Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв
Подождите немного. Документ загружается.
271
своих любовных, любовно-приключенческих и фантастических поэмах он
обращался не только к античности... но и к рыцарскому Средневековью... а
также к сказочному миру, в котором причудливо сплавлены литературные
реминисценции и фольклор разных народов» [129, т. 5, 210]. Проза Вилан-
да была приблизительно той же тематики. Как утверждают, редкий из
писателей был так слит со своим временем, с его эстетическими
исканиями... с его моралью и бытом, как Виланд.
Переводы из Виланда стали появляться в печати в конце 70-х годов и
постоянно издавались до конца века. Некоторые произведения, такое,
например, как «Диоген Синопский», переводились разными
переводчиками по несколько раз. Виланд писал сочинения и на
религиозные темы, и его поэма в гекзаметрах «Искушения Авраама» была
переведена на русский язык прозой Г. Медведевым, но не с немецкого, а с
французского. Такие случаи постоянно озадачивают, но, несомненно, дают
представление об отношении к переводу в XVIII в. Знание немецкого
языка было, возможно, и несколько менее распространено, чем знание
французского, хотя это можно и оспаривать, но в любом случае немецкий
язык, в отличие от английского, например, не был достоянием узкого
круга лиц и в столицах можно было всегда найти переводчиков, которые
могли бы переводить с немецких оригиналов. Но издателей прежде всего
интересовала возможность иметь переводной текст на русском языке, а с
какого языка перевод делался, было не столь уж важно. Мало
интересовали издателей и читателей и стилистические нюансы, теряемые в
двойном переводе. Стихотворения и поэмы Виланда чаще переводились
прозой, чем стихами, что опять-таки не воспроизводит особенностей
стилистики Виланда. Популярность Виланда можно усмотреть и в том, что
его издавали не только в столицах, но и на периферии. Так, например, в
1795 г. в Калуге в количестве 1200 экземпляров вышел роман «Зеркало для
всех, или Забавная повесть о древних авдерианцах, в которых всяк
знакомых без колдовства увидеть может. Переведена с того языка, на
котором написана». Очевидно, издатели в Калуге, перепечатывая перевод,
не были уверены, на каком же языке был написан роман, более известный
как «История абдеритов».
Особенных вольностей в переводах из Виланда переводчики не
допускали, романы на русскую почву не пересаживали, но изымали часто
то, что казалось ненужным. Имелись случаи публикации отрывков без
указания на то, из какого именно произведения они
272
позаимствованы. Творчество Виланда оказало несомненное воздействие на
становление русского романтизма и сентиментализма и, в частности, на
Карамзина.
Многочисленные переводы произведений немецкого литератора
Иоганна Пфейля (1732—1800 гг.) позволяют, как нам кажется, лучше
понять состояние переводческих дел в XVIII в. Переводы из Пфейля так и
хочется отнести к «массовой беллетристике» — массовой в приложении к
XVIII в., разумеется, однако явственный христианско-наставительный
оттенок, присущий переведенным произведениям Пфейля, помещает эти
переводы не просто в развлекательную область.
Историки литературы вспоминают о Пфейле не как о литераторе, а
лишь как о собеседнике Гете, точнее, как об одном из «весьма приятных
сотрапезников» Гете во время пребывания последнего в Лейпциге. И тем
не менее, его произведения переводились на французский язык, шесть его
книг были переведены на русский, два произведения из этих шести
переводились неоднократно, и, что самое любопытное,— как с немецкого
языка, так и с французских переводов той же книги! В переводах не всегда
указывался переводчик, а подчас и вообще не упоминалось, что это —
перевод. Одно и то же произведение выходило в переводе под разными
названиями.
Немецкая драматургия представлена в переводах в России XVIII в.
достаточно полно. Однако переводы драм Г. Э. Лессинга, из которого
переводили если и не все, то очень многое,—«Разбойников» Фр. Шиллера,
«Ненависти к людям и раскаяния» А. Коцебу — поначалу встречали со-
противление со стороны некоторых критиков за то, что «эпизоды
затмевают самое действие», «смешан плач и смех» и «все обезображивает
вкус и правила»- Этим примером мы еще раз хотим показать, что далеко
не все переводные произведения воспринимались однозначно с поло-
жительной оценкой. Переводы в XVIII в. не раз начинали новые
направления в литературе и в общественной мысли и не удивительно то,
что с ними — а точнее с оригиналами, которые они представляли,—
велась подчас ожесточенная полемика.
