Ефименко П.П. Первобытное общество. Очерки по истории палеолитического времени

Подождите немного. Документ загружается.

410

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОРПНЬЯЕО-СОЛЮТРЕЙСЕОЕ ВРЕМЯ

Леспюг

Изображение

хвоста

Находки

л гроте Шалэ

Другой памятник, также не имеющий себе пока близких аналогий, пред-

ставляет сравнительно недавно (в 1922 г.) открытая статуэтка из грота Ридо

близ Леспюг.

Это та же хорошо известная женская фигурка, в 147 мм высо-

той, вырезанная из слоновой кости, но не в ее обычной реалистической

интерпретации, а в странной стилизации, в основе которой еще целиком

лежит живой образ. Моментами стилизации у этой чрезвычайно любо-

пытной статуэтки является крайнее преувеличение форм женского тела,

передаваемого в своеобразной нарастающей симметрии полуокружий —

икры, бедра, неимоверных размеров таз, живот, огромные груди, изобра-

жаемые в виде .бугров поверх живота, все это выдержано как бы в гео-

метрически правильных кривых. По общему своему характеру леспюг-

ская находка принадлежит к группе женских изображений с удлинен-

ными пропорциями тела. Она имеет узкие плечи, маленькую голову,

приопущенную книзу, лицо у нее отсутствует, но голова не прикрыта,

как обычно, шапочкой, а обнажена, и волосы прядью спускаются на

спину. Руки ее, лежащие поверх грудей, не вплотную прижаты к телу

и образуют выше локтя небольшой прорез, что также несвойственно дру-

гим фигуркам. Указанные особенности леспюгской статуэтки могут быть

дополнены еще одной деталью, не вполне ясной в своем значении, — это

нечто вроде хвоста, спускающегося в виде вертикально зачерченного

треугольника от области ягодиц до пят.

Рядом западноевропейских авторов, у нас — Б. Л. БОГАЕВСКИМ,

а за-

тем и С. Н. ЗАМЯТНИНЫМ, было высказано интересное соображение, что

эта деталь, видимо, воспроизводит действительно искусственный хвост

(сделанный, например, из хвостиков мамонтов). Такой хвостик был най-

ден С. Н. ЗАМЯТНИНЫМ вместе с описанными выше женскими фигурками

в исследованном им палеолитическом жилище в Гагарине. Он склонен

ставить это в связь с обычаем, существующим у многих первобытных

народностей, у которых хвост животного часто фигурирует в одеянии

шамана или шаманки.

Что эта деталь не является случайной, что она может, как мы увидим

ниже, дать ключ к объяснению значения женских изображений в предста-

влениях ориньяко-солютрейского населения Европы и северной Азии, —

показывают аналогичные находки, сделанные в Костенках и в Мальте.

Одна из встреченных нами в Костенках небольших фигурок из мергеля

имеет такой же атрибут в виде ряда продольных нарезок. Еще интереснее

одна из мальтинских статуэток, снабженная, как показал В. И. ГРОМОВ,

отчетливым изображением хвоста. Особенность этой фигурки — покрываю-

щий ее с головы до ног узор из поперечных линий—позволяет думать, что

она должна была передавать женщину, облеченную целиком в шкуру пе-

щерного льва.

В этой связи большой интерес представляют наблюдения ДЮПОНА,

одного из первых и наиболее заслуженных исследователей палеолитиче-

ских пещер Бельгии, который отметил, правда, в более позднем палео-

Dr. Rene de Sainl-Perier, Statuette de femtne steatopyge decouverte a Lespugue

(Huule Garonne), «L'Anthropologies, v. XXXII, 1922, стр. 361.

В. Л. Вогаевский, О значении изображения «колдуна» в пещере трех братьев,

«Сов. Этнография», 1934, JV? 4, стр. 67.

К числу таких же интересных особенностей, несомненно вовсе не случайного

характера, относится рог для питья у женщин из Лосселя и поднятые руки у гагарин-

ской фигурки.

В. И. Громов, О внешнем виде пещерного льва в связи с некоторыми археологиче-

скими находками, «Проблемы истории докапиталистических обществ», 1935, «А? 1—2,

стр. 165.

ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖЕНЩИНЫ

литическом пещерном поселении — Шалэ (Ghaleux), находку остатков не

менее 28 лошадиных хвостов.

Дюпон указывает, что присутствие многочисленных хвостовых по-

звонков лошади в этой пещере трудно объяснить случайностью. Очевидно,

обитатели лагеря намеренно приносили на место жилья хвосты лошадей,

возможно вместе со шкурами. Подсчет позвонков показывает, что они

в преобладающей массе принадлежат концу хвоста (с шестого позвонка),

то есть той его части, где позвонки теряют мозговую полость и где начи-

нает расти длинный волос. При снятии шкуры животного в этом месте —

у 5—6 позвонка — удобнее всего было расчленить хвост, сохранив лишь

его концевую часть. Дюпон совершенно правильно считает, что возможны

три предположения относительно цели этого, обычая: или что хвосты

могли носиться в качестве трофея или украшения, или их брали для

того, чтобы сохранить власть над животными и обеспечить удачу охоты,

пли они служили просто для использования волоса. Хотя автор больше

склоняется к последнему мнению, на наш взгляд, в свете других фактов,

первые два предположения также должны сохранить вполне свою силу.

Из других находок, заслуживающих не меньшего внимания, чем

предыдущие, можно указать изображение, вырезанное на куске бивня

мамонта из Пржедмоста, изданное КРЖЫИ-ЖМ, СМЫСЛ которого был совер-

шенно правильно разгадан МУХОМ. Как оказалось, загадочный рисунок

воспроизводит ту же известную нам женскую фигуру, но передает ее не

в привычном пластическом образе, а в узорно-декоративной стилиза-

ции — в виде комбинации узорных нарезок. Этот прием, неизвестный

в западноевропейских находках, имеет некоторые аналогии в памятниках

палеолитического искусства восточной Европы, относящихся, насколько

сейчас можно ориентироваться в хронологических взаимоотношениях от-

дельных стоянок нашей территории, ко времени, не слишком удаленному

от эпохи Пржедмоста, —как Мезин, Киевская стоянка, наконец Елисее-

вичи и, может быть, Тимоновка под Брянском.

На этом изображении (рис. 173) можно различить голову, переданную

совершенно условно, в виде треугольника основанием кверху, с рядами

заштрихованных линий, очевидно долженствующих означать обычный

головной убор ориньякских фигурок; огромные грушевидные груди; плё-

точки рук, падающих по сторонам тела; живот с его характерным углу-

блением, имеющий в отношении к фигуре в целом, как и у костенковской

статуэтки, небольшие размеры; наконец, широкий таз, в виде правиль-

ного овала, и ноги, которые обозначены вертикальными прямыми линиями.

Эту находку естественно рассматривать как несколько более позднее

оформление того же женского образа, который в конечную пору ориньяк-

ской эпохи и в солютрейское время традиционно воспроизводится

в скульптурной технике.

В собраниях Брюннского музея (Моравия), происходящих из Пржед-

моста, имеется несколько человеческих фигурок, которые нельзя не по-

ставить в связь с другими описанными изображениями. Для них исполь-

зован материал, мало подходящий по качеству, но с другой стороны

облегчавший их изготовление: все они вырезаны из суставов стопы

мамонта и представляют, по АБСОЛОНУ, весьма грубо сделанные изобра-

жения сидящих женщин с выдающимся животом, руками, намеченными

только в верхней части, также едва обозначенными ногами и несколько

наклоненной головой, общие очертания которой в основном переданы

Dupont, L'homme pendant les ages

Meuse, ed. 2, 1872, Paris, стр. 173.

de la pierre dans les environs j,e Dinant-sur-

Нржрдмост

Сидящие

фигурки

Значение

подобных

изображении

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОРИНЬЯЕО-СОЛЮТРЕИСЕОЕ ВРЕМЯ

головчатым сочленением сустава (метатарсальной или метакарпальной

кости) мамонта. Высота их 12—14 см.

