Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв

Подождите немного. Документ загружается.

211

многих др.), о литературных произведениях (поэмы Вергилия, Овидия, о

«Неистовом Роланде» Аристо и др.), о географических названиях (Халдея,

Египет, Рим, Нил, Париж, арапы, гренландцы и др.), о созвездиях, о

мифологических персонажах и о многом другом. Он обильно цитирует

Горация, Вергилия, Анакреонта, Цицерона, в своих переводах размышляет

о сущности культуры, призывая читателей к «овладению знаниями». Он

полагает, что так как «мы до сих пор недостаточны в книгах философских,

потому и в речах (недостаточны), которые требуются к изъяснению тех на-

ук», то «желая оказать нашему народу некую услугу», он переводит с

латыни и греческого, объясняет и вводит в употребление некоторые

философские и естественнонаучные термины. [51, 54]. Такие комментарии

могут служить индикатором культурного состояния общества: ведь

комментируется то, что неизвестно или малоизвестно читающей публике.

Отсюда можно, очевидно, лучше представить, какую гигантскую работу

выполняли переводчики XVIII в., приобщая российскую читающую

публику к новой культуре не только через собственно переводы, но и

через подобного рода комментирование.

Переводчик Кантемир комментировал также отдельные слова и

выражения. Толкования эти включали: раскрытие понятийного

содержания терминов; объяснение иностранных слов — всех имеющихся

значений или того, которое актуализируется в данном тексте;

перефразировку, синонимические ряды [198, 61]. Приведем один пример

из пояснений самого Кантемира. В комментариях к своему же переводу

Фонтенеля Кантемир писал, поясняя употребление слова «гнида»: «Во

французском стоит до подкожного червяка, я гниду употребил для того,

что и довольно мала, и нам знакомее» [135а, 176]. Любопытно, что

комментировалось даже такое выражение: «Голубой свод: сиречь небо».

Это говорит о том, что такое переводное словосочетание еще

воспринималось с трудом. Ряд слов, использованных Кантемиром,

приобрели позже вполне устойчивый статус терминов — например,

«вещество». Это существительное употреблялось наряду со словом

«материя». Некоторые введенные Кантемиром слова не прижились:

любомудрие (философия), естественница (физика), преестественница (ме-

тафизика), звездозаконие (астрономия), землемерие (геометрия) и др.

Природа передавалась также как натура, естество, тварь. В целом же

Кантемир старается избегать специальных терминов, в чем вообще

следует оригиналу. В оригинале ни разу не употреблен был термин

212

«атмосфеpa» и переводчик везде переводит «1’air» как «воздух». Ис-

следователи обычно отмечают ясность и простоту языка Кантемира,

однако близкое следование тексту, желание избегать лексических

заимствований иногда делают текст маловразумительным — например,

собрание или куча вещества, что должно было обозначать массу.

Филологические пристрастия Кантемира нашли свое отражение и в

его отношении к переводу. В своих комментариях и предисловиях

Кантемир разъяснял, какое место занимал переводимый автор в своей

литературе, о его литературных достоинствах, о состоянии текста, с

которого делался перевод, о том, на какие другие языки Европы пе-

реводились произведения данного автора. В комментариях

растолковываются наиболее трудные места, новые слова и реалии. Сами

по себе переводы очень близки оригинальному тексту, подчас практически

буквальны. Сам Кантемир сообщал, что «во многих местах я предпочел

переводить Горация от слова до слова». Анакреонта и Горация он

переводил белым стихом, так как «нужда рифмы... понудила бы меня

гораздо отдаляться от оригинала», к которому он хотел держаться как

можно ближе [100, 28—33]. Так как стихи без рифмы воспринимались

весьма необычно (впрочем, в условиях становления стихосложения эта не-

обычность была весьма относительной), Кантемир ссылается на опыт

итальянских переводчиков, которые почти всех греческих и латинских

поэтов «перевели на таких стихах без рифмы». Филологическое

комментирование Кантемира и его переводы без рифмы имели большое

будущее: именно так издаются переводы из антиков в XX в. Дословность

своих переводов из античных авторов Кантемир пояснял желанием

вводить в русский язык «новые слова» и «новые образы речений», а также

тем, что его переводы должны быть пригодны «для тех, кои учатся

латинскому языку и желают подлинник совершенно выразуметь». Иначе

говоря, и здесь он руководствовался филологическим подходом.

