Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв
Подождите немного. Документ загружается.
311
затем не просто способствовал дальнейшему ее развитию, но и непосред-
ственно был участником этого развития.
Широкому распространению переводов, несомненно,
способствовало распространение грамотности и развитие высшего
образования — появление академий, университетов, Шляхетского корпуса
и т. д. О том, насколько глубоко стало проникать образование, можно
видеть на примере Тредиаковского и особенно Кострова — в Вятской
семинарии, где он обучался, изучали латинское стихосложение! Однако о
всеобщей грамотности, конечно, говорить еще не приходится. Тиражи
книг были довольно ограничены — тираж свыше 1000 экземпляров
считался очень большим. Подспорьем в деле распространения переводов
явились периодические издания, которые со второй половины XVIII в.
множились и проникали глубоко в провинцию.
Хотя словари в XVIII в. были не такой уж редкостью, однако
серьезным подспорьем переводчикам они еще служить не могли. Впрочем,
приход словаря как истинно необходимого инструмента переводческой
деятельности состоялся, и не только в России, лишь в конце XIX — начале
XX вв., но лишь XX в. сделал словарь общедоступным.
Основная масса переводов осуществлялась с французского языка, за
которым следовал немецкий. Перевод особо активно поощрялся Петром I
и Екатериной II, но и другие монархи не были чужды «переводческого»
меценатства. Главным духовно-идеологическим ориентиром была фран-
цузская культура, но в последней четверти XVIII в. французские влияния
стали ощутимо сдавать позиции и уступать место немецким и английским.
Начиная с 30-х годов все ощутимее становится интерес к античному
наследию, которое воспринималось поначалу сквозь французско-
латинское посредничество, но к концу века пришло пусть еще и не очень
развитое понимание необходимости историзма в оценке античных
авторов.
Мы не упоминали о переводах в России XVIII в. на иностранные
языки. Такие переводы выполнялись, но их было мало: официальные
послания на европейские языки, некоторые научные труды переводились
на латынь или немецкий (французский) языки. Нам не встречались упо-
минания о том, что какие-либо художественные произведения
русскоязычных авторов переводились на европейские языки в самой
России, а вот за пределами России, в Германии, Франции и Англии кое-
какие произведения уже переводились и открыл такие переводы, по всей
видимости, А. Кантемир.
Оформилось в XVIII в. и представление о профессиональном статусе
переводчиков, которым платили не только как сотрудникам всяческих
312
«приказов», но и сдельно, по «листажу», и эта система оплаты сохранилась
и по сей день, хотя жить за счет лишь переводческого труда было еще
очень трудно, если не невозможно.
Среди переводчиков были представители различных групп
населения, вплоть до выходцев из крепостных, но преобладала дворянская
или разночинская образованная верхушка.
Весьма существенное влияние на переводческую деятельность
оказывала цензура. Запрещения переведенных сочинений были редки, а
вот изъятие по цензурным соображениям тех или иных отрывков было
весьма распространенным делом, причем основными были даже не
политические мотивы, а соображения «нравственности».
Каково было соотношение между заказанными переводами и
переводами, выбранными по личной инициативе переводчика, сказать
конкретно трудно. Можно, однако, утверждать, что в официальных
учреждениях типа Академии практически все переводы были
«заказными». Но «самодеятельные» переводчики в большинстве случаев
выбор делали сами или по совету друзей. Имелось какое-то количество
переводов, заказанных самими монархами. Научная и техническая
литература (а последней переводилось поразительно мало) практически
вся переводилась по заказу.
В XVIII в. уже встречаются рассуждения по поводу переводов
теоретического свойства — случайные и разрозненные высказывания,
подобно тем, которые делались, например, Максимом Греком, сменились
целыми декларациями с глубоким осмыслением задач и подходов к
переводу.
Тем не менее, анализ развития перевода в России XVIII в. дает
основание для вывода, который, вероятно, может показаться спорным — о
какой-либо единой концепции и о каких-либо ведущих осмысленных
принципах перевода в России того времени говорить не приходится.
Ведущим — но не обоснованным теоретически, а применяемым интуи-
тивно — принципом был принцип пословного перевода (не путать с
«дословным», при котором сохраняется жесткая привязка к каждому слову
и даже синтаксису оригинала; при пословном переводе переводчик
стремится передать вес присутствующее в оригинале, но делает это в
основном сообразуясь с законами принимающего языка, расширяя, или,
реже, сокращая текст, но стремясь при этом не потерять слов оригинала).
