Toronto Slavic Annual No 1, 2003

Подождите немного. Документ загружается.

Canadian poets translated in Russian

ЛУЧНИК

Как можно дальше локоть отведи,

Откинутое тело напрягая,

И вровень с ухом тетива тугая

Замрет над бронзой выпуклой груди.

Судьба кольцом свернулась впереди,

Судьба — орел, но, жертву настигая,

Уже звенит стрела, за ней — другая,

В десятку, меткий лучник, попади.

Так, покорясь последнему решенью,

Я перед ненавистною мишенью

На долгий миг, на краткий век замру

И, страх одолевая застарелый,

Я оперенные пускаю стрелы

В зеницу смерти, в черную дыру.

ПРИЗОВАЯ КОШКА

Разрез ушей, ворсистый мех —

Приметы кошки чистокровной:

Она имела бы успех

И без отличной родословной.

Уйдя на тысячу веков

От саблезубого начала,

Она не скалила клыков

И, выгнув спину, не рычала.

И я задумался о том,

Как ум, терпение и время

В людском жилище обжитом

Кошачье приручили племя,

Как вытравили хищный блеск

Из этой роговицы тонкой, —

В кустарнике раздался треск:

Настигнутая чемпионкой,

Пищала сойка без крыла,

Но линзы глаз сверкнули гневно,

И я подумал: так могла

Кричать нубийская царевна.

АРТУР ДЖЕЙМС МАРШАЛ СМИТ (19021980)

ЭДВИН ДЖОН ПРАТТ (18831964)

Канадские поэты в русских переводах

EMILE NELLIGAN (18791941)

DEVANT LE FEU

Par les hivers anciens, quand nous portions la robe,

Tout petits, frais, rosés, tapageurs et joufflus,

Avec nos grands albums, hélas! que l’on n’a plus,

Comme on croyait déjà posséder tout le globe!

Assis en rond, le soir, au coin de feu, par groupes,

Image sur image, ainsi combien joyeux

Nous feuilletions, voyant, la gloire dans les yeux,

Passer de beaux dragons qui chevauchaient en troupes!

Je fus de ces heureux d’alors, mais aujourd’hui,

Les pieds sur les chenets, le front terne d’ennui,

Moi qui me sens toujours l’amertume dans l’âme,

J’aperçois défiler, dans un album de flamme,

Ma jeunesse qui va, comme un soldat passant,

Au champ noir de la vie, arme au poing, toute en sang!

VIEUX PIANO

Plein de la voix mêlée autrefois à la sienne,

Et triste, un clavecin d’ébène que domine

Une coupe oú se meurt, tendre, une balsamine

Pleure les doigts défunts de la musicienne.

Catulle Mendes

L’âme ne frémit plus chez ce vieil instrument ;

Son couvercle baissé lui donne un aspect sombre ;

Relégué du salon, il sommeille dans l’ombre

Ce misanthrope aigri de son isolement.

Je me souviens encor des nocturnes sans nombre

Que me jouait ma mère, et je songe, en pleurant,

À ces soirs d’autrefois — passés dans la pénombre,

Quand Liszt se disait triste et Beethoven mourant.

Ô vieux piano d’ébène, image de ma vie,

Comme toi du bonheur ma pauvre âme est ravie,

Il te manque une artiste, il me faut l’Idéal ;

Et pourtant là tu dors, ma seule joie au monde,

Qui donc fera renaître, ô détresse profonde,

De ton clavier funebre un concert triomphal ?

Canadian poets translated in Russian

У ОГНЯ

Задиры, сорванцы, в ту пору, помню, мы

Ходили в платьицах и до вечерней дремы

Листали толстые шершавые альбомы,

Пылая жаром щек, румяных от зимы.

И старших бойкими вопросами засыпав,

Считая, что весь мир служить нам присягнул,

Смотрели, как в седле берут на караул

Драгуны дедовских смешных дагерротипов.

Давно ли мы кружком сидели у огня! —

Увы, ничто теперь не радует меня:

Один смотрю в очаг, как с братьями когдато.

