Фоменко И.В. Введение в практическую поэтику

Подождите немного. Документ загружается.

вается, что она лицемерит, делает вид, что говорит «с трудом». А

кроме того, в ахматовской строчке ничто ни с чем не сравнивает-

ся. Значит, словно употреблено в каком-то другом значении, не

отмеченном словарями. Так оказывается, что служебные слова

могут в каких-то ситуациях модифицировать свои значения, как и

слова полнозначные. И это еще один аргумент, заставляющий

внимательно присмотреться к служебным словам, чтобы понять,

как они могут участвовать в смыслообразовании.

Служебные слова как основа

смысловой вариативности

Ахматовская строчка Она словно с трудом говорила есть, по

сути, один из примеров, показывающих, что те или иные оттенки

смысла могут реализоваться только за счет служебных слов. И

пример этот далеко не единственный. Известное трехстишие

Н. Гумилева «Вот девушка с газельими глазами…» начинается с

частицы «вот»:

Вот девушка с газельими глазами

Выходит замуж за американца.

Зачем Колумб Америку открыл?!

Смыслообразующая роль этой указательной частицы незамет-

на. Но, попробовав заменить ее любыми другими односложными

(чтобы не нарушить ритм) служебными словами (И девушка с га-

зельими глазами.., Но девушка с газельими глазами.., Так девушка

с газельими глазами...), мы убедимся в том, что всякий раз возни-

кает новый смысловой вариант: стихотворение воспринимается

то как следствие и завершение чего-то, что было раньше (и), то

доминирующим оказывается противопоставление чему-то, что

было раньше (но), то важным становится, как именно это проис-

ходило (так). Таким образом, служебное слово (в данном слу-

чае – частица) оказывается способом воплощения смысловой ва-

риативности.

Более сложный вариант: за счет служебных слов рождается

дополнительный смысл, который не явлен в словах полнознач-

ных. Примером может быть многосоюзие. В словарях многосою-

зие определяется как поэтическая фигура, с помощью которой

подчеркивается единство перечисленного. Механизм смыслооб-

разования в этом случае достаточно очевиден. Устойчивая син-

таксическая модель предполагает, что при перечислении одно-

родные члены разделяются запятой, и только последний, завер-

шая ряд, присоединяется союзом: «Мы были там-то, там-то, там-

то и там-то». Многосоюзие заменяет эту модель другой: все од-

нородные члены соединяются одним и тем же союзом, и в ре-

зультате перечисляемые предметы, признаки или действия пре-

вращаются в единый образ, единую картину мира или пережива-

ния. Причем, как правило, многосоюзием объединяются сопоста-

вимые явления, достаточно однородные не только грамматиче-

ски, но и семантически:

Ох! Лето красное! Любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи…

Зной, да пыль, да комары, да мухи – целостный образ того ав-

торского ощущения лета, которое со-противопоставляется устой-

чивой формуле лето красное, и дополнительный смысл рождает-

ся в этой игре двух образов.

Но роль союзов может быть и более сложной. В стихотворении

«Я помню чудное мгновенье…» Пушкин дважды прибегает к

многосоюзию, повторяя один и тот же перечислительный ряд:

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

…………………………………

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

И в одном, и в другом случае, помимо основной своей функ-

ции (создание единого образа), многосоюзие играет еще одну

важную роль. Если вернуться к двустишию о лете красном, то

совершенно очевидно, что «зной», «пыль», «комары», «мухи» –

это и грамматически однородные члены, и семантически равно-

великие понятия. Все они – частные проявления, видовые при-

знаки родового понятия лето. В стихотворении «Я помню чудное

мгновенье…» несколько иная ситуация. «Божество», «вдохнове-

нье», «жизнь», «слезы», «любовь» грамматически однородны, но

семантически разновелики.