Классицистское украшательство, если вообще существовало, то было
явлением малораспространенным — ведь переводимые произведения
чаще всего рассматривались как образцы, почти «совершенные», а то и
полностью «совершенные», которые не было необходимости украшать!
313
Другое дело, что переводы сохраняли французские «украшательства»,
внесенные в перевод французскими переводчиками — имеются в виду те
многочисленные случаи, когда французские переводы были переводами-
посредниками. В то же время во многих переводах изымалось то, что
считалось лишним (вспомним советы Петра), и разъяснялись места, мало
понятные читателю, Некоторые переводы, и прежде всего пьесы, в
основном комедии, подвергались «русификации», действие в них
переносилось на русскую почву. В России количество таких переводов
было относительно небольшим. Можно считать, что в основной своей
массе перевод в XVIII в. преследовал задачи чисто прагматические, а не
эстетические. Перенести идею, смысл, сюжет — вот что было главным, а
внешнее стилистическое оформление представлялось не столь уж важным.
Это, однако, вовсе не противоречит спорам первой половины XVIII в. о
церковно-славянском элементе в русской переводной, да и оригинальной
литературе: то были споры не о стилистике передачи оригинала, а о языке
вообще: русский литературный язык по существу проходил этап
становления, и для передачи новых понятий переводчикам приходилось
прибегать не только к своей изобретательности, но п использовать
книжно-славянские и просторечные ресурсы. В таких условиях, когда сам
язык находился еще в процессе поиска и становления, приходилось
заботиться не об «адекватном воссоздании» стилистики оригинала, а лишь
о том, чтобы вообще хоть как-то передать смысл и идеи оригинала. Лишь
ближе к концу века наблюдаются вполне сознательные попытки
передавать стилистические особенности оригинала. Это стало возможным
благодаря не столько накопившемуся переводческому опыту, сколько
укреплению литературного языка. Отметим, что развитию и укреплению
литературного языка в огромной, может быть в решающей степени
способствовал перевод. Те жанры, которые открывал перевод: роман,
любовная лирика, торжественная ода и т. д., та новая научная лексика,
которая создавалась в процессе перевода,— все это выдвигало новые
требования и задачи, решение которых способствовало развитию языка.
314
О ПЕРЕВОДАХ В ПОЛЬШЕ В XVII—XVIII вв.
Учитывая близкие украинские, белорусские и польские связи, кратко
рассмотрим, что происходило в польском переводе XVII—XVIII вв. Из
всех славянских стран более всего, пожалуй, возрожденческими
процессами была затронута Польша, свидетельством чему является и
перевод. Существенным индикатором Возрождения было широкое
обращение к античной классике и эта возрожденческая страсть не обошла
и Польшу.
В XVII в. переводческое пристрастие к антике вовсе не затухает, но
если в XVI в. обращались прежде всего к Горацию, Вергилию и Овидию,
то в XVII в. список переводимых авторов существенно расширяется.
Переводят Сенеку, Лукана, Квинтилиана, Стация, Марциала, Клавдиана,
Персия, что в общем вполне соответствует новым барочным вкусам, Но,
что особенно важно, поляки обращались к переводу и современной
итальянской, а затем и французской литературы. Среди итальянских
авторов особой популярностью пользовались Ариосто, Тассо, Марино,
Гварини. Обращение к итальянской и французской литературе вносило в
польскую культуру животрепещущие идеи, а в литературу— новые
мотивы и образность.
Один из крупнейших поэтов XVII в. Ян Анджей Морштын (1613—
1693 гг.) переводил Марино, Тассо, Горация, Марциала. Именно-
благодаря его переводу Польша познакомилась с французским
классицизмом: в 1662 г. при королевском дворе была поставлена трагедия
Корнеля «Сид» в переводе А. Морштына.
Петр Кохановский (1566—1620 гг.), племянник крупнейшего поэта
польского Возрождения, учившийся в Германии и Италии, на склоне лет,
уйдя от дел, перевел «Освобожденный Иерусалим» Тассо (1618 г.), а затем
«Неистового Орландо» Ариосто. Перевод пользовался в Польше очень
большой популярностью и «влияние Тассо-Кохановского проступает в
многочисленных эпических и описательных поэмах XVII в.» [282, 68].
