Вогэн А.К. Этруски

Подождите немного. Документ загружается.

своде, боясь даже пошевелиться. Но при виде своих нанимателей, последовавших за ними,

крестьяне несколько приободрились и двинулись дальше. Вскоре они очутились в узком, длинном

коридоре, который вел в сводчатую галерею с кессонным потолком. Одна стена была украшена

фресками с изображением боевых щитов, а у второй стены были сложены настоящие бронзовые

щиты. В центре галереи возвышалось бронзовое ложе с изогнутым изголовьем. Ложе было

пустым, но найденные на нем волокна свидетельствовали о том, что некогда здесь лежал тюфяк.

(Очевидно, Реголини и Галасси не заметили остатков костей, которые три года спустя, в 1839

году, обнаружила на этом бронзовом ложе английская путешественница миссис Гамильтон Грей.)

На полу вдоль ложа, напротив бронзовых щитов, стоял ряд маленьких глиняных статуэток.

Неподалеку исследователи увидели кадильницу и несколько серебряных чаш. Священник

Реголини решил, что статуэтки изображают этрусских богов, которым приносили жертвы

посетители гробницы.

По обе стороны от входа, у стен, стояли две повозки из бронзы и дерева с большими колесами.

Одна, четырехколесная, была длинной и невысокой. Другая же, местами разбитая и обугленная,

словно побывала в огне, несомненно, представляла собой боевую колесницу.

Присутствие четырехколесной повозки объяснялось просто: ее длина и ширина в точности

соответствовали длине и ширине бронзового ложа. Таким образом, эта повозка была этрусским

катафалком, доставившим покойного в его новое обиталище.

А вот боевая колесница поначалу озадачила Реголи-ни и Галасси. Но в соседней камере они

обнаружили урну с прахом, очевидно, воина: об этом свидетельствовали находившиеся рядом

воинские доспехи — копье, шлем и щит. Современные специалисты полагают, что колесница

когда-то принадлежала этому воину, что она не до конца сгорела в погребальном костре и что ее

поместили в гробницу, дабы, в согласии с верованиями этрусков, она послужила погибшему воину

в его загробной жизни. Непонятно лишь, почему ее не поставили в одной камере с прахом воина.

Вернувшись в первую камеру, Реголини и Галасси заметили кое-что прежде ускользнувшее от их

внимания, а именно: перегородку в дальнем конце камеры, а за ней — дверь.

Иногда рассказчики добавляют, что когда Реголини и Галасси открыли эту дверь и переступили

порог, в свете их факелов ярко блеснули рассыпанные на полу драгоценные камни и золотые

украшения. Подойдя поближе, исследователи увидели, что драгоценности лежали в таком же

порядке, как когда-то они находились на теле покойника, давно распавшемся в прах.

Это тело, облаченное в золотую мантию, редкостной красоты головную накидку и золотой

нагрудник, украшенное ожерельями и браслетами из чеканного золота, перстнями и серьгами с

драгоценными камнями, много столетий назад внесли в это подземное обиталище и оставили

покоиться в мире.

Здесь, согласно верованиям этрусков, тело и душа погребенного должны были пребывать

счастливо и спокойно до тех пор, пока члены его семьи будут приносить в гробницу еду и питье (в

первую очередь — кровь, необходимую, чтобы поддержать ставшее теперь чрезвычайно хрупким

существование их родича).

Алчность оказалась сильнее любознательности. Реголини, Галасси и их работники торопливо

сгребли все драгоценные украшения, которых оказалось в общей сложности более 650 единиц.

Погребальные предметы они пока не тронули.

Поскольку в то время Черветери (Цере) находился в папских владениях, содержимое

гробницы в конце концов попало в Ватикан. В настоящее время эти сокрови-

ща находятся в Григорианском музее Ватикана. Среди них — большой золотой нагрудник;

изумительно красивая золотая фибула (брошь) в виде сплюснутого овала; золотые серьги; пара

массивных золотых браслетов, украшенных филигранью; ожерелья, перстни и фрагменты других

золотых украшений (возможно, с золотого одеяния покойного).

В опись сокровищ из гробницы Реголини—Галасси были включены шесть прекрасных

серебряных кубков, сделанных в Греции или греческим мастером в Этрурии. На каждом из них

этрусскими буквами были написаны два слова. Миссис Гамильтон Грей, в 1840 году

опубликовавшая весьма надежный отчет о своем путешествии по местам этрусских захоронений,

сообщила, что в частной коллекции в Италии видела три из этих кубков. Но на тот момент ей было

неизвестно, что означают эти слова.

Всего за три года до вскрытия кургана двадцатитрехлетний немецкий египтолог Рихард Лепсиус

добавил последний штрих к исследованию фонетических соответствий этрусских букв, определив,

как звучала последняя прежде не отождествленная буква. Исследователи этрусской культуры

получили возможность транслитерировать латинскими буквами почти все обнаруженные

этрусские надписи. Однако до сих пор они не могут прийти к единому мнению относительно

значений слов этрусского языка.

Два слова, которые миссис Грей прочла на серебряных кубках, были написаны, по этрусским

правилам, справа налево. После транслитерации и перестановки букв слева направо надпись

приобрела следующий вид: «MI LARTHIA».

Археологи установили, что великолепная гробница Реголини—Галасси, которую обычно

называют «царской гробницей», была создана в первой половине VII века до н.э. Таким образом,

некая Ларция, жившая в VII веке до шэ., изо всех сил постаралась оставить о себе память в исто-

рии, выгравировав на принадлежавших ей серебряных кубках: «Я — Ларция».

Ларция унесла с собой в могилу свою шкатулку с драгоценностями, где обнаружилось множество

сокровищ: перстни, янтарные подвески в золотой оправе,

2»

браслеты, серьги и золотые спиральные украшения, которые она, должно быть, носила в волосах.

