Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв
Подождите немного. Документ загружается.
171
стал частью национальной словесности. Разнообразие решавшихся задач
превращало переводчика в деятеля культуры в широком значении слова»
[100, 163].
Историко-культурные предпосылки развития
перевода в России
Приход Петра I на историческую арену ознаменовал собой
активизацию внешней и внутренней политики России и огромные сдвиги в
области культуры. В результате ряда войн как на Севере, так и на Юге,
Россия значительно расширила свои владения, и, что было очень важно,
получила выход в Балтийское море. Поездка Петра по странам Западной
Европы, получившая название «Великое посольство» (1695—1697 гг.),
укрепила в нем стремление осуществить радикальные перемены во всем
укладе жизни России. В первой четверти XVIII п. существенно оживилась
экономика; военные нужды потребовали усиленного развития
металлургического, металлообрабатывающего суконного производства,
судостроения и т. д.
Особо разительны были изменения в области культуры и укладе
жизни, хотя, несомненно, далеко не повсеместно. Воочию
удостоверившись в глубокой культурной отсталости России по сравнению
с Западной Европой, точнее, Германией, Голландией и Англией, Петр
очень решительными способами вводил новую культурную ориентацию.
Ниже увидим, что перевод в культурной переориентировке страны сыграл
существеннейшую роль.
Петр I умер в 1725 г., не успев перед смертью назначить себе
преемника. Каждая из двух противоборствующих партий хотела видеть на
престоле своих ставленников — вельможи, выдвинувшиеся при Петре,
хотели посадить на престол жену Петра Екатерину, а у старой знати был
свой кандидат — малолетний Петр, сын казненного царевича Алексея, т. е.
внук Петра I. С помощью военной силы на престоле оказалась Екатерина I
(годы правления 1725—1727), но по ее завещанию после ее смерти
императором стал Петр II. После неожиданной смерти Петра II в 1730 г.
начинается период пребывания на престоле российской империи
иностранцев. Сначала корону получила племянница Петра I герцогиня
курляндская Анна Иоанновна. В ее царствование небывалых размеров
достигло влияние иностранцев. В результате очередного переворота к
власти в 1741 г. пришла дочь Петра I Елизавета, ставленница русского
дворянства. Иностранцы, в основном немцы, лишились высоких постов в
172
государстве. Елизавета процарствовала 20 лет, и после ее смерти в 1761 г.
на троне оказывается ее племянник, в котором русской крови уже прак-
тически не было — герцог Голштинский Карл Петр Ульрих. Он был
большим поклонником прусского короля Фридриха II и не отличался
привязанностью к России. На 1762 г. приходится весьма важный для судеб
российского дворянства и в ощутимой степени для судеб культуры
манифест Петра III «О даровании вольности и свободы всему российскому
дворянству». Этот манифест освобождал дворянство от обязательной
службы, а, значит, позволял, если к этому была хоть какая-то склонность,
заниматься науками и искусствами.
26 июня 1762 г. в результате дворцового переворота на трон была
возведена супруга Петра III, немка по происхождению Екатерина II.
Процарствовав тридцать четыре года, она умерла в 1796 г., и на трон
взошел ее сын Павел. На правление Екатерины II приходится множество
событий внутренней истории и внешней политики России.
Во второй половине XVIII в. империя расширилась за счет польских
владений (к концу века Польша как самостоятельное государство вообще
перестала существовать) и турецких уступок.
В 70-е годы значительная часть России была охвачена крестьянским
восстанием под предводительством Е. Пугачева. Понадобились
значительные усилия, чтобы это восстание подавить.
К концу века Россия заняла прочное место в решении европейских
дел, хотя, в основном, они решались с применением военной силы. В
культурно-историческом отношении Россия проделала в XVIII в. путь от
«варварской» в глазах европейцев страны до вполне европейской державы,
с которой не считаться уже было невозможно. Экономический уклад в
своей основе оставался еще насквозь феодальным, но в культуре Россия,
особенно во второй половине XVIII в., шла наравне со временем — т. е.
