Лапунин М.М. Вторичная преступная деятельность - понятие, виды, проблемы квалификации
Подождите немного. Документ загружается.
степенью их общественной опасности: совершаемая в крупном размере скупка
имущества, приобретенного в результате кражи, может представлять, пожалуй,
большую общественную опасность, чем приобретение дешевых предметов,
добытых грабежом. Тем не менее очевидно, что, например, при прочих равных
условиях укрывательство террористического акта опаснее укрывательства
грабежа. На законодательном уровне эта идея проявляется в том, что
ответственность по ст. 316 УК РФ наступает только за укрывательство особо
тяжких преступлений.
Вот как говорит об этом П.К. Евдокимов: "Степень общественной
опасности укрывательства неразрывно связана со степенью общественной
опасности укрываемого деяния. Действия, направленные на сокрытие
различных по своей опасности преступлений, различны по своей общественной
опасности... обезличивание степени общественной опасности укрывателя,
игнорирование зависимости ее прежде всего и главным образом от
общественной опасности укрываемого преступления не может иметь места в...
уголовном праве" *(41). Соглашаясь в целом с этим высказыванием, нельзя не
указать на то, что в различных видах вторичной преступности значение степени
и характера общественной опасности основного деликта для определения
общественной опасности вторичного далеко не одинаково. Это обстоятельство
позволяет некоторым авторам утверждать, что рассматриваемой зависимости
не существует вовсе. В частности, Н.И. Коржанский применительно к заранее не
обещанному приобретению или сбыту имущества, добытого заведомо
преступным путем, приводит следующие аргументы. Признавая, что преступное
приобретение или сбыт имущества прикосновенно, связано с теми
преступлениями, в результате совершения которых это имущество было
добыто, ученый указывает на различие во многих случаях степени
общественной опасности этих двух видов преступлений: "Что касается
приобретателей или сбытчиков, то их действия в сравнении с лицами,
добывшими имущество, часто являются более общественно опасными...
Например, преступное приобретение или сбыт имущества, совершаемые в виде
промысла, значительно общественно опаснее действий вора, совершившего
впервые незначительную кражу" *(42). Данное утверждение представляется
вполне обоснованным, но из него можно сделать и другие выводы: вторичное
преступление, являясь в целом самостоятельным деликтом, действительно
может по степени общественной опасности превосходить основное, но говорить
здесь о линейной зависимости нельзя хотя бы потому, что общественная
опасность вторичного преступного деяния, само собой разумеется, зависит и от
действий лица, его совершающего *(43).
Другой аргумент, приводимый Н.И. Коржанским против признания
рассматриваемой взаимосвязи: "такое утверждение... ведет к объективному
вменению, к ответственности за чужую вину. Если признать такое положение
правильным, то лицо, которое впервые и на незначительную сумму приобрело
или сбыло имущество, заведомо для него добытое при совершении бандитизма,
должно быть наказано значительно суровее, чем лицо, которое совершило
аналогичные действия в отношении имущества, добытого кражей. Еще более
отчетливо эта ошибка проявится, если во втором случае привести пример
приобретения или сбыта имущества в виде промысла" *(44). Позволим себе не
согласиться с данным высказыванием. Во-первых, об объективном вменении, на
наш взгляд, здесь говорить не приходится: характер основного преступления
может быть учтен лишь в случае осознания его лицом, совершающим
производное деяние (в данном случае скупку имущества), скупщик (а равно и
государство) должен сделать вывод о степени общественной опасности таких
действий. Правда, законодатель не счел необходимым выделить
квалифицирующий признак, который зависел бы от того, в результате какого
преступления добыто имущество (на что справедливо и указывает Н.И.
Коржанский) *(45). Но это обстоятельство не препятствует тому, чтобы суд при
назначении наказания за вторичное преступление учитывал характер и степень
общественной опасности основного деликта в рамках санкции соответствующей
нормы. Во-вторых, в данном случае корректно было бы сравнивать сходные по
объективной стороне преступные акты, различающиеся лишь источником
происхождения приобретаемого имущества: даже на бытовом уровне к
"кровавым" деньгам (т.е. приобретаемым при совершении насильственных
преступлений) всегда отношение было существенно негативнее, чем, например,
к ворованному имуществу.