Теперь, в конце XX в., нам видно, что если бы переводы Кантемира

из Анакреонта или других древних авторов были опубликованы тогда,

когда они были переведены, то они бы оказали весьма существенное

влияние на переводческую практику XVIII в. Важно отметить и то, что

Тредиаковский, Кантемир и Ломоносов обучались на Западе и были

достаточно хорошо знакомы с западноевропейской переводческой

практикой — французской, итальянской и немецкой. Тредиаковский

ориентировался на французскую школу, Кантемир — на итальянскую, а

213

Ломоносов — на немецкую, что и наложило отпечаток на их

переводческую деятельность.

Михаил Васильевич Ломоносов (1711 — 1765 гг.) был, пожалуй,

центральной фигурой в русской культуре XVIII в. Его разносторонний

вклад в культуру в значительной степени определил дальнейшее развитие

науки и литературы. Из всего того огромного количества областей знаний,

в которых работал Ломоносов, нас, естественно, интересует перевод.

Ломоносовское переводческое наследие включает как практические

переводы, так и высказывания по поводу переводов. Он учился в

Московской славяно-греко-латинской академии, в Киево-Могилянской

Академии, а также при Петербургской Академии наук. В 1736—1741 гг.

он учился в Германии. Такая разносторонняя подготовка и собственные

таланты открыли ему путь не только для научной, но и литературной

деятельности. Он завершил реформу российского стихосложения, начатую

Тредиаковским, и, как известно, активно возрождал цицероновскую

литературную идею о «трех стилях»-

Из ранних переводческих опытов Ломоносова известен перевод

Фенелона «К Ланжерону» (1738 г.). Будучи в Германии, Ломоносов

впервые попробовал переводить Анакреонта, но не с греческого, а с

латинского, французского, английского и итальянского языков. Можно

сказать, что переводил он со всех языков сразу, так как все варианты

перевода постоянно сравнивались,

Свою переводческую деятельность Ломоносов после возвращения

из-за границы начал «вне штата» в газете «Санкт-петербургские

ведомости» (1741 г.). Тогда же были опубликованы первые переводы

научных статей. Работа над переводами научных статей и книг

продолжалась практически в течение всего периода деятельности

Ломоносова; интересно отметить, что некоторые работы самого Ломоно-

сова, написанные им по латыни, были им же переведены на русский; ряд

работ Ломоносова переводился на немецкий, французский и английский

языки (некоторые работы Ломоносова, написанные по-латыни,

переводились на русский Козицким). Из 19 торжественных од,

напечатанных при жизни Ломоносова, три были переводными.

Следует сразу оговорить то, что переводы Ломоносовым

художественной литературы носили, в основном, «прикладной» характер,

т. е. должны были служить своего рода иллюстрацией к разрабатываемым

теоретическим положениям стихосложения. Ломоносов также занимался

переводами в основном с немецкого и латинского языков всяческих

посланий и поздравлений, адресованных членам императорской фамилии,

214

другим знатным особам. Основная часть поэтических переводов была

включена Ломоносовым в его книгу «Риторика». Однако в большинстве

своем они не представляют собой цельных переводов, а являются лишь

отрывками для разъяснения тех или иных положений риторики [100, 37].

«Риторику» Ломоносова, построенную на соответствующих сочинениях

Аристотеля, Демосфена, Цицерона, Квинтиллиана, можно в ее

поэтической части назвать антологией античной поэзии, от Омира

(Гомера) до Горация. Гомер был представлен у Ломоносова фрагментами

из VIII, IX и XIII песней «Илиады». Эти фрагменты являются первыми

опытами перевода Гомера на русский язык.

