Кони А.Ф. Избранные труды и речи
Подождите немного. Документ загружается.
образцовые тюрьмы столиц, взглянет немного в сторону от торного пути.
"Беспорядки в наших тюрьмах происходят, между прочим, оттого,- писал
он в 1863 году,- что все ждут чего-то нового, общих преобразований по
тюремной части, и в ожидании их не предпринимают никаких улучшений в
настоящем порядке вещей, а составляют обширные планы на возведение новых
тюрем в целые миллионы рублей. Отовсюду слышатся разнообразные
требования: одни требуют и при нынешних средствах европейской чистоты и
воздушной вентиляции, забывая, что народ наш ест постоянно кислое, квас,
хлеб, капусту; что у нас почти восемь месяцев зимы, в продолжение которых
заключенные прикрыты одними полушерстяными халатами, и что при таких
условиях устройство усиленной вентиляции в их камерах может повести к
печальным последствиям для здоровья содержащихся; другие весьма
справедливо жалуются на то, что в тюрьмах можно достать вино, но предлагают
для отвращения этого зла усиление надзора и разные стеснительные для
арестантов меры, забывая, что именно лицами, приставленными для надзора, и
приносится обыкновенно вино для продажи арестантам; третьи хотят
заграничных зал и заведения мастерских в больших размерах; четвертые
требуют полного уединения арестантов во время дня и ночи, забывая, что в
нашем суровом климате содержание арестанта в одиночной камере обойдется
не менее 300 рублей..." В 1881 году он возвращается в "Народных картинках" к
вопросу о тюрьмах - и о "несчастном". Весь Ровинский с его теплотою,
оригинальностью и близостью к простому русскому человеку - на странице 329
IV тома этого издания. "С новым судопроизводством дела пошли скорее, и сроки
тюремного сидения стали короче,- говорит он,- и, кажется, все убедились, что
тюрьма человека не правит, а портит, и что годится она только в виде
исправительно-устрашительной меры за мелкие проступки. Важного
преступника необходимо удалить из того общества, где он потерял доверие и
где его все боятся: ну, возьмете ли к себе в услужение человека с волчьим
паспортом? Только одно выселение в новую среду может поставить его на ноги;
но не бросайте его там на произвол судьбы: дайте ему возможность трудиться
на новом месте, стать снова человеком и завестись семьей, без которой нельзя
привязаться к месту; он сторицею заплатит вам за ваше добро. В проступках
средней важности лучшая исправительная школа - военная служба; так, по
крайней мере, говорит народ. Помещение провинившегося собрата, на особых,
конечно, условиях, в среду общесословного воинства нисколько не уронит чести
и достоинства сего последнего,- спросите об этом бравых солдат наших,- ни
один из них не решится бросить в наказанного фарисейский камень: ведь только
человек, испорченный до мозга костей, видит в каждом провинившемся
опасного преступника и придумывает для него такие исправительные меры,
которые не лучше смертной казни..." "А сколько здорового, сильного и разумного
материала,- продолжает он, защищая свое оригинальное мнение, в котором,
быть может, жизненная правда звучит в ущерб теоретической
последовательности,- материала, пропадающего даром, прибавится и армии и
пойдет в дело. Дайте же провинившемуся собрату настоящую возможность
исправиться, поставьте его в новую среду, дайте ему трудом загладить
прошедшее, а не стройте для него ваши грозные тюрьмы, в которых, как вы
сами уверены в этом, никто еще не исправился и которые лягут новым тяжелым
гнетом на бедный народ и в денежном, и в нравственном отношениях. Да еще в
иной тюрьме, выстроенной с новыми усовершенствованиями, говорят, умирает в
год от 27 до 30 процентов не привыкшего к этим усовершенствованиям
народа..." "Много сделано хорошего в судебном деле,заключил Ровинский, как
бы возобновляя старый спор с Блудовым,- но многое еще остается сделать,
чтобы народ не вправе был смотреть на заключенного, как на несчастного!"
