Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Средневековая Азия, Восточная Европа XV-XVIII вв
Подождите немного. Документ загружается.
131
установили несомненное родство между тюркскими, монгольскими и
тунгусо-маньчжурскими языками. Гипотеза о генетической общности этих
языков тем не менее подвергалась сомнению. Однако «при строго
корректном подходе к языковым фактам следует признать, что наличие
закона сингармонизма, агглютинативный строй морфологии, единая, в
основном, синтаксическая система и значительное число лексических
корреспонденции говорят в пользу теории генетического родства
алтайских языков» [60, 70].
Ряд фактов говорит о том, что «именно Центральная Азия была
родиной монгольских, тибетских, тюркских народов и что они являются
автохтонным населением этой территории» [60,72,79].
До ХШ в. монголы не знали письменности. «Скудость данных не
позволяет сделать окончательных, категорических выводов относительно
монгольского письменного языка. Имеющиеся материалы создают
впечатление, что бесписьменный литературный язык монголов
письменным так и не стал» [215, 22]. Дальнейшего развития эта мысль не
получает, и следует, очевидно, предположить, что письменным
литературным языком стал некий синтетический вариант, воспринявший
многое из разных монгольских и немонгольских языков.
Считается, что монгольская письменность была создана на основе
уйгурской, которая, в свою очередь, восходит, очевидно, к сирийскому
алфавиту эстрапгелло. Согласно традиции, «Тата Тонга, уйгурский
секретарь найманского правителя, взятый в плен монголами, передал
Чингису государственную печать и открыл секрет письменности... дал- им
ключ к многовековой и высокоразвитой уйгурской культуре» [197, 52].
Уйгурский язык оказал существенное влияние на сложение светского,
канцелярского стиля, а также стили буддийской литературы.
В конце XIII в. возникает еще одна система монгольской
письменности. Тибетский ученый Лода Джалцан, известный под именем
Пагба-лама, создал так называемое «квадратное письмо». Однако особой
популярностью оно не пользовалось. В конце ХШ — начале XIV вв.
монгольское письмо на уйгурской основе было модифицировано Чойджи
Одсэром, священником буддийской секты сакья, ученым и переводчиком.
Согласно монгольским источникам XVIII в., юаньский император Хайсан
Хулуг приказал Чойджи Одсэру перевести буддийские сочинения на
монгольский язык, «однако ученый священник счел «государственное
квадратное письмо», составленное Пагба-ламой... неприемлемым для
132
перевода на монгольский буддийской литературы» [197, 52, 53]. Тот же
монгольский источник сообщает, что до императора Хайсана буддийские
учения читались по-уйгурски и читать их на языке монголов было
невозможно. Именно для того, чтобы сделать это возможным, Чойджи
Одсэр и завершил дело составления монгольского алфавита, начатое еще
Сакья-пандитой (1182—1251 гг.).
В условиях такой множественности языков и пародов, естественно,
возникает вопрос: о каких переводах должна идти речь? Ответ оказывается
достаточно простым и определяется тем, что развитая письменная
литература существует лишь на собственно монгольском языке, и
рассматривать мы будем переводы на этот язык и с него.
Древнейшие памятники монгольской письменности представлены
надписями на камнях и датируются 20-ми годами ХШ в. Первым
известным письменным литературным памятником монголов является
«Сокровенное сказание монголов», своего рода хроника исторических
событий. «Сокровенное сказание» относят приблизительно к 1240 г. «Его
текст был позже перетранскрибирован китайскими иероглифами, и
монголы не могли его читать, а китайцы не понимали языка летописи»
[215, 22]. Именно в таком виде этот памятник дошел до нашего времени. В
течение шести веков этот памятник оставался неизвестным даже в самой
Монголии. В ХШ в. сложилась система монгольского стихосложения,
писались летописные и генеалогические сочинения, поучения, возникали
эпические произведения, но все это еще не оформляло по-настоящему
монгольскую литературу.
Можно утверждать, что монгольская культура и литература
получила свое оформление и толчок к дальнейшему развитию во многом
благодаря переводам.
