Вогэн А.К. Этруски

Подождите немного. Документ загружается.

Каждая семья, будучи священной общиной, располагала своим собственным местом для

погребения, где умершие члены рода продолжали жить под землей, лишь временно разлученные с

живыми. Согласно де Куланжу, этот принцип объясняется древнейшей потребностью человека в

частной собственности. Самым древним «гарантом права на собственность» была религия, а не

закон. Это мнение справедливо в случае греков, римлян, этрусков и древних евреев, поскольку все

эти народы объединяли схожие в своей основе религиозные воззрения.

Фрагмент текста, авторство которого приписывается Вегойе, явственно дает понять, что этруски

твердо придерживались данного богами права каждой семьи «на свой клочок земли». Но боги,

даровавшие это право, не имеют никакого отношения к творцу Вселенной, упоминающемуся в

этрусской космогонии.

«Боги, наделившие каждую семью правом на свой клочок земли, — это домашние божества,

священный огонь и маны». Маны, то и дело упоминающиеся в книгах по религии древних римлян,

— это, выражаясь современным термином, духи мертвых.

Греческий историк Диодор Сицилийский, живший в эпоху Августа, говорит, что священный огонь

научил людей «возводить жилища». Так люди стали отличаться от небесных птиц и полевых

зверей.

На «клочке земли», который человек отныне считал своим, он возводил дом, чтобы защитить

священный

огонь, и складывал -очаг»-, к которому не дерзал

приблизиться ни один посторонний, не

входящий в семью человек* ибо под камнями очага обитали семейные боги. Огонь следовало

поддерживать постоянно, кроме одного предписанного традицией дня, когда пламя в очаге гасили,

соблюдая особую церемонию, а затем вновь возжигали. Считалось, что угасание огня в любой

другой ситуации влечет за собой гибель всей семьи, в том числе и предков.

«Таким образом, огонь в очаге представлялся своего рода одушевленным существом, — пишет де

Ку-ланж. — Он светит, греет и варит священную пищу; но в то же время он мыслит и обладает

сознанием... Его можно назвать подобием человека... он движется, он живет... он наделен

чувствами и привязанностями, он дарует человеку чистоту...»

Жилище древнего человека, по-видимому, представляло собой круглую деревянную хижину,

покрытую соломой. Археологи считают, что подобные круглые хижины были первыми

жилищами, возникшими на месте будущего римского Форума. Затем деревянные дома сменились

каменными, поскольку жилище должно было сохраняться для многих поколений. Хотя

свидетельств того, что этруски строили каменные дома, у нас нет, поскольку, кроме этрусских

гробниц, ничего не сохранилось, все же кажется вероятным, что развитие архитектуры у них

происходило по тому же образцу, что и в других областях Средиземноморья.

К сожалению, единственным средством воссоздать устройство этрусского дома для нас остается

устройство этрусской гробницы, а также сведения, которые можно почерпнуть из настенных

росписей, сцен, изображенных на погребальных урнах и саркофагах, и более поздних жилищ,

знакомых нам по реконструкции домов древних Помпеи.

По-видимому, многокамерная этрусская гробница была копией этрусского жилого дома (в той

степени, в какой позволял достаток семьи, соорудившей ту или иную гробницу), ибо она, подобно

наземному жилищу, была рассчитана как на семью, обитающую в ней в настоящем, так и на

грядущие поколения. Подобно тому как в предписанные дни года священный огонь риту-

ально гасили, так ив другие дни (возможно, регламентированные учением Тага) все семейство

приносило пищу и питье на могилу предков.

Этот древний обычай до сих пор сохраняется в Югославии, где на Пятидесятницу валахи

отмечают Пома-ну — праздник мертвых. Принося на кладбище еду и питье, валахи поют

умершим погребальные песни, приглашая их присоединиться к пиршеству. Кроме того, валахи

приносят на кладбище воду, чтобы умершие могли вымыться. В Этрурии покойников тоже

приглашали на пир: праздник завершался танцами, в которых, как считалось, участвовали все

члены рода.

На фресках в гробницах часто встречаются сцены этрусских семейных пиршеств в честь умерших.

Эти изображения весьма реалистичны, и не возникает сомнений, что они списаны с реальных

жизненных сцен. . Вплоть до недавнего времени посетители малоизвестной гробницы,

расположенной неподалеку от Тарк-виний, могли полюбоваться двумя очаровательными кар-

тинами домашнего быта. На первой фреске центральное место занимает низкий столик с тремя

сосудами.

Сосуд, стоящий в центре, — это кратер, чаша для смешивания вина с водой, в согласии с обычаем,

принятым в разных частях Средиземноморья. По бокам от кратера стоят две чернофигурные

погребальные урны с декором в стиле VII века до н.э. — с черными фигу^ рами на красном фоне.

В честь этих трех сосудов гробница и получила свое название: гробница «Расписные вазы».

Пройдя в глубь гробницы, посетитель увидел бы, что ее потолок выбелен и украшен россыпями

маленьких красных цветов. Не исключено, что это — копия декора одного из жилых домов

Тарквиний.

Семейные сцены, о которых речь пойдет ниже, были изображены на боковых стенах гробницы.

Сейчас они настолько выцвели и потускнели, что гробницу закрыли для посетителей. Но, к

счастью, ранние путешественники по памятным местам Этрурии имели возможность посетить ее;

и одна из путешественниц, Мэри Э! Джонстон, оставила нам красочное описание гробницы

«Расписные вазы», которое я воспроизвожу здесь с некоторыми сокращениями.

