Кони А.Ф. Избранные труды и речи

Подождите немного. Документ загружается.

сокращений подсудности присяжным заседателям дел по преступлениям

должности, против порядка управления, против лесной стражи, против

пользования телеграфом, дел о злоупотреблениях должностных лиц

общественных и частных банков, о двоебрачии, об убийстве и покушении на

убийство, а также насильственных действиях против должностных лиц при

исполнении или по поводу исполнения ими служебных обязанностей и, наконец,

дел о выделке и хранении взрывчатых веществ - и на передачу этих дел суду

судебной палаты с участием сословных представителей, причем

последовательно было признано, что предварительное следствие и обряд

предания суду не представляются безусловно обязательными. Затем

существенным изменением постановлений о публичности заседаний явились

дополнения к ст. 620, расширившей случаи закрытия дверей заседаний, с

предоставлением суду и министру юстиции делать распоряжения об устранении

публичности в ряде случаев, не предусмотренных составителями Судебных

уставов, причем, как показала практика, в признание таких случаев в отдельных

делах нередко и чрезмерно вносился субъективный взгляд под влиянием "злобы

дня" или внесудебных соображений. Нельзя отнести к улучшениям Устава

уголовного судопроизводства и разделения в 1877 году уголовного

кассационного департамента на отделения. Это разделение, вместе с

установлением залога, хотя несколько и разгрузило Сенат, обремененный

делами, но создало на практике возможность обхода принципиальных вопросов

и нередкие случаи несогласованности в разъяснениях различных отделений,

колебавшие начало единства кассационной деятельности. Едва ли нужно затем

говорить о серьезном значении таких изменений в Уставе уголовного

судопроизводства и в Учреждении судебных установлений, каковы:

постановления о суде по государственным преступлениям, коренным образом

изменившие порядок производства дел по этим преступлениям и

предварительного исследования последних, начиная с закона 19 мая 1871 г.,

придавшего дознанию чинов жандармской полиции значение следственных

актов; отмена права Правительствующего Сената на окончательное

возбуждение уголовного преследования против губернаторов и подчинение его

по этому предмету определений рассмотрению Комитета министров (ныне

Совета министров); постепенное изменение статей 575 и 576 Устава уголовного

судопроизводства, поставившее вызов свидетелей со стороны обвиняемого в

полную зависимость от усмотрения и личных, могущих быть предвзятыми,

взглядов суда и т. п. Сюда же надо отнести те изменения Судебных уставов,

которые последовали при применении их к окраинам, к Сибири и нашим

среднеазиатским владениям. Подробный разбор этих изменений покажет в

своем месте, насколько таковые вызывались действительными бытовыми

особенностями края и насколько основанием для них послужили временные

соображения политического характера.

