Лапунин М.М. Вторичная преступная деятельность - понятие, виды, проблемы квалификации

Подождите немного. Документ загружается.

скрыть преступление), не имеет значения, исполнил ли он это обещание,

поскольку свою роль в совершаемом в соучастии преступлении он уже

выполнил - укрепил решимость исполнителя к действию.

Итак, еще более ста лет назад сложилось правило: "Прикосновенные не

участвовали в соглашении на учинение преступления. Если же кто-нибудь из

них вступит в такое соглашение, обещав, положим, укрыть преступника, он

перестает быть прикосновенным, а становится соучастником преступления"

*(150).

В противовес этому положению, заранее данное обещание содействовать

преступнику после совершения преступления не изменяет сущности вторичного

преступления. Разумеется, в зависимости от состава преступления может

исключаться идеальная совокупность вторичного деяния и соучастия в

основном деликте - ст. 175, 316 УК РФ. Но это зависит от усмотрения

законодателя: теоретически возможно установление уголовной ответственности

и за укрывательство собственного преступления *(151). В таком случае

вторичный деликт будет иметь место, а прикосновенности к преступлению, в

котором данное лицо участвовало само, уже быть не может (это положение

признается абсолютным большинством ученых как аксиома). Действительно:

разве можно лишь "касаться" преступления, в совершении которого уже принял

участие?

Несколько иное положение видится нам при заранее обещанном

недонесении *(152) - оно, являясь по своей природе прикосновенностью, не

может быть признано соучастием в силу отсутствия объективного признака

совместности, необходимого для соучастия *(153). Вместе с тем в литературе

встречается и строго противоположное мнение, согласно которому предлагается

подобное недоносительство относить к интеллектуальному пособничеству

*(154). Данное утверждение представляется сегодня неверным *(155): ни под

одну из форм поведения пособника такое действие не подпадает. Нельзя

заранее данное обещание о недонесении отнести и к "устранению препятствий",

о чем также упоминается в ч. 5 ст. 33 УК РФ: лицо обещает не чинить

препятствий, но вовсе не устранять их, поскольку последних просто как таковых

и не существует - обязанности-то осуществлять донос нет. Здесь следует

согласиться с В.С. Комиссаровым: "В отличие от определения подстрекателя,

характеризуя пособника, законодатель дает исчерпывающий перечень

способов, которыми виновное лицо может содействовать исполнителю. В связи

с этим необоснованным является... мнение, что пособничеством являются также

заранее обещанное недоносительство и попустительство" *(156).

На первый взгляд, подобное исключение отграничивает

рассматриваемый отличительный признак прикосновенности от вторичной

преступной деятельности, но при дальнейшем рассмотрении можно понять, что

это не так.

Во-первых, недонесение всегда остается прикосновенностью, не

превращаясь в соучастие *(157). Если законодатель, в силу тех или иных

соображений, вернется к уголовной ответственности за недонесение о

преступлении, а также приравняет заранее обещанное недонесение к

пособничеству, то это преступление в полной мере будет подходить под общее

правило (будут исключены ответственность за соучастие и недонесение

одновременно).

Во-вторых, не любое недонесение может быть рассмотрено и как

вторичное преступление (нет вторичности в случаях недонесения о

готовящемся преступлении: такой деликт, по сути, теряет самостоятельный

характер, не может существовать уже после совершения основного деяния)

*(158).

Наконец, в-третьих, ответственности (как уже было сказано) за данное

деяние сегодня в УК РФ не предусмотрено, что, в целом, поддерживается

автором (за исключением недонесения специальным субъектом).

Подведем итог под первой отличительной чертой. В случае с

прикосновенностью законодатель как бы ставит условие виновному: либо ты

соучастник преступления, либо прикосновенен к нему, но никак не то и другое

вместе. Н.Д. Дурманов указывал: "Если действие субъекта входит в причинную

цепь, приводящую к преступному результату, а в дальнейшем имеет место

пособничество в форме укрывательства того же преступления... то деяние

должно рассматриваться как соучастие в преступлении. Наличие причинной

связи является доминирующим обстоятельством в сравнении с участием лица

после наступления преступного результата" *(159). Для вторичной преступной

деятельности подобное доминирование нельзя признать за правило.

