Кульпин Э.С. (ред.) Природа и самоорганизация общества
Подождите немного. Документ загружается.
относят его к словам неизвестной этимологии.
На наш взгляд происхождение русского названия птицы становится понятным, только при знакомстве с
местом ибиса в религии древних народов, в частности египтян. В древних культурных традициях ибис был
связан с образом солнца и считался священной птицей, определявшей своим появлением, время разлива
Нила. В мифах ибис выступает в виде бога Тота -бога времени и счета. Па фресках Тот изображался с
нимбом солнца у головы или в связи с другими солярными божествами Ра, Гором. На территории России,
кроме каравайки, встречается, залетающий в дельту Волги, но обычно гнездящийся в Северной Африке
священный ибис (Threskiornis
Природные ресурсы и межэтнические отношения
217
aethiopica). В связи с тем, что многие мифические образы языческих славян близки с верованиями народов
Средиземноморья, можно считать, что и в мифологии южных и восточных славян и бис-каравай ка связан с
образом бога солнца Хоро (Коло) и его название исходно должно формироваться от основы *horo и звучать
как хоровайка в значении "солнечная".
От того же корня *horo образованы названия других видов ибисов — белого, красного, священного,
засвидетельствованные в различных изданиях XV-XVII вв. в вариантах харадръ, харадра, харадрина,
харадрионъ и ряд подобных, отмеченных О.В. Беловой (2000). Орнитологи XIX в. ибисов и куликов
объединяли в дин общий отряд Charadrii, на это указывает например В. И. Даль. Позже ибисы были
включены в другую систематическую группу, а название осталось за отрядом куликов.
В упомянутом смысле название священной птицы действительно становится однокоренным с названием
ритуального круглого, как солнце хлеба короваи (хоровай), и и так же священного животного — солярного
божества коровы (корова). В этом плане остается только удивляться гениальности догадок В. И. Даля,
объединившего название птицы каравайка и круглого хлеба каравай (как в прочем и шарообразного колоб},
в общем словарном гнезде, хотя этому и не приводится прямого объяснения (II, 1881).
КУРИЦА I.! название, существующее в современном русском языке, в значении "самка" всех пород вида
(Gallus gallus). В древнерусском языке слово курица, применительно к самкам культурных форм (Gallus
gallus) отмечено с XII века. С XI в. оно встречается только в варианте куръ IJ "петух" или куря U
"цыпленок", а так же в виде прилагательных курий, курьскый I "петушиный", "куриный". Позже, с XV в.
отмечается слово курятина I I "куриное мясо" (Срезневский, I, 1893). В наше время название в качестве
жаргонизма курица переносится на всех самок (культурных и диких форм) представителей семейства
Фазановые (Phasianida).
В языках славянских народов слово изменяется мало и во всех вариантах сохраняет корень *kur I i в
белорусском курыца; в украинском курка; в словенском kura; в старо-чешском, диалектно в чешском, в
словацком kura; в польском kura, прил. kurzy; в верхне- и нижне-лужицком kura (Черных, 1994). Сборник
XVIII в. содержит о птице следующую информацию: "Курица есть петухова жена, которая ему яйца во весь
годъ оп-ричь дву мцовъ в которые стужа бываеть, а коли курица изъ яицъ не выси-дить тогда болезни
имЬет".
Все этимологические словари указывают, что слово курица происходит от общеславянской основы *kurb LI
"петух", от нее (женск.род) *kura, и позже через добавление суф. -иц. и окончания -a I i курица (Черных, 1994;), но
вот объяснение происхождения и смысла основы *kurb, явно
2)8
Природные ресурсы и межэтнические отношения
вызывает у авторов словарей серьезные затруднения. М. Фасмер указывает на родство *kurb с латышским
kauret "реветь, кричать", латинским caurire "реветь (о пантере в пору течки)", древне-индийским kauti "кри-
чит, ревет" (Фасмер, 11,1996). II. Я. Черных считает корень *ku или *kur звукоподражательным, подобным
характерному куриному "ко-ко", от которого образованы болгарское кокошка; словенское kokos; ? ряд
сходных по звучанию славянских названий; а так же французское coq и подобные, включая и древне-
индийское kurkufah IJ "петух". В качестве индо-евро-пейского корня предлагается звукоподражательный (?)
*kau-: *keu-: *ku Li "кричать", "реветь", "выть", что по нашему мнению бессмысленно, так как относится
скорее к крупным, млекопитающим животным.
На наш взгляд, на происхождение славянского *kur и возникновение от этого корня, названий птиц в
индоевропейских языках, может подсказать богатейшая мифология посвященная этой птице. Не смотря на
различия культурных и религиозных традиций народов Евразии, не зависимо от особенностей фонетики и
артикуляции существующих в разнообразных языках, главной чертой вида отраженной в мифологии
является связь кур с солнцем, точнее, предшествующее восходу пение петухов. Связь птиц с солнцем (а
позже с огнем) лежит в основе мифологическою образа петуха во многих традициях. Петух или кур является
глашатаем солнца, и подает свой голос предвещая восход божественного светила. Например, француз-скос
chanie-clair переводится буквально как "поющий рассвет". Птиц вестников солнца древние египтяне
держали в посвященных солнцу храмах, причисляя их к божественным существам. Именно поклонение
курам как солярным божествам в традициях разных народов, послужило одной из причин широкого
распространения птиц по Евразии.
Как и солнце, петух в мифологии отсчитывает время. Крик птиц представляет в традициях многих народов
важную временную привязку L, "первые петухи", "вторые и третьи петухи", "до петухов" и т.п.,
позволяющую ориентироваться в течении времени. Аборигены Австралии иногда называют петуха "птица
смеющаяся на рассвете". В большинстве мифических традиций петух связан с высшими солярными
божествами (Митра, Ахура-мазда, Аматерасу, Меркурий, Марс и пр.). Петух не только возвещает начало
дня, но и является глашатаем солнца и света. У древних евреев петух L символ третьей стражи ночи IJ от
полночи до рассвета. Петух так же бдителен и всевидящ, как и солнце и по этой причине птиц используют
для предсказаний погоды, в разнообразных гаданиях и ритуалах. В китайской традиции петух сопровождает
солнце в его движении во времени.