«Божество», «вдохновенье», «слезы», «любовь» – понятия ви-

довые по отношению к родовому понятию «жизнь». Поэтому

слово «жизнь» следовало бы вынести в начало (перед перечисли-

тельным рядом), затем поставить двоеточие и перечислить те

признаки (видовые категории), которые и создали бы единый об-

раз «жизни». В этом случае повторилась бы модель: «лето крас-

ное» – «зной, да пыль, да комары, да мухи» = «жизнь» – «и боже-

ство, и вдохновенье, и слезы, и любовь». Но Пушкин вводит ро-

довое понятие в середину ряда, и оно становится таким же видо-

вым, как и остальные. Вместе с другими, объединенное с ними

многосоюзием, оно оказывается лишь одним из частных прояв-

лений, одной из составляющих единого образа. Здесь и возникает

вопрос: образа чего? Какое родовое понятие равновелико всей

совокупности названных? Что может быть для человека больше

жизни и включать в себя жизнь на тех же правах, что вдохнове-

нье, слезы, любовь? Это родовое понятие названо в стихотворе-

нии – душа: Душе настало пробужденье. Но пробужденье наста-

ло потому, что явилась ты. Когда случилось так, что я забыл

твой голос нежный, Тянулись долго дни мои / Без божества, без

вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви. Но вот опять яви-

лась ты, пробудилась душа, И сердце бьется в упоенье, / И для

него воскресли вновь / И божество, и вдохновенье, / И жизнь, и

слезы, и любовь. Так выстраивается иерархия ценностей, вершина

которой – ты. Иерархия «ты» → «душа» → «признаки бренной

жизни» была бы кощунственна, если бы это ты не воплощало в

себе всеохватную любовь.

Таким образом, союзы могут быть механизмом, формирую-

щим дополнительные смыслы, не явленные в совокупности пол-

нозначных слов.

Служебные слова

как агенты экспрессии

Эмоциональное напряжение не может быть одинаковым во

всем тексте, даже если это лирическое стихотворение. Как прави-

ло, экспрессия нарастает от начала к финалу как бы ступенями.

Свои пики и спады экспрессии есть и в каждом эпизоде, хотя в

одних случаях они более отчетливы (вспомните: «Онегин вы-

стрелил»), а в других – менее (многие рассказы Чехова или Буни-

на). Среди многих возможностей опредмечивания экспрессии

можно назвать и служебные слова.

Вероятно, самый простой пример – скопление служебных

слов. В естественной речи высказывание, в котором почти поло-

вина слов – служебные, иначе как косноязычием не назовешь. В

художественном высказывании такое скопление «частиц речи»

может стать агентом экспрессии (термин В.П. Григорьева).

Так, если посчитать процент служебных слов в каждой строфе

стихотворения, открывающего цикл Б. Пастернака «Петербург»,

на первый взгляд, можно говорить лишь о том, что их достаточно

много

: в I-ой – 32%, во II-ой – 24%, в III-ей – 23%, в IV-ой –

36%, в V-ой – 12%, в VI-ой – 26%, в VII-ой – 41%. Если присмот-

реться к этому ряду внимательней, можно увидеть, что наиболь-

шее количество «частиц речи» повторяется с периодичностью в

две строфы: I – 32%, IV – 36%, VII – 41% (в остальных строфах

их значительно меньше). Можно посчитать это случайностью, но

процент частиц речи в этих строфах неизменно увеличивается от

начала к финалу: 32% – 36% – 41%. А это уже позволяет говорить

о том, что, во-первых, скопления «частиц речи» маркируют стро-

фы с экспрессивными пиками и, во-вторых, частотность служеб-

ных слов нарастает вместе с растущей к финалу экспрессией.

Другими словами, служебные слова играют роль одного из аген-

тов экспрессии, опредмечивая значащие переживания автора.

«Много» или «мало» – можно определить только по отношению к норме. Такие

подсчеты для языка русской художественной литературы

мне неизвестны. Если пользо-

ваться собственными данными, полученными на сравнительно небольшом материале,

нормой можно считать 10–15% для прозы и до 20% для поэзии.

Служебные слова

как основа структурообразования

Художественная практика позволяет говорить и о том, что

служебное слово может играть важную роль в формировании

структуры высказывания, то есть формировании смыслов.

Начнем с простого примера.