Переводческое дело в Монголии характеризовалось широким
размахом, что противоречит стереотипным представлениям о
средневековых монголах как о «безжалостных завоевателях» и
«разрушителях культур». Обнаруживается, что монголы переводили
литературу разного рода — и философско-религиозную, и медицинскую, и
развлекательную, и нравоучительную; переводили с разных языков—и с
тибетского, и с санскрита, и с китайского, и с тюркских языков;
переводили и буквалистским способом, и вольно перелагали. По
активности переводческой деятельности монголы могут быть отнесены к
числу самых «переводящих» народов средневековья. Это служит еще
одним предостережением против навешивания ярлыков, особенно в
области культуры.
Хотя буддизм стал проникать в Монголию в основном через
тибетское посредничество еще в XIII в., закрепление его позиций
133
произошло позже. Приблизительно в XVI в. буддизм в виде ламаизма
получил официальный статус в монгольских государствах. Однако наряду
с буддийской литературой, монголы знакомятся через перевод и со свет-
скими произведениями индийского и китайского происхождения. Вполне
вероятно, что еще в конце XIII в. или в начале XIV в. на монгольский была
переведена одна из версий «Панчатантры» иранского происхождения
(«Калила и Димна»). Высказывается предположение, что перевод был
осуществлен по приказу монгольских правителей Ирана. Очевидно,
такого же происхождения и монгольские переводы «Романа об
Александре» и персидского народного романа «Бахтиар-наме».
Сохранившиеся небольшие фрагменты и косвенные данные об этих
переводах не позволяют сделать никаких заключений ни о принципах
перевода, ни о переводчиках. Очевидно, эти переводы имели очень узкое,
придворное хождение. Интересно, что несмотря на кратковременность
монголо-иранских культурных связей, они отнюдь не были
односторонними: благодаря стараниям иранского историка и ученого
Рашид ад-Дина, иранцам «стали известны многие монгольские легенды,
предания и исторические рассказы. Причем., многие из этих произведений
в самой Монголии не сохранились» [215, 110]. Степень влияния этих
пересказов Рашид ад-Дина на иранскую культуру была невелика, но, как
видим, благодаря им, сохранилась интересная информация о монголах,
утраченная самими монголами.
На довольно раннем этапе переводились и некоторые произведения
китайской литературы. Фрагменты переводов китайских и исторических
сочинений «Всеобщее зерцало в кратком изложении» Чжу Си (XII в.) и
отрывков из «Исторических записок» Сыма Цяня (II—I вв. до н. э.) да-
тируются концом XIII — первой половиной XIV вв. Несомненно, что
первые переводы с китайского, если принять указанную датировку,
связаны с периодом, когда Китаем и Монголией правила династия Юань.
(Начало завоеванию Китая положил Чингисхан; к концу века фактически
весь Китай находился под властью монголов, но уже в 1368 г. власть
монголов была свергнута.)
О ранних переводах с китайского свидетельствует история
переводов сутры «Большая медведица». Это небольшое произведение
было переведено с китайского языка на монгольский, а сама сутра, в свою
очередь, является переводом па китайский с санскрита, выполненным в
134
конце XIII—начале XIV вв. Затем с монгольского языка она была
переведена па уйгурский и тибетский. Этот средне-монгольский текст не
сохранился, но сутра была включена в Ганжуур в новом переводе с
тибетского. В колофоне к переводу сохранилась история его создания
[197, 57—55]. Заказчиком перевода был некий Орукбук. На монгольский
язык монгольскими же буквами сутру приказал перевести «уйгурский
владыка религии» Брадирашири (Праджняшири), который и напечатал две
тысячи экземпляров. Год публикации сутры определяется как 1328. Если
сообщаемые Колофоном данные верны, то можно лишь изумиться, что
целых две тысячи экземпляров перевода были отпечатаны чуть ли не за
150 лет до первых европейских первопечатных проб! Колофон сообщает,
что это сочинение перевел на уйгурский язык Алын Тэмур сы-ту. Эти
экземпляры были распространены как подаяние. Благодаря влиянию этой
книги, стала монахиней сама царица, которая благоволила к буддизму.
