Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима

Подождите немного. Документ загружается.

НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА

Михаил Ямпольский

ФИЗИОЛОГИЯ СИМВОЛИЧЕСКОГО

Книга I

ВОЗВРАЩЕНИЕ

ЛЕВИАФАНА

МИХАИЛ ямпольский

ФИЗИОЛОГИЯ

СИМВОЛИЧЕСКОГО

Книга 1

Возвращение Левиафана

Политическая теология,

репрезентация власти

и конец Старого режима

Москва

Новое литературное обозрение

2004

УДК 316.462

ББК 60.027.2

Я 57

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Научное приложение. Вып. XL

Ямпольский М.

Я 57 Физиология символического. Книга 1. Возвращение Левиа-

фана: Политическая теология, репрезентация власти и ко-

нец Старого режима. — М.: Новое литературное обозре-

ние, 2004. — 800 с.

Новая большая работа известного культуролога, профессора Нью-Йорк-

ского университета Михаила Ямпольского посвящена метаморфозам

власти во время перехода от абсолютной монархии к демократии. В

книге на материале западноевропейской истории от позднего средне-

вековья до Французской революции исследуется процесс постепенно-

го ослабления магии королевского тела и перенос власти с персоны

монарха на безличную структуру отношений между субъектами. Автор

предлагает рассматривать власть с точки зрения ее репрезентации, форм

ее представления. Метаморфозы власти исследуются в широком куль-

турном контексте философии, театра и политики. Подробному теорети-

ческому анализу подвергаются проблемы символа и аллегории, миме-

сиса, суверенитета и т.д. Специальное внимание уделено исключенности

суверена из подвластного ему сообщества, создающей символическую

связь между королем и палачом, королем и евреями, самодержцем и

животными.

УДК 316.462

ББК 60.027.2

ISBN 5-86793-279-6

«Новое литературное обозрение», 2004

Нюше и Кате,

вытерпевшим мою работу

над этой книгой

Предисловие:

Символ и Политическое

Томас Гоббс назвал свою знаменитую книгу о государстве

«Левиафан». Левиафан для Гоббса — это и есть государство.

В последних главах «Книги Иова» имеется описание морского

чудовища Левиафана, вступающего в борьбу с земным мон-

стром Бегемотом:

Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их.

Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двой-

ным челюстям его? Круг зубов его

—

ужас. Крепкие щиты

его

—

великолепие; они скреплены как бы твердой печатью.

Один к одному прикасается близко, так что и воздух не про-

ходит между ними. Один с другим лежат плотно, сцепились

и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза

у него, как ресницы зари. Из пасти выходят пламенники,

выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым,

как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет

угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила,

и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены

между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как ка-

мень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается,

силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся

его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он счи-

тает за солому, медь за гнилое дерево. Дочь лука не обратит

его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву.

Булава считается у него за соломину; свисту дротика он сме-

ется. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит

в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в

кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна

кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен

бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над

всеми сынами гордости (41: 4—26).

Описание это принадлежит к длинным библейским опи-

саниям, сделанным по принципу нанизывания образов, ко-

торые в конце концов не складываются в единую картину.

Левиафан в «Книге Иова» — это некий сверхмонстр, который

часто идентифицируется с крокодилом, реже — с китом или

Предисловие: Символ и Политическое

просто огромной рыбой. Сегодняшнему читателю не очень

понятно, как это чудовище имеет члены «красивой соразмер-

ности» и к тому же носит одежду, верх .которой никто не

осмеливается «открыть». Но невозможность представить себе

Левиафана из описания — не недостаток текста, а его досто-

инство. Сама по себе невообразимость чудовища может быть

источником того ужаса, который оно призвано вызывать.