Такие разные поэты, как В. Маяковский и И. Бродский, неред-

ко выносят служебные слова в сильное место стиха (конец стро-

ки) и рифмуют их с полнозначными словами, тем самым опреде-

ляя особый статус служебного слова. Причем можно предполо-

жить, что в ряде случаев они это делают сознательно. В стихах

И. Бродского важную смыслообразующую роль играет строчный

перенос. И часто на границе переноса оказывается именно слу-

жебное слово: «только одни глаза / сохраняют свою студени-

стость. Ибо / перемена империи связана с взглядом за / море…».

При этом служебное слово для И. Бродского по смысловой

наполненности равно полнозначному: «Барельефы с разными

сценами, снабженные перевитым / туловищем змеи неразгадан-

ным алфавитом / языка, не знавшего слова «или». / Что бы они

рассказали, если б заговорили?». В. Маяковский не только риф-

мует служебное слово

, но выносит его на отдельную ступеньку

«лесенки», и смысловая наполненность союза становится равной

(во всяком случае, для автора) синтагме или даже отдельному

стиху:

Петербургские окна.

Сине и темно.

Город

сном

и покоем скован.

НО

не спит

мадам Кускова.

«Я всегда ставлю, – писал В. Маяковский, – самое характерное слово в конец

строки и достаю к нему рифму во что бы то ни стало» (Маяковский В.В. Полн. собр.

соч.: В 13 т. М., 1961. Т. 12. С. 106).

Именно так, большими буквами, напечатано в единственном Полном собрании со-

чинений (Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т.8. С. 244).

Одновременно этот союз переводит повествование из описа-

ния в сатиру, со-противопоставляя образы, то есть играет еще и

структурообразующую роль. И это отнюдь не особенность идио-

стиля В. Маяковского.

«С начала 20-х годов Пушкин разрабатывает несколько архи-

тектонических схем. Наиболее распространенной и более других

привлекавших его внимание явилась архитектоника противопо-

ставления (или противительного сопоставления); характерной

приметой этой схемы оказывается занимающий центральное,

срединное (или близкое к нему) положение противительно-

присоединительный союз ―но‖. Удобство этого союза в том, что

его функция универсальна (формула А – но В) и позволяет сопо-

ставлять (противопоставлять) любые единицы: слова, словосоче-

тания, предложения, фразы, строфы. Устойчивость внутренней

опорной связи обеспечивала оперативный простор: данная схема

позволяла легко усложнять и варьировать композиционную

структуру, по-разному группируя и соотнося компоненты»

Эта структурная схема прочно вошла в литературный обиход.

И не учитывая ее, трудно бывает понять и относительно объек-

тивно истолковать текст. Об этом писал Б.М. Эйхенбаум, пока-

завший, что именно союзы во многом определяют особенности

лирики А. Ахматовой. В частности, он заметил, что союз «а»

наделен у нее «особенной силой» и появляется обычно там, где

«сгущается смысл стихотворения»

Служебные слова

как смысловая доминанта

Возьмем на себя смелость переформулировать последнее за-

мечание Б.М. Эйхенбаума и предложить более жесткий тезис:

одиночный союз может быть даже одной из доминант смыслооб-

разования. Рассмотрим, что это значит, на стихотворении

А. Ахматовой «Он любил...».

Одинцов В.В. Союз «но» в лирической композиции Пушкина // Стилистика худо-

жественной речи. Калинин, 1982. С. 157.

Эйхенбаум Б.М. Анна Ахматова. Опыт анализа // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.,

1969. С. 93.

ОН ЛЮБИЛ...

1. Он любил три вещи на свете:

2. За вечерней пенье, белых павлинов

3. И стертые карты Америки.

4. Не любил, когда плачут дети,

5. Не любил чая с малиной

6. И женской истерики.

7. ...А я была его женой.

Вряд ли кто-нибудь возьмется утверждать, что только и имен-

но союз «а», начинающий последний стих, определяет неповто-

римость воплощенного здесь состояния. Но достаточно предста-

вить, что этого союза в стихотворении нет, как оно сразу же пре-

вращается в повествование. А если представить, что нет двух

остальных союзов (в третьем и шестом стихе), никаких видимых

деформаций смысла не происходит. Пока это позволяет говорить

о том, что в стихотворении именно союз «а» почему-то играет

особую роль.

