областью знания, эрудиция при счастливой памяти давали ему, как об этом
свидетельствуют его речи, обильный материал, которым он умел всегда
пользоваться как художник слова.
По содержанию своему судебные речи Кони всегда отличались высоким
психологическим интересом, развивавшимся на почве всестороннего изучения
индивидуальных обстоятельств каждого данного случая. Характер человека
служил для него предметом наблюдений не только со стороны внешних, только
образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых
психологических элементов, из которых слагается "я" человека. Установив
последние, он выяснял затем, какое влияние могли оказать они на зарождение
осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру
участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. В
житейской обстановке деятеля находил он "лучший материал для верного
суждения о деле", т. к. "краски, которые накладывает сама жизнь, всегда верны
и не стираются никогда".
Под аналитическим ножом Кони раскрывали тайну своей организации
самые разнообразные типы людей, а также разновидности одного и того же
типа. Таковы, например, типы Солодовникова, Седкова, княгини Щербатовой, а
также люди с дефектами воли, как Чихачев, умевший "всего желать" и ничего не
умевший "хотеть", или Никитин, "который все оценивает умом, а сердце и
совесть стоят позади в большом отдалении".
Соответственно содержанию, и форма речей Кони отмечена чертами,
свидетельствующими о выдающемся ораторском таланте: его речи всегда
просты и чужды риторических украшений. Его слово оправдывает верность
изречения Паскаля, что истинное красноречие смеется над красноречием как
искусством, развивающимся по правилам риторики. В его речах нет фраз,
которым Гораций дал характерное название "губных фраз". Он не следовал
приемам древних ораторов, стремившихся влиять на судью посредством лести,
запугивания и вообще возбуждения страстей, и тем не менее он в редкой
степени обладал способностью, отличавшей лучших представителей античного
красноречия: он умел в своем слове увеличивать объем вещей, не извращая
отношения, в котором они находились в действительности. Отношение его к
подсудимым и вообще к участвовавшим в процессе лицам было истинно
гуманное. Злоба и ожесточение, легко овладевающие сердцем человека, долго
оперирующего патологические явления душевной жизни, ему чужды.
Умеренность его была, однако, далека от слабости и не исключала применение
едкой иронии и суровой оценки, которые едва ли в состоянии бывали забыть
лица, их вызвавшие. Выражавшееся в его словах и приемах чувство меры
находит свое объяснение в том, что в нем, по справедливому замечанию К. К.
Арсеньева, дар психологического анализа соединен с темпераментом
художника. В общем, можно сказать, что Кони не столько увлекал, сколько
овладевал теми лицами, к которым обращалась его речь, изобиловавшая
образами, сравнениями, обобщениями и меткими замечаниями, придававшими
ей жизнь и красоту.
Анатолий Федорович Кони неоднократно писал и анализировал
деятельность таких известных своих коллег, как князь Александр Иванович