Там, где некогда лежали ноги покойной, остались золотые украшения в форме цветков лотоса, по-

видимому, крепившиеся на сандалии.

Через три года после открытия «царской гробницы» принцесса Канино появилась на посольском

балу в большом золотом нагруднике, который стал предметом восхищения и зависти всех

присутствовавших дам. Вскоре среди гостей разнесся слух, что великолепный нагрудник был взят

из кургана, раскопанного Регояини и Галасси.

В наше время, как уже было сказано, золотой нагрудник, золотая фибула и другие роскошные

ювелирные изделия хранятся в Григорианском музее Ватикана. Каждый день толпы посетителей

любуются сквозь стекло драгоценностями, извлеченными из «царской гробницы».

Никто не знает, кем была при жизни женщина, похороненная в отдельной камере гробницы

Реголини— Галасси. Некоторые не принимают во внимание явно женское имя, выгравированное

на серебряных кубках, и утверждают, что такие массивные золотые украшения могли

принадлежать только мужчине — либо верховному жрецу, либо какому-то знатному человеку.

Фон Вакано в книге «Этруски в древнем мире» («The Etruscans in the Ancient World») и другие

исследователи, напротив, считают, что погребена в этой камере была именно женщина, которую

звали Ларцией. Фон Вакано предполагает, что при жизни она была царицей Черветери, так как в

VII веке до н.э. во главе городов-государств, по-видимому, стояли цари. А поскольку в этрусском

обществе женщины играли куда более заметную роль, чем в греческом и римском, вовсе

неудивительно, что городом могла править царица и что ее могли похоронить в такой

великолепной усыпальнице.

Овальная фибула не похожа на обычные античные застежки, которыми скрепляли одеяние на

плече. Это — большая пряжка, состоящая из двух частей, которые когда-то соединялись двумя

стержнями; реконструкция показала, что каждый стержень имел длину около

32 см. Верхний щиток фибулы обрамлен рельефом в виде двух стилизованных цветочных венков.

На поле инутри орнамента изображены пять львов: два —сверху и три — снизу. Нижняя часть

фибулы меньше по размерам, чем верхняя, и сделана выпуклой, чтобы защитить застежку. Когда

фибулу носили, эта часть была не видна, но тем не менее мастер тоже украсил ее рельефом: семь

рядов уток, разделенных рядами невероятно миниатюрных львов. В целом фибула представляет

собой великолепный и исключительно сложный образец ювелирного искусства.

Фон Вакано полагает, что и золотой нагрудник, и фибула были знаками высокого сана. Ларция, по

его мнению, надевала нагрудник на торжественных церемониях, а фибулой украшала головную

накидку. (Он также высказал гипотезу, что в камере с бронзовым ложем был погребен сын или

супруг Ларции.)

Нагрудник, имеющий размеры 42 см в длину и почти столько же в ширину, сделан из золотой

пластины. Вероятно, когда-то под него подкладывалась тонкая медная пластина, так как, по

сообщению фон Вакано, при первом изучении нагрудника были обнаружены следы меди. Золотая

пластина украшена орнаментом из двенадцати венков, состоящих из миниатюрных фигурок

реальных и фантастических животных: сфинксов, коз, крылатых коней и демонов, пантер и

оленей. Венки разделены кругами из фигурок быков, выполненных в технике «зернь» — из

мелких капелек золота.

По словам фон Вакано, аналогичные нагрудники были найдены и в других местах. Ученый

говорит, что эти изысканные украшения, «как и ряд других известных драгоценностей,

свидетельствовали о божественной силе и великолепии власти, как некогда — Золотое руно и щит

Афины».

Для сравнения фон Вакано упоминает о золотом нагруднике из гробницы, открытой Боккорисом

близ Тарквиний, найденном вместе с останками захороненной там женщины. Нагрудник был

сделан из «золотой пластины, богато украшенной в восточном стиле». Исследователь также

говорит о бронзовой чаше в восточном стиле, хранящейся в Британском музее, и янтарной

статуэтке, входящей в экспозицию Музея изящ-

ных искусств в Бостоне. Бронзовая чаша украшена крылатым сфинксом, мчащимся впереди

«быстрой охотничьей колесницы царя. На сфинксе надет нагрудник, который по форме и

размерам чрезвычайно похож на тот, что принадлежал мертвой женщине из гробницы Реголини—

Галасси». Янтарная статуэтка из Бостонского Музея изящных искусств изображает «ассирийского

царя Ашшурнасирпала в роли верховного жреца» в нагруднике, разделенном на полосы,

украшенные орнаментом из роз.

Быть может, много веков назад этот легендарный нагрудник из гробницы Реголини—Галасси

вместе с соответствующими ему серьгами и браслетами носила не вымышленная царица Ларция, а

реальная и живая прекрасная этрусская госпожа с тем же именем. И красовалась она в нем не на

посольском балу, а на этрусском пиру, где знатные дамы в роскошных нарядах возлежали на

мягких подушках рядом со своими кавалерами, любуясь гибкими акробатами или танцовщицами,

наслаждаясь вкусом жареной утки, фаршированной каштанами, и запивая ее добрым этрусским

вином.

Если же Ларция все же была царицей Черветери, то знатный покойник, погребенный в первой

камере, по гипотезе фон Вакано, мог быть ее сыном. Предположение о том, что он являлся

супругом Ларции, сомнительно, поскольку у этрусков существовал обычай хоронить супругов бок

о бок, как свидетельствует расположение статуй на скульптурных украшениях множества

саркофагов.