Даже при первом чтении видно, что стихотворение состоит из

двух неравных частей: шестистишия и заключительного стиха.

Первая часть замкнута и соразмерна. Ее особенность – симмет-

рия. Шестистишие состоит из двух законченных предложений,

каждое из которых занимает ровно три стиха. В первом названы

три вещи на свете, которые он любил, во втором, соответствен-

но, – три вещи, которые не любил. Так возникает контраст роман-

тического, возвышенного и даже экзотического (за вечерней пе-

нье, белые павлины, стертые карты Америки) и бытового, обы-

денного (детский плач, чай с малиной, женская истерика). Кон-

траст этот уравновешен не только тем, что любимое и нелюбимое

равновелико в его представлении, но и сбалансированной кон-

струкцией предложений.

Ощущение законченности и внутренней симметрии поддержи-

вается и рифмовкой: первые три стиха рифмуются с тремя после-

дующими (АВСАВС), и потому каждая вещь, которую он любил,

еще и через рифму соотносится с каждой нелюбимой, а контраст

между ними дополнительно подчеркивается парами рифмую-

щихся слов, где сталкивается высокое и низкое, обыденное и воз-

вышенное (павлинов – малиной, Америки – истерики). Так первое

предложение и в прямом и в переносном смысле рифмуется со

вторым через со-противопоставление. Его портрет становится

гармоничным, завершенным и самодостаточным.

Та же соразмерность и относительная завершенность и в рит-

ме. Все шестистишие – одна строфа, написанная дольником.

Дольник мог входить для Ахматовой в эмблематику А. Блока

который для нее, как и для многих других поэтов рубежа веков,

был символом Поэта. Одновременно дольник и аллюзии (стер-

тые карты Америки, белые павлины) могли быть для нее и эм-

блематикой Н. Гумилева.

Все это позволяет интерпретировать шестистишие и как его

портрет, и как образ вообще Поэта.

Вторая часть стихотворения – один последний стих ...А я была

его женой – со-противопоставлен всему шестистишию. Он вво-

дит второго персонажа, не включен в строфу, равен ей как вторая

часть оппозиции и оформлен как целое. Это отдельное предло-

жение, конструкция которого предельно упрощена, а «независи-

мость» подчеркнута отточием в начале стиха и единственным в

стихотворении нерифмованным мужским окончанием в конце.

Это единственный стих, написанный четырехстопным ямбом, но

первый предударный слог соотносит его с односложной анакру-

зой 3 и 6 стихов, и ритмический контраст между первой и второй

частями оказывается отчасти снятым. Кроме того, во всех трех

случаях (3, 6 и последний стих) первые предударные слоги при-

ходятся на союзы. В стихотворении всего три союза, и каждый из

них в первом предударном слоге. Таким образом, союзы как бы

уравниваются в правах ритмически, сохраняют на ритмическом

уровне целостность стихотворения. Но на семантическом уровне

они оказываются со-противопоставленными: «и», «и» – «а».

Вот фрагмент беседы о Блоке с А. Ахматовой, записанной Н. Реформатской: «Раз

только я была у него дома на Офицерской. – Это – «Я пришла к поэту в гости»? – Да.

Борис Викторович Томашевский мне объяснял, что это стихотворение написано доль-

ником, как и некоторые другие мои стихи, а я и не знала, что это такое. Оказывается,

дольником писала не только я, но и Блок». Оставим сейчас в стороне вопрос о том, дей-

ствительно ли удивилась А. Ахматова, узнавши, что дольником пишет не только она,

но и А. Блок, но отметим, что именно Блок вызвал реплику о дольнике (Реформатская

Н. С Ахматовой в музее Маяковского. Из воспоминаний // День поэзии. М., 1973.

С. 171).

Союзы «и» – соединительные. Союз «а», которым начинается

последний стих, – слово с очень широким диапазоном значений.