Затем в году дин-ухэр (1337 г.) книга была переведена на тибетский язык
переводчиками Матибалой и Ананда-ваджрой в монастыре Гунтанг.
Можно предположить, что переводы выполнялись по приказу
монгольских властителей в Китае. Ту же мотивацию для выполнения
переводов мы наблюдали в Иране и при дворах тюркских правителей, и
арабских, и монгольских, но перечень можно продолжать и по другим
регионам: иноземные властители в покоренной стране пытались усвоить
основы культурных традиций покоренных народов и сообщить себе статус
преемственности. Характерно, что прежде всего переводились
исторические сочинения.
На монгольский язык на достаточно раннем этапе осуществлялись
переводы индийских памятников. «Переводы больших индийских
эпических произведений, например, поэм Шаитидевы,
«Субхашитаратнанидхи» Сакья-пандиты и др., особенно повлияли на
стиль монгольской литературы. В монгольской поэзии, связанной с
буддизмом, утвердилась четырехстрочная строфа, а названия для
стихотворений— шулэг и для строфы — бадаг являются заимствованиями
из санскрита» [129, т. 2, 686]. Переводы XIV в. дошли до нашего времени в
большинстве случаев в обработке XVII в. Однако некоторые фрагменты, в
частности части перевода поэмы Шантидевы «Путь восхождения к свету»,
говорят о том, что эти переводы восходят к XIV в.
Вообще же датировка монгольских рукописей и ксилографических
изданий представляет большую сложность. Перевод поэмы Шантидевы
выполнен на монгольский язык с тибетского перевода XI в. и
135
приписывается Чойджи Одсэру. Если индийские памятники попадали в
монгольскую культуру через тибетское посредство, то о непосредственном
влиянии индийских поэтических произведений следует говорить с
большой осторожностью.
Как бы то ни было, но у истоков зарождения и становления
монгольской письменной литературы стоит перевод. Фактически уже на
самом первом этапе развития монгольской культуры, литературы и языка
«нашлись люди, способные переводить на монгольский язык
произведения иранской, индийской, тибетской и китайской литератур»
[215, 110].
Судя по некоторым косвенным данным, первые попытки переводить
буддийскую литературу все же следует отнести еще к ХШ в. Монгольский
князь Хубилай пригласил сакьякского Пандиту Гунга-Чжалцана (Пагба-
ламу) для создания монгольской письменности. Письменность была
изобретена, и главной целью этого изобретения был перевод буддийской
литературы. Однако «вследствие или ненаступления времени (очевидно,
«подходящего момента» или «недостатка времени».— Авт.), или
непоявления благоприятствующих обстоятельств не было сделано
переводов священных законов на монгольский язык» [цит. по: 333, т. 2,
30—31]. Других упоминаний об изобретении Пагба-ламой письменности
нет, а из того факта, «что все согласные буквы алфавита — основные —
уйгурские, можно заключить, что Гунга-Чжалцан (Пагба-лама) сделал
только попытку начать перевод буддийских законов на монгольский язык
уйгурскими письменами» [333, 32]. Добавим, что скорее всего не
недостатки «квадратного письма» не позволили успешно осуществить
перевод, а недостаточная развитость самого языка. Но по типологии
события оно поразительно напоминает Кирилло-Мефодиевскую миссию: и
там и здесь фигурирует инородец, прибывающий для создания
письменности и перевода сакральных книг!