Но не одно сострадательное отношение народа к несчастным
приводилось Блудовым как довод против введения у нас суда присяжных.
Указывалось на отсутствие или полное неразвитие в народе чувства законности.
Против этого было невозможно в то время спорить; с этим надо было серьезно
считаться. Так и поступил Ровинский, прямодушно признав важность и
справедливость обвинения народа в том, что понятия о праве, обязанностях и
законе в нем до того неразвиты и неясны, что нарушение чужих прав, особливо
посягательство на чужую собственность, считается многими самым
обыкновенным делом. Но он признавал, вместе с тем, что такое печальное
явление, выражающееся в массе краж, многие виды которой освещены
обычаями или даже узаконились от давности, начиная от ежедневной порубки в
казенных лесах и кончая колоссальными хищениями при подрядах на
строительные работы и всякие поставки, зависит не от неразвитости народных
масс, которые ни в одном государстве не могут еще похвалиться ни
юридическим образованием, ни высшею способностью к тонкому анализу и
логическим выводам, о которых говорилось в общей объяснительной записке
Блудова. "Если юридическое образование и высшая способность к тонкому
анализу действительно составляют удел одних инородцев,- писал Ровинский в
1861 году,- то почему эти господа, перебравшись на нашу почву, так скоро
осваиваются с нашими порядками, сметами, доходными статьями и
экономиями... и так быстро теряют и юридическое образование, и высшую
способность к тонкому анализу? Причина этой грязи коренится гораздо глубже; в
большинстве случаев человек осторожен тогда, когда за поступками его следит
общество, у которого есть возможность законным путем порицать и наказывать
его. Какой же осторожности можно ожидать от человека там, где общественное
мнение еще совсем не сложилось и где попытка надзора со стороны общества
еще так недавно преследовалась наравне со скопом и заговором?
Правительство должно дать законный исход общественному мнению, им самим
затронутому и возбужденному. Оно должно заставить общество разбирать и
осуждать поступки собственных членов, оно должно посредством такого суда
слить свои интересы с нуждами общества. Говорят, что введение такого суда
присяжных у нас преждевременно, что народу и обществу предстоит, прежде
всего, юридическое развитие и т. д. Мы же, напротив, убеждены, что такой суд,
строгий, гласный и всеми уважаемый, должен предшествовать всякому
юридическому развитию общества и самих судей; что только в нем народ
научится правде и перестанет открыто признавать кражу за самое
обыкновенное дело".
Много лет прошло с тех пор, как Ровинский, еще не видя суда присяжных
в действии, с такою верою в его пригодность для России и в его
целесообразность ратовал за него. Возникшее затем существование у нас этой
формы суда нельзя назвать спокойным и безмятежным. За сравнительно
краткий период наши присяжные подвергались самым разнообразным
нападкам, причем призванные и непризванные витязи идеального правосудия
произносили над ними свой суровый приговор, не допуская даже никаких
смягчающих вину обстоятельств. Тем не менее, русский присяжный устоял на
ногах, приняв за время своей деятельности на свои плечи тяжкий и
безвозмездный труд постановки свыше семи с половиною миллионов уголовных
приговоров. Наконец, из всех соображений Блудова против защищаемых
Ровинским начал вытекало и опасение суда присяжных как новшества,
совершенно чуждого нашему строю, быту и направлению правительства, будто
бы всегда чуждавшегося общественного суда и находившего его неудобным и
беззаконным. В записке "Об устройстве уголовного суда" эти опасения были
опровергнуты блистательно и с глубоким знанием действовавшего
законодательства. Анализом практического применения Уложения о наказаниях
1845 года с его "178 ступеньками лестницы наказаний, по коим с
математическою точностью распределены кары - от 3 розог до 100 плетей", в
связи с результатами теории формальных доказательств и ее "оставлений в