Хотя госпожу Ларцию и ее драгоценности нашли только в середине XIX века, еще в 1498 году

монах-доминиканец из Витербо опубликовал подробный отчет о содержимом нескольких

этрусских гробниц. Полюбоваться этими сокровищами стекались со всей Европы взволнованные

художники и поэты; среди них был и Микеланджело, якобы сделавший набросок головы владыки

подземного мира этрусского пантеона божеств. Некоторые критики (возможно, даже не зная об

этом предании эпохи итальянского Ренессанса) усматривают во фреске «Страшный суд» влияние

этрусского искусства, указывая, что греческий Харон, перевозчик

душ мертвых, похож здесь на этрусского Харуна, бога подземного мира.

Шли годы, археологи открывали все новые и новые гробницы этрусков, и на свет появлялись

очередные великолепные сокровища. Давным-давно, задолго до Рождества Христова, эти

сокровища чьими-то любящими руками были внесены в жилища мертвых, дабы обитатели

сумрачного загробного мира не испытывали недостатка в роскоши и увеселениях.

Из сумерек «царской гробницы» до нас доносится голос госпожи Ларции: «Я — Ларция», —

говорит она. Но это — всего лишь один голос из прошлого, и нам потребуется множество других

голосов из других гробниц, чтобы понять, какие духовные и интеллектуальные особенности

этрусков привели этот изысканный и одаренный народ к падению под натиском Рима.

Ill

ОБИТАЛИЩА МЕРТВЫХ

Гробница Ларции, датированная VII веком до н.э., отличается от более древних этрусских

усыпальниц. Она относится к типу камерных гробниц и, вероятно, была создана по образцу дома,

в котором госпожа Ларция обитала при жизни. Некоторые археологи полагают, что первоначально

это последнее пристанище Ларции предназначалось для нее одной, но позднее его расширили для

погребения других членов ее семьи.

Возможно, камера, в которой нашли Ларцию и ее драгоценные украшения, поначалу была всего

лишь узким углублением, вырубленным в туфе — желтоватом камне, образованном из застывшей

лавы вулкана и легко поддающемся обработке. Позднее углубление расширили и превратили в

камеру, возможно игравшей роль гроба; потом увеличили высоту стен и, наконец, вырубили в

туфе еще две камеры. Из огромных плит туфа сложили сводчатый потолок, а оставшееся

отверстие перекрыли еще одной плитой. В довершение строительства подножие кургана

окружили каменной стенкой-крепидой, а сверху насыпали высокий земляной холм. Так было

создано обиталище, в котором Ларции и двум ее соседям предстояло дожидаться освобождения из

бездны подземного мира. В VII веке до н.э. этруски, по-видимому, еще верили, что, как минимум,

часть своей загробной жизни душа покойного проводит в подземном царстве.

Некоторые специалисты утверждают, что тиррен-цы ввели в итальянскую архитектуру так

называемый ложный свод, образованный прилегающими друг к другу рядами горизонтальной

каменной кладки. Реконструкция гробницы VI века с ложным сводом имеется в саду

Археологического музея Флоренции. В этой гробнице тоже была обнаружена этрусская надпись,

как и на серебряных кубках Ларции. Она гласила: «Mi Velthurus». Имя Велтурус было родовым

именем семьи, жившей близ Орвието в Центральной Этрурии.

Практика возведения курганов, окруженных у основания крепидами, должно быть, восходила к

более раннему обычаю погребения покойников в отдельных, «персональных» могилах, над

которыми воздвигались круглые ограды из камня. Для защиты могилы внутри каменной ограды

насыпали груду земли. И постепенно, с течением времени, насыпи становились все выше и выше,

превратившись в курганы.

Поскольку курганы обычно представляли собой семейные усыпальницы, то при большой

численности захороненных членов семьи приходилось пристраивать вход к гробнице. Так у

основания кургана начали прорубать коридор, и в результате сформировался тип коридорных

гробниц, в одной из которых и была захоронена Ларция.

Со временем население росло и свободной земли для возведения больших курганов оставалось все

меньше. В гористой местности выходом из положения стало создание скальных гробниц. Нередко

создателям таких гробниц приходилось врезаться глубоко в тело горы, чтобы предоставить

последнее пристанище всем членам рода. А чтобы добраться до камер, которые делали глубоко

под землей, в скале вырубали длинные лестницы. Вход во многие гробницы в окрестностях Тарк-

виний настолько круто уходит вниз, что туристки на высоких каблуках не рискуют туда

спускаться и тем самым лишаются удивительной возможности обозреть многокамерные

подземные обиталища мертвых.

В некоторых скальных гробницах в каждой камере высекали лежанки на уровне пояса. На эти

лежанки, разделенные на отсеки рядами ребер, укладывали покойников. Мужчин и женщин клали

отдельно. С мужской стороны отсеки достаточно длинные и широкие, с

женской — более короткие и узкие. Иногда лежанка для женщины делалась в ногах мужской

лежанки. По-видимому, определяющим фактором был размер камеры.

Простолюдинов либо кремировали, ссыпая прах в погребальные урны, либо пеленали и

укладывали в деревянные гробы, которые затем опускали в ямы или траншеи и тщательно

засыпали землей. Своих рабов этруски хоронили по всем правилам, как и полноправных членов

семьи. Их никогда не сваливали в общую яму, оставляя на поживу псам и птицам, как позднее

будут поступать со своими рабами римляне. Рабов в Этрурии кремировали, а прах в погребальных

урнах помещали в маленькие могилы, вырытые на склонах семейного кургана.

Детей никогда не кремировали и, как правило, не хоронили в родовых усыпальницах. В некрополе

Чер-ветери на склоне кургана был найден отдельно захороненный детский каменный гроб со

скелетом.

Но бывали и исключения. Когда открыли одну из гробниц Черветери, обнаружилась каменная

лежанка, подготовленная для женского тела. Для головы в камне было сделано углубление, а

рядом с ним — более мелкая впадина, по размерам как раз подходящая для головы ребенка.