На каждой из фресок изображена этрусская семья: родители и маленькие дети обедают в саду, на

свежем

воздухе. Улыбающиеся взрослые полулежат на пиршественных ложах, дети сидят у их ног: на

одной фреске — брат и сестра, на другой — две маленькие девочки. Накрытые столы поставлены

близко к ложам, так, чтобы до них легко можно было дотянуться.

На первой фреске изображено также домашнее животное — пес или леопард, сидящий под столом

и терпеливо дожидающийся своей порции пищи. Брат и сестра тоже ждут, хотя и не столь

терпеливо: брат положил руку на плечо девочке, словно сдерживая ее или пытаясь привлечь ее

внимание к голубю, которого держит в другой руке. Мальчик обнажен, как и юный раб,

прислуживающий за столом своим хозяевам. На девочке — простое, свободное, до пят платье.

На другой фреске две девочки, тела которых, полностью прикрыты одеждой, сидят у ног своих

родителей на пиршественном ложе и держат в руках гирлян-: ды цветов. Мать их тоже держит

гирлянду, протягивая ее мужу. По-видимому, это особое торжество: муж и жена надели

украшения и слушают музыку, которой развлекает их девушка-рабыня. Два молодых раба стоят в

ожидании распоряжений.

Имен всех этих людей мы не знаем, поскольку на фресках нет никаких надписей. Но две

чернофигурные вазы свидетельствуют о том, что эти сцены относятся к VII веку до н.э., когда

жизнь в Этрурии была еще простой и неприхотливой и когда муж и жена делили за столом одно

пиршественное ложе, соблюдая древний обычай, вызывавший возмущение у греков и римлян.

Уважающий себя грек никогда не делил свою трапезу с супругой: жена допускалась только на

брачное ложе, но не на пиршественное.

И этрусские мужчины после IV века до н.э., судя по переменам, отраженным на крышках многих

поздних саркофагов, отказались от обычая возлежать на одном ложе с женой. Муж теперь лежал, а

супруга сидела у его ног. А детей, по-видимому, вообще перестали допускать к родительским

трапезам, как часто происходит в богатеющем обществе. Еще чуть позднее, следуя римским

обычаям, этрусская женщина стала сидеть за столом на стуле или кресле.

Считается, что две описанные выше фрески изображают картины семейной жизни VII века до н.э.

Но

пересечь тонкую черту, разделяющую смерть и жизнь, столь легко, что с таким же успехом эти

сцены могут относиться к представлениям этрусков о жизни в загробном мире. Давайте

посмотрим на фреску из семейной гробницы близ Орвието.

Два брата-старика сидят на пиршественном ложе. Надписи над головами братьев позволяют

узнать их имена: это Велион и Арнф, сыновья Ларфа из рода Велиев. Надпись указывает также,

что оба брата — жрецы.

Рядом с ними сидит семилетний мальчик в белом одеянии. Перед этими тремя неподвижными

фигурами высится погребальный стол с зажженными свечами. Ожидающие распоряжений рабы

готовы накрывать на стол.

Мальчика зовут Вел. Если эта фреска изображает картину из загробного мира, то, по-видимому,

Вел одет в саван, в котором был похоронен. На пиршество собрались три члена семьи Велиев;

стол накрыт, чтобы приветствовать молодого и прекрасного старшего сына, который уже на пути

к дому в своей колеснице.

Два музыканта развлекают ожидающих. Один играет на лире, другой — на флейте. Это были

любимые музыкальные инструменты этрусков.

Несомненно, семья Велиев была состоятельной. На одной из фресок в той же гробнице

изображена кухня. На стенах развешаны говяжий бок, туша оленя, утки, зайцы и лесная дичь.

Вокруг суетятся нагие рабы: рубят мясо, чистят столы, хлопочут около большой печи. Рабов тоже

развлекают музыканты и обезьянка. Совместная трапеза такого рода — одно из многочисленных

доказательств того, что в древней Этрурии между супругами существовало полное равенство как

на земле, так и в загробном мире, заглянуть в который позволило этрускам откровение Тага.

Той первобытной индоевропейской цивилизации, которая породила греков, римлян и индийцев,

равенство между мужем и женой было совсем не свойственно. Не было его, по всей видимости, и

среди лидий-цев, даже в той их части, которая (как полагают некоторые) мигрировала в Италию.

Насколько далеко этруски ушли от первобытных отношений в семье, очевидно хотя бы из обзора

индоевропейских брачных обрядов.

«Первым общественным институтом, который установила домашняя религия, — пишет де

Куланж, — был, по всей вероятности, институт брака».

Первое испытание для молодой девушки заключалось в том, что ей предстояло отречься от

религии своей семьи, от домашнего очага своих отцов и от священного огня, о котором она

заботилась с детства, ибо «никто не может поклоняться сразу двум священным очагам или двум

родам предков».

«С того часа, когда был заключен брак, — цитирует де Куланж один древний источник, — жена

полностью теряла связь с родовой религией своей семьи; отныне ей предстояло приносить жертвы

у очага своего мужа».

Первый шаг к заключению брака делался у родительского очага. Здесь отец невесты приносил

жертвы и объявлял, что отдает свою дочь под покровительство другого очага. Получив ритуальное

освобождение от своей прежней жизни, девушка отправлялась со своим будущим мужем к его

родовому очагу. На нее брызгали очистительной водой. Невеста прикасалась к священному очагу

и произносила молитвы. Затем молодая чета преломляла хлеб, что и служило символом заключе-

ния брака.