Ломоносов вел весьма обширную деятельность по рецензированию и

исправлению переводов, выполнявшихся при Академии. По поводу

переводов и их рецензирования было принято даже специальное

постановление Академии, в котором, в частности, говорилось: «А те

переводы править и последнюю оных ревизию отправлять и над всем тем,

что к тому принадлежит, труд нести г. профессору Ломоносову, за

который излишний, сверх должности его труд имеет он получать, окроме

жалованья его, в награждение по 200 рублей в год» [310, 95]. Так

оценивалась редакторская деятельность по правке переводов в конце 40-х

годов XVIII в. Назовем некоторые работы, рекомендованные к печати

Ломоносовым после того, как он рецензировал и правил в период с 1744

по 1751 г.: «Сокращение грамматики латинской» в переводе В. И.

Лебедева; «Краткое руководство к теоретической геометрии» Г. В. Крафта

в переводе И. И. Голубцова; перевод первого тома «Сибирские истории»

Миллера; «Житие славных генералов» Корнелия Непота в переводе

Лебедева (кстати, это ценное историческое свидетельство римского

историка «О знатных римских мужах» в послеоктябрьский период не

переводилось); «Новая французская грамматика» в переводе В. Е.

Теплова; «Происки и хитрости воинские» Де ла Фе, «История о княжне

Иерониме» и «Мнения Цицероновы» в переводах И. В. Шишкина.

Ломоносов вместе с Тредиаковским и Кантемиром отстаивал то, что

стихи можно и нужно перелагать стихами (вспомним, однако, что

Тредиаковский не всегда следовал этому правилу и переводил Горация

прозой). В целом Ломоносов старался сохранять эквивалентность, однако

в передаче ритма и рифмы он был далеко не строг. Античных поэтов,

которые не использовали рифму, Ломоносов считал возможным

переводить и без рифмы.

215

Ломоносов достаточно близко следовал оригиналу, но подчас

позволял себе небольшие вставки, разъяснения, а то и вольности.

Приведем пример такого весьма вольного обращения с оригиналом. Он

взят из перевода оды Штелина «На день рождения Императрицы

Елисаветы Петровны 18 декабря 1741 г.»:

Надежда долго в тишине

С желаньем на Тебя взирала,

Любезное Твое лице,

Как ясно солнце, почитала,

Которо в грозных бед волнах

Несносной утоляло страх.

Хотело из погод ужасных

В местах поставить безопасных.

Немецкий текст приведен в подстрочном переводе: «Как долго тихая

надежда взирала на тебя и почитала твой милый лик как светлую звезду,

которая, хотя мачта и якорь сорваны, постоянно вселяла в нас полную

уверенность, что выведет наш корабль в безопасное место из темного

неистовства волн». В переводах античных авторов Ломоносов держался

значительно ближе к тексту, но в целом можно сказать, что он обращался с

переводимыми текстами более вольно, чем скажем Тредиаковский.

Правда, следует учитывать то обстоятельство, что Тредиаковский

ориентировался в своих переводах на значительно более широкого

читателя, а Ломоносов в основном использовал свои переводы, как уже

отмечалось, как иллюстрации к своим теоретическим разработкам по

риторике.

В 1743 г. вышел сборник «Три оды парафрастические псалма 143,

сочиненные чрез трех стихотворцев, из которых каждый одну сложил

особливо». В этом своеобразном соревновании участвовали

Тредиаковский, Сумароков и Ломоносов. Псалм перелагали с

церковнославянского на русский. Оценивать сейчас то, кто же вышел

победителем из этого поэтического состязания, было бы по крайней мере

неосторожно, но если судить по магистральному пути, по которому

двигалась дальше русская поэзия, то можно сказать, что для будущего

переложение Ломоносова было более значимым, хотя, конечно, поле

одного лишь псалма слишком мало для того, чтобы делать какие-либо

существенные выводы.

В 1759 г. в периодическом издании «Полезное увеселение» было

опубликовано переложение в стихах произведения Ж. Ж. Руссо «Доколе,

щастье ты венцами». В этой, же книжке было напечатано и переложение

той же оды Сумароковым.

Такая практика параллельной публикации переводов одного и того

же произведения заслуживает всяческого внимания, и можно лишь

216

пожалеть, что в нынешнее время она практически полностью забыта, хотя

в некоторых поэтических сборниках, представляющих, например, поэзию

Англии, США и других стран, иногда к ней и прибегают.

Ломоносов же не раз вступал в такую косвенную и прямую

полемику, прежде всего с Тредиаковским.