Переходя к области искажений Судебных уставов, приходится отметить

прежде всего то, что не могло не повлиять на независимость и

самостоятельность деятельности судебного следователя, которые составители

Судебных уставов старались обеспечить, представив ему наравне с судьями

несменяемость. В первые же годы введения в действие Судебных уставов эта

несменяемость следователей была фактически отменена тем, что министерство

юстиции, вместо соблюдения установленного порядка в назначении на

должность следователей, стало командировать к исполнению таковой

причисленных к нему чиновников. Если эта мера отчасти может быть объяснена

недостатком на первое время в опытных людях и опасением сознательных и

бессознательных упущений и нарушений с их стороны, то со времени введения

судебной реформы во всех округах Европейской России, создавшего прочную

школу для судебных деятелей, и с изданием закона 1885 года, создавшего

Верховный дисциплинарный суд, для такого упразднения созданного

Судебными уставами положения судебных следователей нет уже никакого

основания. Учреждение земских начальников в 1889 году нанесло сильнейший

удар тому началу отделения судебной власти от административной, о котором

так настойчиво заботились составители Судебных уставов, признавая

необходимость строго разграничивать административные взгляды,

политические соображения и начальственные распоряжения от стремления к

правосудию и от работы судейской совести, которая предписывает

сообразоваться не с тем, что надо предупреждать вообще, а с тем, что надо

обсудить по конкретным, наличным обстоятельствам. Почти совершенное

упразднение мирового института, вызванное учреждением земских начальников,

повело и к упрощению порядка судебно-мирового разбирательства,

начертанного Уставом уголовного судопроизводства, а знаменитая ст. 61

Положения о земских начальниках ввела в судебную практику последних

приемы, ничего общего с судебным разбирательством не имеющие. Это

Положение, создавшее в лице губернских присутствий ряд весьма пестрых по

составу кассационных инстанций, глубоко нарушило начало единства

кассационной практики, открыв широкое поле для своеобразных местных

толкований карательных и процессуальных законов. Через несколько лет после

введения земских начальников, призванных осуществлять собою близкую к

народу юстицию, находясь в то же время в полной зависимости от органов

администрации, была, по докладу министра юстиции Н. В. Муравьева,

образована комиссия о пересмотре законоположений по судебной части.

Открытая и закрытая широковещательными речами своего председателя и

организованная в весьма широком масштабе, комиссия эта, внося в Судебные

уставы некоторые мелочные изменения, по отношению к Учреждению судебных

установлений и в особенности к Уставу уголовного судопроизводства вступила

на путь искажения Судебных уставов. Во всеподданнейшем докладе об

учреждении комиссии было высказано, что отделение суда от администрации и

неудачно формулированное начало судейской несменяемости имели своим

последствием ошибочный взгляд на незыблемость правительственного

направления суда и судебного ведомства и на намерение законодателя

поставить представителей судебной власти в особое исключительное

положение в ряду прочих правительственных органов. В развитие этих взглядов

Муравьева судебная власть земского начальника была всецело сохранена в

обширном проекте упорядочения суда, составленном комиссией под его

председательством, несмотря на согласие министра внутренних дел на

освобождение земских начальников от судебных функций; кассационный суд

предполагалось окончательно лишить единства, передав пересмотр решений не

обладающих несменяемостью участковых судей, которыми должны были быть

заменены городские и немногие из уцелевших мировых судей, в судебные

палаты; предварительное следствие было решено передать в руки полиции,

шагнув таким образом далеко назад не только за Судебные уставы, но и за

Наказ судебным следователям 1860 года; предположена отмена

апелляционного производства и, наконец, были всемерно намечены такие

ограничения в правах и преимуществах лиц судебного ведомства, которые

сводили их во многих отношениях к служебному уровню заурядных чиновников.

Вместе с тем, без всякого реального повода, был "взят под сомнение" суд

присяжных, несмотря на то, что в состоявшемся в 1895 году совещании старших

председателей и прокуроров судебных палат огромным большинством этот суд

был признан "судом жизненным, имеющим облагораживающее влияние на

народную нравственность, служащим проводником народного правосознания и

долженствующим не отойти в область преданий, а укрепиться в нашей жизни".