В Григорианском музее Ватикана хранится целеба — сосуд со столбообразными ручками, на

котором изображена свадебная процессия. Чета молодых этрусков сидит в колеснице,

запряженной четверкой лошадей. Возможно, жених везет невесту в дом своего отца, а может быть,

и в свое собственное отдельное жилище.

На винном кувшине из флорентийского Археологического музея изображена юная девушка с

головой, покрытой накидкой. Рядом с ней — другая молодая женщина без накидки. Девушка в

накидке протягивает руку молодому человеку — своему жениху, согласно некоторым

интерпретациям этой сцены. Возможно, перед нами — часть свадебной церемонии, так же как и

роспись, изображающая юную пару в колеснице.

Брак служил цели продолжения рода. В этрусском искусстве дети изображаются так часто, что

можно утверждать: этруски любили своих детей, особенную же радость у них вызывало рождение

сына.

В одном из залов музея «Вилла Джулия» выставлена каменная статуя: женщина держит на

коленях четы-

рех малышей, спеленутых, словно мумии. Предполагают, что это — римская богиня Матер

Матута, покровительница детей. Четверо малюток у нее на руках — это, по-видимому, либо

какие-то мелкие божества, либо четверо близнецов, которых богиня защищает от смерти

(нередко в древние времена близнецов убивали, считая их чудовищами). Утверждать что-либо

с полной уверенностью невозможно.

В другом зале музея «Вилла Джулия» находится терракотовая скульптурная группа: сидящие

рядом мужчина и женщина. Головы их обвязаны одной повязкой. Мужчина держит в руке

патеру; у женщины на колене сидит младенец. Возможно, они собираются возблагодарить

богов за рождение ребенка, совершив возлияние.

В этрусском искусстве также часто встречается изображение женщины-матери,

прижимающей ребенка к груди. Иногда ребенок обнажен, но чаще — спеле-нут. То, что

этруски имели обыкновение пеленать детей, можно было бы предположить даже без археоло-

гических свидетельств. Итальянки в сельских областях и в наши дни пеленают младенцев до

трех месяцев, а иногда и дольше. Городские матери отказались от этого обычая, но время от

времени даже на улицах Рима можно встретить женщину со спеленутым младенцем на руках.

А те, кто бывал во Флоренции, наверное, вспомнят фриз над портиком Оспе дал е дельи

Инноченти, откуда сверху вниз улыбается прохожим спеленутый младенец работы Андреа

делла Роббиа.

В 1839 году миссис Гамильтон Грей видела в частной коллекции этрусских древностей

статуэтку ребенка в свивальнике, найденную в одной из гробниц рядом с останками воина.

Поскольку младенцев не удостаивали погребальных почестей, миссис Грей предполагает, что

этруски защищались от осквернения примерно тем же способом, что и древние греки. Если

человека сочли мертвым и исполнили над ним похоронный обряд, а он неожиданно

выздоровел, то ему запрещалось входить в храмы и святилища до тех пор, пока его не омоют

и не спеленают, как новорожденного младенца, «что символизировало начало новой жизни».

Возможно, нечто в этом роде произошло с упомянутым воином, и

спеленутая статуэтка, положенная рядом с ним, могла указывать на его возрождение.

При всем почтении этрусков к матери семейства, почти наверняка можно утверждать, что

девушка не имела права выбирать мужа по своей воле и не могла самостоятельно

распоряжаться приданым. Обвинение в проституции, которое римский комедиограф Плавт

возводит на этрусских девушек, якобы пытавшихся таким образом заработать себе приданое,

вероятно, объясняется ложным истолкованием лидийского религиозного обычая. Геродот

пишет, что лидийские девушки, почитавшие богиню плодородия Кибелу, должны были

принести ради нее в жертву свою девственность любому мужчине, который потребует этого.

Наша гипотеза о том, что этрусские женщины занимали довольно высокое положение в

обществе (что всегда является признаком развитой цивилизации), подтверждается также тем,

что в погребальных надписях часто указывается не только имя отца, но и имя матери

усопшего. В Испании память о матери сохраняется тем, что человек к своему имени присово-

купляет имя матери.

Хотя своими представлениями об укладе жизни этрусков мы обязаны, главным образом,

сведениям об устройстве их гробниц, росписям на погребальных урнах и фрескам в

усыпальницах, все же можно узнать немного больше, посетив реконструированный дворец в

Помпеях. В центре дворца расположен атриум (это название было заимствовано римлянами у

этрусков) — просторное патио с неглубоким бассейном посередине, служившим для сбора

дождевой воды.

Стены дворцовых помещений украшены фресками, изображающими сцены из мифологии,

танцующих девушек и птиц с ярким оперением. С тыльной стороны дворца расположен сад,

орошаемый влагой из водопроводных труб. Именно в таких особняках богатые римские и

этрусские семьи жили в Помпеях до тех пор, пока не разразилось извержение Везувия. В дни

расцвета Тарквиний там, должно быть, имелись дворцы наподобие этого, хотя едва ли мы

нашли бы в другом особняке аналог великолепной фрески из Помпеи, где изображена сцена

рыбной ловли: мужчина стоит в лодке, ожидая удачного момента, чтобы метнуть гарпун.

Свет от высоких светильников смешивается с лучами солнца, проникающими сквозь узкие

окна дворца. Устав от зрелищ, можно присесть на кушетку или в чашеобразное кресло,

некогда служившее подставкой для урны-канопы. Можно отдохнуть на троне со скамеечкой

для ног или на складном стульчике, который хозяин дома, очевидно, брал с собой,

отправляясь в театр.