Сам факт отнесения законодателем приобретения или сбыта преступно
добытого имущества к вторичным преступлениям говорит о следующем:
приобретение и сбыт имущества, полученного в результате административного
правонарушения (как правило, мелкого хищения), "безразличны" для уголовного
закона; стоит же этому проступку перейти в разряд преступлений - налицо и
вторичное уголовно наказуемое деяние. А вот после этого "скачка" дальнейшее
возрастание степени общественной опасности основного правонарушения
может, по усмотрению законодателя, и не влечь повышенной ответственности
за вторичный деликт. Последнее вовсе не отрицает всякую связь между
степенью *(46) общественной опасности основного и вторичного преступлений.
В подтверждение приведем принятый в ФРГ закон от 25 октября 1993 г. "О
выявлении прибылей от тяжких преступлений" *(47), само название которого
говорит о том, что различную оценку приобретают действия с имуществом,
полученным путем мошенничества, и в результате разбоя, совершенного
бандой.
Показательно, что и сам Н.И. Коржанский в результате приходит к выводу,
что у вторичного преступления степень общественной опасности
непосредственно не определяется общественной опасностью основного деяния
*(48), из чего следует вывод, что некая опосредованная связь им все же не
отрицается.
На влияние общественной опасности основного преступления на
назначение наказания при прикосновенности указывал и Г.И. Баймурзин:
"Индивидуализация наказания при прикосновенности в отличие от остальных
форм преступной деятельности не ограничивается оценкой только
индивидуальных признаков деяния - т.е. смягчающих и отягчающих
обстоятельств, она помимо этого требует еще учета степени тяжести основного
преступления, в связи с которым эта деятельность возникла... Различие в
степени тяжести основного преступления, безусловно, подлежит учету при
определении степени опасности действий прикосновенных лиц" *(49).
М.Д. Шаргородский, как нам представляется, совершенно обоснованно
отмечал: "прикосновенность - это деяние, общественная опасность которого
определяется тем, что оно совершается в связи с преступной деятельностью
другого лица" *(50). Аналогичного мнения придерживался Э. Раал:
"Общественная опасность укрывательства и ее степень определяются, в первую
очередь, общественной опасностью укрываемого преступления и ее степенью"
*(51). То же можно сказать и о вторичной преступности, оговорив лишь, что
основной деликт в этом случае может совершить не только другое лицо, но и
субъект вторичного преступления (в зависимости от конструкции
соответствующего состава).
Особо необходимо отметить следующий момент. Вторичное преступное
деяние находится во взаимосвязи именно с первоначальным уголовно
наказуемым актом, а не с уголовной ответственностью совершившего его лица.
Именно поэтому для наличия состава вторичного преступления не имеет
значения, понесло ли наказание лицо, совершившее основное правонарушение,
или же оно было освобождено от уголовной ответственности или наказания.
Данная позиция нашла отражение как в юридической литературе, так и на
практике. Так, В.Г. Трифонов подчеркивает, что "равной уголовной
ответственности должны подлежать лица не только за прикосновенность к
преступлению, но и за прикосновенность к общественно опасному деянию,
совершенному невменяемым или лицом, не достигшим возраста, с которого
наступает уголовная ответственность" *(52). Ранее такое же решение данного
вопроса предлагал, например, М.Х. Хабибуллин *(53). Оно поддерживается и
Верховным Судом РФ.
Так, М. была осуждена за подстрекательство к укрывательству убийства,
совершенного К. Президиум Верховного Суда РФ, рассматривая дело, указал,
что совершенное К. общественно опасное деяние предусмотрено п. "в" и "д" ч. 2
ст. 105 УК РФ - особо тяжкое преступление, за заранее не обещанное
укрывательство которого предусмотрена ответственность по ст. 316 УК РФ. То
обстоятельство, что впоследствии К. была признана невменяемой в отношении
инкриминируемого ей деяния, не может влиять на правовую оценку действий М.