Однако несмотря на то, что существуют заметки Ломоносова «О

переводе», серьезной теоретической разработки о переводе Ломоносов все

же не осуществил. Из самой переводческой практики Ломоносова, пусть и

преследующей иллюстративные задачи, следует, что Ломоносов сделал

шаг в сторону избавления языка от излишних церковнославянизмов,

отрешения от жесткого буквализма. В целом же нам кажется, что влияние

Ломоносова на переводческую практику было довольно ограниченным

хотя бы уже потому, что он не делал переводов, которые имели бы доста-

точную популярность и достаточно широкое распространение. К тому же

его фактическое ограничение сферой поэтического перевода не позволяет

сделать вывод о том, как он относился к прозаическому переводу

художественной, философской, религиозной литературы. Судя по всему,

книги исторического и тем более строго научного содержания Ломоносов

полагал необходимым перелагать очень близко к оригиналу. Его еще

достаточно ранние переводы научных статей характеризуются высоким

качеством, и недаром Ломоносову часто затем доверялось рецензирование

переводов, причем не только сугубо научного содержания. В 1746 г. на

заседании Академии Ломоносов внес предложение, написанное, кстати, по

латыни, касательно переводов: «Ввиду того, что на русский язык

переведено и в дальнейшем может быть переведено переводчиками много

небесполезных книг, издавать которые, однако, трудно за невозможностью

отдавать их в печать без особого указа Правительствующего Сената, то я

думаю, что следует обратиться в высокий Сенат с просьбой доверить

Академическому собранию рассмотрение... переведенных на русский

язык... книг, чтобы нам не быть вынужденными беспокоить столь высокое

учреждение слишком частыми ходатайствами» [310, 26]. Просимых прав

Академическое собрание не получило.

В истории перевода совсем небезынтересна и проблема

санкционирования переводов. В данном случае, как видим, разрешение на

публикацию тех или иных переводов, выполненных в пределах Академии,

давалось свыше, что, конечно, весьма существенно ограничивало и

217

сдерживало переводческую деятельность в стенах Академии. Следует

также помнить, что переводы, выполненные при Академии,

публиковались самой Академией, которая имела свою типографию.

Представляет несомненный интерес и то, какое воздействие на

переводческую деятельность оказывала цензура, но это тема отдельного

исследования.

Обращение Ломоносова к греко-римской классике (в «Риторике»),

завершение реформы русского стихосложения, полное и окончательное

утверждение русского языка в поэтическом переводе — вот то основное,

что определяет вклад Ломоносова в развитие перевода в России в XVIII в.

Г. Р. Державин, известный русский поэт, впервые выступил в печати

с переводами «Ироиды, или Письма Вивлиды к Кавну» в журнале

«Старина и новизна» в 1773 г. Автор стихотворения не был указан.

Перевод был предположительно сделан с немецкого. Переводил Державин

и из Пиндара. В 1780 г. в «Санкт-Петербургском вестнике» появилось

переложение 81 Псалма, выполненное Державиным. Этим переводом-

переложением он продолжал уже можно сказать традицию, начатую

Ломоносовым и Сумароковым. Державин придал псалму обличительный

тон, который был усилен добавлением одного стиха «от себя»—

публикация вызвала неудовольствие властей. В развитии Державина как

стихотворца перевод сыграл свою роль и косвенным образом: после

выхода в 1794 г. сборника переводов из древнегреческого поэта

Анакреонта {переводчиком был Николай Львов, один из друзей поэта)

Державин вдохновился Анакреонтовой темой и в 1804 г. выпустил

сборник, назвав его «Анакреонтические песни», где были представлены

как переводы и переделки из Анакреонта, Сапфо и других греческих

поэтов, так и собственные произведения, навеянные Анакреонтовой темой.

Переводил Державин греков по немецким переводам, так как по соб-

ственному признанию греческого не знал (вспомним, что и в XIX в.

Жуковский переводил Гомера с немецкого перевода). Державин и в

дальнейшем обращался к переводу, хотя в его творчестве перевод и

уступил место оригинальному творчеству.

Д. И. Фонвизин, хорошо известный как драматург и автор

«Недоросля», начинал свою литературную деятельность как переводчик.