Переводятся и обрабатываются новеллы Боккаччо. Многие произведения
западноевропейского Средневековья, переведенные еше в XVI в., вроде
«Римских деяний», «Императора Оттона» и др., получают обработки
заново и именно из Польши попадают в Россию и на Украину. В Польше
эти творения Средневековья функционировали как явления массовой
культуры. Представители верхушечной литературы ориентировались на
западноевропейскую маньеристскую, классицистскую и барочную
литературу. Польская литература XVII в. занимает в славянском мире
315
ведущее место [282, 89—90], которое в значительной степени было
подготовлено переводами. «Польская литература XVII в. оказала сильное
влияние на восточно-славянские литературы. После двух эпох
южнославянских влияний пришел период западнославянского. Заметное
влияние на развитие русской поэзии оказала польская литературная теория
и польский «силабический стих» [129, т. 4, 305]. Общекультурное влияние
Польши в связи с ее католицизмом было менее ощутимым, и здесь «новая
школьная ученость» шла в Россию либо прямо из Польши, либо при
посредничестве украинских и белорусских книжников.
Говоря о переводе в Польше, нельзя не упомянуть, что уже в конце
XVIII в. (1790 г.) в Польше появляется ученый труд Марчина
Фиялковского, переводчика, историка, профессора Краковского
университета «О гении, вкусе, красноречии и переводе», в котором
фактически впервые в славянских землях говорилось о влиянии переводов
па культуру и высказывались некоторые соображения о задачах и
принципах перевода.
В польской культуре XVI—XVIII вв. сочетались элементы
средневекового и нового мышления, что нашло свое отражение и в
переводах — наряду с произведениями возрожденческими,
классицистскими, просвещенческими переводятся произведения, насквозь
средневековые по духу; если первые были ориентированы на
просвещенную культурную верхушку общества, то последние
принадлежали к «низовой» литературе. В силу ряда причин при
обращении к польскому посредничеству в восточнославянских землях
прежде всего обращали внимание на эту средневековую литературу. Не
нам решать, почему так происходило — выяснение того, что принимает
или отвергает та или иная культура, когда есть возможность что-то
перенять — сфера занятий историков культуры. История перевода может
лишь помочь поставить проблему и выявить некоторые особенности
культурного восприятия в том или ином обществе. Уже рассмотрение
того, что выбиралось для перевода, что игнорировалось, для кого и кем
переводы делались, как распространялись, может весьма ярко высветить
духовное состояние и настроение общества.
316
ПЕРЕВОД НА УКРАИНЕ В XV—XVIII вв.
История развития перевода на Украине заслуживает отдельного
исследования уже хотя бы потому, что пишется она на Украине. Сейчас же
мы вынуждены ограничиться лишь небольшим разделом, который только
наметит основные направления и проблемы, и оставить задачу их деталь-
ного изучения будущим исследователям.
Мы не видим необходимости давать развернутый исторический
экскурс. Однако следует в рассматриваемый период выделить
немаловажный для понимания и прошлого и настоящего Украины факт —
Украина не знала самостоятельности. С XIII в. значительная ее часть
находилась под монгольским владычеством, С XIV в. большая часть тер-
ритории нынешней Украины подпадает под власть Литвы и Польши.
Закарпатье в XIV в. оказывается в руках Венгрии. В XVII в. попытка
вырваться из-под владычества Польши поставила Левобережную Украину
в зависимость от России. Ряд западных областей в XVIII в. остается в
руках Австро-Венгрии. Южные земли подвергаются давлению Турции и
Крыма. Очередной раздел Польши в XVIII в. отдал России значительные
территории Правобережной Украины.
И все же малороссы даже в таких условиях смогли сохранить свое
этническое и культурное своеобразие. «Положение Украины, особенно в
начальные века ее существования, было таким, что она могла бы быть
полностью поглощена более мощным соседом, или, в лучшем случае,
сведена на роль Прованса, Каталонии или Фландрии. Однако этого не
произошло. Украинский народ не поглотила Польша. Украинский народ
не растворился ни в царской России, ни в Австро-Венгерской монархии.
Даже такой маленький островок украинства, так называемая
«Закарпатская Русь», уцелел... преодолев очень сильный венгерский
натиск...» [33, т. 2, 13].
И все же столетия отсутствия политической самостоятельности,
близкородственность восточных славян и некоторые другие факторы не
могли определенным образом не повлиять на развитие украинского
народа, украинского языка и украинской культуры. Именно этим можно
объяснить то, что многое, на что Украина и украинцы были способны, в
XVII—XVIII вв. не было реализовано, хотя И. Г. Гердер и писал в своем
«Дневнике путешествия» в 1769 г., что «Украина станет новой Грецией.
Прекрасное небо, раскинувшееся над этим народом, его веселый характер,
музыкальность, плодородные нивы и т. п. дадут однажды щедрые плоды»
317
[356, 66]. Очевидно, предсказанию Гердера в полной мере еще предстоит
сбыться в новых условиях.