*(54)
Такая позиция косвенно подтверждает то, что именно преступный
характер основного деяния (в частности, при приобретении имущества
преступным путем по ст. 174 и 175 УК РФ) может быть установлен как уже
вступившим в законную силу приговором суда, так и в рамках судебного
разбирательства дела о вторичном преступлении (с соблюдением
процессуальных требований). Последнее может иметь место, например, в
случае привлечения к уголовной ответственности по совокупности
преступлений, при соединении дел по обвинению нескольких лиц в одно
производство (по обвинению в совершении основного преступления и
вторичного). В п. 21 Постановления Пленума ВС РФ от 18 ноября 2004 г. N 23 "О
судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации
(отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных
преступным путем" *(55) указывается: "При постановлении обвинительного
приговора по статье 174 УК РФ или по статье 174.1 УК РФ судом должен быть
установлен факт получения лицом денежных средств или иного имущества,
заведомо добытых преступным путем либо в результате совершения
преступления". Таким образом, ВС РФ не настаивает на необходимости
установления факта первичного преступления посредством отдельного, первого
приговора.
Оговоримся, что достаточно распространена и противоположная позиция:
ссылаясь на ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, ряд авторов приходит к выводу, что,
например, преступный путь приобретения имущества может установить только
вступивший в законную силу приговор суда по первоначальному преступлению
*(56). В.П. Верин отмечает: Росфинмониторинг полагает, что преступное
происхождение имущества может быть установлено не только решением суда,
но и решением органов расследования, но с такой точкой зрения "не
согласились некоторые (курсив наш. - М.Л.) ученые, которые отметили, что
решение органов расследования должно найти отражение в приговоре суда. Их
поддержали судьи Волгоградского, Калининградского и ряда других областных и
равных им судов... Естественно, что факт совершения преступления,
послужившего источником происхождения легализуемого имущества, должен
быть установлен приговором суда. Данное разъяснение соответствует ст. 49
Конституции Российской Федерации" *(57). Много аргументов против такого
подхода приводит О.Ю. Якимов *(58).
П.С. Яни придерживается следующего мнения: "При постановлении
обвинительного приговора по ст. 174 или ст. 174.1 УК судом должен быть
установлен факт получения лицом денежных средств *(59) или иного
имущества, заведомо добытых преступным путем либо в результате
совершения преступления *(60). ...Это разъяснение, редакционно, возможно, не
в полной мере соответствующее замыслу участников Пленума, означает, что
факт преступного приобретения имущества, которое затем легализовано, не
обязательно должен быть установлен приговором в отношении лица,
совершившего предикатное преступление... Важно лишь, чтобы в приговоре по
делу о легализации суд сделал вывод о преступном приобретении
легализуемого имущества" *(61). Так, в подтверждение приводится практика
европейских стран. Аналогична и позиция ВС РФ, согласно которой для
осуждения по ст. 175 УК РФ не требуется приговора по предикативному
преступлению в случаях, например, с приобретением заведомо для виновного
добытого преступным путем имущества у неустановленных следствием лиц
*(62). Последнее наглядно показывает, что никакого нарушения ст. 49
Конституции РФ нет и в помине - не существует даже подозреваемых в данном
преступлении, не говоря уж об обвиняемых. Как отмечалось выше, именно такой
подход заслуживает поддержки. В частности, с учетом транснационального
характера отмывания доходов, нельзя допустить, чтобы уголовной
ответственности избежали, например, лица, легализующие имущество, добытое
преступным путем гражданином другой страны, пользующимся иммунитетом от
уголовного преследования. Если же сплошь и рядом ссылаться на ст. 49
Конституции РФ, то возникает вопрос: можно ли вообще кого-либо привлекать к
ответственности по ст. 174 (175, 316) УК РФ? Ведь лицо, занимающееся
легализацией имущества, может заявить, что знало обо всех обстоятельствах
преступления, но в силу положений Конституции РФ "до последнего момента"
верило, что лицо, добывшее легализуемое имущество, - не преступник.