Очевидно, совсем маленьких детей не разлучали с матерями.

Пока что нет никаких свидетельств в пользу теории, по которой этруски хоронили младенцев

прямо под полом семейного жилища, как было принято в некоторых других культурах: считалось,

что таким образом дух мертвого младенца сможет воплотиться в ребенка, который родится в

семье следующим. Хотя младенцев не кремировали, обнаружение в гробнице Реголини—Галасси

как погребальной урны, так и бронзового ложа с остатками необугленных костей свидетельствует,

что эти две формы погребения сосуществовали в этрусском обществе одновременно. Таким обра-

зом, шанс на счастливую загробную жизнь от формы погребения не зависел.

Сегодня бронзовое ложе, четырехколесная повозка-катафалк и колесница (но не погребальная

урна) из «царской гробницы» находятся все в одном зале Григорианского музея в Ватикане.

Бронзовое ложе с изогнутым изголовьем представляет особый интерес. Рама его опирается на

шесть колоннообразных ножек, закругленных вверху и сужающихся книзу. Расположенные на

раме крест-накрест полоски бронзы образуют прочную решетку. На этой решетке миссис Грей и

нашла волокна, свидетельствующие о том, что когда-то на ложе клали тюфяк. Росписи на

некоторых погребальных урнах подтверждают, что этруски пользовались тюфяками.

Колесница из дерева и бронзы тоже весьма интересна; ее длинная бронзовая ось, обращенная

прямо ко входу в зал музея, свидетельствует, что в нее запрягали пару лошадей. Конец оси

украшен изящной резьбы головой льва. Поскольку на колеснице сохранились следы огня,

предполагают, что ее жгли на погребальном костре вместе с воином, чтобы тот имел возможность

пользоваться ею в загробной жизни; если эта гипотеза верна, то, очевидно, лошадей также сожгли,

ибо без них колесница была бы бесполезна.

Если этот воин был одним из слуг Ларции, то, возможно, его убили, чтобы тень его продолжала

служить госпоже в загробном мире. И пламя погребального костра охватило его, гордо

восседающего на колеснице.

Некоторые этрусские рельефы на могильных камнях и в других местах изображают души

мертвых, направляющиеся в загробный мир пешком. Другие души едут в повозках или верхом.

По-видимому, это означает, что вместе с ними сожгли коней, дабы тени животных сопровождали

покойников в подземное царство.

Как известно каждому антропологу, конь — животное хтоническое, т.е. посвященное нижнему

миру. В этом качестве кони играли особую роль в древнегреческих погребальных обрядах. И

отчасти они сохраняют за собой эту роль по сей день. В похоронной процессии, провожающей в

последний путь короля или полководца, ведут его коня с перевернутыми стременами, нагрузив на

него снаряжение покойного хозяина. Этот народный обычай сохранился еще с тех далеких времен,

когда коня, принадлежавшему умершему человеку, приносили в жертву на его могиле.

На одном из кубков, хранящихся в Ватикане, изображена этрусская похоронная процессия с

плакальщиками в белых, черных и красных одеяниях. Художник запечатлел тот момент, когда

процессия выходит за городские ворота. Два мула влекут катафалк, следом за которым идут два

человека (возможно, выполнявшие функцию герольдов). На катафалке лежит бородатый мужчина,

голова его украшена драгоценностями, тело покрыто плащом.

Рядом с покойником в сидячих позах изображены еще две фигуры: молодая женщина и юноша. За

спинами их сидит старик. Впереди всей процессии движутся музыканты, играющие на флейтах;

позади герольдов следуют вооруженные воины со склоненными головами и пиками,

направленными острием вниз.

На щитах воинов — различные гербы; возможно, это знаки принадлежности к разным полкам,

предводители которых отправили посланников, чтобы почтить память покойного — по-видимому,

знатного человека или царского сановника. Именно такая процессия могла сопровождать в

последний земной путь сына Ларции. В гробницу приносили и складывали все имущество,

которое может понадобиться привыкшему к роскоши аристократу в загробной жизни. В числе

предметов, найденных в гробнице Реголини—Галасси, есть два огромных бронзовых котла с

длиной окружности почти 180 см. Каждый котел украшен пятью львиными головами,

повернутыми наружу. В других гробницах обнаружили тарелки, чаши, железные подставки для

дров, решетки для очага, низкий поднос на четырех колесах (очевидно, предназначенный для

сжигания благовоний), стулья, столы, светильники — одним словом все, чем пользовался

аристократ при жизни в своем деревянном доме, который теперь сменил на каменное обиталище.

Здесь он будет безмолвно принимать своих друзей и родных, когда те принесут ему пищу и питье,

необходимые для поддержания незримо теплящейся в нем жизни, которую он принужден

проводить под сводом гробницы вплоть до долгожданного дня освобождения. Среди мебели в

гробнице Реголини—Галасси было найдено большое похожее на трон кресло с прикреп-

ленной к нему скамеечкой для ног. Время отнеслось к этому драгоценному сиденью безжалостно;

особенно пострадал деревянный каркас. Правда, слой бронзы, покрывавший трон, сохранил

первоначальную форму, и специалисты тщательно реконструировали его. Но ярко сиявшая

некогда бронза потускнела от времени и покрылась темно-зеленой патиной.