Множество и разнообразие различных традиций, связывающих кур с солнцем, наводят на мысль, о том, что
эта связь должна сохраняться и в
Природные ресурсы и межэтнические отношения
219
языке, и в первую очередь в названиях птицы, общий древний корень которых должен иметь смысл
"солнце". В этой связи нам кажется реальным происхождение названия петуха кур (и всех родственных
форм) в индоевропейских языках от основы *hur близкой с *hor в значении "солнце", восходящей в своем
возникновении к пр аи нд о европейскому корню *ur, (*ог, *аг) I с пол и функциональным значением
"солнце", "божество", "небесный огонь" и т.п.. Упомянутые корни встречаются например, в наименования
высших божеств индоиранской общности ;.! Ахуров (Ahига) или Асуров, отмеченных в Авесте. Возможно,
что вариант корня *иг, как форма праиндоевропейского *ог, *аг, возник именно на индо-иранской почве, так
как присутствует в именах ряда богов индоиранского пантеона. Хурмаст ' I верховное божество алтайских,
монгольских и маньчжурских народов, по мнению мифологов восходит в своем происхождении к индо-
иранскому Ахура-Мазда. Корень присутствует и в названии жрецов авгур(ы), предсказывавших будущее по
поведению и полету птиц, и в ряде других традиций. Учитывая то, что на ранних этапах развития человечес-
кой цивилизации, проникновение кур с их родины I I Юго-Восточной Азии в культуры евразийских народов
происходило либо через Индию и Иран, либо через Египет, можно предположить, что вместе с птицами в
языки большинства евразийских и в частности славянских народов вошел и соответствующий названию
корень "ур", "ор".
Таким образом название кур и его славянское производное курица имеют значение "солнечный",
"солнечник" или нечто подобное.
Г.Кривошеина,
(Институт истории естествознания и техники РАН) Изучение природных ресурсов и национальная
самоидентификация науки в России
Работа выполнена при поддержке РГНФ грант 00-03-00229а
Природные ресурсы - это национальное богатство. На протяжении всей истории человечества борьба за
доступ к тем или иным источникам ресурсов во многом определяла политические и межэтнические отноше-
ния. Элементы природной среды превращаются в ресурсы только тогда, когда они включаются или
потенциально могут быть включены в процесс производства, а это значит, что они должны быть
идентифицированы как таковые и локализованы, должны быть разработаны способы их извлечения из
природной среды, транспортировки и т.д., то есть процесс превращения объекта природы в ресурс
опосредован познавательной деятель-
220
Природные ресурсы и межэтнические отношения
ностью. И адесь на арену выступает наука, предоставляющая методологию и ере детва этой деятельности.
Научные знания по своему характеру интернациональны, но наука как социальный институт обладает
определенными национальными и культурными особенностями, присущими каждой стране. В
отечественной литературе проблема этнических противоречий в развитии научного знания в России
игнорировалась полностью, хотя для становления российской науки национальная самоидентификация была
не менее важна, чем для становления российской государственности. Впервые всерьез эта проблема была
затронута в сборнике, посвященном 275-летию Российской академии наук - первого научного учреждения
западного типа, созданного в ходе реформ, проводимых Петром I. Б. А. Старостин по этому поводу
замечает: "Среди многих проблем и трудностей, с которыми сталкивалась Петербургская академия наук
(1724-1917 гг.), национальная проблема занимает во многих отношениях особое место. Прежде всего, в
области национальных отношений внутриакадемическая ситуация наиболее непосредственно соприкасалась
с общекультурной; далее, национальный вопрос тесно переплетался с языковым и через него опять-таки с
самым обширным спектром социально-культурных проблем" [1, с. 259]. "Врастание" АН в русскую
культуру, ее роль в формировании отечественной науки и процессах ее самоидентификации наиболее
отчетливо проявляется в развитии исследований природных ресурсов России и представлении результатов
этих исследований научному сообществу.
Планомерное и систематическое изучение природных ресурсов России стало возможным лишь с созданием
Академии наук. По ее инициативе и при ее участии были осуществлены комплексные экспедиционные
исследования территории страны от Белого до Каспийского морей, от западных областей до Камчатки
(Великая Северная экспедиция, 1733-1742, академические экспедиции 1760-1770 гг.). Они внесли
значительный вклад в развитие знаний о географии и природе страны, геологическом строении ее
территории, флоре и фауне различных регионов России, о народах, ее населяющих. Но кто внутри страны
мог воспринять полученные знания и оценить их? Только высшая администрация, которой эта информация
могла понадобиться для принятия экономических и политических решений. (Именно поэтому уже к началу
XIX в. планирование и организацию таких экспедиций берут на себя военное ведомство, Министерство
государственных имуществ и др. государственные структуры, а за академией сохраняется разработка
научных программ таких экспедиций.) Существенно также, что кроме самих членов Академии, в России
XVIII в. еще не существовало научного сообщества, которое могло бы воспри-
Природные ресурсы и межэтнические отношения
221
пять и квалифицированно оценить научную значимость собранной информации. И хотя Академия довольно
успешно занималась подготовкой специалистов, ориентироваться на аудиторию в стране, в которой для раз-
вития образовательных учреждений приходится выписывать из-за границы не только преподавателей, но и
студентов, было неразумно. Именно поэтому сообщения о результатах научных исследований членов и
сотрудников Академии публиковались на латыни, немецком, французском, т.е. на языках, понятных
европейским ученым, но не по-русски. Таким образом в первые десятилетия своего существования
Академия наук по сути дела была анклавом на русской территории, и восприятие ее как "немецкой" вовсе не
удивительно. Заметим, кстати, что наименование "немецкая" сохранялось на протяжении всего времени,
хотя немецкое влияние менялось на французское (при Елизавете и при Павле I) или английской (при
Александре I и Николае I). В 40-е -- 60-е IT. XVIII в. среди членов Академии стали появляться русские
ученые. Однако это сообщество было еще столь немногочисленно, что оно не только не могло изменить
общей ситуации, но и являлось источником постоянных конфликтов на национальной почве, как, например,
известное противостояние М.В. Ломоносова и И.Д. Шумахера. Но и позже, в XIX в., когда многие русские
ученые были избраны в члены Академии наук, а в регламенте (1803 г.) было записано, что при выборах в
члены Академии "при равных достоинствах ученый российский предпочитается иноземцу" [1, с,286],
отношение к ней не изменилось, а внутри самой Академии существовали "немецкая" и "русская" партии [2],
как и во времена Ломоносова, и многие ученые продолжали сетовать на засилье "немцев' в русской науке,
утверждая, что молодым русским ученым гораздо труднее получить средства на организацию экспедиции,
чем иностранцам.
Первые естественнонаучные общества, созданные при университетах в соответствии с уставом 1803 г., по
своей организации и ориентации мало отличались от Академии. Так, в 1805 г. при Московском универси-
тете по инициативе Г.И. Фишера-фон-Вальдгейма было организовано Московское общее гво испытателей
природы, в уставе которого были сформулированы следующие цели: "Главный предмет Общества сделать
известною естественную историю обширной Российской империи. Особенно стараться оно будет, по
возможности, делать открытие в таких произведениях, которые могут составить отрасль торговли для
нашего отечества" [3, с.11]. В этой формулировке обычно выделяю'1 вторую половину, подчеркивая
практическое направление исследований, намеченное в уставе. Мы же хотим обратить внимание на первую
ее часть, которое явно указывает на ориентацию на научное сообщество за пределами России. Для
222
Природные ресурсы и межэтнические отношения
русского же читателя Общество впоследствии стало издавать упрощенный вариант своих трудов.