Здесь же рассмотрим и следующий аспект. В соответствии с ч. 1 ст. 49
Конституции РФ каждый обвиняемый в совершении преступления считается
невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном
федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу
приговором суда. Есть мнения, что этой статье не соответствует существующее
в УПК РФ *(63) положение, в соответствии с которым освобождение от
уголовной ответственности (прекращение дела по нереабилитирующим
основаниям) осуществляется следователем (органом дознания, прокурором)
при производстве предварительного расследования. КС РФ по этому поводу
занял компромиссную позицию *(64): прекращая дело в подобных случаях,
следователь лишь констатирует, что "лицо совершило деяние, содержащее
признаки преступления, и поэтому решение о прекращении дела не влечет за
собой реабилитации лица (признания его невиновным), то есть вопрос о его
виновности остается открытым"; права гражданина не нарушаются, так как он
может обжаловать решение следователя в судебном порядке, а само
прекращение дела по нереабилитирующим основаниям предполагает
получение согласия лица, привлекаемого к уголовной ответственности. Нельзя
согласиться с утверждением, что вопрос о виновности остается здесь открытым:
освобождение от уголовной ответственности допустимо и возможно, лишь когда
лицо должно было нести ее, а основанием уголовной ответственности является
совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления,
предусмотренного уголовным законом (ст. 8 УК РФ). Состав преступления
отсутствует, если нет вины, так от чего же в этом случае "освобождает"
следователь? Кроме того, суд по тем же основаниям может прекратить дело в
судебном заседании и путем вынесения определения (ст. 254, 256 УПК РФ), а не
приговора, как того требует Конституция РФ.
Может иметь место случай, когда лицо привлекается к ответственности за
вторичный деликт, а человек, совершивший основное деяние, уже умер и
возбудить в отношении его уголовное дело нельзя (п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ). Эта
ситуация схожа с возникающей при убийстве, совершенном при превышении
мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление (ч. 2 ст.
108 УК РФ). Здесь в одном приговоре устанавливается виновность лица,
совершившего убийство (или вторичное деяние), и лица, совершившего
первоначальное преступление (умершего). Если лицо, совершившее основное
преступление, не было привлечено к уголовной ответственности в связи с
иммунитетом, вопрос о преступности последующего деяния также следует
решать в ходе рассмотрения судом дела о вторичном преступлении.
Иначе понимал характер зависимости одного (прикосновенного, а в
нашем случае - вторичного) преступного деяния от другого, основного деликта,
один из родоначальников теории прикосновенности к преступлению А.С. Жиряев
*(65). Характеризуя прикосновенность, он сравнивает попустительство,
укрывательство и недоносительство с залогом или поручительством, которые
являются accessorium займа. Соответственно, эти преступления есть
придаточные по отношению к главному, а прикосновенные лица предстают
перед судом всегда в сообществе с главным виновником, их наказуемость
всегда и непосредственно зависит от наказуемости основных участников.
Аналогичной точки зрения придерживался и С. Будзинский: "укрывательство в
отношении к укрываемому преступлению составляет придаточное
преступление, которое состоит в таком отношении к первоначальному, как
придаточный договор к главному. Бытие укрывательства зависит от главного
преступления: укрывательство деяния, которое не признано преступлением, не
имеет противозаконного характера" *(66).
Подобные подходы недолго господствовали в отечественной
юридической науке. Так, Н.С. Таганцев придерживался уже другого мнения,
дифференцируя различные ситуации: при укрывательстве преступника
признание основного преступника невиновным влекло за собой оправдание и
прикосновенного лица, при попустительстве же и сокрытии следов преступления
освобождение от уголовной ответственности прикосновенного лица возможно
лишь в случае отсутствия факта преступного деяния *(67). В самом деле,
действия, сходные с укрывательством конкретного лица, не совершавшего
основного преступления, не имеют связи и с этим предикативным деликтом.
Такое воззрение на прикосновенность к преступлению как особое
самостоятельное преступление появилось в конце XIX - начале XX вв. и, в
принципе, существует до сих пор *(68). В качестве примера обозначим позицию
В.А. Кузнецова, который подчеркивает: "Ответственность приобретателей и
сбытчиков является самостоятельной. Лица, заранее не обещавшие приобрести
или сбыть имущество, заведомо добытое преступным путем, могут нести
уголовную ответственность за совершенные ими действия и в том случае, когда
лицо, добывшее это имущество преступным путем, не подлежит наказанию
(например, в случае помилования или амнистии) либо вообще не может быть
привлечено к уголовной ответственности (например, в случае смерти или когда
лицо не достигло к моменту совершения преступления возраста, по достижении
которого, согласно закону, возможна уголовная ответственность)... Если даже
лицо, добывшее имущество преступным путем, не было обнаружено, виновный
в заранее не обещанном приобретении или сбыте такого имущества подлежит
привлечению к уголовной ответственности" *(69).