идеи Просвещения через переводы и журнальные публикации достаточно
широко распространились в российском обществе.
Нет никакого сомнения в том, что начало бурному переводческому
развитию в XVIII в. положил Петр, который хотел в наикратчайшие сроки
перенести в Россию достижения западноевропейской науки.
Обращение в 30-е годы XVIII в. к западноевропейской литературе,
прежде всего французской, являлось непосредственным следствием
выхода России из самоизоляции прошлых веков. Культурная
переориентация ставила перед переводом новые задачи. Образовывался
173
круговорот: новые требования культуры требовали новых переводов, а
переводы, уже осуществленные, открывали новые горизонты в культуре и
т. д.
Захват Крыма, прибалтийских земель, части польских и других
территорий вроде бы и не имеет непосредственного отношения к
переводам, однако территориальная экспансия на Запад также
способствовала выходу России из культурной и политической изоляции. А
это, в свою очередь, приводило к расширению контактов, резкому росту
числа людей, знающих иностранные языки, и далее — развитию перевода.
Важнейшим фактором было и развитие образования и его
секуляризация. Знание латыни и польского языка дополнялось знанием
немецкого и французского языков. Культурная переориентация резко
снизила престижность польского языка, и, как мы увидим, переводов с
польского в XVIII в. делалось очень мало. Возросла престижность
французского и немецкого языков: французского — ввиду культурного
приоритета Франции, немецкого — ввиду преобладания немецкого
влияния в верхних этажах власти. Расширяющиеся контакты России
принесли некоторое знание итальянского и ряда других языков. Но особых
стимулов изучать иностранные языки, кроме французского и в меньшей
степени — немецкого, не было. Французский язык в XVIII в. стал
поистине универсальным языком дворянского общения — по-французски
говорили почти при всех дворах Европы.
Изучение древних языков также получило новую ориентацию—от
сакральной направленности предыдущих эпох к совершенно секулярной.
Главными «учителями» при обучении древнегреческому и латыни стали
дохристианские авторы греко-римской античности. Именно XVIII в. стал
временем ознакомления российской читающей публики практически со
всеми наиболее значительными авторами и произведениями греко-
римской классики через перевод. Вместе с тем в некоторых регионах, в
частности на Украине, царское правительство начиная с 1685 по 1721 г. не
только не поощряло переводческой деятельности на украинском языке, но
жестоко и систематически запрещало что-либо писать и издавать.
В целом же XVIII в. непосредственно в России представляет весьма
показательный пример соотношения общекультурных и переводческих
процессов, которые плотно переплетены и питают друг друга. К
рассмотрению переводческих процессов мы и переходим.
174
Петр I и развитие перевода в России
XVIII в. являет собой разительное отличие от века предыдущего, а
еще точнее—от всего предыдущего развития России практически во всех
областях культурной, экономической, общественной жизни. Состояние
России до XVIII в. сжато, но точно выразил великий отечественный
историк С. М. Соловьев: «От половины IX до конца XVII века Россия
представляла первобытное государство с резким признаком неразвитости»
[228, т. 9, 455].
Инициатором большинства самых радикальных перемен был царь
Петр Алексеевич. Очень показательно, что в том огромном водовороте
событий, в которые он вовлек страну, он тем не менее находил время
обратить внимание и на перевод как культурное явление, которое могло
помочь в осуществлении его замыслов. Необходимость культурной
переориентации России в начале XVIII в., которая привела к невиданному
обилию переводов, была особенно четко выражена в речи Петра по поводу
спуска на воду нового военного корабля: «Историки доказывают, что
первый и изначальный наук престол был в Греции, откуда... принуждены
они (науки) были убежать и скрыться в Италии, а по малом времени
рассеялись уже по всей Европе; но нерадение наших предков им
воспрепятствовало и далее Польши пройти их недопустило... я чувствую
некоторое во сердце моем предувидение, что оные науки (которые
распространяются и циркулируют подобно крови в организме) убегут
куда-нибудь из Англии, Франции и Германии и перейдут для обитания
между нами на многие веки...» [66, т. 15, 109]. Перенос знаний и
культурных ценностей наиболее действенно осуществляется переводом.