Фон Вакано так описал это кресло: «Великолепная чеканка — прядающие львы и олени, растения

в восточном стиле — украшает верх спинки и коробкообразную опору сидения. Две передние

ножки, слегка прогибающиеся внутрь, опираются на лапы животных. Передний край сиденья

слева и справа украшен конскими головами, а небольшие подлокотники завершаются бронзовыми

коробочками, каждая из которых увенчана рельефным цветком мака. В прямоугольном про-

странстве между досками, обрамляющими спинку, должна была помещаться обивка из ткани или

кожи». Знаменитый мраморный трон Корзини на «Вилле Джулия» в Риме, всегда привлекающий

внимание посетителей, не снабжен скамеечкой для ног, но к двум весьма впечатляющим креслам

VII века до н.э. из гробницы «Щиты» в Тарквиниях прикреплены такие скамеечки.

Фон Вакано предполагает, что эти троны могли использоваться в ходе этрусских погребальных

церемоний, особенно при похоронах знатных особ. Правда, с таким же успехом подобные кресла

могли просто принадлежать хозяину дома, исполняя ту же функцию, какую играет диван для

наших современников. Но известно, что даже самые заурядные стулья могли играть важную роль

в ходе погребения: урны с прахом нередко ставили на сиденье круглого стула, который осторожно

опускали в могилу и засыпали землей.

Помимо настоящей мебели, оставлявшейся в гробнице, потолки, стены и колонны усыпальницы

покрывали фресками, изображавшими столы, стулья и прочую домашнюю утварь. Иногда на

таких фресках попадаются даже нарисованные двери и окна. Современного зрителя подобные

картины поражают не только своими художественными достоинствами, но и тем, как много они

могут поведать об образе жизни древнего народа, пре-

кратившего свое существование в далеком прошлом. Впрочем, для самих этрусков эти фрески

были не просто украшением и не просто свидетельствами бытовых деталей. В сущности, это была

настоящая магия! Этруски, рассуждавшие в категориях, лишь с трудом понятных современному

человеку, были убеждены, что предметы, собранные в гробнице, могут превратиться в ана-

логичные предметы в потустороннем мире.

Этот магический смысл погребальных даров особенно заметен при изучении лепнины на колоннах

знаменитой гробницы «Рельефы» в некрополе Черветери.

Здесь можно легко распознать изображения шлемов, копьеметалок, мечей, горшков и котлов,

пилу, мотки веревки, собаку (у основания одной из колонн), какое-то неизвестное животное (у

основания другой колонны)... Этот рельеф помогает нам мысленно вернуться в древние времена и

почувствовать этрусков как живых, реальных людей.

Еще более сильное впечатление создается при посещении так называемой гробницы «Хижина».

Гробница «Хижина» разделена на шесть небольших смежных камер. В каждой камере

сохранились каменные скамьи. Если бы положить на скамьи тюфяки и расставить стулья

поудобнее, эта «Хижина» оказалась бы очаровательным жилищем для простой этрусской семьи.

Гробница «Кампана», наоборот, напоминает роскошный особняк. Она является частью обширного

кладбища, расположенного на холме близ Черветери, откуда открывается прекрасный вид на

долину. Интерьер гробницы состоит из просторного центрального помещения с арочным дверным

проемом, откуда коридор ведет в главную камеру с двумя меньшими камерами по сторонам.

Потолок передней, через которую лежит путь в главную камеру, украшен росписью,

имитирующей полукруглую кровлю, с радиально расходящимися линиями (по-видимому,

изображающими лучи света). На потолке также нарисованы два деревянных стула.

Другую разновидность декора можно обнаружить в гробнице «Фрески» в Тарквиниях. На стенах

этой подземной усыпальницы яркими красками изображены группы мужчин и женщин на ложах

за пиршественны-

ми столами. Их обслуживают обнаженные мальчики-рабы и развлекают танцовщицы — юные

девушки в прозрачных одеяниях — и красивые юноши в разноцветных плащах, играющие на

флейтах.

Некоторые сцены росписей почерпнуты из греческой мифологии: уже в VI веке до н.э. этруски

испытали влияние древних греков. Греческие вазы ввозили в Этрурию этрусские мореплаватели и

чужеземные торговцы, менявшие их на товары, которые могли предложить в приморских городах.

Однако местные художники никогда не унижались до раболепного подражания: по духу и форме

их творения оставались подлинно этрусскими.

Как и в Древнем Египте и на Крите, красок для настенных росписей использовалось мало: черная,

производившаяся из сажи или угля; белая — из мела; красная и розовая — из воловьих шкур.

Позднее к палитре этрусских живописцев добавились желтая краска (которую получали из охры),

синяя (из порошка лазурита либо из искусственной смеси меди, кальция и кремня) и зеленая (из

малахита). Специалисты установили, что штукатурка, которой покрывали стены из туфа, состояла

из смеси карбоната кальция с глиной. Иногда в штукатурку добавляли немного торфа, чтобы она

не успела затвердеть до того, как художник нанесет роспись.

Состав этой смеси был обнаружен, когда из-за протекания воды в некоторых гробницах

потребовалось снять фрески со стен. Это была чрезвычайно сложная процедура, требовавшая

величайшей осторожности: двойной слой тонкого полотна пропитывали бесцветным спиртовым

раствором шеллака и накладывали на поверхность фрески. Когда полотно убирали, верхний слой

штукатурки с росписью отделялся от стены. Затем фреску переносили на другой двойной слой

ткани, пропитанный казеатом кальция, и вставляли в сосновую раму.

Именно таким способом фрески из трех гробниц в Тарквиниях: гробницы «Колесницы», гробницы

«Триклиния» и гробницы «Погребальные ложа» — попали в Этрусский музей, расположенный на

территории бывшего дворца Вителлесчи.