Соответственно, можно выделить и вторую особенность вторичной

преступной деятельности, которая заключается в ее субъекте. Таковым может

быть, в общем-то, любое лицо, в том числе и участвовавшее в совершении

основного преступления (ст. 174.1 УК РФ). Относительно прикосновенности, как

говорилось, это неприменимо: "возможность одновременного признания кого-

либо участником преступного деяния и прикосновенным к тому же деянию

лицом исключается. Если лицо является соучастником преступления, оно не

может быть прикосновенным к этому преступлению и наоборот, так как

прикосновенность не может иметь места в отношении своего же собственного

преступления" *(160).

Однако если вспомнить пример с квалифицированным убийством,

"самостоятельная оценка действий преступника, направленных на сокрытие

своего преступления, имеет место тогда, когда эти действия сами по себе

составляют другое преступление... С точки зрения юридической природы этих

действий, установления их юридической квалификации, здесь фактически

имеются два разнородных преступления с самостоятельными объектами

посягательства: второе из них рассматривается не как продолжение первого, а

как вновь совершенное преступление" *(161). Вот в этой-то ситуации как раз

допустимо говорить о вторичном характере преступления, но уже исключена

прикосновенность. Такого же мнения придерживается и судебная практика. Так,

Пленум Верховного Суда СССР разъяснял: "В тех случаях, когда действия,

предпринятые с целью сокрытия следов преступления, являются сами по себе

уголовно наказуемыми в силу существующего закона, они должны

квалифицироваться как самостоятельный состав преступления" *(162).

М.Д. Шаргородский отмечал: в прикосновенности и соучастии общим

следует признать то, что "общественная опасность деяния соучастника или

прикосновенного лица вытекает из связи их деяния с деянием другого лица или

других лиц... Прикосновенность - это деяние, общественная опасность которого

определена тем, что оно совершается в связи с преступной деятельностью

другого лица" *(163). Как видно, речь всегда идет о деятельности именно другого

лица, при вторичном же преступлении акцент делается на логическом

продолжении преступной деятельности, но не касательстве к "чужому"

преступлению.

Вместе с тем существует мнение, что за легализацию (отмывание)

преступных доходов, как вторичное преступление, ответственность должны

нести лишь лица, не участвовавшие в совершении основного преступления

*(164): "Лицо, которое незаконно приобрело имущество, не может отвечать за

его отмывание, поскольку это противоречило бы ч. 1 ст. 50 Конституции РФ, по

которой никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление"

*(165). На наш взгляд, ссылка на ст. 50 Конституции РФ в данном случае не

вполне обоснованна: легализация имущества - самостоятельное преступление,

имеющее собственный непосредственный объект, объективную сторону (это

совершенно различные деяния), цель (как признак субъективной стороны),

поэтому говорить об ответственности за "одно и то же преступление" нельзя

*(166). Конвенция об отмывании доходов в п. 2 "b" ст. 6 устанавливает: "может

быть предусмотрено, что правонарушения, указанные в этом пункте (т.е.

являющиеся отмыванием. - М.Л.) не могут вменяться в вину лицам,

совершившим основное правонарушение", т.е. исключение из числа субъектов

рассматриваемого преступления таких лиц является правом, но не

обязанностью государства.

В ходе проведенного анкетирования *(167) установлено: 56,5%

респондентов согласились с тем, что ответственность лица, легализующего

добытые им же преступным путем средства, по совокупности преступлений

совершенно справедлива. Еще 14,5% сделали оговорку, что это положение

справедливо, если виновный использует данные средства для занятия

предпринимательской, иной экономической деятельностью. Лишь 28,5%

считают: в таких случаях достаточно уголовной ответственности за

преступления, в результате которых лицо обогатилось *(168).