подозрении" Ровинский доказывал, что правительство было вынуждено устроить
рядом с судом коронным суд общественный. Таким образом, мещанским
обществам было предоставлено удалять из своей среды по приговорам - т. е., в
сущности, ссылать в Сибирь - мещан, оставленных в подозрении и опороченных
в поведении при повальном обыске, возвращенных в общество для водворения
после арестантских рот и, наконец, трижды подвергнутых по суду
исправительным наказаниям. Кроме того, мещанское общество имело право
отдавать своих сочленов по мирским приговорам в казенные и частные работы
на срок до шести месяцев за порочное и развратное поведение. Такие же права
были предоставлены и другим подобным сословиям. Рядом с этим, на
основании Устава о рекрутской повинности, присяжное показание 12 человек из
общества, к которому принадлежит подозреваемый в умышленном
членовредительстве, о том, что увечье причинено им себе с намерением
избежать рекрутства, безусловно влекло за собою установленное за это
преступление наказание. Находя, что этот суд после суда и без суда есть тот же
суд присяжных, но в самой его безобразной форме, Ровинский указывал, что, не
говоря уже о сельских расправах, ремесленных управах и в особенности о
только что учрежденном для временно обязанных крестьян волостном суде, где
исключительно господствует общественный элемент,- и в наших коронных судах
того времени общественное, выборное начало было преобладающим. Все пять
членов уездного суда были выборные, точно так же, как шесть членов
магистрата, а из шести членов уголовной палаты только товарищ председателя
назначался правительством. За исключением последнего и иногда
председателя палаты, все эти члены разных судов не имели обыкновенно
никакого понятия о теории формальных доказательств и, становясь ширмами
для деятельного и ловкого секретаря, во власти которого находился
действительный суд и расправа над преступником, по привычке, без ясного
сознания судейского долга, прописывали человеку плети и каторгу. Но пусть -
предлагал Ровинский - эти самые люди будут, без всяких сословных различий,
назначаться на краткий срок, действовать гласно и высказывать свое мнение о
вине и невиновности по убеждению совести, предоставляя коронному судье
назначать наказание по Уложению, и тогда станет видно, может ли такой суд
угрожать "большим беззаконием и большими неудобствами", чем суд, принятый
под свою защиту графом Блудовым. Правда, этот суд должен быть связан с
обвинительным началом, а введение его, по мнению автора "Общей
объяснительной записки", тоже невозможно, ибо где взять достаточное число
образованных людей, способных принять на себя звание обвинителей,- а если
они окажутся, то где взять надежных защитников, без которых предлагаемое
запискою устройство суда будет лишать подсудимого и тех средств защиты,
какие доставляет ему существующее судопроизводство? Ровинский горячо
возражал и против этого с тем доверием к духовным силам и способностям
русских людей, которое его всегда характеризовало. Будут и прокуроры, будут и
защитники; они явятся тотчас же, в этом нельзя сомневаться, утверждал он,
предсказывая, что на первое время уголовные суды не услышат от защитников
трескучих речей с желанием оправдать во что бы то ни стало явного
преступника, да и самые прокуроры, вероятно, не будут поддерживать во что бы
то ни стало обвинение. Его слова оказались пророческими. Как по мановению
волшебного жезла, выросли с первых же дней Судебной реформы обвинители и
защитники, умелые, талантливые и проникнутые сознанием важности и святости
нового дела. Можно без всякого преувеличения сказать, что наша судебная
трибуна в первые годы существования новых судов стала в уровень с
иностранною, не утратив симпатичных национальных особенностей. У многих
представителей ее в то время можно, а нередким из современных судебных
бойцов даже весьма полезно и назидательно, поучиться порядочности в
приемах борьбы, добросовестному изучению дела и уважению к своему и
чужому человеческому достоинству при отправлении уголовного правосудия.