Один лишь пример из его биографии может продемонстрировать широту

интересов Фонвизина: в 1771 — 1778 гг. Фонвизин жил во Франции, где

усердно занимался философией, юриспруденцией и тем, что теперь мы бы

назвали социологией. В начале своей литературной карьеры Фонвизин

печатал переводные статьи в журналах, а в 1761 г. опубликовал «Басни

218

нравоучительные» датского просветителя и сатирика Л. Гольберга.

Датского языка, разумеется, Фонвизин не знал и делал свои переводы с

французского и немецкого. В период с 1762 по 1768 г. он предпринимает

перевод многотомного романа Ж. Террасона «Геройская добродетель, или

жизнь Сифа, царя египетского». Просвещенный государь — вот главная

тема романа, такая актуальная для России той поры. Обращался Фонвизин

и к драматической поэзии—он перевел трагедию Вольтера «Альзаира», и

этот перевод создал ему благоприятную репутацию в литературных

кругах. Комедия Фонвизина «Корион» является вольной переделкой коме-

дии «Сидней» французского драматурга Ж. Б. Греесе. До 1769 г. Фонвизин

состоял одним из переводчиков при кабинете императрицы, и его

непосредственным начальником был И. П. Елагин, переводчик и меценат,

с чьей легкой руки, можно сказать, и начались «склонения» иностранных

пьес «на русский лад». Среди переводов Фонвизина были произведения не

только художественной литературы. Он переводил трактат «Торгующее

дворянство» Г.- Ф. Куайе с предисловием немецкого юриста И.-Г. Юсти и

труды самого Юсти «О правительствах» и «Полицейская наука» (эти

переводы остались в рукописи). В 1777 г. Фонвизин публикует перевод

историко-философского сочинения А.Тома «Слово похвальное Марку

Аврелию».

И. Л. Крылов также выступал на переводческом поприще. Он

переводил выдержки из сочинений французских просветителей Ж. - Б.

д’Аржана и Л. - С. Мерсье (кстати, совсем неправильно считать Крылова

лишь баснописцем: он был и публицист, и прозаик, и стихотворец, и

драматург).

Занимался переводами и А. Н. Радищев. Прежде всего Радищев был

поэтом, но начинал он свою литературную деятельность и как переводчик.

Вернувшись из Лейпцига, он в 1773 г. опубликовал перевод

«Размышлений о греческой истории» Г. Мабли (1709—1758 гг.), который

снабдил примечаниями не столько переводческими, сколько посвя-

щенными размышлениям о социальном устройстве общества. Кое-что

известно и о стихотворных переводах Радищева: стихотворение

«Журавли» — точный перевод из Э. Клейста, немецкого поэта середины

XVIII в., которого позже переводили лицеисты, «Молитва» —из Вольтера;

вольный перевод 15-го эпода Горация (этот же эпод переводил еще

Тредиаковский).

В творчестве Н. М. Карамзина, крупнейшего литератора конца

XVIII— начала XIX вв., перевод занимал очень существенное место.

Список переводов Карамзина, выполненных им в период с 1783 г. до

219

конца века, составляет 160 наименований! Какой же была та литературная

среда, в которой вызревал Карамзин как художник слова? «Нравственное

образование» Карамзин получил в кругу участников масонского

Дружеского литературного общества: Н. И. Новикова, А. М. Кутузова, И.

П. Тургенева, А. А.Петрова [139, т. 1, 747]. Все эти литераторы работали в

сфере перевода, а, скажем, Кутузов в печати выступал только с

переводами, относясь очень критически к своему собственному

оригинальному творчеству. Переводы готовили почву для возникновения

и развития нового литературно-художественного направления в культуре

— сентиментализма. Тот же Кутузов переводит сочинения Х.- Ф.

Геллерта, «оказавшиеся необычайно тесно связанными с общим развитием

сентиментального направления в России» [139, т. 1, 735]. Принципы

сенсуализма были выражены уже в философии Дж. Локка, с творчеством

которого русская читающая публика была, хотя и не совсем полно, но

ознакомлена (Локка переводили с французского). Литературная интер-

претация этих принципов реализовалась в творчестве, например, Л. Стерна

(также переводившегося с французского, а не с английского), а в Германии

— уже упомянутого Х.-Ф. Геллерта. «Наблюдения над движениями сердца

человеческого» ...были серьезным и важным открытием для русских

литераторов, проявивших интерес к «внутреннему человеку» [139, т.