К решетке прислоню озябшие ступни,

И молодость мою рисуют головни,

Разбитую, как шлем наемного солдата.

ЭМИЛЬ НЕЛЛИГАН (18791941)

СТАРЫЙ РОЯЛЬ

Расцветший бальзамин ты больше не поставишь

На крышку черную, на скорбную плиту:

Старинный клавесин оплакивает ту,

Чьи пальцы некогда касались этих клавиш.

Катюль Мендес

Погасли клавиши, отпели навсегда,

Не зазвенит струна под крышкою закрытой:

В обиде на людей молчит рояль забытый,

Гремевший в прежние, счастливые года.

Играла мама нам, беспечна, молода,

И комната плыла воздушною сюитой:

Мечтал о чемто Лист, и буйствовал сердитый

Бетховен, требуя Последнего Суда.

Рояль, отраден мне твой профиль крыловидный,

Мы родственны с тобой судьбою незавидной:

Ты музыканта ждешь, мне дорог Идеал!

Эбеновый мой друг, таинственный и хмурый,

Ах, кто бы завладел твоей клавиатурой

И для меня концерт торжественный сыграл!

Канадские поэты в русских переводах

CHAPELLE RUINÉE

Et je retourne encor frileux, au jet des bruines,

Par le délabrement du parc d’octobre. Au bout

De l’allée où se voit ce grand Jésus debout,

Se massent des soupçons de chapelle en ruines.

Je refoule, parmi viornes, vipérines,

Rêveur, le sol d’antan où gîte le hibou ;

L’Érable sous le vent se tord comme un bambou.

Et je sens se briser mon coeur dans ma poitrine.

Cloches des âges morts sonnant à timbres noirs

Et les tristesses d’or, les mornes désespoirs,

Portés par un parfum que le rêve rappelle,

Ah ! comme, les genoux figés au vieux portail,

Je pleure ces débris de petite chapelle...

Au mur croulant, fleuri d’un reste de vitrail !

PAYSAGE FAUVE

Les arbres comme autant de vieillards rachitiques,

Flanqués vers l’horizon sur les escarpements,

Ainsi que des damnés sous le fouet des tourments,

Tordent de désespoir leurs torses fantastiques.

C’est l’Hiver; c’est la Mort; sur les neiges arctiques,

Vers le bûcher qui flambe aux lointains campements,

Les chasseurs vont frileux sous leurs lourds vêtements,

Et galopent, fouettant leurs chevaux athlétiques.

La bise hurle; il grêle; il fait nuit, tout est sombre;

Et voici que soudain se dessine dans l’ombre

Un farouche troupeau de grands loups affamés;

Ils bondissent, essaims de fauves multitudes,

Et la brutale horreur de leurs yeux enflammés,

Allume de points d’or les blanches solitudes.

VIRGILIENNE

Octobre étend son soir de blanc repos

Comme une ombre de mère morte.

Les chevriers, du son de leurs pipeaux,

Semblent railler la brise forte.

Mais l’un s’est tu. L’instrument, de ses lèvres,

Soudain se dégage à mes pas ;

Celui-là sait mon amour pour ses chèvres ;

Que j’aime à causer aux soirs bas.

Je le respecte... il est vieux, c’est assez ;

Puis, c’est mon trésor bucolique.

Canadian poets translated in Russian

РАЗРУШЕННАЯ ЧАСОВНЯ

К утру холодные осенние дожди

Обезобразили простор, еще зеленый, —

Иззябнув, тороплюсь к часовне отдаленной,

Сквозь ветки вижу крест высокий впереди.

В полузаглохший парк мечтателя веди,

Аллея верная, туда, где гнутся клены,

Где слышен крик совы, надрывный, исступленный,

А сердце — сердце пусть колотится в груди!

Колокола веков минувших отзвонили

Среди забвения, и сырости, и гнили,

Но золотистая мечта парит, дрожа.

И, словно на земле я каждого виновней,

Колени преклонив, рыдаю о часовне,

Где ожил в сумраке обломок витража.