Вполне возможна ситуация, когда неизвестен виновный в основном
деликте, но связь вторичного деяния с основным преступлением ни у кого не
вызывает сомнения: коллекционер приобретает у неустановленного
впоследствии лица предмет антиквариата, принадлежащий известному музею.
Преступный характер приобретения данного имущества очевиден, бесспорен,
независимо от того, привлечен ли виновный в хищении к ответственности или
нет.
Ответственность прикосновенного лица является самостоятельной и
независимой не только к основному виновнику, но и к другим прикосновенным
лицам *(70). Н.С. Таганцев пояснял: "Недоноситель о преступном деянии
отвечает совершенно независимо от существования укрывателей или
попустителей; несколько лиц, порознь купивших краденые вещи, будут наказаны
как укрыватели одной и той же кражи, хотя они узнали о существовании друг
друга впервые только на скамье подсудимых. Сама ответственность их будет
совершенно индивидуальна: недоноситель не может отвечать за то, что сделал
укрыватель, и наоборот" *(71).
В связи с распространением международной, транснациональной
преступности возникает вопрос: как быть, если основное преступление
совершено за рубежом, а вторичное - в России? Рассмотрим, нарушается ли
здесь связь первоначального и последующего деяний на примере легализации
(отмывания) денежных средств и иного имущества, приобретенного преступным
путем. Обратимся к Конвенции о транснациональной преступности *(72).
Согласно ч. 2 ст. 6 этого документа ("Криминализация отмывания доходов от
преступлений"), основные правонарушения "включают преступления,
совершенные как в пределах, так и за пределами юрисдикции соответствующего
государства-участника. Однако преступления, совершенные за пределами
юрисдикции какого-либо государства-участника, представляют собой основные
правонарушения только при условии, что соответствующее деяние является
уголовно наказуемым согласно внутреннему законодательству государства, в
котором оно совершено, и было бы уголовно наказуемым согласно внутреннему
законодательству государства-участника, в котором осуществляется или
применяется настоящая статья, если бы оно было совершено в нем" *(73).
Аналогично п. 2 "а" ст. 6 Страсбургской конвенции от 8 ноября 1990 г.
предусматривает, что для применения ответственности за отмывание не имеет
значения, подпадает ли основное правонарушение под уголовную юрисдикцию
государства - стороны Конвенции *(74). Кроме того, п. 4 ст. 6 Конвенции гласит:
"Каждая сторона может в момент подписания или в момент сдачи на хранение
своего документа о ратификации, принятии, утверждении или присоединении
указать в заявлении на имя Генерального секретаря Совета Европы, что п. 1
настоящей статьи применим только к основным правонарушениям или
категориям таких правонарушений, обозначенным в этом заявлении". Это
говорит в пользу того, что именно национальным правом страны, применяющей
ответственность за легализацию, определяется преступный характер
происхождения доходов *(75).
Оговоримся, что в международном праве под юрисдикцией государства
понимают права судебных и административных органов по рассмотрению и
разрешению всех дел на данной территории в соответствии с компетенцией
этих органов; в ряде случаев юрисдикция государства распространяется за
пределы его территории *(76). Итак, слово "юрисдикция" указывает не на
наказуемость деяния в конкретной стране (как это понимают некоторые авторы)
*(77), а прежде всего на аспект подследственности и подсудности.
Представляется, что такой подход вполне допустим и для других
вторичных преступлений, поскольку по смыслу соответствует нормам Общей
части УК РФ (ст. 12, 15), международным соглашениям России, да и в статьях
Особенной части Кодекса, предусматривающих ответственность за вторичные
преступления, не идет речи о какой-либо территориальной принадлежности
совершаемых основных преступлений. Законодательное закрепление подобного
положения в УК РФ имело бы позитивное значение. В связи с изложенным
представляется, что необходимо дополнить УК РФ ст. 12.1 следующего
содержания: "Уголовная ответственность за деяния, преступность и
наказуемость которых зависит от наличия основного (предшествующего)
преступления, наступает независимо от того, подпадает ли под юрисдикцию РФ
основное деяние, но при условии, что последнее является наказуемым как в РФ,
так и в месте его совершения".
Так, если лицо в результате законной торговли наркотическими
средствами или боевым оружием (что запрещено в России), например, в
Голландии, приобретает капитал, а затем использует его в
предпринимательской деятельности в России, то оно не подлежит уголовной
ответственности за отмывание доходов, причем это явно следует из закона, и
нет необходимости в разъяснениях со стороны ученых, Верховного Суда.
