101
образом, что сделано, то сделано. Обряд очищения снимает ви-
ну за позорный в глазах людей поступок, можно продолжать
жить, совершая подвиги во имя будущих наград.
Александр Македонский жил в более поздние времена, чем
его мифологический собрат по культуре. Однако Плутарх нам оста-
вил описание подобного поведения. Когда Александр в пылу гнева
поразил Клита копьем насмерть, он тоже заперся в своем шатре.
Что он там делал, о чем рыдал, можно понять из слов, обращенных
к нему и вернувших его к действительности: «Вот он лежит, рыдая
словно раб, страшась закона и порицания людей, хотя он сам дол-
жен быть для них и законом, и мерой справедливости…»
Как это не похоже на терзание Отелло, задушившего Дез-
демону в приступе безумной ревности, когда он узнает, что его
жена была невинна перед ним. Муки совести настолько сильны,
настолько велико отчаяние, что он убивает себя. Внутренний
суд оказался строже, чем людское порицание.
Для греческих героев такие муки невозможны. Самое
страшное для них – это позор. Следовательно, вот норма жиз-
ни – можно все, лишь бы это не стало явным. Поэтому спартан-
ский отец, отправляя сына воровать, напутствует его: «Если
поймают, прибью, не поймают – похвалю». Национальным ге-
роем Спарты становится мальчик, пойманный в лисятнике и так
стойко отрицающий свою причастность к пропаже лисенка, что
терпел боль все время, когда припрятанный за пазухой лисенок
разгрызал ему кожу, пока ребенок не упал бездыханным. Умер,
но не сознался.
С другой стороны, ослабленное индивидуальное начало, от-
сутствие собственного «Я», представления о самоценности пре-
вращает человека в вещь. Живую, дорогую. Даже драгоценную, но
вещь. Следовательно, с таким человеком можно обращаться, как
с вещью: ломать, кромсать, кидать в огонь, резать на части, унич-
тожать, проявляя свое превосходство, демонстрируя свою силу.
Древние греки так и поступают. Терей отрезает язык своей
жене Прокне, отправляет ее на половину рабынь, чтобы овла-