Не удивительно поэтому, что исходя из такой вполне конкретной
установки, в России обратились к переводу современной — или почти
современной—западноевропейской научной и прочей литературы.
О значении и важности переводческого дела в петровские времена С.
М. Соловьев писал: «Для школ и для распространения сведений между
любознательными взрослыми людьми нужны были книги на русском
языке... Понятно, что нужно было их переводить с иностранных языков (т.
е. нужной литературы на русском языке не было.— Авт.); понятно, что
дело перевода книг было одним из самых важных н самых трудных дел.
Кроме страшной трудности передачи научных понятий на языке народа, у
которого до сих пор не было науки, была еще трудность, происходившая
от существования двух языков, резко различавшихся друг от друга, —
175
книжного, или так называемого церковнославянского, и народного.
Естественно, наука должна была избрать для себя последний язык...
Перевод книг... был одним из самых важных и трудных дел, и мы уже
должны ждать, что Петр усердно займется им» [289, 101, 102, 142, 159].
Петр не только радел о переводе, но и сам занимался переводом.
Известен еще лишь один случай, когда русская венценосная особа
обращалась к переводу — то была Екатерина II, которая в 1767 г.
организовала перевод запрещенного во Франции романа Ж. Ф.
Мармонтеля «Велизарий» и сама в нем участвовала. Вообще же монархи-
переводчики в истории перевода явление не столь уж исключительное —
вспомним хотя бы Альфреда Великого или Альфонсо Мудрого.
Барон Гюйсен, русский литературный агент в Западной Европе, и
Илья Федорович Копиевич (Копиевский), литератор и издатель русских
книг в Голландии, публиковали в западноевропейских периодических
изданиях сведения, касающиеся культурной жизни России начала XVIII в.
Так, в 1710 г. в «Журналь де Треву» появилась заметка, в которой
сообщалось, что в Московии стали издаваться книги на славянском языке,
в основном переводные, и что «все эти книги были напечатаны шрифтами,
привезенными из Голландии: первая книга принадлежит самому царю»
[66, т. 16, 180]. Через год в том же журнале появилась еще одна заметка, в
которой Петр снова упоминался как переводчик: «Вознамерившись
воспитать своих подданных, Петр I не ограничился лишь военной
стороной дела. Благожелательным отношением он смог привлечь в свое
государство известных ученых, он организовал школы, своим примером
возбудил у подданных любовь к наукам, он приказал перевести и
опубликовать множество замечательных книг и не посчитал зазорным для
себя перевести некоторые из них» [66, т. 16, 181]. Книгой, которую
переводил Петр, была «Архитектура» Бароцци да Виньолы, которая,
кстати, явилась вообще первой книгой по архитектуре на русском языке. С
какого языка переводил Петр, установить не удалось. В его библиотеке
имелось семь экземпляров книги Виньолы на четырех языках —
голландском, немецком, итальянском и французском. Вероятнее всего,
основным текстом был немецкий с возможной сверкой по остальным,
прежде всего голландскому. Перевод выполнялся в 1707— 1708 гг., и в
конце 1708 г. по приказу царя книга начала печататься. В процессе
печатания царь дважды просматривал и исправлял перевод. На
176
окончательную редакцию книга была отдана жившему в России
итальянскому архитектору Фонтана, который заменил некоторые
итальянские термины русскими и составил своего рода архитектурный
словник. Именно Фонтана и приписывался этот перевод.