Таким образом, наиболее общественно опасные формы

прикосновенности, посягающие, как правило, на отличный от основного

преступления объект, могут утрачивать свойства таковой, оставаясь при этом

вторичным деянием. Такое превращение постпреступного поведения вновь в

преступное происходит по воле законодателя. Действительно, не возникает

сомнений, что, например, убийство, умышленное уничтожение имущества с

причинением значительного ущерба, угроза убийством в целях скрыть другое

преступление должны влечь ответственность по соответствующим статьям. Но

иногда наказуемо должно быть и деяние, само по себе не представляющее

общественной опасности, но в силу связи с предыдущим преступлением

приобретающее это качество: занятие предпринимательской деятельностью

общественно полезно до момента, с которого в ней станут использовать

преступно добытые доходы. И именно это новое преступное качество подобной

деятельности и вправе закрепить законодатель в УК РФ *(169).

Итак, в качестве субъекта вторичного преступления может выступать

любое лицо *(170), независимо от факта его участия в основном преступлении

*(171).

Отсюда вытекает и третий отличительный признак вторичного

преступления: прикосновенность всегда говорит о стечении нескольких лиц при

совершении преступления, о деятельности как минимум двух субъектов. Для

вторичного преступления это утверждение не является правилом, так как

возможно совершение такого преступления тем же лицом, которое участвовало

в основном правонарушении.

Отличие по времени совершения преступления между вторичной

преступной деятельностью и прикосновенностью проявляется в случае, если

учитывать возможность ответственности за недонесение о готовящемся

преступлении в качестве прикосновенности, а также предполагать

ответственность за попустительство *(172): вторичный деликт может быть

совершен лишь при наличии оконченного основного преступления, или, как

минимум, приготовления или покушения на него. В принципе, то же можно

сказать и относительно прикосновенности, но с некоторыми оговорками: при

установлении уголовной ответственности за недонесение лишь при

обнаружении умысла иным лицом на совершение преступления (например, при

преступлениях против конституционного строя) *(173), а также при

попустительстве, которое создает условия для совершения преступления,

можно говорить о прикосновенности, но никак не о вторичной деятельности.

Действительно, бездействие при попустительстве, по сути, может

непосредственно предшествовать моменту совершения преступления, хотя,

строго говоря, ответственность за попустительство не наступит ранее, чем

будет иметь факт хотя бы приготовление к преступлению *(174). А.А.

Пионтковский отмечает: "Расхитители государственного и общественного

имущества часто используют беспечность и ротозейство должностных лиц, как

тех, которые несут ответственность за подбор кадров, так и тех, в ведении

которых находится государственное или общественное имущество или на

которых возложена его охрана. Борьба с такого рода попустительством имеет

существенное значение в системе общих мероприятий по предупреждению

хищений" *(175). "Попустительство, - писал В.Г. Смирнов, - общественно-

опасной деятельности со стороны должностного лица может выразиться... в

неприятии мер, направленных против лиц, собирающихся совершить

преступление" *(176). Правда, ссылаясь на действующее законодательство, он

относил такие деяния к категории попустительства-соучастия, но решительно

возражал против сведения попустительства лишь к должностным

преступлениям, отстаивал его самостоятельное значение *(177).

Признавая позицию А.А. Пионтковского излишне обширной,

охватывающей деяния, действительно не имеющие к прикосновенности

отношения, согласимся с В.Г. Смирновым: разве нельзя назвать

попустительством действия уполномоченного лица, который в силу стечения

обстоятельств узнает об обнаружении умысла на совершение преступления, но

при этом не предпринимает никаких действий? Вот как отвечает на этот вопрос

Г.Е. Колоколов: "Попустителем называют того, кто, получив достоверные или, по

крайней мере, вероятные сведения о замышляемом преступном деянии, имеет

возможность, без личной опасности, воспрепятствовать ему собственными

силами или донести начальству, но не делает ни того, ни другого" *(178).