О том, как жили бедные этрусские семьи, мы не знаем. Как обычно, бедняки исчезли

бесследно, не оставив следа (не считая нескольких погребальных урн с жалкими дарами,

которыми живые бедняки пытались умилостивить своих предков, еще более нищих, чем они

сами).

Впрочем, можно с большой долей уверенности предположить, что в те времена, когда власть в

Этрурии была сосредоточена в руках лукумонов, часть населения, которую мы заносим в

разряд бедноты, на самом деле имела вдоволь пищи и питья. Ведь они проводили всю свою

жизнь в заботах о тех, кто был богаче их, а богатые взамен давали беднякам кров над головой,

кормили их и обеспечивали им погребение. Протесты против такого уклада начались гораздо

позже, когда накопление богатств привело к классовой дифференциации в одежде. Это

побудило бедняков отстаивать свои права. Первое крупное восстание произошло в Воль-

синиях в III веке до н.э.

VIII ОДЕЖДА И УКРАШЕНИЯ

Повсеместно распространенный в древнем мире обычай пеленать младенцев в первые месяцы

жизни, по-видимому, рано обеспечил возможность проводить разграничение между детьми

патрициев и бедняков. Мягкие пеленки, украшенные вышивкой, и золотая булла на шее

отличали патрицианского младенца от других, менее удачливых детей. Если мать-

патрицианка знала о том, что Аристотель советовал пеленать конечности ребенка, дабы те не

искривились, то, должно быть, всякий раз, перепелёнывая свое дитя, она с тревогой

осматривала его ножки.

Хотя воздух в подземных гробницах Этрурии, в отличие от воздуха египетских пирамид, не

способствовал сохранности текстильных изделий, все же по крошечным сохранившимся

фрагментам свивальников можно определить, что одни из них были мягче, чем другие. А это

говорит в пользу нашей гипотезы о ранней дифференциации детей по одежде. Кроме того,

поскольку этрусские знатные мужчины иногда носили раскрашенные или расшитые плащи,

можно предположить, что и свивальники патрицианских детей украшали вышивкой.

Однако главное различие между детьми патрициев и бедняков, особенно в дни расцвета

Этрурии, заключалось в материале, из которого была сделана булла. Ребенок патриция мог

носить золотую буллу, а ребенок нижестоящего в социальной иерархии этруска — бронзовую

или даже деревянную.

Поскольку дети патриция в этрусской живописи обычно изображаются одетыми, маленького

нагого

мальчика на фреске (описанной Мэри Джонстон), который сидит, положив руку на плечо сестры,

следует считать исключением. Нагими, как правило, изображали только рабов-мужчин и атлетов.

Маленькие сыновья и дочери лукумонов почти всегда носят одинаковую одежду: простые одеяния

без складок, скрепленные пряжкой на плече или подвязанные поясом на талии, длиной ниже

колен.

На ранних фресках и барельефах мужчины одеты в украшенный вышивкой килт, при этом верхняя

часть тела открыта. Такие одеяния часто можно встретить на минойско-микенских фресках.

Позднее (по-видимому, под греческим влиянием) этрусские мужчины стали носить хитоны, или

короткие туники, — наподобие тех, что в тот же период носили греки, с той лишь разницей, что

этруски предпочитали более яркие цвета.

В холодную погоду этрусские мужчины надевали тяжелый плащ из овчины — тебеннос,

предшественник римской тоги. Гаруспики носили тебеннос, отделанный бахромой, но плащи эти

никогда не украшались вышивкой и не окрашивались в яркие цвета. Высокопоставленные

чиновники Римской империи иногда, по особо торжественным случаям, надевали тогу, на которой

были изображены портреты членов их семьи. Но, как правило, привилегию носить столь

изысканно украшенную одежду сохранял за собой только император.

Одна интересная статуэтка конца VII века до н.э., найденная в Черветери и хранящаяся ныне в

Британском музее, изображает сидящего человека в тесной рубахе с круглым вырезом ворота,

доходящей до лодыжек. Левая рука его прикрыта до запястья, правая — до локтя. Вертикальные и

диагональные линии, которыми исчерчена рубаха, наводят на мысль, что она была сшита из

плиссированной ткани.

Женщины носили скромные туники, доходящие до лодыжек, обычно с короткими рукавами,

сшитые из светлой плиссированной ткани, нередко — с вышивкой. В холодную погоду женщины,

как и мужчины, надевали плотные плащи.

Как женщины, так и мужчины носили тутулы — высокие островерхие шляпы без полей, иногда

прикрывающие уши, а иногда — приподнятые на затылке и оставляющие уши открытыми. По-

видимому, этот тип

головных уборов этруски привезли с собой из Лидии. Тутул гаруспика завязывался лентами под

подбородком. В Лувре хранится множество восхитительных бронзовых статуэток молодых

женщин (или, возможно, женских божеств) в высоких остроконечных тутулах.

Мальчики ходили с непокрытой головой или в головном уборе, напоминающем берет. На фреске

из гробницы «Охота и рыбная ловля» в Тарквиниях мальчик в берете прыгает в море с высокой

скалы.

Фасоны головных уборов в разных местностях были различными. В верховьях реки По свободные

мужчины и женщины носили широкополые шляпы, а в низовьях такие шляпы надевали только

рабы. Прежде посетители музея «Вилла Джулия» нередко застывали в изумлении перед

изображением Воина из Капострино: настолько странным кажется боец в широкополой шляпе.

Теперь Воин вернулся в свою родную деревню.