Суд присяжных был всегда предметом периодических нападений со

стороны некоторой части печати и тех общественных кругов, поспешность

осуждений которыми этого суда не оправдывалась ни знанием процесса

вообще, ни знакомством с действительными обстоятельствами судебного

разбирательства по делу, приводившему их подчас в совершенно

невежественное негодование. Отрывочные газетные отчеты, сокращенные и

искаженные речи сторон, собственные измышления досужих репортеров с

напускным и лицемерным негодованием создавали в негодующих взгляд на

необходимость такого приговора, который шел бы вразрез с тем, что изучили,

перечувствовали, а иногда и перестрадали присяжные, когда перед ними

прошла живая летопись дела в лице свидетелей и самих подсудимых. Между

тем судить о правильности ответа присяжных может лишь тот, кто непрерывно

присутствовал в заседании и кто знает, что в ответе на вопрос о виновности

содержится не одно признание события преступления, но и признание

нравственной ответственности подсудимого, нередко поставленного в тяжкие

житейские условия и так или иначе уже искупившего свою вину. Поэтому если

бывают решения присяжных, с которым присутствовавший на суде опытный

судебный деятель и не сможет согласиться, то im Grossen und Ganzen *(63) нет

таких решений, кажущихся неправильными, которых нельзя бы было понять и

объяснить рядом доступных пониманию причин. Поэтому не об отмене суда

присяжных, а об усовершенствовании условий, в которые он поставлен, следует

позаботиться тем, кому дорого жизненное, а не формальное отправление

правосудия. Несомненно, что суд присяжных, как и всякий суд, отражает на себе

недостатки общества, среди которого он действует и из недр которого он

исходит, но недостатки эти в значительной мере искупаются безусловной

независимостью этого суда, чуждого служебным расчетам и честолюбию,

могущею давать простор чувству христианского милосердия, которое вполне

искупает то, во всяком случае, небольшое число оправдательных приговоров,

которые подсказаны этим чувством, но идут вразрез с формальными

требованиями закона. Притом состав присяжных заседателей на практике,

благодаря небрежному, а иногда и слишком любезному составлению списков,

являет собою почти постоянно не то фактическое единение представителей

разных слоев общества, которое наметили составители Судебных уставов, а

собрание людей, которым не удалось по их служебному положению или по

каким-либо другим причинам избежать внесения их в списки. В то время, когда

крестьяне безропотно несут обязанности присяжного заседателя и по-своему

стараются свято исполнить свой долг, лица привилегированных сословий и в

особенности чиновники спешат представлять в суд фиктивные свидетельства о

болезни и не менее фиктивные заявления начальства о служебных

командировках. В этом отношении характерно, например, то, что 16 июля

настоящего года 14 присяжных из 33, явившихся в Петербургский окружной суд к

началу новой сессии, ходатайствовали об освобождении их, представив 13

свидетельств начальства о неотложных служебных занятиях и командировках и

1 свидетельство о болезни. В общие списки присяжных комиссиями в усиленном

составе, согласно 99 статье Учреждения судебных установлений, нередко одни

и те же лица из несостоятельных крестьян вносятся по несколько лет сряду и в

то же время вовсе не попадают лица дворянского или купеческого сословия,

удовлетворяющие всем условиям избрания. Бывают случаи, что в эти списки

вносятся лишенные прав состояния или далеко перешедшие за установленный

законом 70-летний возраст. При этом отсутствие всякого материального

вознаграждения тяжело отзывается на оторванных от обычных занятий и не

имеющих обеспеченных средств. На это в конце шестидесятых годов обратили

внимание многие земства и стали выдавать крестьянам-присяжным небольшое

пособие на время пребывания их в городе. Но скрытые недоброжелатели суда

присяжных начали вопить о том, что исполнение судейских обязанностей

обывателями не есть повинность, а дорогое право, вознаграждение за

пользование которым извратило бы его существо. Этот взгляд бездушного

формализма был, к сожалению, разделен первым департаментом Сената,

который нашел необходимым воспретить земствам такие выдачи, ибо они могут

заботиться исключительно "о хозяйственных нуждах и пользах", причем было

позабыто, что на земстве лежат расходы на народное образование и народное

здравие, а также выдача содержания мировым судьям.

От присяжных, как от людей практической, а не кабинетной жизни, нельзя

требовать, чтобы они замкнулись в оценку подлежащего их рассмотрению

события без всякого заглядывания вперед и оглядки назад. Сам закон, давая им

право признавать подсудимого заслуживающим снисхождения по

обстоятельствам дела, тем самым заставляет их вглядеться и вдуматься в

главное обстоятельство дела - в самого подсудимого, т. е. в то преступное

состояние, которое заменило у современных криминалистов отжившее понятие

о злой воле. Не винить их следует за то, что они, быть может иногда и

бессознательно, возбуждают в своей совести вопросы уголовной политики и не

стоят на почве, характеризуемой словами "fiat justitia!" *(64) и "dura lex sed lex"

*(65). К их решениям законодатель должен приглядываться и прислушиваться,

почерпая полезные для себя указания на то, как иные карательные узаконения

идут вразрез с народным или общественным правосознанием. Иногда

законодатель это делал и у нас: такова была, например, коррекционализация

некоторых паспортных преступлений, вызванная тем, что "потерпевшая от

преступления паспортная система" не находила себе достаточной защиты у

присяжных, сознававших ее недостатки и нередко видевших в подсудимом ее

житейскую жертву. К сожалению, по этому пути законодатель идет редко,

предпочитая ограничение области действия присяжных прислушиванию к их

голосу и принятию соответственных мер. Притом, присяжных заседателей до

последнего времени держали в искусственном неведении о карательных

результатах их решений, отдавая их тем самым на жертву ложных и иногда

недобросовестных толкований закона и ошибочных собственных представлений

о строгости грозящего подсудимому наказания, чему в значительной степени

способствовало сохранение сословной подсудности за кражи и мошенничества.