Правда, на наш взгляд, после слова "возможность" необходимо добавить "и

обязанность".

Еще один момент, отличающий попустительство как прикосновенность от

вторичного преступления, заключается в том, что попустительство не может

существовать после совершения основного преступления. Вторичная же

преступная деятельность, как уже говорилось, предполагает производный, но

вполне самостоятельный характер, соответственно, может иметь место как

после окончания первоначального деликта, так и на более ранних стадиях

(приготовления, покушения на основное преступление).

Итак, мы видим следующие основные отличия вторичной преступной

деятельности от прикосновенности к преступлению.

1. Вторичное преступное деяние, как и прикосновенность, не является

соучастием, но при этом, в отличие от последней, совершенно не исключает его.

2. Субъектом вторичного преступления может быть лицо, как

участвовавшее в совершении основного преступления (ст. 174.1 УК РФ), так и

иное (первая ситуация невозможна для прикосновенности к преступлению)

*(179).

3. При прикосновенности всегда имеет место стечение нескольких лиц

при совершении данных преступлений: здесь речь идет о деятельности как

минимум двух субъектов. Для вторичного преступления это утверждение не

является правилом, так как возможно совершение вторичного преступления тем

же лицом, которое участвовало в основном деликте.

4. Для любого вторичного преступления необходимо наличие основного

(первоначального) преступления хотя бы на стадии приготовления, для

некоторых же случаев прикосновенности это необязательно *(180). Подчеркнем,

что вторичное преступление носит самостоятельный характер и всегда может

быть совершено уже после основного деликта, чего нет при недонесении о

готовящемся преступлении и попустительстве (прикосновенность) (см. схему в

конце параграфа).

Вместе с тем автор совершенно не преследует цели противопоставить

вторичную преступную деятельность и прикосновенность к преступлению.

Напротив, эти институты во многом схожи, включают общие составы

преступлений. Именно в рамках изучения прикосновенности разработан

основной понятийный аппарат, правила квалификации, которые должны

использоваться и применительно к вторичным деликтам. Лишь развитие

общественных отношений, появление новых общественно опасных деяний (в

настоящее время - это легализация преступных доходов) требует обновления

взглядов на прикосновенность и разработки смежного с ней понятия вторичного

преступления.

Упрощая сравнение, скажем: вторичное преступление - это, скорее,

законодательная конструкция. Прикосновенность представляет собой более

универсальную в этом смысле категорию - законодатель лишь решает вопрос о

необходимости установления уголовной ответственности за конкретное

проявление прикосновенности, в том числе используя конструкцию вторичного

преступления *(181). Прикосновенность может проявляться и в других формах,

не связанных с конструкцией вторичного деяния: то же попустительство - в виде

халатности, злоупотребления должностными полномочиями и др. Сам факт

наличия общественно-опасной прикосновенности к преступлению останется

неизменным *(182).

Например, с момента введения в действие УК РФ можно говорить о

законодательном закреплении еще одного вида прикосновенности *(183) -

легализации доходов, полученных незаконным путем. Но вторичным этот деликт

стал лишь после введения в действие новой редакции ст. 174 УК РФ: заменив

слово "незаконным" на "преступным" путем, законодатель поставил данное

деяние в зависимость от первоначального преступления, "превратил" во

вторичное. Однако такие действия были и остаются прикосновенностью к

преступлению (если совершаются не субъектом основного деликта), являясь

преступной формой обращения с имуществом, добытым преступным путем.

Еще одна небольшая параллель: отдельные виды прикосновенности в

определенные исторические периоды могут быть и ненаказуемы (как

недоносительство), оставаясь таковыми по своей природе. Эти деяния

интересуют нас применительно к вторичным деликтам только как

потенциальное вторичное преступление: назвать его таковым сегодня можно

лишь с большой долей условности.