Почему Гоббс выбрал для названия своего труда по по-

литической философии имя Левиафана? Что в этом чудище

сродни государству? Существует ли какая-то связь между

государством и символизмом библейского монстра? Талмуди-

ческая традиция интерпретирует схватку Бегемота и Левиа-

фана (иногда изображаемого в виде двух змеев — прямого и

свернутого) как борьбу между духом и плотью

. При этом с

Левиафаном в бой вступает сам Иегова: «В тот день поразит

Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиа-

фана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающе-

гося, и убьет чудовище морское» (Исайя, 27:1). Христианская

традиция дает двусмысленную характеристику Левиафану. С

одной стороны, Левиафан идентифицируется со смертью и

дьяволом, а Христос оказывается тем «крючком», на который

Бог ловит Левиафана. Средневековые немецкие пилигримы

пели песню:

О благословенный крест

Из лучшего дерева,

На тебя был пойман

Жадный левиафан

С другой стороны, Христос сам идентифицируется с ры-

бой и, как замечает Юнг, может занять место иной рыбы —

Левиафана. Юнг считает морское чудовище двойником Бога,

его «недостающей» негативной, чудовищной ипостасью

Эти краткие символические разъяснения, однако, мало что

объясняют в выборе Гоббса. У Гоббса Левиафан — это некое

искусственное тело, великан и

машина одновременно

, объе-

диняющие в себе множество людей, составляющих госу-

дарство:

Если это [«реальное единство, воплощенное в одном лице»]

совершилось, то множество людей, объединенное таким об-

разом в одном лице, называется государством, по-латыни

—

civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вер-

нее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога,

1 10 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны

своим миром и своей защитой

Какое отношение имеет этот искусственный великан,

составленный из подданных государства, к библейскому мон-

стру? Ответ на этот вопрос попытался дать в 1938 году Карл

Шмитт. Он отталкивался от талмудического толкования битвы

двух чудовищ как великой битвы между плотью и духом, зем-

ным и небесным. Для него, однако, эта битва стала всемир-

ной символической битвой между политикой и религией.

Политика воплощает в данном случае земное — Бегемота, а

религия духовное — Левиафана.

Антисемит Шмитт ссылается на еврейского историка по-

литической мысли Лео Штрауса, который в своей книге об

атеизме Спинозы установил связь между Спинозой и Гоббсом

и заметил, что Гоббс рассматривал евреев как создателей

революционного по своему значению и крайне разрушитель-

ного по своему воздействию различия между политикой и

религией

. Задачей же политической теории Гоббса Штраус

считал восстановление утраченного первоначального единства

между религией и политикой. Иными словами, учение Гоб-

бса было политико-теологическим par excellence.

Действительно, Гоббс писал, что в древности у язычни-

ков религия — это «часть человеческой политики, указыва-

ющей подданным те обязанности, исполнять которые требу-

ют от них земные цари»

В Царстве божьем, основанном

Богом Откровения, также не существует различия между ве-

рой и политикой: «политика и гражданские законы являют-

ся частью религии <...> здесь нет различия между светской

и духовной властью»

В принципе Гоббс пытается снять всякое различие меж-

ду государством и церковью:

...такая церковь, которая способна приказывать, судить, оп-

равдывать и осуждать или совершать какой-нибудь другой акт,

есть то же самое, что гражданское государство, состоящее из

людей, исповедующих христианство, а такое государство на-

зывается гражданским государством (civil state) в силу того,

что его подданные

—

люди, и

церковью

— в силу того, что его

подданные

—

христиане. Слова мирская и духовная власть

являются лишь двумя словами, внесенными в мир, дабы у

людей двоилось в глазах и дабы люди не понимали, кто их

законный суверен

Предисловие: Символ и Политическое 9

По мнению Шмитта, Левиафан — это символ битвы меж-

ду политикой и религией, в которой должно произойти их

слияние

. Именно в этом смысле следует понимать библейс-

кий символ светского государства — Левиафана — как смерт-

ного Бога под бессмертным Богом.