Еще около пятидесяти лет должно было пройти, чтобы наконец стало возможным издавать научные труды
на русском языке и для русского читателя. Когда в 1863 г. был принят новый устав, предоставивший
университетам право "основывать, с надлежащего разрешения, ученые при них обще-ства"[4,с. 216], первым
естественнонаучным обществом, организованным в соответствии с новым уставом, стало Общество
любителей естествознания при Московском университете. Свои основные цели оно видело в изучении
"губерний Московского учебного округа в естественно-историческом отношении" и в "распространении
естествознания в массе публики" [5]. Именно это общество, правда после некоторых колебаний, стало изда-
вать свои "Известия" по-русски. А в декабре 1867-январе 1868 п. в Петербурге состоялся Первый съезд
русских естествоиспытателей, Русское естественнонаучное сообщество наконец объединилось.
Литература
1. Старостин Б.Л. Петербургская академия наук в поисках национальной само-
идентификации // Российская академия наук: 275 лет служения России / Отв. ред. В.М. Орел. М., Яяус-К, 1999.
С.259-321.
2. Письма Л.О. Ковалевского к Д.Н. Лнучину. РГБ, Отдел рукописей Ф. 10, к. 8,
ед.хр.102.
3. Варсанофьева В. А. Московское общество испытателей природы и его значе-
ние в развитии отечественной науки. М.: Изд-во Московского университета. 1955. 102с.
4. История Московского университета. Т. 1. М.: Изд-во Московского университе-
та. 1955. 561 с.
5. Протоколы заседаний Общества любителей естествознания при императорс-
ком московском университете // Изв. Общества любителей естествознания. 1866. Т. 3. Вып.1.
Ю. Олейников
(ИФ РАН)
Природные предпосылки социальной организаций
российского социума
Работа выполнена при поддержке РГНФ грант 00-03-00229а
В отечественной социальной науке преобладает тенденция социокультурного объяснения социальной
организации того или инош общества. Такой подход игнорирует природный фактор бытия общества,
оказываю-
Природные ресурсы и межэтнические отношения
223
щий существенное влияние на все стороны жизнедеятельности социального организма и его социальную
организацию. Социальная организация бытия российского социума во многом определяется суровыми
природно-климатическими условиями его местообитания, дефицитом плодородных земель и обширностью
территории с низкой плотностью населения. Эти естественные условия обитания социума обусловили
экстенсивный характер его эволюции с сохранением минимального объема совокупного прибавочного
продукта, необходимого для поступательного прогрессивного развития.
Эти факторы стали и существенными причинами складывания в России специфической социальной
организации общества: передельной общины, централизованного авторитарного государства с
разветвленной низовой хозяйственной демократией и отсутствием атрибутов развитии политической
демократии и гражданского общества. Именно такая социальная организация российского общества
позволила социуму с ограниченными ресурсами обеспечивать в течение ряда веков его выживание в
экстремальных социоприродных условия сохранение экономической и политической самостоятельности и
даже превращение в одну из сверхдержав.
ИСТОРИЯ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Ю. Дробышев
(ИВ РАН)
Аксиология природы в эпоху монгольские завоеваний
(к постановке вопроса)
Говоря о природных ресурсах и о войнах за них, обычно подразумевают, что ресурсы воспринимались и
воспринимаются различными народами примерно одинаково - как нечто неодушевленное, не обладающее
самоценностью и самодостаточностью, стоящее за пределами этики и призванное служить удовлетворению
потребностей общества. Однако во время межэтнических контактов приходили в соприкосновение носители
различного мировоззрения, различных картин мира, в которых явления природы - вода, камни, растения и
т.д. - виделись и осмыслялись далеко не стереотипно. На этой почве могли происходить как кровавые
столкновения, так и расхождение этносов по своим "экологическим нишам" и мирное сосуществование.
Бережное отношение кочевников - монгольских и тюркских племен -
224
Природные ресурсы и межэтнические отношения
к родной природе общеизвестно. Сама земля считалась поверхностью тела богини Эту ген. Горные вершины
играли роль сакральных центров родовых территорий. Существовали довольно многочисленные священные
природные объекты (деревья, скалы, источники и т.д.), в районе которых природопользование было строго
запрещено. Некоторые виды животных, являясь тотемами, охранялись от истребления. Люди верили, что все
вокруг населено духами-"хозяевами", мстящими каждому, кто нарушал неписаные правила обращения с
природой. Традиции неисто щите ль но го природопользования поддерживались в степи веками, благодаря
чему природа Центральной Азии до сих пор хранит в себе участки - эталоны биосферы. Поэтому
традиционное мировоззрение номадов привлекает к себе пристальное внимание не только историков,
этнологов, религиоведов, но и специалистов но охране окружающей среды. Нередки призывы к
возрождению этого ценного экологического опыта. Но приходится признать, что здесь уже сложилась
система мифологем: экологичность кочевой культуры подчас сильно переоценивается, и средневековым
ордам приписывается такая бескорыстная любовь к родной природе, какой на самом деле могло и не быть.
Особенно интересен экологический опыт монголов, так как они прославились скорее в качестве
безжалостных захватчиков, сметающих все на своем пути, чем как люди, воплотившие принцип
"благоговения перед жизнью" за семь веков до А. Швейцера.