Вместе с тем длительное производство предварительных следствий с

неизбежным заключением под стражу большинства обвиняемых, отсиживавших

до суда многие месяцы предварительного ареста в качестве меры пресечения,

приводило присяжных к мысли, что подсудимый уже понес достаточное

наказание, а дальнейшее пребывание его в общих камерах большинства наших

тюрем - в этой школе взаимного обучения праздности, пороку, разврату и

преступлению - представлялось им лишенным всякой цели в нравственном и

исправительном отношении. Неоднократные и многочисленные заявления

присяжных суду о необходимости ускорить следствие, сократить случаи

предварительного ареста и заменить тюрьмы работными домами с

принудительным трудом или земледельческими карательными колониями

служат лучшим доказательством живого и сознательного отношения их к своему

делу и того, где лежит "корень зла" их оправдательных приговоров иногда при

собственном признании обвиняемого.

Улучшение форм процесса, связанное с господствующим в нем началом

внутреннего убеждения, в противуположность теории формальных

доказательств неминуемо выдвигает, как уже сказано, пред представителями

общественной совести наряду с событием нарушения закона и личность самого

нарушителя. В благородном стремлении оградить права этой личности и

избежать осуждения больного или недоразвитого человека под видом

преступного представители положительной науки и главным образом

психиатрии и невропатологии доходят до крайних пределов, против которых

протестуют не только логика жизни, но подчас и требования нравственности. Из

понятия о болезни воли создалось новейшее учение о неврастении, которое,

захватывая множество случаев проявления слабости воли, доведено

некоторыми до установления совершенно немыслимых проявлений

невменяемости, вроде folie du doute, belanofobia *(66), антививисекционизма и

болезненной наклонности к опрятности. Болезнь характера вызвала сначала

учение английских врачей о moral insanity *(67), а потом явилась психопатия,

которая разлилась такою безбрежной рекой, что сами психиатры силятся теперь

направить ее в русло определенных душевных болезней и, так сказать,

урегулировать ее разлив. Наследственность, несомненно существующая, но в

большинстве случаев лишь как почва для дурных влияний среды и

неблагоприятных обстоятельств, лишь как эвентуальный фактор преступления,

рассматриваемая с предвзятой односторонностью и с чрезвычайными

обобщениями, привела к мысли об атавизме, в силу которой современное

человечество будто бы заключает в себе огромное количество людей (до 40

процентов всех обвиняемых) с морелевскими ушами и гутчинсоновскими

зубами, седлообразным небом, нечувствительностью к внешним страданиям,

татуировкою, оригинальным почерком, странным способом выражений и т. д.,

представляющих собою запоздалое одичание. Установив таким образом

произвольный, по совокупности далеко не точно исследованных признаков, тип

человекозверя, в действительности и физически и нравственно отличающегося

от дикаря, возвращение к которому в нем иногда хотят видеть некоторые

эксперты, вызываемые в суд по делам, возбуждающим особое общественное

внимание, поселяют в присяжных заседателях тягостные для их совести

сомнения, недостаточно умело рассеиваемые представителями обвинения,

почти всегда более чем слабо подготовленными по части судебной медицины и

учения о душевных болезнях. Наконец, при оценке решений присяжных

заседателей, порицаемых за их неправильность, не следует упускать из виду,

во-первых, слабое развитие у нас председательских руководящих напутствий

присяжным и частую бесцветность их содержания, нередко одностороннего и

чуждого главной цели напутствия - оценки силы доказательств; и во-вторых,

целого ряда кассационных решений, которыми, в громких процессах,

установлены: бездеятельность председательствующих по устранению

страстных и противоречащих задачам судебных прений выходок сторон,

влияющих на душевное равновесие присяжных, переполнение судебного

следствия данными и обстоятельствами, не имеющими отношения к делу и

нарушающими, отвлекая внимание присяжных в сторону, правильную уголовную

перспективу, и, наконец, неправильная постановка вопросов, не

соответствующая существу предъявленного обвинения. Поэтому надлежит

признать, что окончательный вывод совещания таких сведущих лиц, как

старшие председатели и прокуроры судебных палат, указавших, притом

совершенно определенно, на необходимые меры к устранению условий,

неблагоприятно влияющих на деятельность присяжных, должен был в глазах

комиссии Муравьева, окончательно решив вопрос о дальнейшем существовании

этой формы суда, лишь определить дальнейшую задачу работ комиссии для

устранения указанных условий. Однако вопреки этому вопрос об удержании

суда присяжных в нашем судоустройстве был в 1896 году вновь поднят

председателем комиссии, причем этому предшествовала ожесточенная травля

этой формы суда в статьях разных авторов, помещенных в официальном органе