Среди авторов, которые пользовались в России второй половины
XVIII в. огромной популярностью, были два представителя
немецкоязычной части швейцарской культуры — А. Галлер и С. Геснер.
Вряд ли они воспринимались как представители некоей обособленной,
отличной от немецкой, швейцарской культуры, но знакомство с их
творчеством, несомненно, расширяло культурные горизонты российской
273
публики. А. Галлер (1708—1777 гг.) был выдающимся ученым-
естествоиспытателем, членом многих европейских академий и при этом
автором многих стихотворных и прозаических произведений. Некоторые
из его поэм переводились и переиздавались в России многократно. Сейчас
вряд ли кто-нибудь за пределами Швейцарии обращается к его творчеству
не для историко-литературных изысканий, а для получения эстетического
наслаждения, однако в середине XVIII в. его имя было широко известно по
всей читающей Европе. В те времена «Швейцария выдвинула только
одного поэта европейского масштаба — Альбрехта Галлера» [129, т. 5,
245], Особенно популярны в России были его стихотворные произведения
«Поэма о вечности», «Тоска по отечеству», «Утренние размышления», «О
происхождении зла» (последнюю, в частности, переводил П. Богданович в
1798 г.)
Переводилась и проза Галлера, в частности, получившие в России
широкую известность «политические романы», «в которых он подвергал
обсуждению различные исторические формы государственных структур
— деспотии, просвещенные монархии и республики, особенно защищая
последнюю как форму наиболее современную и наиболее желаемую
народами» [59, 7]. Это романы «Узонг», «Альфред, король англосаксов»,
«Фабий и Катон». Перевод «Альфреда» выходил, в трех изданиях в
пределах десяти лет — в 1784, 1788 и 1793 гг., что уже само по себе для
тех времен может рассматриваться как огромный успех. Роман был
посвящен английскому королю-просветителю Альфреду. По мнению М.
П. Алексеева, этот роман был одним из источников для незаконченной
драмы Гоголя.
Большим переводческим и читательским успехом пользовался самый
крупный швейцарский писатель второй половины XVIII в. С. Геснер,
создатель немецкой идиллии в прозе- В России его называли «альпийским
Феокритом» и «швейцарским Бионом» (Ф,еокрит и Бион — представители
жанра идиллии в Древней Греции). Количество русских переводов из
Геснера, сделанных в конце XVIII и начале XIX в., превышает пятьдесят
названий. О нем весьма- восторженно отзывался Карамзин, который,
кстати, перевел одну из его идиллий — «Деревянная нога». То был первый
печатный труд Карамзина!
Идиллии Геснера, как уже сказано, написаны прозой. Это вызывало
некоторое удивление, так как тогда привычнее было видеть идиллии в
стихах, и поэтому некоторые из идиллий Геснера перелагались стихами.
Между прочим, такие переложения из прозы в стихи
274
выполнялись и самими немцами. Идиллия «Авелева смерть» переводилась
на русский язык девять раз, в том числе несколько раз стихами. Освоение
прозы Геснера в переводе имело воздействие па развитие стилистического
разнообразия русской прозы XVIII в. Дело в том, что «подобная проза
имеет общие элементы с поэзией в виде таких «вторичных» поэтических
признаков, как порядок слов и ритмизация фразы. Значение для русской
прозы XVIII в. переводов из Геснера представляется... неоспоримым» [59,
10].
Переводы из английской литературы
Переводы с английского языка начали осуществлять в России
фактически лишь во второй половине XVIII в., что, впрочем, понятно, если
вспомнить общественно-политическую и культурную ситуацию,
складывавшуюся в России в это время.