Свидетельств тому, что Петр заботился о делах переводческих,
множество. Даже находясь в персидском походе, Петр писал в Синод
Астрахани в 1722 г.: «Книгу, которую переводил Сава Рагузинский о
славенском народе с итальянского языка... другую, которую переводил
князь Кантемир о магометанском законе, ежели напечатаны, то пришлите
сюда не мешкав...» [66, т. 16, 181]. Отношение Петра к выполнявшимся
переводам можно проиллюстрировать следующими примерами. Так, Петр
писал одному из переводчиков: «Книгу о фортификации, которую вы
перевели, мы прочли: разговоры зело хорошо и внятно переведены; но как
учить фортификации делать то зело темно и непонятно переведено; не
надлежить речь от речи хранить в переводе; но точно его выразумев, на
свой язык уже так писать, как внятнее может быть!» [228, т. 9, 101].
Известна также история, связанная с переводом книги Пуддендорфа
«Введение в гисторию европейскую», выполненным в 1718 г. Г.
Бужинским — проповедником, литератором, переводчиком. В посвящении
Петру I Бужинский писал: «Егда же вещающа славенским языком
Пуддендорфа услышиш, пресветлейший и непобедимейший монократор, и
многия или трудныя, или неудобь разсудительныя речения, или противныя
делу словеса обрящеши, не автору сея самому на немецком наречии
историю сию написавшему, припосовати леть есть, но оному Иоанну
Фридерику Крамеру, с немецкого на латинский язык преложившему,
который частию показания ради ума своего многая обоюдно темно и
противно воли автора положил, откуду ниже аз с латинского превед на
русский... Елико возмогл, тщахся ясно прелагати, обретая же обоюдныя и
неудобь домыслимая места» [66, с. 15, 114]. Переводчик уже заранее
извинялся за некоторую неудобочитаемость своего перевода, но вину за
темность возлагал на посреднический латинский перевод. Предупреждал
переводчик и о том, что кое-что ему приходилось домысливать.
Петру перевод не поправился и он сам правил его, при этом указав
Бужинскому на необходимость переводить все так, как есть в подлиннике,
а не выбрасывать то, что показалось переводчику желательным
исключить. Дело в том, что в труде Пуддендорфа имелись не очень
лестные упоминания о русских, которые переводчик исключил и которые
были восстановлены по указанию самого Петра [237, т. 1, 325]. При
177
публикации перевода Бужинский уведомил читателей в предисловии о
том, что религиозные взгляды Пуддендорфа переведены так, как излагал
их сам автор. Надо думать, переводчик хотел тем самым отвести от себя
обвинения в религиозных шатаниях. При этом Петр писал в Синод по
поводу Пуддендорфа: «Посылаю при сем книгу Пуддендорфа, в которой
два трактата: первый о должности человека и гражданина, другой о вере
христианской, но требую, чтоб первый токмо переведен был, понеже в
другом не чаю к пользе нужде быть». Как видим, идеологический фактор
при выборе того или иного произведения для перевода был весьма
существен. Указания Бужинскому переводить «се так как есть» отнюдь не
были руководящим принципом. Вот что писал Петр Синоду
(курировавшему переводческую деятельность) в 1724 г.: «Указ
трудящимся в переводе экономических книг: понеже немцы обыкли
многими рассказами негодными книги наполнять только для того, чтобы
велики казались, чего кроме самого дела и краткого перед всякою вещию
разговора, переводить ненадлежит, по и вышереченный разговор чтоб не
праздной красоты ради, но для вразумления и наставления о том чтущему
был, чего ради и о хлебопашестве трактат выправить (вычерня негодное),
и для примеру посылаю, дабы по сему книги переложены были без
лишних рассказов, которые время только тратят и у чтущих охоту
отъемлют» [288, с. 9, 498—499]. Итак, наставление требует переводить
лишь самое главное, устраняя излишние красоты, но нельзя забывать, что
речь идет не о художественной, а о специальной литературе.
Уже при Петре стала ощущаться необходимость специализации
переводчиков. Так, например, переводчик коллегии иностранных дел Б.
