тот, кто представляет, зак-

лючает в себе того, кого он представляет. Сегон поясняет свой

образ нового метафорического тела следующим экстраваган-

тным образом: ...публичный индивид, своего рода человечес-

кий полип, так же как полип является животным и индиви-

дуальным народом (un peuple animal et individuel)»

224

Проблематика инкорпорации далеко выходит за рамки

проблемы репрезентативности, она относится к вопросу об

основании, о конституировании и в этом смысле находится за

пределами конституционной, конституированной власти. Ре-

жим основания всегда есть режим исключения, чрезвычайно-

сти. Именно в таких терминах и следует, по мнению Мириам

Рево д'Аллон, понимать «революционное правительство» яко-

бинцев

225

. Основание не может опираться на уже существую-

щие нормы, оно всегда в области неясного и невыразимого.

За биологической метафорикой Сегона явно просвечива-

ет средневековая теологическая и монархическая традиция.

Органоморфная метафора с неизбежностью восстанавливала

идею вождя, центра, вокруг которого «естественно» форми-

руется телесное единство народа. Как пишет Жом, «освобож-

даясь от короля, Конвент не был в состоянии избавиться от

монархического принципа, принципа единства»

226

. Более того,

добавлю я, избавляясь от монархии и либеральной репрезен-

тативности одновременно, якобинцы были обречены восста-

новить идею монархического суверенитета и установить дик-

татуру, неизбежно следующую из императива единства,

который не терпит принципа разделения властей.

Народный суверенитет, представленный в физическом

лице монарха, народ, отраженный в его лике, теле или в теле

некоего мистического сверхиндивида, есть идея из области

теологии или, если хотите, политической теологии. Не слу-

чайно, конечно, изобретение Робеспьером Высшего Существа

может прямо пониматься как попытка заменить суверена

некоей теологической абстракцией, в которой может отразить-

ся идеальное единство нации. Как заметил Мишель Левине

по поводу праздника Высшего Существа, «поклоняясь Выс-

Часть 3. Политическая теология и конец суверена 66 1

шему Существу, участники [праздника] поклоняются себе как

членам общественного целого»

227

Именно в теологии можно

найти прямой аналог лицу монарха — лицо Христа, в кото-

ром отражается единство христианской церкви. Гегель, по

существу, переиначивает известное место из Второго посла-

ния апостола Павла Коринфянам (3: 16—18), в котором Хри-

стос понимается как воплощение свободы, производящее в

верующих преображение в некое единое сверхтело:

Но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало сни-

мается. Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода.

Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу

Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу,

как от Господня Духа.

Лицо Бога — это такое лицо, в котором исчезает любой

след субъективности, любой призрак единичности, в котором

понятие преобразуется в бытие. Это именно аналог лица ге-

гелевского монарха.

Существенно, что евангелисты говорят о преображении

лица Христа после его воскрешения. Это преображение от-

мечено исчезновением из него единичности и субъективнос-

ти конкретного человека из плоти и крови — Иисуса. Лицо

воскресшего неузнаваемо для его учеников: «Но глаза их были

удержаны, так что они не узнали его» (Лук., 24: 16). У Иоанна

Мария не узнает своего сына: «Сказавши сие, обратилась

назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это

Иисус» (20: 14). Не узнают его и ученики: «А когда уже на-

стало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не узнали, что

это Иисус» (21: 4).

После воскресения Христос является как Другой. Его лицо

являет тайну Бога. Главная причина неузнавания, по мнению

теологов, заключается в отношении лица Иисуса с лицами

других. Согласно Дэвиду Форду, «это лицо, отсылающее к

любому лицу. Эта смутность (vagueness) проистекает не

столько от абстрактности или всеобщности, сколько от выс-

шей особости этого лица, относящегося к каждому лицу»

228

Преобразование, испытываемое верующим перед лицом

божественного лика, связано с ситуацией зеркальности, в

которой христианин предстает перед этим неописуемым ли-

цом, перед этим воплощением Духа, как перед собственным

подобием. Впрочем, особенно существенно, что это подобие

не просто отражает в себе лицо каждого, оно и максимально

отделено от каждого, это подобие абсолютного несходства,

21. Заказ № 116.