Любопытным явлением в переводческой панораме XVIII в. было
обращение к публицистике, и прежде всего к просветительской
журналистике. Пожалуй, наиболее интересной в этом плане была
английская просветительская журналистика, испытавшая на себе мощное
влияние идей Локка, к которому часто возводят начало Просвещения в
Европе, и затем их пропагандировавшая. Такие английские журналы, как
«Зритель», «Болтун», «Скиталец», «Досужий» и некоторые другие, были
столь популярны в Европе, что в Германии, Франции, Голландии, Италии,
Польше стали издавать подобные им. Некоторые журналы переводились
на многие языки Европы и иногда именно французский выступал
первооткрывателем — с него делались другие переводы.
В России знание английского языка в XVIII в. было весьма
ограниченным; даже А. Кантемир, который считался знатоком этого
языка, по мнению некоторых исследователей, обладал «недостаточным»
его знанием [343, 3]. Неудивительно поэтому, что первые переводы статей
из английских сатирико-нравоучительных журналов, основателями кото-
рых являлись Ричард Стил (1672—1729 гг.) и Джозеф Эддисон (1672—
1719 гг.), делались с французских переводов. Известно, что в конце 30-х —
начале 40-х годов даже Тредиаковский перевел статью «Сравнение между
Лудовиком XIV и Петром Алексиевичем, российским императором в
рассуждении славы» из журнала «Зритель» и при этом воспользовался
имевшимся французским переводом. Первые же переводы из английских
просветительских журналов стали появляться десятилетием ранее.
Переводные статьи печатались в русских периодических изданиях, в
275
частности в еженедельнике «Праздное время, в пользу употребленное»,
издававшемся в i759—1760 гг. Объем переводов, в нем публикуемых,
значительно превышал количество оригинальных материалов. В
Сухопутном шляхетском кадетском корпусе культивировался, прежде
всего, перевод с французского и немецкого языков. Однако за время
издания этого еженедельника в нем было опубликовано около двухсот
статей из английских журналов, что составляло около одной десятой части
всего опубликованного материала. Все эти переводы выполнялись не
непосредственно с английского языка, а с посредничающих переводов.
Основное направление было дидактическим; имелось и некоторое
количество сюжетных эссе. Остросатирических материалов журнал не
публиковал.
В 60-е годы статьи из английских просветительских журналов стали
публиковаться и в московских частных журналах, но и здесь, очевидно,
переводы не делались непосредственно с оригиналов.
Выходили и сборники статей. Одним из таких сборников был
«Забавный философ», переведенный и опубликованный в 1766 г. Л. И.
Сичкаревым. Сичкарев (1741 —1809 гг.) учился сначала в Киевской
духовной академии, где изучал философию, а затем в Петербурге. Он
преподавал иностранный язык в шляхетском корпусе, но какой именно,
точно не известно (по одним сведениям — немецкий, по другим —
английский). В дальнейшем он служил переводчиком при Синоде и
дослужился до должности прокурора Синода. Судя по некоторым
сведениям, Сичкарев переводил с греческого, латинского, немецкого,
французского, английского, итальянского и польского языков. В основном
то были научные, богословские и исторические сочинения.
В предисловии к переводам Сичкарев писал о дидактической
ценности собранных статей, которые, «представляя наставления свои в
приятных уму человеческому изображениях», «могут весьма много
способствовать благоуспешному исправлению нравов»; такое чтение
заставит читателей «возбудиться к усердному общественных и
домочадственных должностей исполнению» [343, 44]. Опять, как видим,
побудительной причиной перевода является желание не развлекать, а
поучать, но поучать через «приятные изображения». Насколько можно
судить, этот сборник, составленный Анной Фишер и вышедший в
Ньюкасле в 1756 г., переводился непосредственно с английского
оригинала. В основе своей перевод был близок к оригиналу, однако Сичка-
рев сам признавался, что для того, чтобы сделать текст более доступным,
он «переменял... все то, что было с нашими обыкновениями несходно»
276
[343, 46]. Но таких «перемен» совсем немного; некоторые имена
оригинала заменены на «звучащие» (Троп — Высоскоков; Фиджет —
Вертопрахова).