НА БЕЗЛЮДЬЕ

Деревья с тощими стволами полутрупов

Торопятся вконец закоченеть к утру

И гнутся под бичом, сдирающим кору,

Цепляясь за края заснеженных уступов.

Вслед за Зимою Смерть пришла, тропу нащупав:

К стоянке лагерной, к приютному костру

Спешат охотники, продрогнув на ветру,

И белый пар идет от лошадиных крупов.

Давно спустилась ночь на мертвенную стынь,

Как вдруг в безмолвии арктических пустынь

Возникла вдалеке волков голодных стая.

Навстречу всадникам запрыгали они,

И жутким призраком над снегом вырастая,

Повисли желтых глаз жестокие огни.

В ДУХЕ ВЕРГИЛИЯ

Октябрьские спустились вечера,

Туманом горы опоясав.

Отчаявшись перекричать ветра,

Хрипят свирели козопасов.

Но самый старый среди них умолк,

Он шум шагов моих услышал:

В полночных бденьях понимая толк,

Он поболтать со мною вышел.

Я старца разговорчивого чту,

Обычая мы не нарушим:

Канадские поэты в русских переводах

Ce centenaire a tout peuplé de ses

Conseils mon coeur mélancolique.

Nous veillons tels parfois tard à nuit brune

Aux intermèdes prompts et doux

De pipeau qui chevrote au clair de lune

Sa vieille sérénade aux houx !

LE DÉROCHAGE

Sur la lividité de l’aube printanière

Qu’assombrissent la pluie imminente et l’embrun,

Les forêts de sapin se découpent en brun,

Continuant l’argile ouverte de la terre.

Malgré l’humidité qui moisit l’atmosphère,

Les hommes au travail déjà s’en vont — à jeun,

Car il faut profiter du moment opportun

Pour dérocher les champs neufs qu’encombre la pierre.

Sur un fond-plat traîné par de lourds percherons,

Ils jettent les cailloux découverts des sillons,

Et vont, cassés aux reins, les pieds massifs de glaise;

Quelquefois, l’un d’entre eux, lâchant son faix visqueux,

Comme un ressort brisé jaillit de sa mortaise,

Dresse en arc ogival son torse musculeux.

ALFRED DESROCHERS (19011978)

LA BOUCHERIE

Pressentant que sur lui plane l’heure fatale,

L’Yorkshire, dont le groin se retrousse en sabot,

évite le garçon d’un brusque soubresaut

Et piétine énervé le pesat de sa stalle.

Il éternue un grognement parmi la bale,

Quand un câble brûlant se serre sur sa peau.

Ses oreilles, qu’il courbe en cuillères à pot,

Surplombent ses yeux bruns où la frayeur s’étale.

On le traîne au grand jour de soleil ébloui;

Et le porc sent le sol se dérober sous lui,

Lorsque la lame au coeur lui pénètre: il s’affaisse

Puis se dresse, et son rauque appel, alors qu’il meurt,

Répand sur la campagne une telle tristesse

Qu’un hurlement de chien se mêle à sa clameur.

Canadian poets translated in Russian

Он буколическую простоту

Печальным возвращает душам.

Его советы выслушать не прочь

Рожок луны в тумане мглистом,

И древней серенадой дышит ночь

Над одиноким остролистом.

АЛЬФРЕД ДЕРОШЕ (19011978)

ПОД ПАХОТУ

За вереницею таких же хмурых дней

Пришел еще один и по слепой причуде

Недужливой весны клоками сел на груде

С корнями вырванных, оцепенелых пней.

Сосновый лес вдали смыкается тесней,

Вконец измаялись, с утра не ели люди,

Но тем озлобленней железный лязг орудий:

Поля спешат они очистить от камней.

Впряжен тяжеловоз, в оглоблях дышит хрипло,

К подошвам пахаря сырая грязь прилипла,

В телегу глыбы он бросает из борозд,

К оттаявшей земле склоняется упрямо

И выпрямляется во весь огромный рост

Пружинистой дугой готического храма.