Не ограничиваясь критикою взглядов графа Блудова, Ровинский
предлагал свои основания, на которых должен был быть построен будущий суд
присяжных. Особенности его, отличные от того, что было создано впоследствии,
состояли: в праве подсудимого требовать, чтобы половина присяжных
принадлежала к одному с ним сословию; в единогласии как условии приговора; в
праве председательствующего с присяжными члена губернского суда
ходатайствовать пред верховною властью о помиловании осужденного и в
обязанности его говорить присяжным об ожидающем обвиненного наказании. В
этих особенностях, хотя и трудно выполнимых по условиям нашей местной
жизни, сказывалось весьма справедливое желание наилучшим образом
оградить участь подсудимого, создав для него суд, по возможности одинаковый
с ним по степени своего развития и по взглядам на житейские отношения, не
скрывая от этого суда последствий его единогласного приговора. Последнее
требование, не принятое составителями Судебных уставов, долго вопияло о
своем осуществлении. Отсутствие предоставления даже председателю суда
права говорить о наказании составляло одну из редких, но крайне вредных
условностей нашего уголовного процесса - и можно только удивляться
близорукому упорству, с которым некоторые юристы защищали в течение
многих лет запрещение, идущее вразрез с требованиями житейской логики,
зачастую делавшее присяжных жертвою заблуждения и создававшее вредные
для правосудия неожиданности.
Горячий проповедник новых форм суда, Ровинский предлагал
организовать коронный элемент суда так, чтобы в каждом губернском городе
находился губернский судья, стоящий во главе местного суда и облеченный
особою властью. Утверждаемый высочайшею волею и предаваемый суду лишь
по высочайшему повелению, он должен был представлять на утверждение
Сената мировых судей (они же и следователи по маловажным делам) и членов
суда и сам назначать, по соглашению с губернским прокурором, судебных
следователей, которые производят следствия лишь по важным делам. Он
получал право ревизовать все судебные и мировые учреждения и о найденных
беспорядках доносить непосредственно Правительствующему Сенату и
требовать, по каждому делу, освобождения обвиняемого из-под стражи.
Первоначальное назначение губернского судьи и членов суда должно было
исходить от правительства, но затем Ровинский проектировал самую широкую
систему самовосполнения коллегии путем выборов, причем и самый губернский
судья подлежал бы выбору из среды членов суда ими самими. Точно так же
самими чинами судебных канцелярий должны были избираться и заместители
открывшихся вакансий. Особенно оригинально было проектированное им
назначение мировых судей. Составленный уездным предводителем список всех
лиц, имеющих желание и право быть мировыми судьями, должен был
рассматриваться собранием дворянства, собранием городского общества и
сельским обществом, по волостям, причем каждое из них имело бы право
большинством голосов исключать, по уважительным причинам, некоторых лиц
из списка, из которого, затем, губернский судья, по соглашению с прочими
мировыми судьями уезда, назначал бы мировых судей и кандидатов к ним.
Близкое веяние будущих земских учреждений чувствуется в этом проекте,
замечательном особою, по самостоятельности и значению, постановкою
должности губернского судьи. Дальнейшая жизнь судебных учреждений
показала, как трудно исполним был бы в своей этой части проект Ровинского во
всех подробностях, но он живо характеризует взгляды составителя на
необходимые условия в постановке вновь учреждаемого судейского звания в
судах "по внутреннему убеждению". Уверенный, что сословия наши не видели
особо ценной привилегии в праве выбора заседателей в "суды не по
внутреннему убеждению", Ровинский, заканчивая свою записку о судебной
службе, заявлял, что дворянству легко будет расстаться с правом выбирать
чиновников на всевозможные должности, ибо он хорошо знает, что истинное
значение выборного начала зависит не от этого права. "Дворянству,- писал он,-
как самому образованному сословию в государстве, предстоит другая высокая
обязанность: поддержать и развить мировые учреждения, сделать из них
первую ступень для защиты дарованных народу прав и поддержания
общественной безопасности. Общие нужды и выгоды в скором времени сплотят
его с другими сословиями и свободным путем отдадут в его руки право общего
суда чрез присяжных и мировых судей, взамен тех непрочных и непочтенных
прав, которыми оно еще так недавно принуждено было пользоваться над
половиною страны крепостным порядком".