Тысячи гробниц, заботливо наполненных утварью, которая могла потребоваться их обитателям в

загробной жизни, и богато украшенных фресками в свойственных этрусскому искусству теплых

тонах, пережили века, чтобы с удивительной ясностью обнаружить перед нами образ жизни и

мировоззрение давно ушедшего в небытие народа. Однако их откровения неполны. Просто мы с

готовностью поддаемся волшебной иллюзии, уверяющей нас, будто мы всецело поняли душу

этрусков благодаря столь близкому знакомству с вещами, которые они любили и ценили. Но в

действительности мы так и не осознали до конца, что означали эти грандиозные усыпальницы в

глазах их создателей, почему они служили для них магическим залогом бессмертия и вечности и

почему этруски были убеждены, что после смерти будут жить во вполне привычном мире, в

окружении знакомых вещей. Возможно, саркофаги дадут нам возможность глубже проникнуть в

представления этрусков о загробной жизни.

САРКОФАГИ ЗНАТНЫХ ЭТРУСКОВ

Знатных этрусков хоронили в больших саркофагах, превышающих по величине размеры

человеческого тела и покрытых росписью и резьбой. Длина некоторых саркофагов превышает 2 м.

Их делали из терракоты или камня, иногда — из мрамора, алебастра или ненфро — серого туфа со

своеобразным и довольно неприятным запахом. Большая часть этрусских саркофагов в настоящее

время хранится в музеях, куда их уже давным-давно переправили из гробниц.

Исключение представляет собой содержимое гробницы «Саркофаги», расположенной по дороге к

некрополю Черветери. Эта гробница находится на короткой боковой улочке перед так называемой

гробницей Тарк-виниев. Здесь остались на своих первоначальных местах, на специальных

каменных лежанках, три алебастровых саркофага. Крышки двух из них украшены скульптурными

изображениями лежащих мужчин. Надписи, сделанные этрусскими буквами, сообщают, что люди,

покоящиеся в саркофагах, принадлежали к семье Апуку и жили в древнем Цере, — больше ничего

о них выяснить не удалось.

Впрочем, тот факт, что саркофаги изготовлены из алебастра, а также сами скульптурные

изображения кое о чем свидетельствуют. Алебастр — более дорогой материал, чем терракота, или

камень, и, следовательно, семья Апуку была зажиточной. А форма статуй — лежащие фигуры —

указывает на то, что эта семья жила в сравнительно поздний период существования

этрусского общества, возможно, в IV веке до н.э., когда подобные изображения были в моде.

В более древние времена этрусские скульпторы, вырезая на крышке одного саркофага две фигуры,

изображали их полулежащими. Подобные саркофаги можно встретить в музеях; как правило,

парные изваяния на саркофагах принадлежат мужчине и женщине, и женщина при этом

полулежит в объятиях мужчины. Ученые, трактующие такие скульптуры как изображения

супругов, усматривают в этой позе, полной любви и нежности, свидетельство трепетного отноше-

ния этрусков к священным узам брака.

Муж и жена, бывшие вместе при жизни, после смерти отдыхают вдвоем и на крышке саркофага.

Их не изображали уснувшими смертным сном; напротив, они живы, бодры и полны сил и

горделиво взирают на мир широко раскрытыми глазами. Мужчина держит в руке патеру — сосуд

для возлияний, а женщина — зеркало. Радостные и улыбающиеся, они готовы перенести в

загробное царство все утонченные удовольствия, какими наслаждались в своей аристократической

жизни в дни расцвета Этрурии, пока блеск ее еще не затмила Римская империя.

Иногда скульпторы делали погребальные статуи без патеры и зеркала. Но когда эти предметы

присутствуют на саркофаге, они настолько близки по внешнему виду к настоящим, насколько это

вообще позволяет скульптурный материал.

Значение патеры и зеркала понять и объяснить очень трудно. Некоторые ученые утверждают, что

этрусская патера предназначалась не для возлияния, а для принятия жертвенной крови,

необходимой покойному. Но против этой интерпретации свидетельствует тот факт, что во всем

этрусском искусстве (по крайней мере, насколько мне известно) мы не найдем ни одного изоб-

ражения женщины, держащей патеру; а женщинам в загробной жизни жертвенная кровь была

нужна ничуть не меньше, чем мужчинам. Кроме того, среди всей разнообразной домашней утвари,

реально представленной или изображенной на фресках в этрусских гробницах, нет ни одного

сосуда, хотя бы отдаленно напоминающего это плоское блюдце со втулкой в центре. Не найти их,

соответственно, и в музеях.

Насколько мне известно, еще ни один ученый не предложил сколь-либо удовлетворительного

объяснения функции этой втулки. Разумеется, ручкой она служить не могла. Однако каково бы ни

было его предназначение, сама патера в руке изваяния наверняка несла некую значимую функцию.

В древней индоевропейской культуре, к которой принадлежали этруски, возлияние

обожествленным предкам мог совершать только мужчина — глава семьи. Если этот закон сохра-

нился в более позднюю эпоху и традиционно соблюдался в этрусском обществе, то становится

понятным, почему скульптор вкладывал патеру в руку именно мужской статуи, а не женской.

В Национальном музее Тарквиний хранится большой саркофаг (обычно называемый саркофагом

Судьи), принадлежащий к довольно позднему периоду (возможно, уже после того, как Этрурия

стала частью Римской империи). Крышку его украшает статуя, изображающая пожилого мужчину

с суровыми чертами лица и ясным взглядом, который держит в руке уже не патеру, а развернутый

свиток. Тяжелое ожерелье, ниспадающее ему на грудь, перстень на пальце и этот свиток являются

знаками официального статуса: возможно, он занимал пост в новой римской администрации в

каком-то из этрусских городов.

Известны и другие случаи, когда патера, похоже, просто заменялась на другой предмет, чтобы по-

новому обозначить положение человека в обществе. В Риме, в Национальном музее «Вилла

Джулия», где выставлено множество саркофагов с изваяниями на крышках, некоторые мужские

статуи держат не патеры, а зеркала (если только предметы, истолкованные нами как зеркала, в

действительности не являются все теми же патерами).