Другим переводчиком буддийской литературы на монгольский язык
был Чойджи Одсэр, уйгур по происхождению. Уйгурский буддизм вместе
с тибетским получал в XIII—XIV вв. все большее распространение среди
монголов, постепенно оттесняя, но никогда полностью не вытесняя,
шаманизм. Чойджи Одсэр был одним из проводников буддизма как в
своем оригинальном, так и в переводческом творчестве. Он был
духовником сначала Улзэит-хана {1296—1307 гг.), а затем Хайсан-хулука
и в этом качестве ему «пришлось позаботиться о внушении своим
слушателям... сущности буддийского учения, для чего появилась
необходимость перевода и широкой проповеди на языке самих
136
монголов» [333, т. 2, 31]. Дело в том, что проповедь до того времени
совершалась на уйгурском языке и буддийская литература бытовала также
на уйгурском языке. Как уже упоминалось, для осуществления своих
переводов Чойджи Одсэр «прибавил к алфавиту сакьякского пандиты
Гунга-Чжалцана конечные и другие буквы и, переведя языком
монгольского народа священные книги, заложил основу новой
письменности, но в послесловии перевода известного сочинения
«Панчаракша»... высказано, что не имея возможности многого передать
по-монгольски, изложил по-уйгурски» [333, т. 2, 32]. Это еще одно
подтверждение того, что на ранних этапах развития монгольского ли-
тературного языка ему просто не хватало средств для передачи сложных
философско-религиозных понятий. Поэтому «дело переводов, получившее
таким образом начало около 1310 г., по-видимому, не особенно
подвигалось, вперед до конца Юаньской династии» [333, т. 2, 32].
Некоторые монгольские источники называют переводчиком
«Панчаракши» буддийского монаха Шэраба Сэнгэ, а не Чойджи Одсэра.
Известно, что Шэраб Сэнгэ перевел на монгольский язык сочинение
Чойджи Одсэра «Двенадцать деяний», которое было написано на
тибетском языке. (Тибетский язык иногда называют «латынью
Центральной Азии», так как к нему прибегали при написании философско-
религиозных и научных сочинений). В послесловии к этому переводу,
который оценивается современными исследователями как «искуссный»,
Шэраб Сэнгэ почтительно называет Чойджи Одсэра «наставником
наставников».
Сам Чойджи Одсэр в своих колофонах (стихотворных послесловиях)
упоминает о себе весьма скромно: «подробно сочинил монах Чойджи
Одсэр» [397, 55]. Если мы правильно понимаем такой, несколько странный
перевод на русский язык заявления Одсэра, то, очевидно, имеется в виду,
что перевод не мыслился автором как вторичное творчество, а принимался
как «сочинение».
Шэраб Сэнгэ известен также и как переводчик сутры «Золотой
блеск». К этому переводу сутры существуют разные версии послесловий.
В одной из них говорится: «Эту высочайшую, величественную и могучую
златочистую книгу перевел с тибетских и уйгурских писаний на
монгольский язык сакьякский монах Шэраб Сэпгэ, побужденный и
уговоренный неким Эсентемур-Девудой, который сказал: «Да будет эта
книга амброзией для великого и священного монгольского народа!»
«Имена будд, бодхисатв и прочих, так как тибетские формы не подходят к
монгольсому звучанию, Шэраб-сэнгэ перевел по уйгурскому обычаю,
137
потом вместе с Бияшири, владевшим индийским и тибетскими языками,
он снова сверил свою работу с книгами на языках индийском, тибетском и
уйгурском и завершил перевод, не ошибаясь в звучании и значении» [147,
25—26].
С такой тщательностью при подходе к переводу мы встречались
редко — только в Китае при переводе некоторых буддийских текстов и
при переводе Библии Иеронимом. Представляет особый интерес то, что в
предисловии упоминается и о том, как передавать звучание имен, чего до
сих пор вообще не встречалось, и как сохранить смысл — через сверку с
оригиналом и двумя другими переводами!
В другой версии послесловия говорится о некоем Кара-даше,
который якобы завершил перевод, «оставленный незаконченным добрыми
книжками». Еще один вариант послесловия не упоминает об
использовании уйгурских книг, но говорит о том, что сакьякский монах,
монгольский переводчик посоветовался с мудрым тибетским наставником
Гунгаджалбу гудин-гуши, а некоторые части перевел из китайских книг. В
любом случае ясно, что Шэраб Сэнгэ при переводе пользовался помощью.
Интересно отметить и то, что его «побуждали» к переводу— перевод
делался им не по заказу, не по собственному выбору, а по побуждению,
которое, очевидно, было направлено на укрепление позиций буддизма.
К ранним переводам на монгольский следует отнести и перевод
сборника афоризмов Гунга-Чжалцана «Субхашита» («Субхашид»).