БОЙНЯ

Как будто угадав, что без особых сборов

Его, беконного, потащат на убой,

Рванулся прочь, земли не чуя под собой,

По хлеву заюлил йоркширский жирный боров.

Но жгучая петля смирила глупый норов,

Обмяк, от месива навозного рябой,

Захрюкал, засопел со страхом и мольбой,

И уши дрогнули понятней скорбных взоров.

Легко ли, вялому от сала, устоять,

Когда холодный нож вошел по рукоять

В свинячий бок! И все ж, приподнимаясь грузно,

Такой издал он визг, что пес сторожевой,

Из грязных лопухов выпрастывая гузно,

Над вымершим селом утробный поднял вой.

Канадские поэты в русских переводах

Евгений Витковский

Роберт Уильям Сервис родился 16 января 1874 года в Престоне, Ланка

шир (Англия) в шотландской семье. Детство провел в Шотландии, учился в

Университете в Глазго. Эмигрировал в Канаду в 1894, окончательно посе

лился в Уайтхорсе (столица Юкона); восемь лет работал в Канадском Бан

ке Торговли. Первую широкую известность принесли ему изданные вскоре

сборники баллад, написанных в лучших традициях Редьярда Киплинга

(нередко самого Сервиса по сей день незывают «Киплингом холодной Ка

нады»). Во время Балканских Войн 191213 гг. Сервис был корреспонден

том «Звезды Торонто». Во время Мировой войны 1914 г. во Франции слу

жил корреспондентом и водителем санитарной машины (что дало повод к

возникновению цикла баллад «Красный Крест»). После войны поселился

во Франции и женился на француженке. Во время второй мировой войны

вернулся в Канаду, жил в Голливуде и Ванкувере; в 1942 году вместе с Мар

лен Дитрих снялся в кинофильме «Добытчики». В общей сложности издал

ROBERT WILLIAM SERVICE (18741958)

THE CREMATION OF SAM MCGEE

There are strange things done in the midnight sun

By the men who moil for gold;

The Arctic trails have their secret tales

That would make your blood run cold;

The Northern Lights have seen queer sights,

But the queerest they ever did see

Was that night on the marge of Lake Lebarge

I cremated Sam McGee.

Now Sam McGee was from Tennessee, where the cotton blooms and blows.

Why he left his home in the South to roam ’round the Pole, God only knows.

He was always cold, but the land of gold seemed to hold him like a spell;

Though he’d often say in his homely way that he’d “sooner live in hell”.

On a Christmas Day we were mushing our way over the Dawson trail.

Talk of your cold! through the parka’s fold it stabbed like a driven nail.

If our eyes we’d close, then the lashes froze till sometimes we couldn’t see;

It wasn’t much fun, but the only one to whimper was Sam McGee.

And that very night, as we lay packed tight in our robes beneath the snow,

And the dogs were fed, and the stars o’erhead were dancing heel and toe,

He turned to me, and “Cap,” says he, “I’ll cash in this trip, I guess;

And if I do, I’m asking that you won’t refuse my last request.”

Canadian poets translated in Russian

около 45 поэтических сборников, куда вошло более 1000 стихотворений.

Перу Сервиса принадлежат две автобиографические книги, «Пахарь Луны»

(1945) и «Небесный Арфист» (1948) и шесть романов, включая «След 98

ми» (1912) о Золотой Лихорадке 18961906 годов. После Второй Мировой

Войны возвратился во Францию, где вместе с женой и дочерью прожил

остаток жизни в Бретани и на Французском побережье Ривьеры.

Справочники по англоязычной литературе Канады неизменно указывают

на Роберта Сервиса как на единственного выдающегося поэта, целиком по

святившего свое творчество «полярным территориям». Для русского слуха его

творчество созвучно прежде всего рассказам о «золотой лихорадке», принад

лежащим перу Джека Лондона. Некоторые из его баллад («Выстрел МакКрю»,

«Закон Юкона», «Кремация МагГи») вошли в золотой фонд мировой англо

язычной поэзии. Изза сравнительно позднего стихотворения «Баллада о гроб

нице Ленина» Сервис находился в СССР под почти гласным запретом; впер

вые Сервис (баллада «Сон») увидел свет на русском языке в филадельфийском

альманахе «Побережье» (2001, № 11) в переводе Эрика Горлина (1919?1942?).