1,735].

Первые переводы Карамзина были непосредственно связаны с

деятельностью масонского кружка: это поэма А. Галлера «О

происхождении зла»; «Беседы с Богом» и «Размышления о делах Божьих»

К. X. Штурма, «Беседы с Богом» И. Ф. Тиде. Эти переводы выходили с

1786 по 1789 гг. Объем произведений Штурма и Тиде очень велик —

более 4000 страниц! Первый же известный печатный перевод Карамзина

—18 страниц «Швейцарской идиллии» С. Геснера. Все эти переводы

делались с немецкого. Карамзину принадлежит честь открытия счета

переводам В.Шекспира с английского, а не с посредничающих переводов

(«Юлий Цезарь»). В 1788 г. Карамзин опубликовал перевод драмы

Лсссинга «Эмилия Галотти». Среди авторов, произведения которых

переводил Карамзин для журнальных публикаций, находим и Л. Стерна,

создателя «Сентиментального путешествия», которое, собственно, и

открыло эпоху сентиментализма. Разнообразие авторов, к которым

обращался Карамзин, поистине поражает. Здесь отрывки из античных

авторов — Цицерона, Гомера, Саллюстия, Плутарха, Тацита,

220

Страбона, отрывки из Тассо, Ларошфуко, Вольтера; есть даже

переводные отрывки из произведений персидского поэта Саади (очевидно,

с французского), переводы из многих английских авторов. Переводы для

журнальных публикаций, как и для книжных, делались в основном с

оригиналов, т. е. с английского, французского и немецкого языков, и лишь

в немногих случаях Карамзин прибегал к переводам-посредникам. Многое

из переведенного относилось не только к художественной литературе:

здесь были и философские, и публицистические, и исторические

сочинения или выдержки из них. Обращался он и к Востоку, хотя и через

перевод-посредник и очень фрагментарно (помимо Саади обнаружен

также перевод выдержек из драмы Калидаса «Мысли восточных

мудрецов», но в библиографическом списке не указано, с какого языка

сделан перевод). В 1796 г. появилась еще одна книжная публикация

перевода: «Мелина» Л. Л. Ж. Сталь, а в период с 1794 по 1798 г. были

опубликованы две части сборника «Новые Мармонтеллевы повести»

французского литератора просветительского толка Ж. Ф. Мармонтеля.

Всего за период своей переводческой деятельности в пределах XVIII

в. Карамзин обращался к 72 различным авторам. Можно только

поражаться плодовитости Карамзина-переводчика. Но ведь кроме

переводов выходили и его оригинальные сочинения! Язык переводов

Карамзина, если исходить из того, что мы знаем о его оригинальном твор-

честве, был языком образованного общества, дворянской интеллигенции; в

нем не было крайностей ни «высокого штиля», ни «низкого» просторечия.

«Языковая реформа Карамзина противостояла ломоносовскому принципу

«трех штилей». Отвергая архаизированный высокий слог классической

трагедии и оды, как и бытовое просторечие низкого, Карамзин

ориентировался на единый для всех литературных жанров «средний» слог

...Карамзин значительно обогатил русскую лексику и семантику новыми

смысловыми оттенками, новыми словами и понятиями...» [129, т. 5, 398].

Такому обогащению в значительной степени способствовала работа

Карамзина над переводами.

О требовательности Карамзина к себе как к переводчику можно

составить представление по тому, как он оценивал свой перевод трагедии

Лессинга «Эмилия Галотти». Первый перевод знаменитой трагедии был

сделан в 1784 г. Возможным переводчиком называют Г. Апухтина,

который в свое время переводил Л. Стерна. В 1788 г. был опубликован

перевод Карамзина. В предисловии, предпосланном переводу, Карамзин

писал, что прежде всего он стремился выправить впечатление, которое

произвел первый перевод, содержавший ошибки и в котором общий дух