С такими планами, взглядами и надеждами прибыл Ровинский в начале
1863 года в Петербург для участия в трудах комиссии по составлению Судебных
уставов, для чего был 8 ноября 1862 г. прикомандирован к Государственной
канцелярии. Здесь в комиссии, среди людей, оживленных сознанием
плодотворности предпринятого труда и тем подъемом духа, который проникал
слова и действия крупных и мелких работников по преобразованиям,
наполнившим первое десятилетие царствования императора Александра
Николаевича, Ровинский нашел и благодарную почву для своих мнений, и
разнообразную, оживленную их критику. Многое видоизменилось в его взглядах
на способы практического осуществления судебного преобразования, но в
существенном и главном он пребыл неизменен, оставаясь, зачастую, в
меньшинстве,- верным тому, что подсказывали ему практическая складка ума и
знание русской жизни, знание не книжное, а личное и непосредственное. Его
мнения, высказанные в комиссии, очень ценны и в настоящее время.
Пятидесятилетняя практика указала на некоторые слабые или чересчур
сложные, без пользы для правосудия, стороны уголовного процесса по
Судебным уставам 1864 года, и по ряду вопросов приходится, путем живого
опыта, возвращаться почти к тем же выводам, к которым, создавая эти Уставы,
приходили некоторые из их составителей. Так, в области уголовного
судопроизводства по вопросу о правах и обязанностях присяжных заседателей
и вообще об их положении на суде Ровинский был за широкое доверие этому
учреждению, чуждое оговорок и ограничений, которые отчасти внесены в наш
процесс, ставя присяжного заседателя одновременно и в положение
бесконтрольного и безответственного решителя дела, и в положение
недозрелого человека, которому нельзя всего сказать, которого всегда можно
подозревать в пристрастии и легкомыслии, который требует непрестанного
ограждения от внешних влияний и воздействий. Он горячо восставал против
проектированной многими двойной системы отвода присяжных и в прекрасном,
сильном и убедительном, но, к сожалению, одиноком мнении совершенно
отрицал за прокурором право отвода присяжных без объяснения причин, боясь,
что прокурор, исключая из состава присяжных мягких и сердечных людей и
оставляя исключительно крутых и строгих, нарушит внутреннее равновесие в
отношении присяжных к делу и исказит тот спокойный и правдивый характер,
который необходимо придать званию прокурора в противоположность его
французскому собрату, обвинителю guand meme *(189). В своей всегдашней
заботе об уменьшении народных тягостей он доказывал, что лишение прокурора
права отвода шести присяжных составит уменьшение для 44 губерний России в
11 тысяч человек присяжных, избавленных от бесполезной траты времени и
расходов. Мнение Ровинского осталось vox clamantis in deserto *(190), несмотря
на свою глубокую этическую связь с сущностью суда присяжных, в коем сама
судьба, путем жребия, указывает обвиняемому его судей.
Но в первой половине семидесятых годов это начало, по моему
настоянию, тогдашнего прокурора, было применено в Петербургском окружном
суде. Ни я, ни мои товарищи не вычеркивали присяжных из списка,
предоставляя суду по совести сложиться без вмешательства личных взглядов,
симпатий и антипатий представителя закона, которому в его почтенной роли
"говорящего судьи" надлежало действовать правдивостью и вескостью своих
доводов, а не красным или синим карандашом. Сколько известно, уголовное
правосудие в столице в эти годы не пострадало от фактического упразднения
прокурорских отводов...