«Субхашита» переводилась на монгольский язык неоднократно: известны
переводы XIV, XVIII и XIX в. Эти переводы оказали воздействие на
сложение монгольского поэтического жанра сургаалов, состоявших из
четверостиший, и на расположение наставлений по тематическому
принципу в оригинальных монгольских сочинениях. Некоторые афоризмы
Пагба-ламы стали народными пословицами. Редкая честь для перевода! (В
христианском мире переводной книгой, снабжавшей многие народы по-
словицами, была, конечно, Библия.) Переводилась не только сама книга
«Субхашита», но и комментарии к ней, составленные Ринченбалом и
дополненные Мартоном Чойджалом (XIII в.). Эти «Комментарии» были не
научного характера, а фактически являлись сборником народных сказок
[105, 76 и далее].
Первым переводчиком «Субхашиты» называют Соном Тару;
переводили ее также Дай Гун Даюн Шику гуши (XVIII в), Тарсан-гэлона,
который, вероятно, переводил «Комментарий» с неизвестной нам версии
или же вставлял свои добавления. Особо известен перевод
«Комментария», выполненный в XVIII в. Чойджам-цо, который, по
138
мнению исследователей, переводил также медицинские сочинения и
участвовал в составлении тибетско-монгольского словаря «Источник
мудрецов» [105, 81].
После распада империи Монголов в конце XIV в. и падения
династии Юань наступает «темный» период в развитии не только перевода
на монгольский (или с монгольского), но и всей монгольской культуры.
Возрождение монгольской культуры начинается лишь в XVI в. после
некоторой стабилизации политической обстановки [147, 183]. С этим в
общем-то согласуются и наблюдения других исследователей, относящих
развитие монгольских переводов к XVII—XVIII вв. В этом нет ничего
удивительного: оформился литературный язык, отошли в прошлое
безумные походы и поддержание эфемерной державы, этнически
консолидировался народ, выросла культура, и переводы уже обращались
не к узкому придворному кругу, а к более широкому читателю
(слушателю). Лишь тогда, кстати, и буддизм в его ламаистской форме
окончательно становится общепризнанной религией большинства монго-
лов. Соперниками буддизма выступали христианство несто-рианского
толка и ислам. Не обнаружено никаких сообщений о том, переводилась ли
какая-либо христианская или мусульманская литература на монгольский
язык на раннем этапе.
На первом этапе развития монгольской письменной словесности
(XIII—XIV вв.) доминировали переводы с тибетского, китайского и
уйгурского, и, возможно, с индийских языков (санскрита) при наличии
лишь небольшого количества самобытных монгольских произведений.
При переводе буддийских сочинений в большинстве случаев использо-
валась готовая уйгурская терминология. В основном переводили с
тибетского, но известны случаи, когда, например, перевод был сделан
сначала с китайского на монгольский (сутра «Большая медведица»), а уже
потом на уйгурский и тибетский.
Уже начиная с XIV в. известны книги на двух или нескольких
языках. В них приведены параллельные тексты, где монгольский текст
всегда является переводом. Известны книги с параллельными текстами на
китайском и монгольском языках и в разных других вариантах — на
тибетском, санскрите, китайском и монгольском.
После XVI в. монгольская литература обрела самостоятельность.
Появились многочисленные произведения народной словесности,
художественная литература (включая любовную лирику), религиозная,
гражданская поэзия, проза (притчи, новеллы, романы), сочинения
139
исторические, биографические, географические, юридические, астрономи-
ческие, медицинские, филологические (словари, справочники,
грамматики). Имелась и собственная религиозно-философская литература,
но можно смело сказать, что она выросла из переводной литературы.
Едва ли возможно точно установить, каково было соотношение
переводной и самостоятельной литератур в период конца XVI — начала
XIX вв. Ясно лишь, что доля первой по-прежнему оставалась весьма
значительной. Среди переводной литературы, конечно, преобладали
произведения буддийского характера, как собственно религиозные, так и
дидактические, толковательные, притчевые.
В связи с рассмотрением перевода в Монголии имеется редкая
возможность — редкая для всего, а не только азиатского Средневековья —
познакомиться с довольно пространным изложением правил перевода
буддийских текстов на монгольский с тибетского.