Волков переводил книги по географии, античной истории, корабельному
делу, об орденах, садовничестве, артиллерии. В январе 1724 г. Петр издал
указ, который, выражаясь современным языком, можно было назвать
«постановлением о специализации переводчиков». Центральным
положением указа было: «Никакой переводчик, не имея того художества, о
котором переводит, перевесть то не сможет» [237, т. 1, 243]. (Под
«художествами» понимались научные и технические дисциплины). Иначе
говоря, переводчик должен был знать предмет, текст, о котором он
переводил. Такой подход к переводу можно рассматривать не только как
практическое руководство, но и как теоретическую установку, которая во
многом предопределила пути развития перевода научно-технической ли-
тературы в дальнейшем.
178
Неправильно было бы считать, что Петр заботился лишь об издании
переводов научной и технической литературы. Еще в самом конце XVII в.
он дал привилегию на издание русских книг книгоиздателю Яну Тиссену в
Амстердаме, и второй, отпечатанной в амстердамской типографии, книгой
явился сборник «Краткое и полезное руковедение во аритметыку». В кем
был помещен перевод семнадцати басен Эзопа, выполненный Ильей
Копиевским, переселившимся около 40 лет до того на Запад из Польши. В
1700 г. был издан еще один сборник басен. Язык переводов был церков-
нославянским, да еще писаный человеком, который не был очень в нем
силен. В 1709 г. Петр поручил И. А. Мусину-Пушкину «выправить на
славянский и напечатать» текст амстердамского перевода. Переиздавался
и более ранний перевод Эзоповых басен, сделанный еще в начале XVII в.
[297, 7—32]. Привлекала нравоучительность басен, которые, впрочем, уже
имели мало отношения к Эзопу.
Петр проявлял внимание не только к тому, что и как издавать, но и
непосредственно к языку переводов. «Находившуюся в состоянии
перестройки Россию» [232, 187] следовало также оснастить «новым
языком». В поисках такого языка он ориентировался на язык посольского
приказа, который еще в XVII в. обрел русские черты, сделавшие его особо
пригодным для перевода научной и технической литературы. «Петр
добровольно руководил литературной политикой, добросовестно
выполнял хлопотливые обязанности редактора оригинальных и
переводных произведений, подготовлявшихся по высочайшему указу»
[232, 187]. Например, в 1717 г. Федор Поликарпов прислал царю свой
перевод «Географии генеральной» Б. Варения. Прочитав рукопись, царь
остался недоволен и через И. А. Мусина-Пушкина объявил переводчику
высочайшее неудовольствие, причина которого заключалась в чрезмерно
напыщенном, избыточно церковнославянском слоге перевода. Царь
требовал не «высоких слов словенских», а «посольского приказу
употреблять слова».
Не обошел Петр вниманием и иноязычные заимствования, которые
стали активно вторгаться в русский язык: «Он указал, что живой народный
язык, считавшийся до сих пор языком подлым, недостойным книги,
должен быть языком литературным, что при невозможности избегнуть
иностранных слов вследствие вторжения множества понятий необходимо
сохранить в чистоте народный строй русской речи, не переводить для
этого только подстрочно (т. е. не запрещал переводить подстрочно, но
указывал и на иные пути перевода . — Авт.), но передавать
179
смысл в свободной русской речи» [289, 159]. Возможно, если бы не
смерть Петра, то его влияние на развитие перевода в России оказалось бы
еще более глубоким. Особо важно подчеркнуть осознание Петром
громадной важности перевода в деле приобщения России к новой
культуре.
При возрастании количества переводов насущной потребностью
становилась организация переводческого дела. Петр задумал основать
академию, которая действенным образом способствовала бы культурному
прогрессу. Указ об основании академии был издан в 1724 г., за год до
смерти Петра, которому уже не суждено было увидеть воплощение своего
начинания. Среди прочего в указе говорилось: «Учинить академию, в
которой бы учились языкам, также прочим наукам и знатным художествам
и переводили бы книги». [288, т. 9, 497]. По первоначальному уставу
одной из составных частей Академии должна была быть так называемая
«нижняя школа», в которой предполагалось изучение латинского,
греческого, немецкого и французского языков. Вначале организационные
функции по указанию Петра взял на себя Синод. В 1735 г. при Академии
создается «Российское Собрание» — первая профессиональная орга-
низация переводчиков. В указе Президента Академии говорилось:
«Переводчикам сходиться в Академии дважды в неделю... снося и
прочитывая все, кто что перевел, и иметь тщание в исправлении
российского языка случающихся переводов» [238, т. 1, 638] В. К.