В сцене жертвоприношения на обороте этрусского зеркала мы видим жреца и флейтиста, стоящих

по обе стороны от алтаря. Оба изображены одетыми и в головных уборах. Двое мальчиков, один

из которых удерживает жертвенного козла, а другой стоит за спиной жреца, совершенно наги, но

головы их также покрыты. Поскольку в жертву собираются приносить козла, то, по-видимому,

божество, которого предстоит почтить, — Фуфлунс, этрусский аналог Бахуса. Можно предполо-

жить, что какой-нибудь владелец виноградника, озабоченный скудным урожаем, попросил жреца

призвать Фуфлунса на помощь.

Мода на прически менялась от века к веку. Всем известна история о спартанцах, причесывавших

свои длинные волосы перед началом битвы за Фермопилы. Персидские лазутчики, наблюдая за

спартанцами с тайной тропы, указанной им греческим предателем, не могли поверить, что

причесывающиеся бойцы могут быть всерьез готовы к сражению. Но если бы лазутчики

подождали, они увидели бы, как спартанцы обматывают волосы вокруг головы, превращая их в

своего рода «подушку», способную смягчить удары по металлическому шлему.

На этрусских саркофагах изображены мужчины с волосами, причесанными на пробор и

заплетенными в косы, доходящие до пояса. В сражении этруски носили шлемы. Возможно, они

тоже оборачивали косы вокруг

головы, чтобы предохраниться от ударов. В V веке до н.э. молодые мужчины начали коротко

стричься. Бороды, прежде столь часто встречавшиеся на статуях из саркофагов, вышли из моды,

особенно среди юношей, которые стали подражать гладко выбритым грекам.

Женские прически в древней Этрурии отличались таким же многообразием, а мода на них —

такой же изменчивостью, как и в современном мире. У женских изваяний, украшающих

саркофаги, волосы иногда заплетены в косу, переброшенную через плечо, а иногда собраны в узел

на затылке. Позднее косы уступили место чрезвычайно привлекательным завитым локонам. В V

веке косы снова вошли в моду, но теперь их стали укладывать вокруг головы плотной

«шапочкой». Поскольку кудри не были характерной чертой этрусских волос, по-видимому,

женщины пользовались какими-то способами искусственной завивки. Джорджу Деннису

посчастливилось увидеть пару щипцов для завивки в маленьком музее в палаццо Бальони, где в то

время хранились предметы, найденные при раскопках в окрестностях Перуджи в 1840 году.

В гробнице Ларции не обнаружили никаких косметических средств, но в других усыпальницах

нашли бронзовые шкатулки с остатками мазей и притираний и с маленькими лопаточками.

Возможно, в подобных шкатулках хранили также краски для волос, поскольку на некоторых

фресках встречаются изображения женщин со светлыми волосами. Вполне возможно, что еще

тысячи лет назад некоторые мужчины отдавали предпочтение блондинкам — пусть даже и

крашеным.

Мы не знаем, существовали ли в Этрурии салоны красоты для знатных женщин, но этрусские

мужчины посещали специальные заведения, где им удаляли с тела лишние волосы. Древние

мастера эпиляции пользовались для удаления волос не бритвой, а дегтем. А вот парикмахерских в

Этрурии (в отличие от Греции) не имелось вплоть до середины V века до н.э., когда в Италии

впервые появились сицилийские цирюльники.

Взрослые этруски, в отличие от греков и римлян, редко ходили босиком. Двое босых мужчин на

зеркале Тархона — служители культа. Нет сомнений в том, что восточное правило, воспрещающее

входить в мечеть обутым, зародилось в древние времена.

На этрусских сапожников был большой спрос благодаря их высокому мастерству и отличному

качеству кожи, которую они использовали. Нередко сапожники Этрурии даже не успевали

выполнять все заказы, поступавшие из Афин и Рима, и заказчикам приходилось дожидаться своей

очереди. Обувь шили не только из кожи (зачастую — с позолоченными пряжками), но также из

разных видов ткани, украшенной вышивкой. Этрусские туфли с высокими задниками и

остроконечными загнутыми мысками похожи на современные восточные тапочки.

В недавно раскопанном городе Марцаботто близ Болоньи была найдена пара сандалий, которые

точнее было бы назвать башмаками на деревянной подошве. В такой обуви можно было без труда

ходить по болотистым окрестностям Марцаботто. Их сколачивали длинными гвоздями с

широкими шляпками, а подошва этих башмаков имела толщину, как указывает один иссле-

дователь, «целых полтора дюйма».

Дети патрициев ходили босиком или в сандалиях. Легкие сандалии состояли из кожаной подошвы

и шнуровки, проходившей между пальцами ног и вокруг лодыжек, или просто перепонки между

большим и указательным пальцами ноги.

Иногда мальчики, а возможно и девочки, носили тяжелые сандалии, изготовленные из дерева и

бронзы. Пара таких сандалий, представленная в музее «Вилла Джулия», имеет составные

подошвы. В том же музее хранятся фрагменты детских сандалий, на которых остались части

шнуровки.

Этруски любили роскошь, и в расцвете своего величия, в VI веке до н.э., они располагали

достаточным богатством, чтобы удовлетворять свои желания. Уже в VII веке стали возводиться

гигантские камерные гробницы с роскошным декором. В погоне за богатством этруски давно уже

распространили свое влияние за пределы первоначальных поселений, продвинувшись к югу, где

основали новые города или захватили те, что были там построены еще раньше коренными

италийцами. Здесь они образовали первый из трех своих союзов и положили начало доходному

производству. К концу века этруски завоевали Рим (который они называли Румой) и поставили во

главе его многоязычного населения

своего наместника, который позднее прославился как Тарквиний Древний — первый римский

царь. В VI веке до н.э. слава Тарквиний несколько померкла перед растущим величием Черветери

и Вульчи. Сказочно разбогатев к VI веку до н.э., город Вульчи получил привилегию послать в Рим

своего наместника Мастарну (Сер-вия Туллия), которого многие считают величайшим из римских

царей.