Насколько нам известно, монголы XII-XIV вв. не затрагивались исследованиями по этнической экологии,
если не считать некоторые претенциозные публикации последних лет. Данный вопрос важен как с тео-
ретической, так и с прикладной точек зрения. Во-первых, требует разрешения кажущееся резким
противоречие между анимистическим умонастроением монгольского общества того периода и невиданными
жестоко -стями, чинимыми монголами как за пределами Монголии, так и в ней самой (во время подчинения
Чингис-ханом обитавших там родов и племен и даже раньше - идиллических взаимоотношений в степях, по-
видимому, не было никогда). Во-вторых, недостаточно ясно, почему, несмотря на обилие свидетельств о
зверствах монголов на захваченных территориях, в источниках крайне редки упоминания об уничтожении
ими природы или умышленном причинении ей ущерба. На основании имеющихся материалов трудно
судить, действительно ли монголы не тратили силы на подрыв природно-ландшафтной основы
существования народов, против которых они воевали, или потрясенные масштабами человеческих жертв и
разрушений летописцы не придавали этому большого значения. По нашему мнению, решение этого вопроса
могло бы пролить дополнительный свет на картину мира средневековых монголов, в частности, относи-
Природные ресурсы и межэтнические отношения
225
тельно географических границ Матери-Земли Эту ген и других единиц сакрального более низкого ранга, а
также помочь выяснить, кончались ли экологические традиции монголов в отношении флоры и фауны: на
рубежах собственно Монголии или перешагивали их. В какой мере чужая природа будила в монгольских
захватчиках анимистические настроения, свойственные им в родных степях? На первый взгляд, ответ давно
известен, ибо кому не доводилось читать или слышать о широко применявшейся монголами тактике
уничтожения продовольственной базы противника, т.е. намеренному прогону табунов по посевам, вырубке
садов и виноградников, и т.п. Окружив город, монголы лишали его всяких внешних источников снабжения
пищей и фуражом, не останавливаясь перед превращением окрестностей в пустыню, и это вполне понятно и
оправдано с военной точки зрения. Неудивительно, что современники описывали монгольское нашествие в
апокалиптических красках, указывая на разорение и уничтожение завоевателями всего, что только
поддавалось разорению, но не совсем ясно, имелись ли в виду только творения рук человеческих, в том
числе культурные ландшафты, или монголы столь же яростно губили на своем пути дикую природу на том
основании, что она принадлежала врагам и могла давать им пищу и убежище от монгольского меча.
Возможно, дело просто в том, что монголы не выработали "технологию" экоцида, ибо не располагали для
этого соответствующими средствами. Но не исключено также и то, что укорененная в монгольском
менталитете осторожность по отношению к природе в какой-то мере сдерживала их разрушительные
побуждения по отношению к культуре покоряемых народов. К сожалению, на основании имеющихся
источников сделать определенный вывод пока не представляется возможным. Мы можем лишь конста-
тировать некоторые факты.
Захватив корейский город Пхёнчжу (1231 г.), монголы не только вырезали в нем все население, но
истребили даже кур и собак - такова была их месть этому городу за то, что в нем долгое время томились в
заключении монгольские послы (Серов, с. 156). Все живое, не исключая домашних и диких животных и
птиц монголы вырезали в Бамиане по приказу Чингисхана, у которого под этим городом был смертельно
ранен внук Мутуган (Никулин, с. 143). При осаде Хорезма (1221 г.) монголы не пощадили деревья,
потребовавшиеся для продолжения военных действий (Насави, с. 132). Окружив Багдад (1258), монгольские
войска "срезали пальмы и метали их вместо камней" (Рашид ад-Дин, III, с. 42). Газан-хан в 1300 г. отдал
приказ нарезать бревен из деревьев в садах Дамаска, чтобы использовать их для разрушения дамасской
цитадели, где укрылся неприятель (там же, с. 185). Манипуляции с реками, например их загрязнение или
226
Природные ресурсы и межэтнические отношения
запруживание, считались у центрально-азиатских народов недопустимыми. Но в эпоху монгольских
завоеваний, и отношение монголов к рекам изменилось - из объектов культа они стали оружием. Одним из
приемов взятия шродов было их затопление водами близлежащей реки, о чем имеется достаточно
свидетельств.
Есть основания думать, что монголы, по крайней мере, на рубеже XII-XIII вв. полагали, будто чужие земли
лишены протекции духов-"хозяев". Намек на это содержится в знаменитом монгольском сочинении 1240 г.
"Сокровенное сказание" (§ 123). Если это предположение верно, то бесчинства монгольских завоевателей в
покоренных странах должны были, в соответствии с их взглядами, сойти им с рук. Однако спустя некоторое
время монголам пришлось "убедиться", что своих хранителей имеют и земли их врагов. Это произошло не
позже 1231 г., когда хан Угэдэй возобновил военные действия против Северо-восточного Китая и добился
успехов, но вскоре серьезно заболел. Шаманы установили причину болезни - гнев духов, вызванный
разрушением принадлежащих им городов и деревень. Вьетнаме потусторонние силы даже "отразили"
нападение монгольских отрядов: "В правление под девизом Нгуен-фонг (1251 - 1258} дома Чан, когда
татары явились грабить нашу страну и добрались до этих земель, кони их вдруг стали спотыкаться и не
могли двинуться с места. Деревенские жители собрались и дали им бой, бандиты были разбиты и рассеяны.
... Когда в начальный год правления иод девизом Чуш-хынг (1285) люди [династии Юань] вновь явились
грабить - а на этот раз куда бы они ни приходили, везде разоряли все дотла, - и проходили через это селение,
они не тронули, [как говорится,] даже осеннего пуха, словно у этого селения был покровитель" (Антология
традиционной вьетнамской мысли, с. 77-78).
С другой стороны, зафиксированы факты перенесения монголами некоторых традиций природопользования
в завоеванные страны. По завершению военный действий, монгольская улусная администрация приступила
к восстановлению нормальной жизни, привнося в нее специфические элементы, в которых бывали слышны
отголоски анимизма.
И. Измайлов
(АНТ, Казань)
Восточное Закамье в эпоху средневековья в контексте
социоестественной истории (к вопросу о периодизации)
Восточное Закамье или Юго-Восточный Татарстан (Альметьевский край) является своеобразным
географическим и историко-культурным
Природные ресурсы и межэтнические отношения
221
регионом. Географически это территория восточной части Среднего Поволжья, представляющая собой
холмистое Бугупьминское плато, изрезанное речными долинами рек Шешма, Зай, Ик, Белая и их притоков.
В зональном отношении Восточное Закамье занимают лесостепи, переходящие на юге в настоящие степи. С
севера регион ограничен р. Камой, левый берег которой (северо-восточное часть края) представляет собой
припойменную низменность, образуемую дельтами рек Пк и Белая (Ак Идель) (1). Разнообразие
ландшафтных зон предопределило становление здесь особой этнокультурной и социально-политической
контактной зоны.
Историко-культурное своеобразие региона было в том, что оно с древности представляло собой своего рода
страну «пятого мира» по отношению к цивилизациям Востока и Средиземноморья. Вследствие особенно-
стей географического положения, Восточное Закамье исторически (по крайней мере с раннего периода
железного века) складывалось как пограничная территория между оседлым населением, заселявшем долины
рек - левых притоков Камы (в определенные периоды истории от устья до средних течений) и кочевниками,
осваивавшими водоразделы этих рек. Благодаря этому обстоятельству регион Шешминско-Бельского
междуречья был зоной активных контактов между этими группами населения. Подобное положение было
характерно и для эпохи средневековья. По-граничность территории определяло и ее слабую заселенность в
некоторые периоды истории (например, в X-XIII вв.) поскольку предполагало наличие обширных
нейтральных земель, межевых пустошей и приграничных зон безопасности. За период научного изучения
данного региона в определенной степени устоялась историческая периодизация региона. В силу
удаленности региона от центров мирОЕОЙ цивилизации, письменные источники по его истории скудны и
малоинформативны. Поэтому традиционно полноценная историческая периодизация заменялась архе-
ологической (схемой последовательных чередований археологических культур). Как определенный этап в
научном осмыслении истории региона подобный подход сыграл свою положительную роль. Однако совре-
менный уровень развития науки требует построения более комплексной и системной истории с
привлечением всего массива источников.