Тредиаковский выступил с большой программной речью, в которой
определялись главные задачи «Российского Собрания»: «перевод
степенных старых и новых авторов (следует обратить внимание на
определение «степенный» — академики неодобрительно относились к
«развлекательной» литературе, о чем речь будет идти ниже.— Авт.),
создание «лексикона полного», «доброй грамматики», «риторики и
стихотворной науки» [100, 8—10]. Тредиаковский надеялся со временем
превратить «Собрание» в некую Русскую Академию языка и литературы.
«Собрание» занималось прежде всего переводами книг научной,
художественной и просветительской литературы. Нельзя не отметить
также и то, что Тредиаковский рассматривал перевод как способ
обогащения не только литературы, но и языка. «Собрание»
просуществовало до 1743 г. В него входили, кроме В. К. Тредиаковского,
А. Адодуров, И. Тауберт, М. Шванвиц. Среди переводчиков, входивших в
штат Академии, можно отметить И. Горлицкого, И. Ильинского, И.
Толмачева, К. Кондратовича, С. Волчкова. В «Собрании» приводились
обсуждения переводов, была известна такая форма деятельности, как
180
рецензирование переводов. Например, таким рецензированием занимался
даже М. Ломоносов. Однако деятельность переводчиков протекала в
трудных условиях из-за пренебрежительного отношения к ним некоторых
руководителей Академии. Это говорит о том, что далеко не всеми
осознавалось то исключительное значение, которое играл перевод в
культурной жизни России тех лет.
Хотя «Собрание» прекратило свое существование через восемь лет
после основания, дело развития критики переводов продолжали
«Исторические собрания» при активном участии В. Тредиаковского. А.
Адодуров, давая отзыв на перевод, так определял задачи критической
оценки перевода: «При общей оценке перевода важным считается, чтобы
он: 1) полностью совпадал с оригиналом; 2) был изложен четко и без
грамматических ошибок и 3) не нарушал языковых норм, чтобы чтение его
не вызывало досады и нелегко было бы догадаться, на каком языке
написан оригинал» [100, 10]. Принципы оценки перевода конечно же
отражают принципы перевода вообще, бытующие в том или ином кругу.
Соответственно, мы можем констатировать, что в кругу самых деятельных
переводчиков в 30-е и 40-е годы XVIII в. бытовало убеждение в том, что
перевод должен «полностью» совпадать с оригиналом, что весьма отлично
от распространенного представления о повальной вольности переводов тех
времен. История перевода показывает, что во всех культурах, где
выполнялись письменные переводы, присутствовали основные формы
перевода: буквенный, вольный (адаптирующий) и перевод-пересказ. Ме-
нялось лишь общее соотношение этих форм, доминирующее положение
могла на какой-то период занимать та или иная форма, но, как нам
представляется, нельзя определить для той или иной эпохи в той или иной
культуре какой-то один принцип как повсеместно распространенный.
В оценке переводов обычно вообще игнорировалась проблема языка-
посредника. Например, в рецензии на перевод Плутарха, сделанный С. С.
Волчковым, рецензенты Тредиаковский, Ломоносов, Крашенников и
Попов не возражали против того, что перевод сделан с французского
перевода, а не с оригинала. «Переводчику вменялось в вину многое ( но не
сам факт перевода не с оригинала.— Авт.): ошибки в передаче
французских слов... нарушение языковых норм, непривычная для русского
читателя система обозначения лет и транскрипция собственных имен,
странная орфография, пропуски в переводе исторических комментариев и
др.
Такой перевод, по мнению рецензентов, не мог быть напечатан «с