К тому времени Этрурия сравнилась по своему влиянию на море с такими великими морскими

державами, как Греция и Карфаген, и даже готова была оспаривать у них власть над западным

Средиземноморьем. В этрусские города рекой стекались богатства: золото, серебро, слоновая

кость и драгоценные камни, которыми этрусские аристократы украшали свои наряды.

Этрусские ювелирные изделия — диадемы, ожерелья, браслеты, серьги и перстни — в изобилии

встречаются в гробницах, поскольку аристократы отправлялись на тот свет с не меньшей

роскошью, чем на праздничный пир. Любуясь всеми этими сокровищами, выставленными сейчас в

музеях, мы забываем о том, что некая рабыня или вольноотпущенница стояла перед своей

госпожой, терпеливо держа отполированное до блеска зеркало, пока аристократка примеряла одно

за другим ожерелья, прежде чем в шкатулке наконец обнаруживалось подходящее к случаю

украшение.

К счастью, один безымянный этрусский художник оказался не таким забывчивым. На

погребальной урне, хранящейся в Берлине, изображен молодой воин в боевом облачении; он

прощается с женщиной, которая стоит рядом с ним, положив левую руку ему на плечо, а правой

— держа юношу за руку. Воин готов отправиться в путь. На голове у него — шлем с гребнем, на

левом плече — длинное копье; рядом ожидает взнузданный конь. Никаких украшений на воине

нет. Женщина тоже одета просто и безыскусно.

Рядом с каждой фигурой — надпись. Ученые, исследовавшие эти надписи, расходятся во мнениях

по поводу их интерпретации. Одни предполагают, что воин собирается на битву, а другие — что

он готов отправиться верхом в загробный мир. Толкование надписей, которое предлагает Майяни,

указывает на то, что женщина — бывшая рабыня. Став вольноотпущенницей, она

превратилась в полноправного члена семьи: ей доверили заботу о детях воина. Скромный

внешний вид женщины, длинное облегающее платье и отсутствие украшений свидетельствуют в

пользу гипотезы Майяни о том, что живописец изобразил заслужившую доверие

вольноотпущенницу.

Более чем вероятно, что ювелирные украшения в этрусском обществе были достоянием только

богатых патрициев. Разумеется, восстание рабов в Вольсиниях не было прямым следствием

классовой дифференциации в одежде, однако последняя сыграла свою роль в мятежах,

вспыхнувших в III веке до н.э.

А теперь обратим внимание на коллекцию ювелирных изделий из Британского музея. Эта

коллекция, в которую входят украшения VII—II веков до н.э., дает отличное представление о том,

в какой роскоши жили богатые этруски.

К стене зала прикреплены два застекленных стенда: на одном выставлены минойско-микенские

ювелирные изделия, на другом — этрусские. Хотя эти украшения отстоят друг от друга во

времени на много столетий, тем не менее они схожи между собой по красоте, изысканности и

утонченности. Грубая работа встречалась во все века и у всех народов, и Древний Египет,

минойский Крит, микенская Греция и этрусская Италия — не исключения. Однако, к счастью,

дошедшие до нас изделия античных ювелиров почти все высочайшего качества.

Выставленный на этрусском стенде изящный и хрупкий плющевый венок из чеканного золота —

настоящее чудо мастерства. Кажется, будто он говорит посетителю: «Смотри, я лежу здесь, а те

кто носил меня, давно обратились в прах».

На этрусском стенде представлено и множество других шедевров ювелирного искусства: ожерелье

из скарабеев, изысканные кольца для ушей (каждое — около 7,5 см в диаметре) и великолепная

золотая фибула-пряжка из Вульчи. В закрытом для посетителей и надежно охраняемом зале музея

хранится коллекция золотых монет, каждая из которых сравнима по совершенству с бесценным

украшением.

В других музеях тоже хранятся этрусские сокровища: в Перудже — изящные серьги и перстни, в

Григо-

рианском музее Ватикана — золотой нагрудник и фибула из гробницы Реголини—Галасси, в

Лувре — необычно большое золотое кольцо, выставленное на отдельном стенде, в Бостонском

музее изящных искусств — исключительно красивая коллекция терракотовых изделий, а в нью-

йоркском музее «Метрополитен» — множество критских и этрусских ювелирных изделий.

Те, кого интересует этрусская культура, чаще всего, пожалуй, посещают Археологический музей

во Флоренции и музей «Вилла Джулия» в Риме, где хранится знаменитая коллекция Кастеллани.

Коллекция флорентийского музея выставлена в сорока восьми залах в хронологическом порядке и

в соответствии с регионами, где были найдены экспонаты; в саду музея можно увидеть несколько

реконструированных этрусских гробниц.

В том же музее выставлена еще одна драгоценность — настолько миниатюрная, что посетители не

всегда обращают на нее внимание. Это — изящное колечко, сделанное из золотой проволоки.

Должно быть, когда-то его носил патрицианский ребенок, а после его безвременной кончины

убитая горем мать положила это колечко вместе с ним в гроб.