Рольбий-Дорчжэ Ешей-Данбий-Донмэ и Данбий-Нимай «были
виновниками наивысшего развития переводов священных книг с
тибетского на монгольский язык» [333, т. 2, 35—50]. Им принадлежит
перевод значительного количества сочинений из буддийского
канонического сборника Данжуур. Он рассматривается ламаистами как
комментарий позднейших святителей к Ганжууру и представляет собой
собрание канонических произведений, приписываемых северными
буддистами самому Будде. Состоит эта энциклопедия из шести больших
разделов. Всего же в Ганжууре имеется 1161 произведение различного
характера. Данжуур по объему превосходит Ганжуур более чем в два раза.
В Данжуур оказались включенными произведения, имеющие к буддизму
косвенное отношение или даже совершенно не связанные с ним. В
различных томах Данжуура имеются, например, трактаты, посвященные
языкознанию, стихосложению, риторике, медицине, архитектуре, а также
художественная религиозная литература, философская поэма Шантидевы,
буддийская повесть Лвонбавуу и пр. [215, 121—122]. Данжуур
переводился, очевидно, многими переводчиками в течение весьма
длительного времени.
Упомянутые переводчики завершили компиляцию сборника, хотя,
по мнению исследователя, «они получили поручение императора
перевести и вырезать на доски (для печатания ксилографическим
способом.— Авт.) известный сборник сочинений буддийских ученых
Данжуур» [333,т. 2, 35].
Рольбнй-Дорчже, по происхождению тибетец, родился в первом
месяце огненной курицы, т. е. в начале 1717 г. В семилетнем возрасте он
140
был по приказу императора доставлен в Пекин. Здесь он изучал китайский,
монгольский, маньчжурский, а также некоторые индийские языки. В 18
лет Рольбий-Дорчже получил титул главы южномонгольских буддистов.
Вместе с ним над переводами работал настоятель галданского монастыря
Данбий-Нимай. Рольбий-Дорчже был скорее редактором переводов, чем
непосредственным переводчиком, а переводчиков было много. Прежде
чем приступить к переводу, он составил терминологический словарь,
который продолжил дело издания словарей. В 1718 г. Гунга-одсэр издал
словарь «Моргэд гархуйн орон» («Море имен»), который был подготовлен
специально для перевода Ганжуура. Словарь, составленный Рольбий-
Дорчже, являлся руководством к переводу буддийской литературы на
монгольский язык. Словарь составлен по тематическому принципу, ему
предшествует вступительная статья, в которой кратко изложены пути
распространения буддизма в Индии, Китае, Тибете и Монголии, а затем
представлены правила перевода с тибетского языка на монгольский. В
словаре был также приведен список участников предпринятого перевода.
Мы уделим особое внимание правилам перевода, предложенным в
этом словаре, поскольку они представляют собой по общему подходу и
детальности нечто, по нашему мнению, вполне уникальное для всей
древней и средневековой истории перевода [333, т, 2, 37—50],
Отмечается, что переводчики должны прежде всего помнить, что
делают доброе дело, передавая на понятном для людей языке священное
писание, и служат его распространению. Таким образом, всякое
затемнение и порча смысла, конечно, способствуют не достижению этой
цели, а, напротив, развитию неправильных воззрений. Переводчикам
строго переписывалось: запечатлевать в мысли необходимость учения
Могущего (т. е. сначала уверовать, а затем переводить), избегать желания
материальной выгоды и славы, вникать обстоятельно и прямодушно в
пределы слов и смысла и, прервав недоразумения обстоятельными
расспросами у прославившихся знатоков старших и младших о том, что
сами случайно не узнали (т. е. прояснив у знатоков смысл темных мест),
обстоятельно переводить ясными и удобопонятными словами, не
противореча смыслу.
Переводы, сделанные ради пустого времяпрепровождения, без
достаточной тщательности, являются основой неправильной и преступной
проповеди. Отношение переводчика к работе должно быть исключительно
серьезным. Для облегчения трудностей, вызываемых особенностями