Необходимо, однако, напомнить, что культура земель, позже
названных Украиною, непосредственно связана с культурой Киевской
Руси. Поэтому о переводе на Украине следует говорить, начиная с прихода
в Киевскую Русь византийской книжности. Довольно активная
переводческая деятельность отмечается почти на всем протяжении суще-
ствования Киевской Руси как более или менее единого политического
организма [273, 213—243],
С конца ХШ в. в связи с падением значения Киева как культурного и
политического центра, отсюда происходит отток многих культурных
ценностей, в том числе и книг, на Север.
Несмотря на то, что к концу XII в. у народов, населявших
восточнославянские земли, стали складываться языковые и культурные
различия, что с течением времени привело к формированию трех четко
выделяемых языков и культур — великоросской, малоросской и
белорусской, основным языком книжности во всем восточнославянском
регионе оставался церковнославянский язык. Это затрудняет атрибуцию
переводных книг, поскольку книги, переведенные в Малороссии,
Белоруссии, Великороссии, а также в Болгарии, Сербии и т, д., могли
иметь хождение по всему культурному ареалу, объединенному
церковнославянским языком.
Распространенность церковнославянского языка вплоть до XVIII в.,
предпринимавшиеся российскими государями в конце XVII — начале
XVIII вв. меры, направленные на фактическое запрещение использования
украинского языка, медленное обмирщение украинской культуры привело
в Малороссии к ограничению среды потребителей переводов па
украинский язык. В землях, подпавших под польскую культурную
доминанту, сложились условия, в которых потенциальные потребители
переводной литературы обращались к книгам на польском языке, которые
служили посредниками и проводниками новых культурных влияний.
Отрицательным для развития перевода на Украине фактором было и
то, что в результате неблагоприятных культурно-политических условий
оформление украинского литературного языка затянулось фактически до
конца XVIII в. [327]. Большой вклад в формирование украинского литера-
турного языка на разных этапах внесли И. Вышенский, X. Филалет,
Герасим и Милетий Смотрицкие, Л. Зизаний, 3. Копыстенский, П. Могила,
Ф. Прокопович, М. Довгалевский, Г. Конисский, Б. Григорович-Барский,
Г. Сковорода и др.
318
Фактически первым крупным произведением, в котором на полных
правах заявил о себе новый украинский литературный язык, была
«Энеида» И. П. Котляревского, написанная в конце XVIII в.
На протяжении XVI—XVIII вв. «на Украине используется
фактически два типа письменно-литературного языка: книжный
украинский язык, близкий к живому украинскому народному языку
(«руська мова» украинских грамот XIV— XV вв. и «проста мова» — язык,
использовавшийся во всех жанрах литературы и делопроизводства XVI—
XVIII вв.), и славянорусский язык (т. е. церковнославянский язык с
восточнославянскими, а часто и с украинскими наслоениями в фонетике,
морфологии и лексике)» [143, 238—239]. В этом высказывании ощущается
определенная неясность и противоречивость: ««Проста мова»
представляла собой причудливое сочетание церковнославянских и
древнерусских книжных элементов с украинизмами и полонизмами, кото-
рые проникали в «просту мову» через посредство польского языка». Это
разъяснение мало проясняет сказанное ранее. Из последующих строк
узнаем, что славянорусский язык в пределах Литовско-польского
государства использовался почти исключительно для «церковно-
служебной литературы», причем некоторые произведения такой литера-
туры писались для большего понимания «простою мовою». «Правда,
переводы Священного писания на «просту мову», которые практиковались
на Украине в течение короткого времени во второй половине XVI —
начале XVII в., вскоре прекратились, так как стали появляться факты
искажения догм православной веры при переводе, например, евангелия с
традиционного церковнославянского на «просту мову»» [143, 239—240].
Далее сообщается, что значительная часть украинских культурных
деятелей XVI—XVII вв., борясь против проникновения польского языка и
латыни, «выступала за использование церковнославянского языка во всех
случаях жизни. При этом славянорусский язык на Украине вплоть до XVII
в. был свободен от напластований живого украинского народного языка,
который проникает в него лишь в XVIII в. ... «Славяноруська мова» и
книжный язык, сближенный с живым украинским языком (поначалу так
называемая «руська мова», а затем «проста мова») использовались на всем
протяжении существования староукраинского языка вплоть до конца
XVIII в.» К концу XVIII в. этот язык выходит из употребления [143, 241—
243]. ««Руська мова» была, по существу, общим литературным языком
319
для украинцев и белорусов, представляя собою своеобразное «койне» в
составе двух вариантов (украинского и белорусского), который
существовал на Украине вплоть до появления так называемой «просто!