Аналогично, если лицо зарабатывает себе в Дании на жизнь азартными играми,
не разрешенными специальными правилами (§ 203 УК Дании), а сделки с этими
средствами совершает в России, то уголовная ответственность за легализацию
также исключена, поскольку УК РФ не предусматривает ответственности за
такое предикативное преступление *(78).
Итак, ответственность за вторичное преступление наступает при наличии
основного преступления *(79) (исключение - фактическая ошибка в его наличии),
в связи с ним, но независимо от ответственности совершившего его лица.
5. Субъективная сторона вторичного преступления характеризуется
умышленной формой вины.
Еще более полутораста лет назад А.С. Жиряев подчеркивал: "Утверждая,
что всякий вид участия и прикосновенности бывает лишь сознательный,
заведомый, умышленный, я этим самым отвергаю только мнение тех, которые
допускают возможность сделаться совиновником, подстрекателем, пособником -
попустителем и т.д. вследствие преступной неосторожности" *(80). Также
отрицая неосторожную прикосновенность, Н.С. Таганцев отмечал, что "этим не
исчерпывается понятие заведомости; укрывательство состоит не в том, что
такой-то сознательно спрятал Петра или Ивана, сознательно купил или принял в
заклад такую-то вещь, а оно сверх того предполагает, что действующий
сознавал, что Петр преступник, что принимаемая вещь добыта кражей; умысел
прикосновенных имеет специальный характер, так как он предполагает
наличность сознания о существовании преступного деяния, по поводу коего
действует виновный, а сам вопрос об объеме и условиях этого сознания
представлялся весьма спорным" *(81). Одновременно ученый понимал, что при
таком подходе "возник крайне важный практически и трудноразрешимый вопрос
о том, какое значение для ответственности прикосновенных имело неполное или
неверное представление ими подробностей главного деяния. Можно ли было
признать наличность укрывательства, например, в том случае, когда лицо,
купившее украденную вещь, предполагало, что кража, которой она добыта, была
учинена со взломом, тогда как кража на самом деле была простой; можно ли
признать укрывателем того, кто полагал, что укрывает отравителя, между тем
как укрытый им убийца учинил преступление выстрелом из ружья, и т.д.?" *(82).
Следует отметить главную особенность субъективной стороны вторичного
преступления: лицо, его совершающее, должно понимать преступный характер
основного деяния. Все составы вторичных преступлений, имеющиеся на сегодня
в УК РФ, являются умышленными: соответственно, виновное лицо, осознавая
общественную опасность основного преступления, совершенного другим лицом
или им же, сознает (не может не сознавать) при этом опасность и наказуемость
вторичного деяния и желает его совершения, т.е. действует с прямым умыслом.
В такой ситуации и сегодня решающее значение имеют вопросы, которыми
задавался Н.С. Таганцев: какова должна быть степень осведомленности лица,
совершающего вторичное преступление *(83), о предикативном деликте?
Возможна ли в рассматриваемом случае иная, кроме указанной выше, форма
вины?
В юридической литературе по первому вопросу имеются разные мнения.
К сожалению, Пленум Верховного Суда РФ не разъяснил однозначно данного
вопроса. Так, в п. 20 Постановления ПВС о легализации преступно нажитого
имущества говорится: "При решении вопроса о наличии в действиях лица
признаков состава преступления, предусмотренного статьей 174 УК РФ, судам
следует выяснять, имеются ли в деле доказательства, свидетельствующие о
том, что лицу, совершившему финансовые операции и другие сделки, было
достоверно известно, что денежные средства или иное имущество приобретены
другими лицами преступным путем". Однако нигде далее Пленум не пояснил,
что же следует понимать под "достоверной известностью". В результате по сей
день имеются самые различные подходы к данной проблеме.
Например, И. Горелик и И. Сапожников полагают, что для установления
достаточной (в целях привлечения к уголовной ответственности)
осведомленности преступника об основном правонарушении необходимо
достоверно знать о совершенном преступлении - значит знать доподлинно о
времени, месте и характере совершенного преступления *(84). Такая позиция
представляется необоснованной, ведь возникает другой вопрос: почему бы не
дополнить этот перечень, к слову, сведениями о личности соучастников,
способе совершения преступления и т.д. Да и какое имеет значение для
ответственности приобретателя краденого (например), была ли совершена
кража утром, вечером или ночью? В этом смысле следует согласиться с Г.