министерства юстиции и вызвавших строгую и заслуженную отповедь в

брошюре Джаншиева "Суд над судом присяжных" и в специально посвященном

этому вопросу заседании Юридического общества при Петербургском

университете. В окончательном выводе своем комиссия, после того, как в ее

заседании автор наиболее запальчивой статьи против суда присяжных И. П.

Закревский, бывший в прежние годы его горячим сторонником, заявил, что

нападения его были лишь теоретического свойства, признала необходимым

удержать суд присяжных и даже ввести таковых "особого состава" по некоторым

делам взамен сословных представителей. Работы комиссии, служившие

показателем разрушительной тенденции по отношению к Уставу уголовного

судопроизводства, вызвавшие сильные возражения со стороны Министерства

внутренних дел и финансов, не получили, к счастью, окончательной

законодательной санкции, так как при введении обновленного строя были

возвращены из Государственного совета старого устройства в министерство

юстиции и ныне в существенных своих частях requiescant in расе *(68).

За время существования наших законодательных палат министерство

юстиции вновь вступило в известной степени на путь улучшения Устава

уголовного судопроизводства, внеся в Государственную думу и проведя через

нее и Государственный совет проект закона о разрешении объяснять

присяжным заседателям угрожающее подсудимому наказание, чем, наконец,

устранена вредная для правосудия "игра в прятки" с судьями, решающими

вопрос о виновности. Еще большее значение имеет закон о местном суде и о

введении его в действие, восстановивший звание выборного мирового судьи и

отменивший судебные функции земских начальников. Если вследствие

взаимных уступок и компромиссов между противуположными взглядами и

направлениями закон этот и не представляет желательной цельности, то, во

всяком случае, он составляет отрадный шаг вперед по отношению к нашему

уголовному суду, возвращающий его в то русло, которое было намечено и

углублено составителями Судебных уставов. Третий законопроект - об

изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе и о

вознаграждении за вред и убытки, причиненные неправильными действиями

должностных лиц, встреченный весьма сочувственно Государственной думой,

подвергся в Государственном совете значительным изменениям, умаляющим

его практическое значение. Но тем не менее, введение большой

самодеятельности прокуратуры и условий, значительно ускоряющих

производство дел и облегчающих разрешение пререканий, является

значительным улучшением того отдела Устава уголовного судопроизводства, в

котором при составлении Судебных уставов были сделаны наибольшие уступки

бюрократическому строю административных управлений. Прения в

Государственном совете по поводу предположения о передаче дел о

преступлениях по должности от сословных представителей к присяжным

заседателям, всесторонне развитого министром юстиции, но не нашедшего

поддержки у большинства, выяснили еще раз неосновательность упреков

присяжным заседателям за чрезмерное количество постановляемых ими

оправдательных приговоров, указанную еще совещанием старших

председателей и прокуроров палат в 1894 году, когда было отмечено, что с 1883

года в течение десяти лет замечалось постепенное, но неуклонное увеличение

обвинительных приговоров, постановляемых присяжными, и уменьшение

таковых, постановляемых окружным судом без участия присяжных заседателей,

причем среднему числу 68 процентов обвинительных приговоров,

постановляемых судебными палатами с участием сословных представителей,

соответствовали 65 процентов обвинительных приговоров в суде присяжных.

Это соотношение сохранилось и до настоящего времени, причем разницею в 3

процента не искупается громоздкость суда с сословными представителями,

крайне неудобная для сторон и свидетелей и очень дорого стоящая, так как

бывали случаи, когда судебные издержки, принятые на счет казны, по одному

делу доходили до 1 тыс. 600, а по другому даже до 6 тыс. руб. В сущности, этот

суд по своему составу, по равнодушному отношению к делу сословных

представителей, стремящихся к замещению себя в порядке обратной

постепенности совершенно неподходящими лицами и подавляемых

большинством коронного элемента, представляет из себя не что иное, как

обыкновенный суд без присяжных заседателей, которому, однако, подсудны

дела первостепенной важности, изъятые от присяжных заседателей. Из этой же

области улучшения Устава уголовного судопроизводства намечен, но еще не

получил окончательного законодательного разрешения вопрос о

вознаграждении присяжных заседателей за исполнение ими их обязанностей,

благодаря чему - надо надеяться - прекратится злорадное "покивание глав" на

крайне редкие и исключительные случаи так называемого подкупа присяжных

заседателей, вызываемого их тягостным материальным положением, причем,

например, за 15-летний период с 1880 по 1895 год, оказывалось признанных

виновными около тридцати человек из более чем миллиона состоявших в

комплектах присяжных.