По мнению Ровинского, присутствие присяжных должно быть выбираемо
на ряд дел, с правом подсудимого или требовать нового избрания по жребию,
или же отводить отдельных присяжных, дополняемых в таком случае
запасными. Мнение это, опиравшееся, между прочим, на ряд серьезных
практических соображений, было, однако, отвергнуто; но вот теперь мы имеем
пред собой § 256 Германского Устава уголовного судопроизводства 1877 года,
устанавляющий именно такое присутствие - и к тому же стремился итальянский
проект Тавани-ди-Календа. Доверием к присяжным проникнуты и те мнения
Ровинского, где он высказывается против злоупотребления слишком частою
присягою, против подкрепления ею же обязанности не разглашать тайны
совещаний и против введения в Уставы разнообразных дидактических приемов
председателя относительно присяжных. Не эти приемы, советы и наставления,
а принятая присяга и призыв судить своего ближнего напрягут душевные силы
русского присяжного и усугубят его внимание, думалось ему. Что же касается до
присяги не открывать тайну совещания, то он предостерегал против опасности
вызвать напрасные клятвопреступления в стране, где для простолюдина
пребывание в суде в качестве присяжного будет таким необыкновенным
событием в жизни, что едва ли можно надеяться, чтобы он, по возвращении к
домашнему очагу, не проронил лишнего словечка на нескромные вопросы
домашних. Это последнее мнение одержало верх, чего, однако, не случилось по
отношению к единогласию присяжных, как желательному для Ровинского
началу, и к воспрещению передавать дела другому составу, если решение
присяжных состоялось единогласно.
Затем Ровинский настойчиво проводил свой старый взгляд на
председательство в суде с присяжными единоличного судьи. Две коллегии -
коронная и выборная - на суде присяжных всегда представлялись ему
аномалиею. Его практический ум предвидел, что проблематическая польза
участия членов коллегии в постановке вопросов никогда не искупит расхода на
этих членов, бесплодной потери ими времени и вредного освобождения, фактом
их присутствия, председателя от сознания своей единоличной ответственности
и связанной с тем бдительности и более глубокой вдумчивости в дело.
Впоследствии, будучи прокурором Московской судебной палаты, он не раз
указывал на бесполезность коронной коллегии при присяжных, зло
подсмеиваясь над теми из своих старых сослуживцев, которым приходилось
проводить целые недели в бездеятельном сидении на больших процессах,
ведомых энергическими и самодеятельными председателями. Впадая в тон
здоровой шутки автора "Народных картинок", он предлагал "намалевать" таких
членов по бокам у председателя или сделать их для прочности из фарфора с
качающимися, в знак согласия, головами.
Немало сомнений и опасений возбуждал в членах комиссии будущий
защитник - неведомый дотоле и представлявшийся нуждающимся в особой
опеке и надзоре. И тут Ровинский смотрел широко и безбоязненно. В комиссии
раздавались многочисленные голоса, предлагавшие предоставить
председателю устранять защитника, не имеющего надлежащих сведений для
правильной защиты, разрешать подсудимому, содержащемуся под стражею,
свидание наедине с защитником лишь в случае благонадежности последнего и
отсутствия подозрения, что он будет укрывать следы преступления,
предлагавшие, наконец, установить целую нравственно-педагогическую
программу действий защитника, причем председатель должен был, между
прочим, внушать ему, если он только не принадлежит к присяжным поверенным,
что он не должен ни сам отвечать на вопросы, обращенные к подсудимому, ни
подсказывать ему ответов. Противник всего излишнего и всякой напрасной
регламентации того, что само собою разумеется, Ровинский участвовал в
остроумных возражениях на эти предположения, то указывая на их
практическую несообразность, то обращая внимание комиссии на сущность
задачи уголовной защиты, требующей доверчивого обмена мыслей и признаний
между адвокатом и подсудимым. Он высказался также против точного
обозначения прав, коими пользуются стороны на судебном состязании, полагая
достаточным лишь указать на одинаковость этих прав и боясь, что
перечисление их в особой статье на практике повлечет за собой лишение
подсудимых других, вытекающих из состязания прав, коих законодатель не
предвидел и потому не определил. Как известно, мнение это не было принято, и
масса кассационных толкований, силящихся втиснуть в узкие и вместе неточно
очерченные рамки 630 статьи Устава уголовного судопроизводства
разнообразнейшие проявления судебного состязания, служит лучшим
указанием на правоту Ровинского и по этому вопросу.