В нижней части они ровно сре-

заны и таким образом могут удобно быть поставлены. Нельзя не согла-

ситься с мнением, уже не раз высказанным в литературе, что эти сидящие

фигурки обнаруживают большое сходство с аналогичными изображе-

ниями, встречающимися в кругу северных народностей, таких, напри-

мер, как эскимосы, коряки, алеуты и т. д., где они играют заметную

роль в культе и религиозных представлениях. В маленькой статуэтке из

Тру-Магрит (Бельгия) из рога северного оленя мы, видимо, имеем изо-

бражение близкого характера.

Описанные пржедмостские находки должны быть причислены к одним

из наиболее поздних в серии перечисленных ранее женских изобраясенин.

Время их во всяком случае определяется уже поздней эпохой солютре, то

есть они имеют приблизительно тот же возраст, что и мужская статуэтка,

найденная при палеолитическом погребении в Брюнне. К несколько

более ранней поре, хотя и не слишком отдаленной, то есть ко времени

около начала солютрейской эпохи, должны быть отнесены — статуэтка из

Леспюг, рельефы Лосселя, костенковские статуэтки, а такя?е статуэтки

Гагарина. Остальные находки в своей массе, по мнению большинства

исследователей, принадлежат к концу ориньякского времени.

Во всех более или менее достоверно установленных случаях интере-

сующие нас изображения охватывают определенное время, включающее

конец ориньякской и начало солютрейской эпохи, хотя отдельные на-

ходки их, получающие уже несколько иной характер, попадаются в стоян-

ках до начала мадлена.

На востоке Европы и в отдаленной Сибири тот же

образ женщины или изображения, вырастающие из него в силу внутренней

логики первобытного мышления, продолжают, видимо, бытовать еще до-

вольно долгое время. К этому нам еще придется вернуться в дальнейшем.

Мы должны будем теперь заняться вопросом: что же представляют

собой эти статуэтки, какое значение они должны были иметь в жизни

общества ориньякской эпохи? Нам в особенности приходится считаться

с тем фактом, что они как будто находятся в явном противоречии с на-

шими представлениями о той стадии развития первобытного общества,

с которой они оказываются связанными по своему происхождению.

Действительно, все то, что мы знаем о наиболее отсталых охотничьих

обществах современности, таких, как австралийцы, бушмены, ведды и

многие другие, как будто говорит достаточно определенно о том, что

женщина, как общее правило, не играет у них сколько-нибудь заметной

роли. Это и понятно в связи с той, большею частью достаточно скромной

хозяйственной ролью в системе естественно возникающего разделения

мужского и женского труда, которую играет женщина-собирательница

на этой ступени. В условиях бродячего существования охотников-собира-

телей, как это можно-видеть у многих современных отсталых народно-

стей, нет главной предпосылки к иному положению женщины — оседа-

ния первобытной орды. Таким образом, нет ничего удивительного в том,

что изображение женщины, за немногими исключениями, чуждо искусству

бродячих народностей охотничьего круга, и если встречается, то имеет

Н. Klaatsch, Der Werdegang der Menschheit und die Entstehung der Kultur,

Berlin, 1920, стр. 370.

Эта грубо намеченная сидячая фигурка имеет в высоту всего 4 сантиметра.

Dupont, ук. соч., стр. 92.

Одну из лучших находок этого рода представляет статуэтка из слоновой кости,

найденная в 1935 г. в Елисеевичах.

ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖЕНЩИНЫ

случайный характер. Видимо, не знает его или почти не знает и мадлен-

«кое искусство.

Однако это не меняет установленного нами факта. В искусстве ориньяко-

солютрейского времени изображения женщины занимают совершенно осо-

бое положение. Об этом достаточно определенно говорят условия нахо-

ждения их в стоянках, где мы не имеем совершенно или почти не имеем

каких-либо иных изображений, кроме встречающихся иногда фигурок

животных — мамонта, медведя и др. (Пржедмост, Костенки, Н. Висто-

нице). Таким образом, женский образ не только пользуется чрезвычайно

широким распространением, но составляет если не единственный, то во

всяком случае центральный сюжет в эту раннюю эпоху искусства. Это

является правилом по крайней мере в отношении изображений, находи-

мых на местах поселений, так как пещерные рисунки, отчасти, как это

доказал БРЕЙЛЬ, относящиеся к этому же времени, представляют все же

нечто иное. Там главной темой являются, насколько мы знаем, изобра-

жения животных, которые играют такую громадную роль затем в искус-

стве более поздней поры палеолита.