То, что политическое, по мнению Гоббса, неотделимо от

религиозного, конечно, не ново. Сама по себе сфера полити-

ческого как автономная, самодостаточная область с трудом

выделяется из системы общественных отношений, где она

тесно соприкасается, например, с социальным или экономиче-

ским. Представление о том, что политическое может быть

изолировано от религиозного, распространяется начиная с

XVI века (некоторые ученые считают пионером такого отде-

ления Макиавелли)

и достигает кульминации в эпоху Фран-

цузской революции, занимающей особое место в этой кни-

ге. Наука в целом разделяет мнение, согласно которому по

мере вытеснения религиозного в область приватного опыта

политическое освобождается от религиозного и приобретает

рациональный характер.

Своеобразие Гоббса заключается в том, что он стремил-

ся восстановить утраченное единство с помощью такого «тем-

ного», «неопределенного» символа, каким являлся Левиафан.

По всей видимости, он приписывает огромное значение этому

возвращению Левиафана из религиозного прошлого в нынеш-

ний мир.

Шмитт так объясняет использование библейского символа:

у евреев левиафан — он же змей — знак зла, всего враждеб-

ного человечеству. «Другие, нееврейские народы видели в змее

или в драконе символ покровительствующих, благоволящих

божеств»

. Шмитт, в частности, ссылался на историю Юли-

ана Отступника, который, согласно Аммиану Марцелину

(XVI: 12, 39), привязал к древку своего копья пурпурный знак

дракона (purpureum signum draconis), «безусловно стремясь к

возрождению старой римско-языческой, украшенной драко-

ном эмблемы когорты в руках знаменосца вместо монограм-

мы Христа, использованной императором Константином Ве-

ликим»

В каком-то смысле, по мнению Шмитта, Гоббс поступа-

ет сходным образом. Он пытается водрузить на Титульный

лист своего трактата амбивалентную эмблему, приписывая ей

позитивное значение. Таким образом, борьба за восстановле-

ние политической теологии и единство политического и ре-

лигиозного становится борьбой за интерпретацию символа:

2 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

...успех битвы зависит от того, является ли миф, созданный

Гоббсом, удачным возрождением первоначального единства

жизни, может ли левиафан выдержать испытание на то, что-

бы стать политико-мифическим образом, противостоящим

Иудео-Христианскому разрушению естественного единства, и

соответствует ли он жестокости и хитроумию такой битвы

Представление о том, что «битва» эта разыгрывается в

области символов, может показаться, мягко говоря, преуве-

личением. Вместе с тем Шмитт, конечно, прав, приписывая

символам почти магическую силу. Дело в том, что сфера

политического, если представить себе ее в виде структур,

сотканных из различных видов дискурсов и отношений вла-

сти, не может соединиться в нечто единое, стать тем состав-

ным телом, которое Гоббс называл Левиафаном. Политичес-

кое (а также социальное, этическое, религиозное) так навсегда

и останется сложным структурным образованием, если оно не

будет интегрировано в некое органическое единство. Символы

и являются инструментами такой интеграции. Вот как.опи-

сывает их функцию Пьер Бурдье:

Символы

—

это инструменты «социальной интеграции» par

excellence: в качестве инструментов познания и коммуника-

ции они позволяют возникнуть консенсусу относительно зна-

чения социального мира, консенсусу, который играет фунда-

ментальную роль в воспроизведении социального порядка.

«Логическая» интеграция

—

это лишь предварительное усло-

вие «нравственной» интеграции

Символ обладает интегрирующей силой (только ему и

подвластно восстановление единства политического и ре-

лигиозного) потому, что он не относится к области логи-

ческого, рационального знания. Ни одна рациональная

политическая доктрина не может создать органического со-

циального единства, в то время как дракон на стяге Юлиана

Отступника может объединить воинов во время битвы. Ин-

тегрирующая роль символа связана с тем, что он не облада-

ет денотативным значением. Он обращается скорее к эмоци-

онально-чувственному опыту. Дан Спербер^ высказавший

предположение, что символизм образуется «отклонением от

нормы, которая сама в свою очередь может быть символи-

ческой»

, убедительно показал, что коренное отличие сим-

волизма от языка заключается в том, что вместе с усвоением