В отделении комиссии по судоустройству Ровинский принимал менее
участия, но и тут в работах остался след его мнений, клонившихся к поднятию
должности мирового судьи (которая в столицах замещалась бы непременно
лицами, получившими высшее юридическое образование), придачею ей
материальной (для чего предполагался довольно высокоподоходный ценз) и
нравственной независимости. Для достижения последней предполагалось
поставить судью вне тех тревог, которые неизбежно должны наставать для него
каждые три года при новых выборах. Люди, довольные действиями служащего, у
нас редко выступают на его защиту; недовольные, напротив, составляют партии,
будут подбивать избирателей, говорилось в мнении, подписанном, между
прочим, Зарудным, Ковалевским и Ровинским, и хороший человек, привыкший к
месту и делу, благодаря двум-трем лишним шарам, должен будет уступить
место другому, что будет особенно вредно в столицах, где большое содержание
неминуемо поведет к многочисленным искательствам. Поэтому Ровинский "со
товарищи", оставляя свой старый план избрания мировых судей, предлагал
предоставить I Департаменту Сената в конце каждого трехлетия поверять
первоначально утвержденный государем императором список выбранных всеми
сословиями судей и составлять, по тщательной проверке имеющихся у него
сведений, новый, с тем, чтобы для замещения оставленных свободными
вакансий производились установленным порядком новые выборы. Вместе с тем
Ровинский, Зарудный и Ковалевскийпредлагали постановить, что почетными
мировыми судьями считаются во все время исправления ими своих должностей:
министры юстиции и внутренних дел, члены Государственного совета и
сенаторы - по всему государству; члены судебной палаты - по округу палаты;
члены суда, губернатор, губернский предводитель и председатель губернского
земского собрания (управы) - по губернии... В мотивах к этому предложению
говорилось:
"Звание почетных мировых судей учреждается для облегчения
многочисленных обязанностей мирового судьи, и для того, чтобы лица,
заслуживающие полного уважения и доверия, не лишались возможности
оказывать своим влиянием содействие к охранению общественного порядка и
спокойствия, к развитию местного благосостояния и к поддержанию достоинства
мировых учреждений. Охранение общественного порядка и спокойствия в
государстве составляет первую обязанность министра внутренних дел;
преследование нарушителей этого порядка лежит на обязанности министра
юстиции; оба они должны внимательно следить за ходом мировых учреждений в
государстве, руководить ими и с этою целью иметь возможность сноситься с
ними непосредственно, не в форме начальников, а в качестве старших мировых
судей, хранителей тишины и порядка во всем государстве. С этою же целью
звание почетных мировых судей должно быть предоставлено всем членам
Государственного совета как высшего места, устанавливающего
государственный порядок, и членам Сената как главного судебного места,
наблюдающего за отправлением правосудия, поддерживающего порядок в
государстве. Предоставление звания почетных мировых судей членам
Судебной палаты и окружных судов должно ослабить разобщение судебного
ведомства на коронное и мировое, возродив связь между коронными юристами
и выборными судьями, постоянно обращающимися в среде народа; участковые
судьи будут иметь в лице коронных юристов товарищей по званию, готовых и
нравственно обязанных толковать закон и формы делопроизводства, что
облегчит исполнение многочисленных занятий участковых судей, а коронным
судьям доставит лестную возможность участвовать в общем деле, содействуя
достижению высокой цели мировых учреждений. На возражения,
высказываемые против предоставления звания почетного мирового судьи
губернатору, надлежит заметить, что губернатор будет иметь постоянные
отношения к мировым учреждениям. Предоставлением ему звания почетного
мирового судьи, а вместе с тем и члена мировых съездов в губернии, нынешней
деятельности его по отношению к судебным местам первой инстанции дается
законное направление и правильный выход. Такой выход составляет
действительное средство поставить высшие органы власти административной в
правильное отношение к непосредственным представителям судебной власти
перед большинством народонаселения, заставить обе власти идти рука об руку,
помогать друг другу и не тратить большую часть времени на бесплодную борьбу
между собою и постоянные пререкания о первенстве власти, что должно
непременно случиться, если власть губернаторская будет поставлена в стороне
от мировых учреждений и без всякого участия в общем мировом деле.