Много статей из английских просветительских журналов, прежде
всего из «Зрителя», печаталось во «Всякой всячине» — периодическом
издании, фактически издававшемся самой Екатериной II. «В подавляющем
большинстве случаев статьи, заимствованные из «Зрителя», подвергались
сокращению, обработке в той или иной мере, нередко перелагались па
«русские нравы», иногда отрывок из «Зрителя» вставлялся в
оригинальную статью» [343, 51] и при этом без соответствующих ссылок.
Реалии английского быта заменялись на российские (собор св. Павла
становился Кремлем; виги и тори исчезали, продавщица чая превращалась
в лавочника и т. д.). Переводные статьи подвергались также сокращению и
упрощению; многие сокращения были мотивированы политическими
соображениями.
Русские журналы разных направлений проявляли стойкий интерес к
материалам из английских просветительских журналов фактически вплоть
до конца XVIII в. В работе Ю. Д. Левина [343], в которой содержится
много сведений о переводах из английских журналов, имеется список
выявленных исследователем переводов, опубликованных в русских
журналах и отдельных изданиях XVIII в. В списке указано 409 названий!
Однако оценить, какое количество из них было переведено
непосредственно с английского языка, а какое с посредничающих
переводов — французских и немецких,— не представляется возможным.
Ясно, тем не менее, что большинство из этих переводов все-таки делались
с французского и немецкого языков.
С 70-х годов XVIII в. происходит заметное сокращение публикаций,
заимствованных из английских журналов. Речь идет не только о
собственно публицистике, но и о небольших повестях просветительско-
дидактического содержания. Сатирические журналы все больше внимания
уделяли злободневным вопросам российской жизни, и, соответственно, из-
бегали переводов. От переводческих иносказаний можно было перейти к
прямой сатире. В 80-е и 90-е годы, когда стала ужесточаться политическая
обстановка, опять активизировалась переводческая деятельность. Краткий
набросок истории перевода в Европе представляет собой статья С.
Джонсона, увидевшая свет в 1795 г. Основная идея статьи состоит о том,
что перевод — одно из сильнейших средств развития науки и культуры —
получал развитие в те периоды, когда «каждый народ искал пред
другим в учености получить преимущество» и «учение почитали за
277
наипростейшее упражнение ума, а преложения книг за наилучшие
облегчительные средства» [343, 60]. Как статья Джонсона, так и ее
перевод и публикация в отечественном журнале, должны быть отмечены
нами особым образом — ведь здесь впервые, насколько нам известно,
поставлен вопрос об огромном влиянии, которое перевод оказывал на раз-
витие культуры.
Появлялись английские статьи и повести (опять-таки в переводах с
французского) и в журналах, издаваемых Новиковым. Его обширнейшая
издательская деятельность включала и книгоиздание. В период с 1766 по
1793 г., т. е. до того времени, когда его деятельность была отнюдь не по
его воле прекращена, помимо многочисленных других книг, им было
издано около 60 произведений английских авторов. Это намного
превосходит, скажем, то количество, которое было издано Собранием,
старающемся о переводе иностранных книг. Среди изданных Новиковым
авторов можно упомянуть произведения Локка, Попа, Свифта, Филдинга,
Смолетта, Голдсмита, Стерна, Юнга, Блэкстона. Считается, что
повышенный интерес Новикова к английской культуре был вызван его
масонством.
Есть еще одно интересное обстоятельство, которое хотелось бы
отметить в связи с публикациями из английских журналов: именно
английские материалы, пусть и переведенные с посредничающих
переводов, были наиболее популярными и оказали наибольшее влияние на
русскую культуру. Такие публикации стали появляться и в провинциаль-
ных журналах (их возникновение относится к 80-м годам XVIII в.), причем
весьма отдаленных от центров — Москвы и Петербурга, например, в
«Иртыше», издававшемся в Тобольске. Родственник поэта и драматурга А.