Это обстоятельство как будто указывает на диференцированный ха-

рактер искусства, на сложность его общественных функций в условиях

позднеориньякской и солютрейской эпох, что не может не наводить на

мысль о каких-то длительных предшествующих фазах, в которых склады-

вался, на почве условий развития ориньякского общества, образ женщины.

Когда Эдуард ПЬЕТТ впервые описывал свои находки в Брассемпуи

и статуэтки Ментоны, открытия в области палеолитического искусства

Франции и Испании только начинались. В частности, пещерная живо-

пись, заставившая совершенно перестроить отношение к целям и значе-

нию изобразительного творчества в эпоху палеолита, тогда еще почти не

получила признания. Она едва, например, упоминается в известном

труде Г. и А. ДЕ МОРТИЛЬЕ «Le Prehistoriqne», вышедшем в переработан-

ном издании в 1900 г. Понятно, что ПЬЕТТ, больше чем кто-либо сделав-

ший для этой области палеолитической культуры, находился во власти

своей схемы палеолитического искусства, построенной на весьма непол-

ном, крайне односторонне освещенном материале, включающем только

предметно-вещевое искусство палеолитических стоянок Франции, кото-

рое казалось ему по внутреннему смысловому значению очень близким

к декоративному искусству позднейших эпох «доистории» или такому же

искусству современных народностей с первобытным строем культуры.

Ни OH

ни Г. ДЕ МОРТИЛЬЕ не могли рассматривать искусство верхнего

палеолита в его целом иначе, как выражение чисто художественных эмо-

ций богато одаренных охотников за мамонтом и северным оленем, насе-

лявших западную Европу к концу ледниковой поры. Первобытные охот-

ники, по их представлениям, постепенно овладевая техникой обработки

кости и мягкого камня для целей чисто утилитарных — изготовления

орудий, оружия, утвари, — вместе с тем должны были учиться выражать

в этом материале образы окружающего мира, идя главным образом по

пути художественного украшения практически ценных предметов, таких,

как «жезлы начальников», кинжалы, метательные палочки и пр.

Э. ПЬЕТТ выделял более ранние произведения палеолитического искус-

ства, скульптуры Брассемпуи и Ментоны, лишь по тому признаку, что

в его представлении они должны были отвечать первому этапу в художе-

ственном воспроизведении натуры, то есть наиболее реалистическому,

объемному воспроизведению ее, которое он рассматривает как прием

художест-венного воплощения, сохраняющий реальную вещественность

Взгляды

Пьетта

414

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОРИНЬЯЕО-СОЛТОТРЕИСКОЕ ВРЕМЯ

наблюдаемых и изображаемых объектов. Скульптуре он считает возмож-

ным противопоставить рельеф, затем порезку-гравюру — прием, господ-

ствующий в мадленскую эпоху, — видя в их смене естественный путь от

предметного образа, данного в трех измерениях, к условной передаче его

рисунком на плоскости. Однако схема, построенная ПЬЕТТОМ, была опро-

кинута новыми открытиями, в особенности открытием многочисленных

пещерных изображений, исполненных в росписи и нарезке, часть из

которых по времени, несомненно, должна быть отнесена к эпохе скульп-

турных фигурок ориньяка.

Не так давно Н. Я. МАРР высказал замечательную по своей глубине

мысль, что искусство в начальных своих формах должно было вырастать

из тех же социальных потребностей и, следовательно, питаться теми же

идеями-образами, на почве которых возникла и развилась звуковая речь,

сменившая речь кинетическую. Что звуковая р^чь есть относительно

поздний продукт общественного развития, что она заимствовала круг

своих первоначальных образов из предшествующей стадии — общения

с помощью жеста, — это лежит в основании воззрений нового учения

о языке на происхождение речи.