Этими соображениями, так хорошо характеризующими широкий и
предусмотрительный взгляд Ровинского на постановку нового судебного дела и
на его значение во внутреннем строе государства, приходится заключить обзор
деятельности его по выработке Судебных уставов.
Одновременно с работами законодательного характера наступала пора
приготовить себя и окружающую среду к совлечению с себя "ветхого Адама" -
старого судебного устройства, от порядков которого так наболело сердце
Ровинского. Еще 21 ноября 1862 г. ему было объявлено высочайшее повеление
о собрании всех необходимых сведений для разрешения вопроса об условиях и
способах введения новых судебных учреждений в округе будущей Московской
судебной палаты. Окружив себя деятельными сотрудниками, строго определив,
до малейших подробностей, план занятий, он собрал к концу 1863 года массу
разнообразнейших и в высшей степени наглядных и интересных данных по всем
вопросам, возникавшим при переходе от старого порядка к новому. Данные эти
и соответствующие им таблицы вошли в состав двух обширных томов in quarto
*(191) - в 265 и 303 страницы, под названием "Сведений о положении дел
судебного ведомства в губерниях Московской, Тверской, Ярославской,
Владимирской, Рязанской, Тульской и Калужской". Труд этот, при своей
громадности, мог бы быть сухим и безжизненным. Но Ровинский не умел
работать, "как духом хладный скопец": он вносил во все живую струю и,
благодаря этому, "Сведения" представляют яркую и весьма вразумительную
картину всей настоятельности созидаемого на новых началах. Любимое
"caeterum censeo" Ровинского нашло и здесь свое место. Его постоянная забота
о народе выражается в настоянии, чтобы новая постройка не обошлась ему
дорого и принесла бы действительную пользу. Определяя непременные условия
хорошего суда, в котором каждый член вполне способен председательствовать
с присяжными заседателями, он замечает: "Только при таких условиях
справедливо будет дать судьям доброе содержание, только при них народ
убедится, что деньги, собранные с его труда, употреблены расчетливо и
сообразно с действительными нуждами, а не с отвлеченными принципами, и что
деньги эти купили для него тех судей, знающих и справедливых, которые
обещаны ему Основными положениями".
Освобождение крестьян, отмена телесных наказаний и учреждение
нового суда осуществили заветные мечты Ровинского. Но говорить: "ныне
отпущаеши раба Твоего с миром" - было еще рано. С высоты трона был сделан
смелый и великодушный посев. Надо было охранить и направить его всходы.
Следовало идти служить применению нового дела на практике. Ровинский так и
сделал.
III
Подготовительные работы по введению в действие Судебных уставов,
при единодушном содействии всех прикосновенных к этому ведомству, велись
столь успешно, что на самом пороге 1866 года - 31 декабря 1865 г.министр
юстиции Замятнин счел возможным испросить высочайшее разрешение на
открытие в Петербургской и Московской губерниях окружных судов и палат - в
первой 17, а во второй 23 апреля 1866 г. На докладе его об этом императором