Одним из важных направлении в изучении становления и развития Юго-востока Татарстана в
средневековый период является исследование влияния природной среды на население и в свою очередь
характер антропогенного воздействия на ландшафт и вообще биосферу. Не подлежит сомнению тезис, что
история человечества - есть в социоестественном смысле - заполнение вмещающего ландшафта человеком и
постепенное освобождение от его определяющего влияния. При этом следует' огказаться
228
Природные ресурсы и межэтнические отношения
как от взгляда на взаимодействие природы и общества как малозначимого фонового фактора, так и на
примитивного «биологизаторства» - стремления найти в сложных социальных процессах детерминирующее
влияние биосферы Земли. Освоение вмещающих) ландшафта происходило не равномерно, а рывками, имея
множество региональных особенностей. При этом разные типы хозяйствования даже в одном ландшафте
(или природной зоне) создавали различное воздействие на природную среду. Изучение периодических смен
и симбиоза различных типов хозяйствования позволяет придать социальной истории более «естественный»
смысл (2). Создание периодизации истории контактной зоны, где происходило взаимодействие различных
обществ, протекавшее в определенном ландшафте, представляется актуальным.
Советская историческая наука мало и не систематически обращалась к изучению локальной истории. Слабая
до недавнего времени археологическая изученность Восточного Закамья также служила препятствием для
построения детальной шкалы периодов. В ее отсутствие эти функции восполняла общая (социально-
экономическая, формационная) типология истории Восточной Европы и Татарстана. Периодизация
средневековой истории данного региона не была предметом специального изучения. Не определена суть
этого понятия и его применимость в отношении Альме-тьевского края. Впервые попытку представить
микрохронологию данного региона предпринял Е.П. Казаков, который выявил и изучил основные
средневековые археологические памятники VIII-XIV вв. (3). Он предложил их археологическую
периодизацию, в целом определив их как «памятники болгарского времени», а также предпринял попытку
их внутреннего членения. Вызывает, однако, возражение неоправданное смешивание и подмена
археологической (культурной) и собственно исторической периодизаций. Это, а также использование
неопределенных археологических терминов для характеристики исторических периодов.
В настоящее время изменились цели и характер изучения Восточного Закамья, произошли перемены в
самом понимании концептуальных проблем периодизации. Все это потребовало пересмотра и дополнения
прежнего историко-археологического членения отрезков истории, насыщения их новым содержанием. В
качестве общеисторической основы наиболее перспективной для периодизации следует признать
цивилизацион-ной (историко-государственный) подход, а для локальной истории края -этапы
этнокультурной истории татарского народа. Отправной точкой данной периодизации должен, очевидно,
служить конец VII в. когда в регион Среднего Поволжья проникают протоболгарские (раннебулгарские)
этнокультурные группы (4), начавшие консолидацию местных тюркских.
Природные ресурсы и межэтнические отношения
229
угорских, восточнофинских и балто-славянских племен. В этот период (конец VII - начало X в.) можно
определенно говорить о начальном этапе формирования раннефеодальной государственности. В
историческом отношении это был период сложения новой булгарской культуры на основе разрозненных и
различных в культурном отношении групп населения. Отражением этих процессов в Закамье стало
появление и памятников нового типа (Игимский и Чишминский могильники), и появление на ряде
именьковских селищ посуды салтовского типа, демонстрирующих контакты закамских и приуральских (куш
паре нковс кой и именьковской) и верхнекамских (поломская, ломоватовская) культур с салтово-маяцкой
(5). Судя по этим данным, в это время происходило активное перемешивание населения и ломались прежние
этнокультурные границы. Восточное Закамье стало восточной границей контактов южного степного
населения (булгары, хазары) с местным восточнофинским, угорским и балтским
населением.
В середине IX в. возникает сквозной трансъевропейский магистральный Волго-Балтийский путь (6),
который смыкается с торговым путем из Центральной Азии в Среднее Поволжье - северным ответвлением
Великого шелкового пути, маршрут которого через район Шешминско-Черем-шанского водораздела описал
Ибн-Фадлан (7). Одним из свидетельств его функционирования является Репьевский клад из трех
серебряных блюд (8). Ряд языковых и исторических данных свидетельствует, что этот путь продолжал
функционировать вплоть до позднего средневековья и соединялся в районе р. Мензеля с путем ведущим на
Верхнее Прикамье (9). Сеть этих путей не только прочно связала Булгарию с цивилизованной ойкуменой, но
и вызвала бурный социально-экономический подъем в стране, жители которой осваивают окраины,
особенно вдоль этих путей, например, бассейн р. Шешма (по крайней мере с конца X в.). Не исключено
также, что булгары могли эксплуатировать месторождения медистых песчаников в Закамье, но этот вопрос
требует специального изучения.
С первой четверти X в. можно говорить о создании Булгарского государства и становлении феодальной
мусульманской цивилизации. В археологическом плане ее определяет булгарская культура, имеющая свои
характерные черты и особенности (мусульманский обряд погребения, развитые ремесла (кузнечное,
гончарное, ювелирное и др.) со стандартизованной и выразительной продукцией, городские поселения,
обширные торговые связи и т.д.). Территория Булгарского эмирата, судя по историческим данным,
включала обширные районы Закамья и Южного Урала (10). Очевидно, что территория бассейна р. Шешмы
являлась своеобразной пограничной зоной между основной территорией государства и зем-
230
Природные ресурсы и м&жэтнические отношения
лями, находившимися в той или иной степени политико-административного подчинения. Вероятным
свидетельством этого служит находка валуна с булгарской тамгой близ с. Нижнее Абдулове {11). В
археологическом отношении можно констатировать, что памятники булгарской культуры не были
распространены восточнее бассейна Шешмы, где выявлены многочисленные булгарские памятники, в том
числе 3 городища и более 20 селищ. К востоку от Шешмы памятники булгарской культуры известны лишь
на небольшом отрезке левобережья Камы (округа Ошинского городища) где обнаружено булгарские
городище, несколько селищ и отдельных местонахождений керамики. Вне этой зоны выявлен лишь один па-
мятник - Крас но кадки не кое городище. На участие прикамского булгарс-кого населения в международной
торговле указывают клады серебряных слитков (Петропавловский клад) и сосудов (Мелькенский клад).