П. Сумарокова Панкратий Сумароков, по обвинению в подделке денег ли-
шенный дворянского звания и сосланный в Сибирь, издавал здесь журнал
«Библиотека». В этих изданиях широко представлены нравоучительные
материалы, но имеются также научные и медико-гигиенические статьи,
например, «О том, что движение и воздержанность суть два главнейшие
предохранительные средства от болезней». В переводных статьях из
английских журналов критиковались такие пороки, как праздность,
пустота и суетность светской жизни; невоздержанность; неумение вести
себя в обществе; празднословие; пьянство; неопрятность. В них
осмеивались семейные неурядицы, проистекающие от неразумия и
невоспитанности супругов, порицалось дурное обращение со слугами и т.
п. [343, 77]. Как и в центральных изданиях, имело место некоторое,
278
впрочем весьма умеренное, приспособление к культурному уровню
читателей. Переводы делались также с французского и иногда с немецкого
языков.
Широкое обращение в России XVIII в. к английским
просветительским журналам, бесспорно, способствовало подъему
культуры и содействовало делу просвещения. Так перевод и тут выполнял
свою благородную миссию.
Затронув «английскую» тему, остановимся на восприятии в России
XVIII в. Шекспира, как через переводы его сочинений, так и через
переводы других авторов, которые писали о Шекспире или цитировали
его. Следует отметить, что Шекспир остался малоизвестен русской
культуре XVIII в. Этому факту культурологи должны были бы дать
объяснение, ибо весьма странным кажется то, что крупнейшему по
сегодняшним представлениям явлению мировой культуры уделялось так
мало внимания в условиях казалось бы широчайшего приобщения к
достижениям этой культуры. Считать, что Шекспира плохо знали в России
XVIII в. в связи с плохим знанием английского языка было бы
объяснением поверхностным, ведь многих других авторов переводили не с
оригиналов, а с переводов. Скорее причины следует искать в общих
культурных установках той поры. Французский классицистский театр был
прекрасно представлен в переводах — но отнюдь не Шекспир, хотя в
XVIII в. имелось уже предостаточно французских и других переводов из
Шекспира, чтобы можно было ими воспользоваться. Однако ими не
воспользовались, хотя благодаря переводам-посредникам Россия
познакомилась со многими английскими авторами. Это еще раз убеждает в
том, что идейно-художественные установки творчества Шекспира были в
основе своей чужды русской культуре XVIII в. Подлинное открытие
Шекспира для русской культуры происходит лишь в XIX в.
Первое упоминание о Шекспире в печати было сделано А. П.
Сумароковым в 1748 г., что не исключает, конечно, и возможных более
ранних упоминаний, еще просто не выявленных. Остается неизвестным,
знал Сумароков о Шекспире понаслышке или же читал драматургию
Шекспира во французских переводах. Но у Сумарокова есть драма под
названием «Гамлет», которая в действительности имеет мало общего с
одноименной трагедией Шекспира, хотя факт заимствования по крайней
мере названия отрицать невозможно. Тредиаковский, который, кажется,
был в конфликте со всеми выдающимися литераторами своего времени,
язвительно писал, что «нет, почитай, ничего в сочинениях авторовых (т. е.
Сумароковских), которое не было бы чужое…комедия не его, да
279
Голбергова... Гамлет — Шекспиров» [338, 22]. Сумароков поспешил
ответить Тредиаковскому в печати: «Гамлет мой, говорит он
(Тредиаковский), не знаю от кого услышав, переведен с французской
прозы английской Шекспировой трагедии, в чем он очень ошибся. Гамлет
мой, кроме монолога в окончании третьего действия и Клавдиева на
колени падения, на Шекспирову трагедию едва ли походит» [338, 23]. Из
приведенного ответа ясно, что Сумарокову, очевидно, был известен
прозаический французский перевод Шекспировой трагедии.
Известно, что в 80-е годы Шекспиром увлекалась императрица
Екатерина II. Она подписалась, наряду с рядом других любителей
словесности, на полное собрание сочинений Шекспира во французском
переводе. В одном из писем императрица упоминает, что читает немецкий
перевод Шекспира — «девять томов уже проглочены». Из этого следует,
что у русских переводчиков уже имелось достаточно материала для того,
чтобы начать переводы, но этого не произошло. Сама Екатерина написала
четыре переделки из Шекспира, но они были очень далеки от оригинала,
скорее всего императрица пользовалась прозаическим немецким
переводом Эшенбурга.