На скромном торжестве в Петербурге, которым тесный кружок юристов

отпраздновал 20 ноября 1889 г. 25-летие издания Судебных уставов, один из

участников в их составлении, много положивший ума и таланта в их приложении

в жизни, В. Д. Спасович, вспоминая прошлое, сравнил эти Уставы в их

девственной неприкосновенности с Афродитой, вышедшей из пены морской.

Скоро минет 50 лет с 20 ноября 1864 года... Гармонически черты богини

изменились, чело ее покрыли морщины - плод горьких утрат и тяжелых

испытаний, но для тех, кто ее узнал полвека назад, кто с любовью и тревогой

следил за ее жизненным путем, ее внутреняя красота осталась неизменной, и в

душе их живет вера, что все наносное, временное, случайное, вызванное

"злобой дня" и служащее последней, при дальнейшем развитии русской

правовой жизни "спадет ветхой чешуей", открыв неувядающие черты

первоначального образа.

Нравственные начала в уголовном процессе *(69)

(Общие черты судебной этики)

Настоящий очерк в сущности касается вопроса педагогического, т. е.

вопроса о том, не следует ли, при современном состоянии уголовного процесса,

расширить его академическое преподавание в сторону подробного

исследования и установления нравственных начал, которым должно

принадлежать видное и законное влияние в деле отправления уголовного

правосудия.

Нет сомнения, что историко-догматическая сторона в преподавании

уголовного процесса везде должна занимать подобающее ей по праву место, но

думается, что настало время наряду с историей и догмою осветить и те

разнородные вопросы, возникающие в каждой стадии процесса, которые

подлежат разрешению согласно существенным требованиям нравственного

закона - этого non scripta, sed nata lex *(70). Ими у нас до сих пор почти никто

систематически не занимался, а между тем нравственным началам, как мне

кажется, принадлежит в будущем первенствующая роль в исследовании

условий и обстановки уголовного процесса. Формы судопроизводства теперь

повсюду более или менее прочно установились. Точно так же определился и

взгляд на ценность, пригодность и целесообразность различных судебных

учреждений. Законодательство, под влиянием временных ослеплений, может,

конечно, отступать назад и возвращаться к устарелым и отжившим

учреждениям, но на коренные начала правосудия - гласность, устность,

непосредственность и свободную оценку доказательств - оно серьезно

посягнуть не решится. Эти приобретения человечества куплены слишком

дорогою ценою многовековых страданий и заблуждений, чтобы с ними можно

было легко и надолго расстаться. Вместе с тем едва ли скоро человечество

придумает форму суда, могущую с прочным успехом заменить суд присяжных,

или найдет возможным обходиться без состязательного начала. Поэтому, по

всем вероятиям, в будущем предстоит лишь частичное улучшение некоторых

отделов уголовного процecca и утончение техники производства уголовного

исследования. Но рядом с этим изощрением техники должно пойти - будем на

это надеяться - развитие истинного и широкого человеколюбия на суде, равно

далекого и от механической нивелировки отдельных индивидуальностей, и от

черствости приемов, и от чуждой истинной доброте дряблости воли в защите

общественного правопорядка. Тогда главное внимание с полным основанием

обратится на изучение нравственных начал уголовного процесса - и центр

тяжести учения о судопроизводстве перенесется с хода процесса на этическую

и общественно-правовую деятельность судьи во всех ее разветвлениях.