"Схема. Соотношение вторичной преступной деятельности и прикосновенности

к преступлению"

Итак, прикосновенность к преступлению выступает содержанием для

большинства вторичных преступлений, играет роль некоего стержня. Сама

прикосновенность может выражаться в форме вторичного преступления (ст. 174,

175, 316 УК РФ; на схеме - верхняя часть усеченного конуса), или иной форме

(например, должностное преступление - "Халатность", ст. 293 УК РФ; на схеме -

цилиндр). Вместе с тем вторичное деяние, предусмотренное ст. 174.1 УК РФ,

совершенно не совпадает с прикосновенностью и имеет собственное

содержание *(184).

Глава II. Виды вторичной преступной деятельности и проблемы ее

квалификации

§ 1. Укрывательство преступлений

Рассмотрение видов вторичных преступлений, на первый взгляд, было бы

логичным начать с легализации преступных доходов - в порядке расположения

статей в УК РФ. Однако предпочтем иное основание для выбора

последовательности: время появления вторичных преступлений в человеческом

обществе и уголовном законе. С этих позиций сначала нужно обратиться к

укрывательству преступлений, затем - к приобретению или сбыту имущества,

заведомо добытого преступным путем, и лишь потом - к отмыванию денег или

иного имущества, приобретенного преступным путем. В этом случае, кроме

соблюдения исторической справедливости, на наш взгляд, исследование пойдет

от более простого явления к более сложному, проще будет проследить связь

между ними.

Следует оговориться, что в ходе данного исследования не ставилась

задача полного анализа всех вышеупомянутых преступлений (изучение каждого

из них может лечь в основу самостоятельной научной работы): предпринята

попытка осветить наиболее актуальные и спорные вопросы, касающиеся этих

деликтов.

Вопросы квалификации вторичных преступлений будут затрагиваться в

процессе характеристики каждого из преступлений.

В отношении укрывательства, пожалуй, можно с уверенностью

утверждать, что это самое древнее из вторичных преступлений. Фигура

укрывателя была хорошо известна древнеримскому праву (правда, данное

деяние тогда не разделялось на заранее обещанное и необещанное) *(185).

Первоначально укрывательство рассматривалось лишь в свете соучастия в

преступлении. Однако ст. 16 Уложения о наказаниях уголовных и

исправительных 1845 г. уже очень точно определяла этот вид

прикосновенности: "признаются... укрывателями: те, которые не имев никакого

участия в самом содеянии преступления, только по совершении уже оного

заведомо участвовали в сокрытии или истреблении следов его, или же в

сокрытии самих преступников, или также заведомо взяли к себе или приняли на

сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у

кого-либо или же иным противозаконным образом добытые вещи" *(186).

Современные уголовно-правовая наука и уголовное законодательство

однозначно делят укрывательство на заранее (до совершения основного

деяния) обещанное (соучастие-пособничество) и заранее не обещанное

(прикосновенность) *(187). О последнем деликте, являющемся вторичным

преступлением, и пойдет речь.

Развитие уголовного права, становление института прикосновенности к

преступлению потребовало повышенного внимания к составу укрывательства

*(188). Еще в дореволюционной России эти вопросы осветили в своих работах, в

частности, А.Ф. Бернер *(189), С. Будзинский *(190), А.С. Жиряев *(191), М.И.

Любимов *(192), Н. Полетаев *(193), Н.С. Таганцев *(194) и др. В советский

период развития уголовного права проблемы ответственности за

укрывательство преступлений были затронуты в работах большого числа

авторов. Тем не менее многие дискуссионные вопросы остались таковыми и по

сей день.

Однако если сама по себе общественная опасность укрывательства

изначально не подлежала сомнению *(195), то объект укрывательства вызывал

и вызывает достаточно много споров. Во многом это обусловлено тем, что от

решения данного вопроса зависит юридическая природа укрывательства.

Ряд авторов отмечают идентичность объектов укрываемого преступления

и укрывательства. Так, П.К. Евдокимов поддержал мнение А.Я. Вышинского:

независимо от времени, когда дано обещание скрыть преступление или

преступника, укрывательство всегда является пособничеством *(196), а

объектом укрывательства является объект укрываемого преступления *(197).