РОБЕРТ СЕРВИС (18741958)

КРЕМАЦИЯ СЭМА МАК7ГИ

Навидались дел, кто денег хотел,

Кто золото здесь искал;

Тут вьявь и всерьез въелся в жилы мороз —

Сказанья полярных скал.

Но поди, опиши ночь в полярной глуши —

Господи, помоги —

Ту ночь, когда средь Лебаржского льда

Сжег я Сэма МагГи.

Нешто, гнали враги теннессийца МакГи, что хлопок растил испокон,

Узнайка, поди: но Юг позади, а впереди — Юкон;

Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,

Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.

Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.

Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.

На ресницах — снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.

Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.

Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.

Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.

Он сказал: «Старина, мне нынче — хана, думаю, сдохну к утру.

Вспомни просьбу мою в ледяном краю, если нынче вправду умру».

Канадские поэты в русских переводах

Well, he seemed so low that I couldn’t say no; then he says with a sort of moan:

“It’s the cursed cold, and it’s got right hold till I’m chilled clean through to the bone.

Yet ’tain’t being dead — it’s my awful dread of the icy grave that pains;

So I want you to swear that, foul or fair, you’ll cremate my last remains.”

A pal’s last need is a thing to heed, so I swore I would not fail;

And we started on at the streak of dawn; but God! he looked ghastly pale.

He crouched on the sleigh, and he raved all day of his home in Tennessee;

And before nightfall a corpse was all that was left of Sam McGee.

There wasn’t a breath in that land of death, and I hurried, horrordriven,

With a corpse half hid that I couldn’t get rid, because of a promise given;

It was lashed to the sleigh, and it seemed to say: “You may tax your brawn and brains,

But you promised true, and it’s up to you to cremate those last remains.”

Now a promise made is a debt unpaid, and the trail has its own stern code.

In the days to come, though my lips were dumb, in my heart how I cursed that load.

In the long, long night, by the lone firelight, while the huskies, round in a ring,

Howled out their woes to the homeless snows — O God! how I loathed the thing.

And every day that quiet clay seemed to heavy and heavier grow;

And on I went, though the dogs were spent and the grub was getting low;

The trail was bad, and I felt half mad, but I swore I would not give in;

And I’d often sing to the hateful thing, and it hearkened with a grin.

Till I came to the marge of Lake Lebarge, and a derelict there lay;

It was jammed in the ice, but I saw in a trice it was called the “Alice May”.

And I looked at it, and I thought a bit, and I looked at my frozen chum;

Then “Here”, said I, with a sudden cry, “is my crematoreum.”

Some planks I tore from the cabin floor, and I lit the boiler fire;

Some coal I found that was lying around, and I heaped the fuel higher;

The flames just soared, and the furnace roared — such a blaze you seldom see;

And I burrowed a hole in the glowing coal, and I stuffed in Sam McGee.

Then I made a hike, for I didn’t like to hear him sizzle so;

And the heavens scowled, and the huskies howled, and the wind began to blow.

It was icy cold, but the hot sweat rolled down my cheeks, and I don’t know why;

And the greasy smoke in an inky cloak went streaking down the sky.

I do not know how long in the snow I wrestled with grisly fear;

But the stars came out and they danced about ’ere again I ventured near;

I was sick with dread, but I bravely said: “I’ll just take a peep inside.

I guess he’s cooked, and it’s time I looked”; …then the door I opened wide.

And there sat Sam, looking cool and calm, in the heart of the furnace roar;

And he wore a smile you could see a mile, and he said: “Please close that door.

It’s fine in here, but I greatly fear you’ll let in the cold and storm —

Since I left Plumtree, down in Tennessee, it’s the first time I’ve been warm.”

There are strange things done in the midnight sun

By the men who moil for gold;