Исторические (арабо-персидские и западноевропейские) источники свидетельствуют, что в Восточном
Закамье в IX-XIII вв. обитали угорские (мадьярские?) племена - баджгарды/маджгарды/маджары, ведущие
полукочевое хозяйство и входившие в орбиту политического влияния Бул-гарии (12). В начале XIII в., судя
но данным этих источников, они вели войну с монгольскими завоевателями в составе булгарских войск (13).
Юго-восточнее располагались кочевья тюркских кочевников - исченегон, кыпчаков и кимаков, занимавших
степи Заволжья, Южного Урала и Южной Сибири. Все они использовали Бугудьминское плато и Южный
Урал в качестве летних пастбищ - йайлау, а зимовать прикочевывали со своими многочисленными стадами в
низовья Сырдарьи, Волги и Приаралье. Подобный способ кочевания у скотоводческого населения
заволжских и южноуральских степей сохранялся вплоть до XVIII в. Чрезвычайно важные и уникальные
сведения о такой системе жизнедеятельности в эпоху средневековья сохранились у автора XIV в. ал-Омари,
который, описывая Улус Джучи, указывал: «Ханы кыпчаков проводят зиму в Сарае, лет-свища же их, как и
некогда летовища царей Турана, находились в области Уральских гор» (14). Несомненно, что под
традиционным термином «Ту-ран» арабский историк понимает средневековых кочевников азиатских
степей.
В IX-X вв. на Южном Урале господствовали племена огузо-печенсж-ского союза племен. Но в конце X в.
они были разгромлены в степи кып-чаками и вынуждены были бежать в более северные районы. С этого
времени власть в степях Евразии переходит к кыпчако-кимакским и йемекс-ким племенам. Махмуд
Кашгари в перечне тюркских народов помещает йсмеков рядом с башкирами, издавна живущими в
Приуралье (15). К середине XII в. в Заволжье возникло, очевидно, Йемекское ханство, власти
Природные ресурсы и межэтнические отношения
231
в котором принадлежала, очевидно, клану ильбари(ильбури)( 16). В 1180-х гг. оно начинает активные
военно-политические контакты с соседями, например, согласно Наджибу Хамадани, Саксин страдал от
набегов обитавших здесь йемеков и кыпчаков (17), вмешивались они и во внутренние дела Булгарии,
поддерживая в 1183 г. мятежного эмира и участвуя в его походе на Биляр (18).
Следы пребывания кочевого и полукочевого населения на территории Восточного Закамья крайне
немногочисленны, что, впрочем, не удивительно, учитывая трудность обнаружения грунтовых могильников
на водоразделах и сезонный характер поселений. Тем не менее, ряд объектов этого времени обнаружен в
бассейнах pp. Ик (Меллятамакское VII селище) и Белая (Семиостровское, Минняровское селища). В этих же
районах открыты и исследованы грунтовые могильники (Кушулевский, Чишмин-ский и др. могильники) с
погребениями, которые сопровождались захоронением костей коня (череп и четыре ноги), снаряжением
коня, оружием и круглодонными лепными вотивными сосудами с примесью песка в тесте. Характерным
элементом погребального обряда являются металлические наглазники. Весь комплекс материалов позволяет
считать носителями этой культуры местное приуральское население - потомков кушна-ренковской
(караякуповской) культуры (19).
Памятники кочевников печенегов X-XI вв. фиксируются в верховьях р. Белой (Житимакские курганы), где
обнаружены погребения с частями конского скелета и характерным набором вещей (оружие, детали набор-
ного пояса и т.д.). В этот же период на Южном Урале появляются памятники кыпчако-кимакских племен,
известные как «памятники мрясимовс-кого типа». Они составляли курганные могильники, располагавшиеся,
как правило на возвышенных местах или у подножия гор (Мрясимовские, Муракаевские, Каранаевские и др.
курганы). Основные черты погребального обряда (земляные курганы с одной/несколькими могилами, запад-
ная, северная или восточная ориентировка погребенных, части туши коня или захоронение целого коня в
отдельной яме), а также форма и орнаментация сосудов из погребений аналогичны обряду и вещевому
инвентарю из могильников сросткинской культуры Прииртышья. Подобные погребальные памятники
(курганные и грунтовые) бытуют на Южном Урале до конца XII-XIII вв. (Сынтыштамакский, Шахтаусский,
Охлебининский могильники), сохраняя местные особенности погребального обряда (захоронение частей
туши коня, положение умершего на боку головой на запад, детали конского снаряжения, оружия и
снаряжения воина, украшения) (20).
В середине XIII в. после завоевания Булгарии монгольскими ханами,
232
Природные ресурсы и межэтнические отношения
она распадается на несколько владений (султанатов), которые входят в состаз Улуса Джучи (Золотой Орды).
Восточное Закамье и Южный Урал становятся зоной меридионального кочевания золотоордынского кочево-
го населения. Одновременно в крае активно идут процессы мусульмани-зации и седентаризации. В условиях
внутригосударственной стабильности начинается внедрение комплексного хозяйства и увеличивается коли-
чество общин, переходящих к полуоседлости. Булгарское оседлое население постепенно осваивает не
только низовья, но и средние течения рек Закамья. В этих условиях идет формирование нового татарского
этноса. Трудно определенно отнести территорию Восточного Закамья к конкретной военно-
административной единице Улуса Джучи, но наличие древнего топонима Ак Идель (Белая) заставляет
предполагать, что тго был пограничный район между восточной частью Ак-Орды и западной - Кок-Орды
(возможно, это был улус Шибана) (21).
Археологическим отражением этих событий является формирование новой золотоордынской
археологической культуры и ее локальных вариантов (например, на территории бывшей Булгарии).
Возрастает количество селищ, слои которых содержат остатки материальной культуры бул-гаро-
золотоордынского типа (круговая посуда, ювелирные изделия, оружие и т.д.). Памятники эти расположены
как на левобережье Камы, так и вдоль рек Ик и Белая (Семиостровское Г, Баскульское VI, Бикбуловское,
Меллятамакское I, Новохуторское I и др. селища). Здесь же обнаружены кладбища с мусульманскими
надгробиями (Утяшкино, Средние Челны, Клятли). Чересполосно с ними появляются своеобразные
памятники, так называемой «чияликской культуры» - селища со своеобразной лепной и круговой
круглодонной посудой с примесью песка в тесте, украшенной веревочно-гребенчатым орнаментом
(Чияликское, Игимское, Меллятамакское VI и др.) и грунтовые могильники (Такталачукский и
Азметьевский I), содержащие (всего изучено около 400) погребения, совершенные по мусульманскому
обряду с некоторыми отклонениями (наличие погребального инвентаря, неустойчивое положение рук и т.д.).