Он может сближаться и с соединительным «и», и с противитель-

ным «но», поэтому союз «а» «соотносит соединяемые компонен-

ты семантически, выявляя и сигнализируя их несходство»

Именно так и происходит в ахматовском стихотворении, где «а»

действительно сигнализирует и выявляет несходство последнего

стиха-предложения с шестистишием. Но это только в логико-

грамматическом плане. Есть и другая сторона.

«А» – один из наиболее «субъективных» союзов, с употребле-

нием которого связано множество экспрессивных нюансов. В

стихотворении он несет в себе несколько значений одновремен-

но. Прежде всего это значение присоединения, выражающее рез-

кий, неожиданный переход от одной мысли к другой. Одновре-

менно «а» передает оттенок присоединения по ассоциации, при-

чем по ассоциации присоединяется не только предложение, но

персонаж. Возникает диалог двух мироощущений. И поэтому

возрастает роль присоединительно-усилительного значения: союз

стоит в начале реплики, несущей принципиально новую мысль,

воплощающей принципиально иное состояние.

Все это «обрекает» союз на то, чтобы он стал не только аген-

том экспрессии, но одной из доминант смыслообразования, сиг-

налом конфликта между двумя мироощущениями.

С этой точки зрения важно и название стихотворения. Заголо-

вок в лирическом стихотворении – признак факультативный. По-

эты XX века предпочитают стихи без заглавия, и читатели при-

выкли называть их по первому стиху. Поэтому, когда лирик оза-

главливает свое стихотворение, у него есть на это какие-то при-

чины. Одна из них – сформулировать главную тему (слово «те-

ма» употребляется здесь в том значении, которое придавал ему

Б.В. Томашевский

). Именно заглавие, по мысли

Л.С. Выготского, «намечает ту доминанту, которая определяет

собой все построение» сложного целого и несет «раскрытие са-

мой важной темы»

Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970. С. 667.

Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.

Выготский Л.С. Психология искусства. С. 240.

В этом ахматовском стихотворении и так, и не так. Заглавие

действительно важно, но оно здесь лишь один из членов оппози-

ции, воплощающей неразрешимость драматического конфликта.

Целиком оппозиция реализуется в композиционном кольце, ко-

торое образуют название и последний стих. Заголовок кончается

отточием, последний стих с него начинается: Он любил...─ ...А я

была его женой. Так окончательно формируется женская версия

мифа о художнике и его жене, о со-противопоставленности (от-

точие соединяет, а союз со-противопоставляет) двух самодоста-

точных миров.

Теперь можно позволить себе эксперимент и заменить союз

«а» односложными (чтобы сохранить ритмический рисунок) сою-

зами со значениями, входящими в спектр значений «а»: «и» или

«но». Тотчас исчезнет драма, заключенная в этой маленькой ли-

рической пьесе, и стихотворение обернется рассказом, в одном

случае («и») о гордости женщины, идущей рядом с ним, разделя-

ющей его жизненное credo, а в другом («но») – рассказом о том,

как ей было тяжело, но она, несмотря ни на что, оставалась его

женой

Все это дает возможность предположить, что служебные слова

участвуют в смыслообразовании независимо от того, видим мы

или не видим в каждом данном случае их смыслообразующую

роль. Подтвердить такое предположение позволяет, в частности,

история литературы.

Служебные слова

и литературный процесс

Основания для постановки вопроса о том, реагируют ли слу-

жебные слова на изменения в литературном процессе (и даже

жестче: участвуют ли они в формировании новых отношений,

рождающихся в литературе, маркируют ли литературный про-

Этот параграф не следует рассматривать как интерпретацию ахматовского стихо-

творения. Речь в данном случае идет только о союзе как одной из смыслообразующих

доминант. Само стихотворение несет в себе гораздо больше сложных смыслов, чем те,

о которых говорилось. Чтобы убедиться в этом, достаточно сменить установку и начать

с того, что Ахматова словами …А я была его женой завершила стихотворение, напи-

санное всего через пол года после того, как она вышла замуж за Гумилева.