В древнем мире повсеместно было распространено убеждение, что всякое отражение человека —

будь то тень, «привязанная» к его ногам и всюду следующая за ним, куда бы он ни пошел, либо

отражение его в чистой воде пруда или в блестящей поверхности зеркала, — является его «вторым

я», одушевляющим принципом его бытия, его «анимой», или душой. Поскольку этруски также

разделяли это верование, нет ничего удивительного в том, что время от времени на крыш-

ке саркофага изображали мужчину с зеркалом в руке. Не стоит удивляться и тому, что ни одна

статуя — ни мужская, ни женская — не смотрит на свое отражение в зеркале, чего следовало бы

ожидать, если б зеркала у этрусков использовались исключительно как предмет для туалета.

Осмелюсь предположить, что зеркало в руке статуи служит целям опознания покойного в

загробном мире, а его отсутствие может указывать на утрату древней веры в силу зеркальных

отражений.

Бронзовые этрусские зеркала были круглыми, на длинных рукоятках. Внутреннюю, вогнутую

сторону их тщательно полировали, а внешнюю украшали резьбой на мотивы мифологических или

религиозных сюжетов. К настоящему времени в гробницах найдено около полутора тысяч

подобных зеркал. Превосходная их коллекция хранится в Археологическом музее Флоренции.

Интересно, что те изображения зеркал, которые держат в руках женские (а подчас и мужские)

изваяния на саркофагах, никогда не украшаются гравировкой. Похоже, это дополнительное

указание на то, что зеркало ценилось отнюдь не только как предмет для туалета.

В Национальном музее Неаполя хранятся два саркофага, на крышках которых изображены в позе

полулежа две знатные этрусские женщины. Они расположились с удивительным комфортом,

невзирая на то что каменные ложа для них могли бы быть жестковаты: эти саркофаги, в отличие

от некоторых других, внутри не соответствуют формам тела. Но все равно, изваяния на крышках

буквально дышат жизнью. И это настолько впечатляет, что поначалу даже не обращаешь

внимания, что ни одна из женщин не держит в руках зеркала. Поскольку эти саркофаги относятся

к позднему периоду, можно сделать вывод, что к тому времени зеркало уже перестало играть

символическую роль в погребальных обрядах.

Впрочем, посетители музея редко получают возможность расспросить подробнее об этих

саркофагах. Дело в том, что в этом же зале выставлено одно из самых драгоценных сокровищ

музея — рельеф из древних Помпеи, погибших в 79 году н.э., и экскурсоводы куда охотнее

обращают внимание на этот экспонат, чем на изображения этрусских женщин.

Рельеф и вправду достоин восхищения, особенно если вспомнить, что Помпеи некогда были

оскской колонией. Хотя в VII веке до н.э. этруски на некоторое время захватили этот город,

оскский диалект сохранился в Помпеях в качестве третьего общеупотребительного языка наравне

с греческим и латинским. Рельеф, хранящийся в неаполитанском музее, свидетельствует о том, что

самыми древними и самыми беспорядочно застроенными улицами Помпеи были те, что проходи-

ли вблизи Форума. Завоевав Помпеи в I веке до н.э., Рим, по своему обычаю, пополнил

сократившееся в боях население побежденного города своими колонистами. Так в Помпеях

обосновалось множество военных ветеранов.

В числе прочих интересных этрусских предметов в том же музее хранятся хирургические щипцы,

найденные в развалинах дома, принадлежавшего врачу, и измерительный планшет, обнаруженный

в мастерской ремесленника, работавшего по металлу. Оба предмета свидетельствуют о том, что

этруски достигли высокого уровня материальной культуры.

Один из самых ценных экспонатов парижского Лувра — большой терракотовый саркофаг из

Черветери, датируемый приблизительно 520 годом до н.э. На крышке его изображена супружеская

пара. В соответствии с обычаем, мужчина обнажен до пояса, и виден его мускулистый, мощный

торс. Он полулежит, опираясь левым локтем на подушку, а правая его рука ласково покоится на

плече женщины. Женщина прижимается плечом к груди мужа. У обоих супругов длинные волосы:

у мужчины они разделены на пробор и откинуты на спину, у женщины — прикрыты плотной

шапочкой, из-под которой на плечи спускаются две тугие косы. Лица статуй выражают

безмятежное счастье. Супруги смотрят не друг на друга, а вперед, словно позируя перед

портретистом. В руках у них нет ни патеры, ни зеркала, ни какого-либо иного отличительного

предмета. Но реставрация показала, что пальцы женщины сложены именно так, чтобы держать

рукоятку зеркала, а мужчины — так, что в них без труда можно вложить похожую на блюдце

патеру. Это наводит на мысль, что изначально изваяния имели эти предметы, но по каким-то

причинам утратили их.

Но, с другой стороны, можно предположить, что эта аристократическая чета была настолько

известна в своем социальном кругу, что в загробном мире супругов узнали бы без помощи

ритуальных предметов. Глядя на эти изображения, легко можно представить, что начиная с VII

века до н.э. только знатные люди могли позволить себе такую роскошь, как саркофаг с пласти-

ческим декором; беднякам же приходилось довольствоваться более дешевой формой погребения.

В IV—II веках до н.э. в моде держался тип лежащей погребальной статуи, предвосхитившей

вытянутые изваяния на саркофагах средневековья.

В Археологическом музее Флоренции хранится алебастровый саркофаг IV века до н.э. Женщина с

покрытой головой сидит, опираясь спиной на вытянутую правую руку своего супруга. В правой

руке мужчина держит патеру. У его жены зеркала нет, а жаль: ведь она могла бы с восхищением

любоваться своим прекрасным золотым ожерельем. Вероятно, при жизни ее тоже было легко

узнать; а возможно, она хочет остаться неопознанной в загробном мире, опасаясь того, что жизнь

после смерти будет такой же несчастливой, как земная. Ибо в IV веке до н.э. Этрурия уже

утратила свое могущество.