Носителями этой культуры, по мнению исследователей было мусульманизированное и оседлое прикамс ко-
при уральское угорское население (22).
На юго-востоке Восточного Закамья появляются курганы золотоор-дынского степного населения (Байряки-
Тамакский могильник). Основная масса подобных кочевнических погребений обнаружена в Заволжье и
Южном Урале (23). Отдельные группы золотоордынского населения (видимо, татарской знати с их илями)
проникает до низовий Камы (Алексе-евский и Балымерский могильники) (24), Основные черты их
погребальной обрядности: захоронения под небольшими земляными или каменны-
Природные ресурсы и межэтнические отношения
233
ми насыпями или иногда просто в грунтовых ямах с перекрытием, умершие ориентированы на запад или
север, изредка они сопровождаются захоронением коня и погребальным инвентарем (конское снаряжение,
оружие, украшения и предметы быта). Все эти элементы относятся находят аналогии в погребальных
памятниках Центральной Азии, Южной Сибири и Поволжья (25). Однако уже в конце XIV в. языческие
курганные могильники исчезают в Южном Приуралье, сменяясь мусульманским обрядом захоронения,
свидетельством чего являются кирпичные или саманные мавзолеи (кэшэнэ) XIV - XV вв. Все это
свидетельствует, что население края к этому времени было практически полностью исламизиро-вано и, в
значительной мере, культурно ассимилировано (26).
Период политической стабильности сменился в начале XV в. междоусобными войнами и усилением
военной активности, вследствие распада Улуса Джучи и возникновением на его территории нескольких
ханств и владений. Судя по имеющимся отрывочным данным письменных источников (русские летописи и
татарские генеалогии), в XV-XVI вв. Закамье входило в состав Казанского ханства, возможно, ее Ногайской
даруги (27). Военная опасность и необходимость большей хозяйственной специализации привели, видимо, к
сокращению числа оседлых поселений и переходу значительной части населения к полукочевому образу
жизни и хозяйствования. Другой причиной этого был, очевидно, продолжающийся процесс иссушения
нижневолжских и южноуральских степей, вызванный, по мнению Э.С. Кульпина, взаимодействием целого
ряда факторов антропогенного и природного (засухи, аридизация степи) характера, что заставляло
кочевников-скотоводов сдвигаться к северу, а зона земледелия сместилась к северу (28). Археологические
памятники этого периода изучены чрезвычайно слабо. К сожалению, пока можно говорить о формировании
локальных вариантов золотоордынской (постзол отоордынс кой) культуры, но детально ее характерные
черты не описаны. Часто эти памятники определяются как «позднебулгарские», «татарские» или « памят-
ники XV-XV1I вв.» - то есть, терминологическая неоднозначность только подчеркивает неразработанность
их археологической атрибутации (28). Несомненно, что это памятники археологической культуры населения
Казанского ханства, но черты ее сходства и отличий от предшествующих и последующих этапов культуры
татарского народа детально не прослежены. Наиболее четко выявлены и определены такие объекты этого
времени как кладбища с надгробиями и селища с круговой керамикой. Количество известных памятников
этого времени сокращается, но в территориальном отношении ареал распространения памятников по
сравнению с предыдущим периодом изменился незначительно (Староальметьевское,
234
Природные ресурсы и межэтнические отношения
Меллятамакское I, Яхшы-Каранское, Сарлинское селища, Урсаевское, Мавлютовское (Башкортостан)
кладбища с надгробиями, Кузькеевский могильник и т.д.). Весьма характерна, что все эти памятники
практически нивелированы в культурном отношении (29).
Во второй половине XVI в., после завоевания Казанского ханства и Южного Приуралья изменилась не
только политическая, но и этнокультурная ситуация в регионе (30). Завершилась независимая, самостоятель-
ная история татарского народа и с этого времени она стала развиваться как часть Российского государства.
Для татарского народа эта эпоха и возникшая новая культура может быть охарактеризована как колониаль-
ная. При этом в историческом (социально-экономическом) плане период феодализма в России продолжался,
видимо, до второй половины XIX в. В археологическом отношении этот период вообще практически не
изучался (исключением стало частичное изучение закамских засечных линий XV1I-XVIII вв.). Объяснялось
это наличием комплекса письменных материалов, а также тем, что локальная история регионов не считалась
в советской историографии «исторической» темой. Кроме того, археология, как подчеркивала советская
наука, не исследовала памятники позднее XVI в. Между тем, для Восточного Закамья, как и для других
регионов Татарстана изучение археологическими методами периода XVI-XVIII вв. достаточно актуально в
силу недостаточности других источников и необходимости перенесения исследований с общих проблем
истории на локально-региональный уровень. Только при таком характере исследования возможна
«стыковка» археологических данных с историческими и создание целостной и детальной картины
этнокультурного развития региона в период позднего средневековья. Так например, требует внимательного
изучения керамика XVI-XVIII вв. - характер гончарных приемов ее изготовления, типология и культурная
интерпретация, в частности, изготавливалась она на месте по русским образцам (татарские традиции?) или
привозилась из Казани (или других центров гончарства).
Памятники колониального периода представлены рядом селищ, местонахождения которых в разных
районах Закамья указывают на активное заселение края. Селища располагаются по берегам рек вплоть до
верховий рек. Более определенную динамику их распространения и связь этих процессов внутренней
колонизации с расширением зон, защищаемых за--камскими линиями еще предстоит изучить. Пока же
можно сказать, что селища с круговой керамикой были распространены от Шешмы до Белой
(Среднечелнинское I, Верхнечелнинское, ТоЙгузинские III и IV, Меллятамакские XI и XII, Русскошуганское
I и др. селища), гам же открыты татарские мусульманскими кладбища с надгробиями (Кальмурзин -
Природные ресурсы и межэтнические отношения
235
ское, Катмышское, Тогашевское) (31). Одновременно в бассейне р. Белая обнаружен ряд грунтовых
могильников (Кушулевский, Бачки-Тауский) XVII - XVIII вв. Умершие лежали в гробах, головой на запад,
среди погребальных вещей встречены железные ножи, украшения и русские монеты). Не исключено, что
они оставлены местным населением перешедшим в христианство (сохранявшим язычество?) или
переселенцами из более западных районов (черемисы?) (32).