мови»» [143, 140]. Подобные высказывания дают основания для вывода о
том, что «проста мова» — это некий общий восточнославянский вариант
литературного языка, в котором присутствуют местные диалектные
вкрапления, не затрагивающие основу языка. Поэтому все иные названия
вводят в заблуждение.
В «Истории украинской литературы» вообще обходится стороной
проблема языка украинской литературы того времени. При этом авторы
ограничивались общими замечаниями насчет того, что украинский
разговорный язык особо живо присутствовал в народной поэзии, драме.
«Вместе с этим продолжает функционировать книжный язык, общий для
восточных и южных славян. Основой его был старославянский язык,
обогащенный элементами живых местных говоров. Этим языком
пользовалась прежде всего церковная книжность.
В XVI—XVII вв. такой церковнославянский книжный язык называли
«славенським» или «славенськоруським»» [142, т. 1, 58]. В дальнейшем в
трудах по истории украинской литературы используется название «старый
украинский книжный язык» без всяких пояснений, что же это такое, и
сообщается о его отмирании в XVIII в.
В истории перевода мы уже не раз встречались с трудностями
подобного рода — определением, на какой язык выполнялись те или иные
переводы. Такая же трудность возникла, в частности, и при обсуждении
перевода на Руси и в государстве Российском, так как часто не было ясно,
использовался ли при переводе церковнославянский язык, который
именуется также староболгарским, или же древнерусский.
Рассматривая переводы, скажем, на английский язык, мы не
заостряли внимания на том, что и английский имел диалектную
разнородность, потому что в любом случае не оставалось сомнений в том,
что перевод выполнялся на тибетский, пусть в том или ином диалектном
обличий.
Невыясненность вопроса о языке старых украинских переводов
(точнее переводов, выполненных в приблизительных границах нынешней
Украины), во-первых, требует дальнейшей научной разработки, и во-
вторых, заставляет при обсуждении истории перевода в этом регионе
избегать указания языка перевода, кроме тех случаев, когда имеется совер-
шенно конкретное указание на это.
320
Лишь в XIX в. украинский язык наконец обретает полную
самостоятельность не только как разговорный, но и как литературный, и
достаточную оформленность, и о полноправном переводе на украинский
литературный язык мы можем фактически говорить лишь начиная с этого
века.
В XV в. появляется ряд переводных произведений, общих для
белорусской и украинской культур. Прежде всего это новые редакции
некоторых книг Ветхого Завета. По ряду признаков (передача имен,
деление текста, лексические особенности) исследователи полагают, что
переводы делались непосредственно с древнееврейского текста. Вы-
сказывается даже предположение, что автором перевода мог быть какой-то
ученый еврей. Так называемая «Псалтырь Федора Жидовина», датируемая
XV в., также, очевидно, представляет собой новый перевод. Попытки
переводить библейские тексты продолжались и в XVI в.
Следует также упомянуть и «Пересопницкое евангелие» (1556—1561
гг.), вышедшее из православных кругов Западной Руси. По мнению М. И.
Рижского, по языку оно ближе к украинскому [257, 126], а по мнению
других исследователей, оно переведено украинско-белорусским языком
[142, т. 1, 193].
В XV—XVI вв. имели хождение переводные или пересказанные
«духовные повести». Повесть про королей-волхвов, вероятно,
представляет собой перевод латинской повести кармелита Иоанна
Гилюдесгаймского (умер ок. 1375 г.), скорее всего через польское
посредство. Повесть про страсти Христовы переводилась или
пересказывалась с одного из ее латинских вариантов, опять-таки скорее
всего через польское посредство. Вообще следует отметить, что то
немногое, что переводилось из западноевропейской литературы, как
религиозной, так и светской, достигало Украины в основном в польских
или изредка чешских переводах, а уже затем переводилось с польского.
Повесть про Таудала-рыцаря возводят к ирландскому источнику, который,
пропутешествовав по Европе, добрался до славянских земель в виде
чешского перевода. К XV—XVI вв. относится также украинско-
белорусский перевод обработки легенды про Св. Георгия, выполненный на
этот раз, возможно, непосредственно с латыни.
Из упомянутых нами переводов несколько подробнее нужно сказать
о «Пересопницком Евангелии». Гетман Мазепа подарил это «Евангелие»
Переяславскому собору, но какова была его судьба в течение
последующих 150 лет после создания, неизвестно. Это может свидетель-
ствовать лишь о том, что распространенность его была очень невелика.
Перевод осуществлялся под надзором архимандрита
Пересопницкого монастыря Григория при участии Михаила Васильевича,