Александровым, который говорил об "идеальной достоверности" - "когда
известны место и время совершения преступления, состав участников
преступления и характер готовящегося или совершенного преступления и эти
сведения не вызывают сомнения"; такую достоверность он признавал "жизненно
маловероятной", "абсолютно необязательной" и практически недосягаемой
*(85). Соответственно, Г. Александров указывает, что для констатации
осведомленности об основном уголовно наказуемом деянии не нужно знать о
месте и времени совершения преступления, обо всех участниках преступления
и обо всех подробностях готовящегося (имеется в виду ответственность за
недоносительство по советскому уголовному праву) или совершаемого
преступления.
В.Г. Смирнов в качестве критериев, определяющих объем сведений
укрывателя или недоносителя относительно имевшего место преступного
деяния, предлагает признаки состава преступления: "указанная
характеристика... позволяет точно решить вопрос и об относимости этих
сведений к тому или иному преступлению" *(86). Но и в этом случае возникает
вопрос: легко ли лицу, не принимавшему участия в совершении основного
преступления, определить, было оно, в частности, грабежом или разбоем,
квалифицированным или нет. Очевидно, что лицо, совершающее вторичное
преступление, не может присвоить себе функцию суда и однозначно
квалифицировать первоначальное деяние.
Законодатель, характеризуя интеллектуальный элемент умысла при
совершении преступлений, предусмотренных ст. 174 и 175 УК РФ, использует
слово "заведомый", которое в русском языке определяется как "загодя, наперед,
заранее известный", "несомненный", "явный, бесспорный, очевидный" *(87).
Таким образом, выражение "заведомо преступный путь приобретения
имущества" означает, что лицо еще до или во время совершения вторичного
преступления явно знало, понимало, что имущество добыто в результате
совершения именно преступления, а не административного, дисциплинарного
проступка, нарушения гражданско-правовых норм. Установление же жестких
требований к степени осознания преступности предшествующего поведения
предоставит преступникам широкие возможности для ухода от ответственности,
существенно усложнит работу правоохранительных органов. В отношении ст.
316 УК РФ, например, необходимо осознание лицом, что оно укрывает именно
особо тяжкое преступление, но и здесь опять же виновный во вторичном
преступлении может и не знать, было ли совершено убийство лица в связи с
осуществлением им служебной деятельности или имело место посягательство
на жизнь сотрудника правоохранительного органа *(88). Как отмечает В.А.
Кузнецов, для заведомости не требуется, чтобы лицо знало, каким именно путем
(кража, мошенничество, контрабанда и т.д.) добыто приобретаемое или
сбываемое им имущество, не важно и знание всех обстоятельств совершения
этого преступления: "достаточно, чтобы лицу было известно, что это имущество
получено преступным путем" *(89).
Аналогичное мнение высказано и высшей судебной инстанцией страны
при характеристике приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого
преступным путем: вовсе необязательно, чтобы лицо знало о том, в результате
какого конкретного преступления получено имущество - достаточно осознания
преступности способа приобретения *(90). Подобное положение, на наш взгляд,
можно применять и к вторичным преступлениям в целом *(91). Более наглядным
преимущество такого толкования будет в случае, когда основное преступление
совершено за рубежом, а вторичное - в России. В этой ситуации лицо,
совершившее вторичное деяние, разумеется, вряд ли будет осведомлено обо
всех признаках совершенного за границей деликта, не говоря уже о правилах
его квалификации по зарубежному уголовному праву, поэтому и здесь будет
правильным признать достаточным для наличия признака "заведомости"
субъективной стороны вторичного преступления осознание лицом, его
совершающим, уголовной наказуемости первоначального деяния, причем по
уголовному праву как страны - места его совершения, так и по российскому.
В соответствии с п. 2 "с" ст. 6 Конвенции об отмывании доходов,
осознание преступности пути приобретения имущества может быть выведено из
объективных фактических обстоятельств *(92). В качестве таковых может, в
частности, выступать рассказ преступника или третьих лиц о способе