Таким образом, природно-географическая специфика Восточного Закамья обусловила и его культурно-
историческое своеобразие. Данный регион в период средневековья являлся окраиной цивилизации и контак-
тной зоной между оседлыми земледельческими и кочевыми скотоводческими племенами и народами. В
разные периоды граница этих контактов изменялась, большей частью за счет перехода кочевников от
специализи-рованнот пастушеского к комплексному полуоседлому и оседлому хозяйству или наоборот. В
цивилизационном отношении важнейшим этапом истории стал золотоордынекий период, когда в регионе
протекали процессы исламизации и культурной ассимиляции, формировались этнокультурные основы
татарского этноса. Дальнейшие периоды стали временем уже не культурогенеза, а расширения зоны
освоения края татарским населением. К этому периоду относится также создание засечных линий на
границах России и организация поселений служилого населения вдоль них. В целом динамика историко-
археологического развития per иона в эпоху средневековья довольно четко очерчивается, но, вместе с тем,
требует новых дополнительных исследований и более легальной проработки отдельных периодов.
Литература
1. Климатические условия Татарской АССР и их использование в сельском хо-
зяйстве. Казань, 1962; Физико-географическое районирование Среднего Поволжья. Казань, 1964.
2. КультшЭ.С. Соцносстественная история: предмет, метод, концепция. М, 1992;
Р.го же. Золотая Орда. (Проблемы генезиса российского государства). М., 1998. С.196-198.
3. Казаков К.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии.
М., 1978; см также: Археологические памятники Восточного Закамья. Казань, 1989.
4. Гепинг В.Ф. Некоторые вопросы периодизации этнической истории древних
болгар // Ранние болгары в Восточной Европе. Качань, 1989; Халиков А.Х. Основные этапы истории и археологии
ранних болгар в Среднем Поволжье и Приуралье // Там же; Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э. Праболгары на
Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). Самара, 1998.
236
Природные ресурсы и межэтнические отношения
5. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени... - С. 11-31.
б.Даркевич В.If. Художественный металл Востока VHI-ХШ вв. М., 1976; Дубов И.В. Великий Волжский путь. Л., 1989;
Мельникова Е.А. Балтийско-Волжский путь в ранней истории Восточной Европы // Международные свяли, торговые
пути и города Среднего Поволжья IX-XII веков. Казань, 1999; Измайлов И.Л. К вопросу о булгаро-скандивавских
контактах // Биляр - столица домонгольской Булгарии. Казань, 1991; Измайлов И.Л. «Русы» в Среднем Поволжье (этапы
булгаро-скандинавских этно-социальных контактов и их влияние на становление городов и государств) //
Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья fX-XH веков. Казань, 1999.
7. Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. М., Л., 1939; Ковалевский Л.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии
на Волгу в 921 -922 гг. Харьков, 1956.
Ъ. Смирнов Я.Н. Восточное серебро. СПб., 1909.-№№ 135, 137, 138; Даркевич В.П. Художественный металл Востока... -
С. 13-14.
9. Ахметзннов М.И. О некоторых письменных источниках по исторической гео-
графии Среднего Поволжья XI-XIII вв. // Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX-XII
веков. Казань, 1999.
10. Смирнов Л. П. Волжские булгары // Труды Государственного исторического музея. Вып. XIX, М., 1951;
Фахрутдинов Р.Г. Археологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территория. Казань, 1975; Фахрутдинов
Р.Г. Очерки по истории Волжской Булгарии. М., 1984.
11. Ахметьянов М. Борынгы балбал // Из истории Альметьевского региона. Казань, 1999. -С.314-318.
12. Казаков Е.П. Волжская Булгария и финно-угорский мирУ/Finno-Ugrica. !997. №1. -С.33-40.
13. Зимони И. Первый рейд на Волжскую Булгарию // Из истории Золотой Орды. Казань, 1993. - С.86-97.
14. Тизенгаулен В.Г, Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. СПб., 1884. -С. 243.
15. Кошгарий М. Туркиий сузлар девони. T.I. Ташкент, 1960. С.64.
16. Ахинжанов С.М. 1989. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. Алма-Ата. С.232. О клане ильбари/ольберли
также см.: Golden P.B. Cumanica 11: The olberli (olperli): The Fortunes and misfortunes oflnner Asian clan // Archivut n
Eurasiae medii aevi. 1986. Vol.6. p. 5-30.
17. Лгаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии 1Х-ХИ1 вв. Ашхабад, 1969. С.162.
18. ПСРЛ T.I. Лаврентьевская летопись. М., 1997. С, 389; Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую
эпоху. Л., 1984; Измайлов И.Л. Поход русских князей на Великий город в 1183г. и некоторые вопросы тактики обороны
волжских булгар // Археологические памятники Нижнего Прикамья. Казань, 1984. С. 103; Яго же. 1183 год. Крестовый
поход на Волге // Родина. 2000. № 3. С.38-43; Гарустович Г.Н. Население лесостепной зоны Южного Урала в X - начале
XIII вв. // Археология Южного Урала. Стерлитамак, 1992. С.208-214.
Природные ресурсы и межэтнические отношения
237
19. Археологическая карта Башкирии. Под ред. О.Н. Бадера. М., 1976. С.32-33; Казаков Е.П. Памятники болгарского
времени... -С. 31-33; Иванов В. А. Куш-наренковская и караякуповская культуры V1I-IX зв. // Археология Южного
Урала. Стерлитамак, 1992. С. 197-207; Гаруетович Г.Н. Население лесостепной зоны Южного Урала в X - начале XIII вв.
// Археология Южного Урала. Стерлитамак, 1992. С.208-214.
20. Мажитов Н.А. Курганы Южного Урала VHI-X1I вв. М., 1981. С. 147-160; Кузеев Р.Г, Иванов В.А. Основные этапы
этнической истории населения Южного Урала и Приуралья в эпоху средневекоьья (V-XIV вв.). Препринт доклада. Уфа,
1983. С. 14-15; Иванов В,А., Кригер В.А. Курганы кыпчакско-го времени на Южном Урале (XII-XIV вв.). М., 1988. С.42-
58.
21. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоор-дынских ханов. М., 1966; Его же.
Общественный строй Золотой Орды. М., 1973; Измайлов И.Л. Улус Джучи: взгляд на историю средневековой империи
// Татарстан 1993. № 8. С. 37-44; Костюков В.П. Памятники кочевников XIII-XIV вв. Южного Зауралья {к вопросу об
этнокультурном составе Улуса Шибана). Автореф. дисс. канд. ист. наук. Уфа, 1997; Его же. Улус Шибана в XIII-XIV вв.
(по письменным источникам) // Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. VI. М., Магнитогорск, 1998. С.210-224.
22. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени... - С. 34-93; Гарустович Г.Н. Об этнической принадлежности
раннемусульманских памятников Западной и Центральной Башкирии // Проблемы древних угров на Южном Урале.
Уфа,1988. С.130-139; Археологические памятники Восточного Закамья. Казань, 1989. С. 12; Казаков Е.П., Старостин