IX ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

Этрусский слог «Ml», начертанный на серебряных кубках Ларции, часто встречается на маленьких

причудливых кувшинах, хранящихся во множестве музеев. Попадаются также слоги «МА» и

«ME». На чашах, вазах и других образцах керамики иногда бывают рассыпаны в беспорядке

отдельные буквы алфавита. Некоторые исследователи предполагают, что это не случайность:

таким способом этруски ненавязчиво обучали своих детей грамоте.

Возможно, небольшая табличка из слоновой кости, выставленная в Археологическом музее

Флоренции, тоже предназначалась для обучения детей. Эта табличка, частично разбитая, была

найдена на кладбище Марсильяни на реке Альбенге. Поскольку табличка имеет всего 5 см в

ширину и около 9 см в длину, а выступ, идущий вдоль края, занимает почти 0,6 см, то свободного

пространства для письма остается мало. На этом основании некоторые ученые полагают, что

табличка принадлежала не ребенку, а некой знатной госпоже, которая использовала ее для

коротких записок.

Вдоль одного края этой прямоугольной таблички изображен алфавит, состоящий из двадцати пяти

букв. В центре таблички, где сохранились остатки воска, до сих пор можно различить слабые

следы стило — заостренной палочки, которой пользовались для письма в древности до

изобретения пера. Алфавит, написанный справа налево, является древнейшим из до сих пор

найденных образцов финикийско-греческих букв VII века до н.э.

Этот алфавит и заставляет предполагать, что табличка предназначалась скорее для ребенка, чем

для взрослого: возможно, ею пользовался маленький мальчик, только что приступивший к

изучению грамоты. Скорее всего, ученик должен был копировать буквы на табличку, стирая

ошибки тупым концом стило. Эта очаровательная табличка могла с таким же успехом при-

надлежать девочке, а не мальчику, ибо в тот необычно просвещенный период этрусской

цивилизации многие девочки получали такое же основательное образование, как и мальчики. В

книгах об этрусках госпожу Вегойю часто приводят в качестве образца учености. Не менее

высокую оценку получает госпожа Танакил, влиятельная жена Тарквиния; она в совершенстве для

той эпохи знала математику, медицину и искусство гадания.

Археология в изобилии предоставляет свидетельства того, что этрусские женщины были

образованными. В музее Вольтерры хранится погребальная урна, на крышке которой изображено

изваяние молодой девушки. Боковая поверхность урны украшена барельефом: группа девушек,

которые держат развернутые свитки; возможно, это школьные подруги умершей девушки. Этот

барельеф — не единственный пример сцен такого рода: этрусские женщины часто изображаются с

развернутыми свитками. Конечно, редко кто достигал столь высокого уровня учености, как Вегойя

или Танакил, но некоторые античные источники дают понять, что практически все знатные

этрусские женщины были обучены искусству гадания.

Возможно, дочери лукумонов, подобно Танакил, даже проходили ритуал посвящения в некие

мистерии Тага. Танакил была не только ученой женщиной, но и отличной хозяйкой дома.

Управление такими большими и многолюдными дворцами, в которых жили луку-моны, требовало

от хозяйки немалых усилий, несмотря даже на обилие рабов. Дочь хозяина дома должна была до

свадьбы научиться многому; и не в последнюю очередь — тому, как держать рабов постоянно

занятыми, чтобы те не распустились. Возможно, хозяйка дома должна была даже руководить

поркой провинившихся рабов.

В отличие от знатной госпожи, простолюдинка — рабыня или крестьянка — не могла

рассчитывать на образование. Как только девочка из бедной семьи подрастала, она сразу же

начинала помогать матери по дому, а иногда — и отцу в поле. Возможно, порой она даже

впрягалась в плуг, подобно тому как египтянки пахали в одной упряжке с буйволом.

Когда этрусская рабыня — собственность лукумо-на — плохо выполняла свои обязанности, ее

могли выпороть, если только хозяин не боялся испортить ее красивое лицо и тело. Как только

рабыня достигала детородного возраста, ее немедленно выдавали замуж, ибо предназначение

женщины заключалось в рождении детей.

Сыновья лукумонов, по-видимому, должны были с самого раннего детства усваивать законы Тага,

поскольку уже в юные годы им предстояло участвовать в ритуальных церемониях, бывших

существенной частью жизни древних этрусков. Для этих случаев мальчиков одевали в белую тогу

с красной каймой. Ливии сообщает, что в начале IV века до н.э. римские патриции начали

посылать своих сыновей в Этрурию для обучения: предположительно, в Тарквинии и Черветери, а

согласно другим источникам, и в Перузию. Здесь они изучали этрусский язык; в течение

некоторого периода он был в Риме столь же популярен, как французский — в англоязычных

странах. Заодно римские мальчики узнавали кое-что из учения Тага.

Интересное этрусское слово, расшифрованное Май-яни, вырезано на гемме, где изображен

мальчик с абаком — древними счетами. Это слово — «арсаг». Окончание «аг», как поясняет

Майяни, указывает на профессию или привычку. Можно предположить, что мальчик изучает

математику и привычно пользуется абаком. (Некоторые бизнесмены в Японии и Америке до сих

пор употребляют счеты.)

Мальчиков из бедных семей учили совсем другому. Уже с детских лет сын бедняка должен был

помогать своему отцу обрабатывать землю, ухаживать за скотом, пасти овец и выполнять

множество других мелких поручений, которые и по сей день возлагаются на плечи мальчиков в

Средиземноморье. Если отец был кузнецом или ювелиром, сапожником или изготовите-

-1846

лем зубных протезов, прикреплявшихся к здоровым зубам золотой проволокой (такие протезы

можно увидеть в музее Тарквиний и в музее «Вилла Джулия»), сын обучался его ремеслу.