В пластическом искусстве распространенным типом в тот период стал так называемый «obesus

Etruscus» — «тучный этруск», которого многие считают типичным образцом этрусского мужчины.

На саркофаге флорентийского музея изображен мужчина с морщинистым лицом, тяжелым

подбородком, обмякшим телом и выступающим животом. Он полулежит, опираясь на подушку, и

в правой руке вместо патеры держит кубок. Этот образ откровенно натуралистичен, и смерть здесь

лишена всякого величия и достоинства.

На другом саркофаге этого периода, выставленном в Британском музее, мы видим фигуру

лежащей женщины. Рядом с ней покоится изящная фигурка юного животного, по-видимому,

олененка, сопровождающего ее в загробный мир. Лицо женщины так же безмятежно, как лица

статуй более раннего периода.

Очевидно, создатели погребальных статуй не были обязаны придерживаться каких-либо жестких

канонов. Некоторые ученые предполагают, что саркофаги и

урны для пепла делали не на заказ, а «поточным методом» в соответствии с бытовавшей в тот или

иной период модой. Этрусские аристократы заранее заботились о своем погребении, подобно тому

как некоторые наши современники приобретают для себя гробы впрок. Когда приходил

покупатель, мастер делал слепок с его головы и прикреплял его к торсу или фигуре, на которой

покупатель остановил свой выбор.

Но возникает вопрос: какой аристократ дошел бы в своей любви к жизненной правде до того, что

заказал бы для себя «тучного этруска»?

В тот же период в Этрурии сложился обычаи украшать боковые стенки саркофагов барельефами.

Для барельефов обычно выбирали сюжеты из греческой мифологии, а по мере того как в души

этрусков вкрадывался пессимизм, на саркофагах стали появляться наводящие ужас картины

загробного мира.

В музее Орвието хранится необычайно большой саркофаг III века до н.э. Его размеры — более 2 м

в длину и 75 см в ширину. Украшающий его барельеф изображает эпизод из «Одиссеи»: герой

Одиссей с мечом в руке угрожает волшебнице Цирцее (Кирке), требуя вернуть человеческий

облик его спутникам, которых она превратила в свиней. Двое незадачливых спутников в

получеловеческом-полуживотном облике ожидают спасения.

В Археологическом музее Флоренции имеются несколько саркофагов IV века до н.э., сделанных

из серого ненфро. На крышке одного из них изображен лежащий мужчина плотного

телосложения. На первый взгляд, в этом саркофаге нет ничего необычного и посетители едва ли

удостоили бы его внимания, если бы не барельеф на боковой стенке, показывающий мужа и жену,

играющих в коттабос.

Эта игра ведется в загробном мире, о чем свидетельствует присутствие крылатой Лазы —

этрусской богини смерти.

Этрусская знать играла в коттабос на пирах. Два игрока сидели или полулежали на одном

пиршественном ложе. Перед ложем слуги устанавливали бронзовую стойку с несколькими

перекладинами; на конце каждой перекладины была небольшая бронзовая чашечка. Игроки по

очереди переливали по нескольку капель

вина из своих кубков в эти чашечки. Выигрывал, по-видимому, тот, кому удавалось первому

заполнить все чашечки. Несколько стоек для игры в коттабос, хранящиеся во флорентийском

музее, имеют в высоту 150— 180 см; каждая снабжена пятью-шестью чашечками. На каком

расстоянии от пиршественного ложа устанавли^ вались эти стойки, мы не знаем; неизвестно

также, входило ли в обязанности слуги подвигать пустые чашечки ближе к игрокам.

В сцене, изображенной на барельефе, муж и жена, очевидно, увлечены своей любимой игрой

и получают от нее удовольствие. В этой картине нет ничего пугающего и неприятного.

Однако в барельефах IV века до н.э. встречаются и страшные сцены: демоны, вооруженные

луками и стрелами, увлекают за собой души мертвых в загробное царство, где чудовищный

Тухулка избивает их своим огромным посохом.

Демон Тухулка, порожденный мрачными фантазиями этрусков, изображался со змеями на

голове, с крючковатым носом, лошадиными ушами и большими крыльями. Крылья

подразумевают способность летать, а полет — наличие неба. На других саркофагах, изготов-

ленных из ненфро, этрусская богиня смерти также изображена крылатой. Однако у нас нет

никаких свидетельств того, что этруски когда-либо отказались от традиции помещения

загробного мира под землю, перенеся его на небеса.

Важным элементом этрусских религиозных верований являлось представление о том, что

человек должен сохранить свою личность в загробном мире. Именно этой цели служило

зеркало; однако отражение в бронзовом зеркале было нечетким, туманным и, возможно,

искаженным. Поэтому требовалось нечто более «осязаемое». Возможно, патера в руке

этрусского мужчины идентифицировала его как лукумона — царя-жреца, удостоенного чести

совершать возлияния в ритуале жертвоприношения или на священных торжествах в честь

умерших. Чтобы сохранить свою личность в загробном царстве, лукумон должен был

захватить с собой из мира живых вещественный знак своего религиозного сана. Если эта

теория верна, то мужские статуи без патеры, по-видимому, украшали саркофаги людей, не

носивших титул лукумона.

Необходимость «удостоверения личности» в загробной жизни служила одной причин, по

которым рядом с погребальной урной воина оставляли отличительные знаки его профессии —

шлем или копье. Проблема опознания умершего в потустороннем мире становилась еще более

острой, когда для погребения праха использовались горшки, кувшины и другие сосуды