Аналогичный подход к объекту (правда, с иной аргументацией) у Н.А. Шалыгина:

укрывательство опасно для общественных отношений, на которые посягает

укрываемое преступление, хотя эта опасность проявляется специфически в

процессе воспрепятствования раскрытию уже совершенного преступления

*(198).

М.И. Ковалев подошел к вопросу дифференцированно: при

контрреволюционных преступлениях, хищениях государственного и

общественного имущества, кражах, разбое, вымогательстве, мошенничестве,

растрате, присвоении, при всех длящихся преступлениях, некоторых особо

опасных преступлениях против порядка управления, отдельных воинских

преступлениях укрыватель "прямо и непосредственно посягает на объект

укрываемого преступления" *(199). В других же случаях объектом

укрывательства М.И. Ковалев признавал интересы социалистического

правосудия (если укрывательство не было заранее обещанным). Так же двояко

рассуждал Ф. Лист: укрывательство преступников есть преступление против

правосудия, а укрывательство вещей, добытых преступлением, - против

имущества *(200).

В.Г. Смирнов исходит из того, что деятельность прикосновенного лица

одновременно посягает на два объекта: на интересы правосудия и объект того

преступления, в связи с которым эта деятельность возникает, причем последний

является определяющим *(201). Сходная позиция у А.С. Омарова:

укрывательство, независимо от предварительного обещания укрыть, посягает

одновременно на объект укрываемого преступления и на правильную

деятельность органов правосудия *(202). В частности, приводится следующая

аргументация: поскольку предлагается дифференцировать уголовную

ответственность укрывателей в зависимости от общественной опасности

укрываемого преступления, то, следовательно, общественная опасность такого

укрывательства обусловливается важностью объекта укрываемого

преступления. Из этого факта должно вытекать признание объектом заранее не

обещанного укрывательства, наряду с интересами социалистического

правосудия, и объекта укрываемого преступления *(203). Представляется, из

вполне логичных предпосылок автор сделал необоснованный вывод. Во-первых,

речь здесь идет об "усредненной" общественной опасности, о категориях

преступлений. Во-вторых, степень общественной опасности деяния (в отличие

от характера), как известно, определяется различными, как объективными, так и

субъективными обстоятельствами *(204).

Б.Т. Разгильдиев полагает, что лицо, совершившее преступление и

избежавшее наказания, реально угрожает обществу возможностью

продолжения преступной деятельности. Такая угроза становится возможной в

значительной мере в силу деяний прикосновенных лиц, но поскольку

перспектива совершения нового преступления основным преступником для

прикосновенного лица не конкретизирована, то возникает угроза посягательства

на весь комплекс общественных отношений, охраняемых уголовным законом.

Соответственно, объектом выступают интересы общественной безопасности

*(205).

На взгляд же большинства ученых, предпочтительней точка зрения,

согласно которой объектом заранее не обещанного укрывательства и

недоносительства являются интересы правосудия. При заранее не обещанном

укрывательстве виновный вступает в связь с исполнителем или соучастниками

после совершения преступления. Исполнитель и другие соучастники, совершая

основной деликт, действуют совершенно самостоятельно, не рассчитывая на

содействие прикосновенных лиц: "действия прикосновенных лиц не находятся

ни в причинной, ни в виновной связи с основным преступлением; поэтому

заранее не обещанное укрывательство и недоносительство не посягают и не

могут посягать на объект укрываемого преступления" *(206). М.Х. Хабибуллин,

ссылаясь также на мнение ряда ученых *(207), подчеркивает, что лицо,

совершившее заранее не обещанное укрывательство, своими действиями

препятствует раскрытию основного преступления, изобличению преступника,

привлечению его к уголовной ответственности и справедливому наказанию.