Задача уголовного суда состоит в исследовании преступного деяния и в

справедливом приложении к человеку, признанному виновным, карательного

закона. Но суд не механизм и не отвлечение от жизни, а живой и восприимчивый

организм, приходящий в самое непосредственное и богатое разнообразными

последствиями соприкосновение с явлениями общежития. Он осуществляется

судьею - в общении с другими сотрудниками или единолично. На различных

ступенях уголовного процесса, исследуя преступное дело и связывая с ним

личность содеятеля, оценивая его вину и прилагая к ней мерило уголовной

кары, наблюдая, чтобы эта оценка была совершаема по правилам,

установленным для гарантии как общества, так и подсудимого, судья призван

прилагать все силы ума и совести, знания и опыта, чтобы постигнуть житейскую

и юридическую правду дела. Облекая эту правду в определенные формы, он

должен способствовать, в каждом отдельном случае, восстановлению

поколебленного правопорядка. Как бы хороши ни были правила деятельности,

они могут потерять свою силу и значение в неопытных, грубых или

недобросовестных руках. Чем больше оттенков в своем практическом

применении допускают эти правила, чем глубже касаются они личности и

участия человека, чем более важным интересам общественной жизни они

служат, тем серьезнее представляется вопрос - в чьи руки отдается приложение

этих правил и при каких условиях. Недаром народная житейская мудрость

создала поговорку: "Не суда бойся, бойся судьи!" Известный французский

криминалист Ортолан указывает на то, что честный гражданин еще может не

подпасть под действие дурных уголовных законов, но он лишен средств

избежать дурного отправления правосудия, при котором самый обдуманный и

справедливый уголовный закон обращается в ничто.

Вот почему центром тяжести организации уголовного правосудия должен

быть признан судья с теми неизбежными условиями, в которые его ставит

разумное законодательство, и с теми типическими чертами, которыми его

снабжает общественное правовое и нравственное чувство. Постановка звания

судьи, пределы свободы его самодеятельности, обязательные правила его

действий и нравственные требования, предъявляемые к нему, дают ясную

картину состояния уголовного правосудия в известное время и в известном

месте. Отношение общественного мнения к судьям рисует, в общих чертах, и

характер производимого ими суда. Знаменитая фраза, которую Бомарше

вкладывает в уста своего героя: "Я верю в вашу справедливость, хотя вы и

представитель правосудия", с яркостью указывает, в каких подкупных и

трусливых руках было производство суда в современной ему Испании, а крик

отчаяния, вырвавшийся у Де-Сеза: "Я ищу судей - и нахожу лишь обвинителей",

характеризует чуждые правосудию чувства, овладевшие конвентом во время

суда над "Людовиком Капетом".

Таким образом, изучение судопроизводства с точки зрения судейской

деятельности должно распадаться на изучение: а) необходимых свойств этой

деятельности, выражающейся главным образом в постановлении приговора,

заключающего в себе вывод о виновности на основании внутренного убеждения

судьи, толкование закона в приложении к данному случаю и определение меры

наказания; б) необходимых условий этой деятельности и в) поведения судьи по

отношению к лицам, с которыми он приходит в соприкосновение вследствие

своей деятельности.

В первом отношении прежде всего особенного внимания заслуживает та

роль, которую должно играть в выработке приговора внутреннее убеждение

судьи. Ближайшее знакомство с типом судьи в его историческом развитии

показывает, что, имея задачею быть живым выразителем правосудия, судья не

всегда, однако, принимал одинаковое участие в исследовании истины, и роль,

которая отводилась его внутреннему убеждению как основанию приговора, не

была однородна в разные исторические периоды. Народный суд гелиастов под

председательством архонта в древней Греции, присяжные судьи (judices jurati)

под руководством претора в Риме до IV века до Р. Х. и франкогерманский суд

лучших людей, созываемый вождем мархии, являются представителями чисто

обвинительного начала и решают судебный спор лишь по тем доказательствам,

которые представлены истцом-обвинителем и ответчиком-обвиняемым. К

доказательствам греческого и римского процессов - задержанию с поличным,

собственному Признанию и показаниям свидетелей - эпоха leges barbarorum

*(71) присоединяет свои, выдвигая на первый план очистительную присягу

подсудимого и поручителей за него из свободного сословия, с заменою ее

ордалией, т.е. испытанием огнем, водою и железом. Феодальная система

передает суд в руки сеньора, патримониального владельца, пo уполномочию

которого его заместитель (во Франции - бальи) судит обвиняемого при

сотрудничестве определенного числа равных последнему по званию людей.

Процесс остается тем же, но в числе доказательств преобладает судебный