Тайна этрусского языка до сих пор остается неразгаданной. Вплоть до недавнего времени эту

тайну связывали с неразрешенной проблемой происхождения самого этрусского народа. В первой

главе я кратко рассматривала три гипотезы. Одна из них, выдвинутая в V веке до н.э. Геродотом и

утверждавшая, что этруски прибыли в Италию из-за моря, подкрепляется двумя надписями на

стеле — надгробном памятнике, найденном в последней четверти XIX века на острове Лемнос у

побережья Анатолии, недалеко от местонахождения древней Трои. На этой стеле, ныне

хранящейся в Национальном музее Афин, изображено в профиль лицо вооруженного воина. Одна

из надписей расположена над головой воина, другая — на боковой поверхности стелы.

Язык этих надписей, сделанных архаическими греческими буквами, характеризуется как

родственный этрусскому. Описанная выше стела не единственный документ такого рода. На

Лемносе было найдено множество других надписей на этом же языке. Все они датируются VII

веком до н.э.

Эти находки заставили ученых предположить, что если этруски действительно прибыли в Тоскану

из Анатолии, то по пути они могли задержаться на острове Лемнос на какое-то время, достаточное

для того, чтобы оставить после себя следы.

Согласно Майяни, этруски изначально представляли собой «иллирийское этническое ядро»,

которое еще в XI веке до н.э. мигрировало из бассейна Дуная через Грецию, задержавшись, в

частности, на острове Лемнос, и в конце концов пересекло Адриатическое море и осело в Италии.

Несколько столетий спустя группа примерно того же этнического состава прибыла в Италию из

Анатолии. Именно эта группа называла себя расенами. Обе группы говорили на одном языке, но

сохранили различие в диалектах. Таким образом, по мнению Майяни, язык этрусков был, в

сущности, иллирийским.

Если мы примем результаты тридцатилетних трудов Майяни, то придется признать, что

англоязыч-

ные народы довольно тесно связаны с древними этрусками, поскольку они упоминают в речи

множество слов, которые Майяни выделил в этрусском языке.

Алфавит на табличке из слоновой кости расположен в том же порядке — слева направо, — что и

этрусские надписи на вотивных статуэтках из ватиканских музеев, на саркофагах, погребальных

урнах и других предметах. Но основная проблема, с которой столкнулись ученые при попытках

расшифровать этрусский язык, — это отсутствие, так сказать, Розеттского камня; хотя Майяни,

по-видимому, обошелся без него. Надписи на базальтовой плите, найденной близ города Розетта

на Ниле и хранящейся ныне в Британском музее, были сделаны на трех языках: священном

иероглифическом, народном демотическом и древнегреческом.

Но хотя вплоть до сегодняшнего дня ни в одной местности Средиземноморья, куда попадали в

ходе своих морских путешествий древние этруски, не было найдено даже двуязычного текста, на

удивление, много надписей, сделанных этрусскими буквами, все же удалось расшифровать. К

примеру, на развернутом свитке Судьи — изваянии на крышке саркофага в музее Тарквиний —

содержится надпись из пятидесяти девяти слов, расположенных в девять рядов. Из этого текста

удалось узнать имя покойного, а также имена его отца, деда и прадеда. В надписи перечисляются

различные религиозные и светские должности, которые занимал усопший, и утверждается, что он

был автором книги по искусству гадания.

Было найдено множество свинцовых табличек с текстами, представляющими собой, так сказать,

рецепты убийства. Эти надписи обычно коротки и обращены к одному из божеств подземного

мира, а иногда — сразу к нескольким божествам, словно автор пытался тем самым гарантировать

исполнение своего желания. Формула, используемая на табличках, более или менее совпадает с

проклятиями, обнаруженными в других областях Средиземноморья: автор «определяет» какого-

либо человека на службу к подземному божеству или божествам, усматривая в этом гарантию

скорой смерти поименованного человека. Надпись на этрусской свинцовой табличке, найденной

близ Популонии (некогда крупного города к северо-западу от Рима), содержит проклятие в ад-

4* 99

pec некой вольноотпущенницы от нескольких человек, каким-то образом связанных между собой

(возможно, от семьи, в которой прежде служила эта женщина).

Две самые длинные и наиболее важные надписи из найденных до сих пор представляют собой

наставления к проведению религиозных обрядов. Малейшее отступление от установленной формы

обряда грозило опасностью, особенно если в ходе ритуала на помощь приходилось призывать

инфернальных божеств.

В первой из этих двух надписей, начертанной на терракотовой плите из Капуи (которая ныне

хранится в Берлинском музее), некоторые божества подземного мира названы по именам. История

нахождения второй надписи представляет особый интерес. В середине XIX века в Александрии

(Египет) была обнаружена женская мумия. Некий путешественник заинтересовался этой мумией и

привез ее в Европу,. а позднее подарил будущему Археологическому музею Загреба (Югославия),

где ее поместили среди других египетских экспонатов. Там она и хранилась, неизученная, до

конца XIX века. Но в 1892 году Якоб Кралль решил осмотреть пелены мумии. Можно лишь

вообразить себе, как он удивился, обнаружив, что полоски ткани, которыми была обернута мумия,

покрыты этрусскими надписями!

Когда пелены сняли, изучили и расположили в правильном порядке, выяснилось, что это —

страницы, вырванные из древнего манускрипта или свитка. Почерк оказался разборчивым, а слова

были отделены друг от друга равными по величине пробелами и повторялись настолько часто, что