Следовательно, заранее не обещанное укрывательство во всех случаях

причиняет вред интересам правосудия, что и является родовым объектом этого

преступления *(208). Такой подход к объекту укрывательства отстаивался еще

Н. Полетаевым: "укрывательство... есть особое преступление именно против

государственной судебной власти, препятствование ей, посредством

положительных действий, в отправлении ее обязанности судить и наказывать

преступления" *(209).

Данная позиция нашла закрепление в уголовном законе: ст. 316

размещена сегодня в гл. 31 "Преступления против правосудия" УК РФ.

Вместе с тем Л.В. Иногамова-Хегай полагает, что объект укрываемого

преступления является дополнительным объектом преступления,

предусмотренного ст. 316 УК РФ *(210). Такой подход критикуется А.В.

Федоровым *(211). Действительно, если признать указанный объект в качестве

дополнительного, значит он должен претерпевать негативные изменения

всегда, что нельзя признать верным. Однако вполне допустимо данный объект

рассматривать как факультативный. Можно ли нанести вред объекту убийства

укрывательством? Непосредственному - вряд ли *(212): как говорили древние,

"мертвые сраму не имут". В отношении же родового объекта ситуация сложнее.

Б.Т. Разгильдиев указывает на важность осознания укрывателем возможности

совершения виновным в основном преступлении нового деликта. Правда,

подчеркивает он, перспектива совершения нового преступления основным

преступником для прикосновенного лица не конкретизирована. Нетрудно

сделать вывод, что в ряде случаев укрыватель может обладать вполне

обоснованным предположением о продолжении укрываемым преступной

деятельности определенной направленности. Так, лицо может само заявить

укрывателю, что он "грабил, грабит и будет грабить" ("разбойничать", "убивать" и

т.д.). Подобная ситуация уже близка к пособничеству в новом преступлении, но,

разумеется, "не дотягивает" до него (речь здесь идет лишь об обнаружении

умысла со стороны укрываемого) *(213). Итак, в случае когда укрыватель может

с уверенностью спрогнозировать совершение виновным в основном

преступлении однородного или тождественного с предикативным преступления,

объект основного деяния выступает и в качестве объекта (факультативного!)

укрывательства, так как действиями укрывателя создается реальная угроза

причинения вреда охраняемым уголовным законом отношениям, уже

нарушенным ранее основным деликтом. Правда, здесь корректнее говорить о

посягательстве не на тот же, а на такой же объект.

Вместе с тем зачастую укрыватель вообще не может определить объект

основного преступления из-за неполноты сведений: укрывается "простой"

убийца, а в реальности последний совершил посягательство на жизнь

государственного деятеля (для наступления ответственности за укрывательство

данное обстоятельство значения не имеет). А ведь виновный специально может

предупредить укрываемого, что подробности основного преступления его не

интересуют. Самостоятельность объектов прослеживалась даже в Уложении

1845 г. Как отмечал Н.С. Таганцев, по нему "укрыватель убийства, оказавшийся

сыном убитого, должен был быть наказан как укрыватель простого убийства"

*(214), а не отцеубийства. Возможны и ситуации, когда укрыватель не только не

причиняет объекту основного деликта вреда, но и стремится его загладить.

Например, уличив друга в изготовлении в целях сбыта поддельных денег в

крупном размере, гражданин настаивает на их сожжении (а не сокрытии!),

помогает в этом, уничтожает и другие следы преступления. Дело, возможно,

состоит в том, что авторы, указывающие на объект основного преступления как

объект укрывательства, подразумевают преимущественно низменные мотивы

укрывателя. Но ведь зачастую превалирует жалость, сострадание к виновному

при одновременном желании каким-то образом загладить вред *(215).

Итак, признавая объект основного преступления лишь факультативным

объектом рассматриваемого преступления, автор разделяет мнение

большинства ученых и законодателя относительно основного объекта

укрывательства как интересов правосудия. В качестве дополнительного объекта

вполне логично признать общественную безопасность по следующим

основаниям. В принципе, в гл. 31 УК РФ "Преступления против правосудия" есть

еще немало таких комбинаций объектов (интересы правосудия плюс