Считается, что первое печатное издание полного текста трагедии,
точнее вообще произведения Шекспира на русском языке вышло в
Петербурге в 1787 г. На титульном листе стояло: «Жизнь и смерть Ричарда
III, короля аглинскаго, трагедия господина Шакеспира, жившаго в XVI
веке и умершаго 1576 года. Переведена с французскаго языка в Нижнем
Нове-городе 1783 года. Печатана с дозволения управы благочиния. В
Санктпетербурге 1787 года». Не известен переводчик, а также то, почему
местом перевода обозначен Нижний Новгород. Известно лишь, что
перевод на русский язык сделан с французского перевода Летурнера.
Переводу предпослано предисловие Вольтера, в котором он не очень
лестно отзывается о Шекспире, однако все же Вольтер в итоге признает,
что хотя у Шекспира все «есть еще Хаос или Смешение, но свет уже сияет
из оного со всех сторон». Именно это и нужно было переводчику для
оправдания выбора произведения для перевода. «Драматический словарь»
1787 г. так писал о Шекспире: «Что ж Шакеспир не держался театральных
правил, тому истинная притчина почесться может пылкое его
воображение, не могшее покориться никаким правилам, в чем его
осуждает знаменитый софист г. Вольтер, также и российский стихотворец
Сумароков» [338, 39]. Не этим ли определяется общее прохладное
отношение русской культуры XVIII в. к Шекспиру? «Не
280
держался театральных правил», имел «пылкое воображение», «Хаос и
Смешение» — вот что сдерживало, очевидно, переводчиков. Престиж
французского театра и критически настроенного Вольтера был очень
велик и не мог не оказывать своего сдерживающего влияния. (Когда
Тредиаковский совершал свой прорыв к новой французской культуре и
новым жанрам в прозе и поэзии, таких барьеров ему преодолевать не
пришлось — не было целенаправленной критики, хотя, несомненно, его
первопроходческий шаг и был самым трудным). Даже частые и
восторженные упоминания и этюды о Шекспире, которые появлялись в
переводах из английских журналов, не смогли почему-то поколебать пе-
реводческой осторожности, хотя «было бы невозможно предположить, что
русские переводчики различных статей из этих журналов остались совсем
равнодушными к этюдам о Шекспире и его героях» [338, 42].
Ряд цитат из Шекспира появлялся в переводах авторов,
обращавшихся к его творчеству еще в конце 40-годов. Английский поэт
Александр Поп был довольно хорошо известен в России по переводам,
выполнявшимся, правда, с французского. Его эссе и стихотворения
переводились часто прозой, ибо так переводили его французы. В одной из
поэм Попа упоминается Отелло, и вот так этот отрывок выглядит в
переводе 1748 г., кстати, переиздававшемся еще и в 1788 г.: «Гордый
Отель был меньше суров в причине нещастного платка, нежль Белинда в
случае локона показалась» [338, 43]. Из этого, совершенно
невразумительного отрывка, ясно, что переводчик никакого представления
о творчестве Шекспира не имел — но не странно ли, что даже такая почти
бессмысленная дословщина находила своего читателя — ведь поэма
переиздавалась 40 лет спустя после ее первого появления. Одним из
английских писателей, которые довольно часто цитировали и упоминали
Шекспира и которых много переводили на русский язык, был Генри
Филдинг. Но опять-таки переводы из Филдинга делались с французского.
«Божественный Сакеспеар» — так назвал Шекспира переводчик Е.
Харламов в своем переводе «Истории Тома Джонса, найденыша» (первое
издание — 1770—1771 гг.). И это, конечно, говорит о том, что даже в 1770
г. переводчик не знал Шекспира. А ведь Харламов был воспитанником
Сухопутного шляхетского кадетского корпуса! Очень показательно и
признание, которое делает переводчик в своем предисловии: «Хотя
слышал я, что подлинник... несравненно преимуществует перед
французским переводом», «но не зная аглинского языка», вынужден был
переводить с французского (французский перевод Лалласа давал лишь