642 Л/. Ямпольсгсий. Физиология символического. Книга 1

проявляющегося в неспособности Марии и учеников узнать

Христа. Лицо Бога — это лицо каждого человека и ни одно-

го человека одновременно. Объективность дана в этом лице

как абсолютная чужесть, инаковость, свойственные и гегелев-

скому монарху, который может воплощать в себе идеальность

единства только в силу своей абсолютной исключенное™ из

всеобщности. Эта исключенность, эта несубъектность и дает-

ся в теле и лице монарха как величие, как внечеловеческая

dignitas.

Лицо Бога никогда не явлено человеку как его истинное

подобие. Человек утратил это подобие в момент грехопадения,

и образ Бога стал ему недоступен. Бог восстанавливает утра-

ченное подобие, посылая в мир своего смертного сына, то есть

сознательно унижая себя, превращая в смертное, попираемое

и умирающее тело. Как пишет Жорж Диди-Юберман,

...вы станете подобием вашего Бога, лишь подражая ему, то

есть унижаясь и проливая кровь. Вы сможете идентифици-

роваться с ним, лишь когда предстанете перед взглядом ва-

шего Бога, то есть тогда, когда умрете для этой жизни на

земле. Вы станете совершенными образами, то есть бессмер-

тными, лишь умирая, наподобие самого вашего Бога

229

Эта меланхолическая, скорбная недостижимость Бога, его

фундаментальная инаковость, преодолимая лишь в смерти,

вписывается политической теологией и в тело монарха, ко-

торый — всегда иной, недостижимый — становится наконец

истинным отражением каждого подданного лишь после

смерти.

Аналогия между лицом монарха и лицом христианского

Бога имеет еще один существенный аспект. Через предстоя-

ние перед этим «безликим» ликом члены сообщества, как и

прихожане церкви, ощущают свою принадлежность к единому

сообществу. Единое сообщество конституируется в той мере,

в какой каждый подданный и каждый верующий узнает себя

в йеузнаваемом лице «Абсолютного Третьего». Таким обра-

зом, происходит гомогенизация общества, стирание фунда-

ментальных различий между индивидами, создается тот са-

мый конгломерат воль, который аллегорически представлен

на гравюре из «Левиафана».

Такая гомогенизация общества, по-своему отвечающая

процессу рационализации и юридическо-бюрократической

нейтрализации различий, является порождением христианства,

секуляризованной версией утверждения христианской общины

Часть 3. Политическая теология и конец суверена 643

как Града божьего. Этьен Жильсон показал, с какими труд-

ностями столкнулось христианство на раннем этапе в своем

стремлении создать универсальное, надэтническое и надтер-

риториальное сообщество. Единственным объединяющим

фундаментом казалась вера, но, в силу ее непроницаемости

для рационального познания, она оказалась не способной к

универсализации

230

. Августин был вынужден отвергнуть и

принцип общности и равенства перед справедливостью (за-

коном), который можно было найти, например, у Цицерона

231

В итоге Августин постулировал принцип единства общины

через любовь христиан к общему предмету

232

. Но это делало

само лицо Бога, саму явленность объекта любви, фундамен-

тальным для конституирования сообщества.

Жак Эллюль утверждал, что христианство, в отличие от

языческих культов, обладает несокрушимым импульсом к

универсализации, гомогенизации. Это свойство, по его мне-

нию, принципиально для конституирования гражданского

сообщества в Европе.

Это так, но положение это требует уточнений. Как ука-

зывает Ханна Арендт, в минувшие столетия люди признава-

лись равными перед Богом или богами. Это признание ра-

венства в своей основе — римское, а не христианское. Так,

римские рабы были полноправными членами религиозных

сообществ и были равными перед лицом священного зако-

на. Это всеобщее равенство перед богом, однако, не имело

никакого отношения к политическим правам.

Неотчуждаемые политические права всех людей, данные им

от рождения в эпохи, предшествующие нашим, должны были

казаться, как они казались Бёрку, противоречием в терминах.

Интересно заметить, что латинское слово homo, означающее

«человек», первоначально относилось к тому, кто был не бо-

лее чем человеком, личностью без прав, а следовательно,

рабом

233

Перейти от равенства членов религиозной общины к ра-

венству граждан было возможно только в результате осуще-

ствленного в Средние века синтеза церкви и государства, их

в некоторых случаях почти полного неразличения.

Неразличение это приводит к тому, что, как указывал

Эллюль, в христианских государствах членом гражданского

сообщества в принципе может быть только христианин. Та-

кое сообщество не может включать в себя еретиков и ино-

верцев, так как они не разделяют общего объекта любви. Это

21*