По указанию этого учения, язык вообще, в каких бы материальных

формах он ни конкретизировался — в движении, звуковой речи, изобра-

жении, — всегда должен был первично иметь условный характер, то

есть характер образно-символический. Уже a priori, действительно, пред-

ставляется в высокой степени вероятным, что изобразительное творчество

в его ранних формах должно было прежде всего слуяшть способом обще-

ния, особого порядка языком, который закреплял в сознании первобыт-

ной общественной ячейки общность ее интересов.

В настоящее время мы можем проверить эти мысли, так как знаем

палеолитическое искусство в его очень ранних проявлениях, задолго

предшествовавших времени появления скульптурных фигурок, о которых

речь была выше, с их высоко художественными формами. Нам теперь

пути развития палеолитического искусства представляются несравненно

более сложными и более содержательными, чем это казалось ПЬЕТТУ И

его ученикам и последователям.

В особенности приходится иметь в виду относительно недавние на-

ходки в пещерах Бланшар, Ла Ферраси и других гротах Дордони, совер-

шенно недостаточно пока оцененные по тому значению, которое они имеют

для понимания происхождения искусства вообще и его оформления в на-

чальных этапах его развития. Особенно большой интерес для нас предста-

вляет вторая из них, стоянка Ферраси, описанная КАПИТАНОМ И Пейрони.

Тщательно изученная этими достаточно зарекомендовавшими себя

исследователями, эта стоянка, представляющая собой целый комплекс

палеолитических поселений разного времени, как известно, дала мате-

риал для ряда весьма ценных открытий и наблюдений. В частности,

в культурных напластованиях большого убеншща Ферраси, относящихся

по своим характерным признакам, как полагают КАПИТАН И ПЕЙРОНИ,

к средней поре ориньяка, ими были сделаны находки, которые нельзя

не поставить в прямую генетическую связь с ориньякским искусством

в его более поздних, нам уже известных проявлениях.

Так, уже в самом нижнем слое мощных напластований, относимых

ими к среднему ориньяку, исследователям посчастливилось сделать заме-

Dr. Capitan et D. Peyrony, Les origines de I'art a I'aurignacien moyen, Nouvelles

decouvertes a la Ferrassie, «Revue anthropologiques, № 3—4, 1921. См. также более-

полную публикацию—• D. Peyrony, La Ferrassie, «Prehistoire», t. Ill, 1934, стр. 1.

Взгляды

Mappa

Памятники

древнейшего

искусства

ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖЕНЩИН 1,1

чательную находку плоской, грубо моделированной статуэтки, вырезан-

ной из кости. Несмотря на все несовершенство работы, мастер, несомненно,

стремился передать в ней черты знакомого нам женского образа с его

массивной, крайне преувеличенной в своих формах фигурой. Ближе

всего, пожалуй, эта статуэтка напоминает примитивные рельефАые изобра-

жения женщины в профиль из Terme Pialat в той же Дордони, описан-

ные ДЕЛЮГЕНОМ,

— относящиеся, несомненно, к ориньякскому времени,

хотя более точно возраст их не мог быть установлен. В этом же слое

КАПИТАНОМ И Прйрони была найдена неопределенная роспись на обломке

известняковой породы, видимо свалившаяся со свода, который, таким

образом, был украшен какими-то изображениями.

В вышележащих горизонтах тех же отложений ими было встречено

множество изображений, столь же грубо выполненных нарезкой и одно-

цветным красочным рисунком на кусках известняка. Часть из них, несо-

мненно, происходит с обвалившихся стен пещеры, другие имеют вид до-

вольно крупных плит с выглаженной поверхностью, на которой нано-

сился рисунок.

Особенно интересно то, что во многих случаях они оказались

изломаны и по большей части брошены изображением вниз, как будто

с целью намеренного уничтожения и осквернения. Все они сделаны очень

примитивно: контурной нарезкой и черной или красной линией. Часто

для композиции фигуры использовались естественные неровности или

изломы камня, хотя в общем их смысл не возбуждает сомнения, так

как в этих скупых очертаниях схвачены характерные черты изобра-

жаемого. В этих в прямом смысле слова первобытных рисунках можно

распознать изображения яшвотных: лошади, льва, носорога, оленя и

др. Первое животное воспроизводится чаще других. Любопытно, что

относительно редко животное передается целой фигурой. Большей частью

это набросок самого характерного в изображении зверя — его головы.

Еще чаще в этих находках встречаются группы загадочных чашеч-

ковидных ямок и углублений, которые Дидон,

открывший такие же

чашечковидные знаки в пещере Бланшар, совершенно наивно объясняет

как приспособления для игры. КАПИТАН и ПЕЙРОНИ, конечно, правы,

когда вспоминают в связи с находками в Ферраси и Бланшар камни с ча-

шечковидными углублениями, которые идут через всю первобытную

историю Европы и отношение которых к культовой обрядности вряд ли

можно было бы отрицать.

Чашечковидные углубления в находках, сделанных в Ферраси, часто

бывают соединены с другими изображениями, среди которых на первом

месте стоит знак, который должен быть истолкован как изображение

женского признака пола. Последнее изображение, по словам ПЕЙРОНИ,

встречается во всех местонахождениях среднеориньякского времени, ко-

торые ему приходилось исследовать в Дордони. То же говорит и ОБЕР-

майЕР относительно ориньякских пещерных стоянок, усматривая в по-

добных знаках проявление эротизма, которое, по его мнению, свой-

ственно ориньякскому искусству и в трактовке женской фигуры. Однако

к этим примитивным изображениям можно подходить с иной точки зре-

ния. Без сомнения, в подобной тематике нельзя не видеть прямой связи

с более поздним образом Брассемпуи, Ментоны, Виллендорфа, Костенок,

A. Delugin, ук. соч.

L. Didon, Fails nouveaux constates dans une station aurignaeienne des environs de

Sergeac, «Congres intern, d'anthrop. et d'archeol. prehist.>>, ,S'ess. XIV (Geneve, 1212),

Geneve, 191S-. v. I, стр. 337.

Животные

Чашечко-

видные

углубления

Знак пола'

416

Характер

!,ревнсйшегс

искусства

Попытки

истолкования

.женских изо-

бражений

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, ОРИНЬЯЕО-СОЛЮТРЕЙСЕОЕ ВРЕМЯ

в котором воплощена, только в более художественной форме, в сущности,

видимо, та же руководящая идея первобытного мышления.

В Ферраси, так же как в совершенно сходны^ изображениях, откры-

тых в Бланшар и других пещерах Дордони, эта идея лишь выражена

в более примитивных формах, поскольку искусство ориньяка делает

здесь, видимо, свои первые шаги. Интересно, как мы видели, что в этих

изображениях часто применяется принцип pars pro toto (часть вместо

целого), который, кстати сказать, не всегда представляет явление упро-

щений, редукции, «отхода от реализма», а мог быть и явлением первич-

ного порядка, если стать на точку зрения условного, «конвенциональ-

ного» характера начальных форм искусства.

Из этих фактов можно, таким образом, сделать следующие выводы.

Искусство в своих начальных формах вовсе не дано нам, как это думал

ПЬЕТТ, В художественной реалистической скульптуре типа Брассемпуи или

Ментоны. Оно появляется в гораздо более раннюю пору ориньяка, причем

одинаково и в скульптуре, и в линейной резьбе, и в живописной передаче,

то есть носит в этом смысле не диференцированный характер, тогда как

скульптура в качестве главной формы художественного вырая^ения при-

обретает значение уже в более позднее время, вместе с техническим овла-

дением костью как материалом для изделий. Уже в это раннее время чело-

века особенно интересует мир животных, за счет которых было возможно

его существование. К числу таких изображений, кроме тех, которые были

найдены в пещерах Ферраси и Бланшар, относятся группы наиболее

древних рисунков в пещерах Комбарелль, Фон-де-Гом, Пиндаль и мно-

гие другие, относительно очень раннего возраста которых и прежде не

возникало сомнения.

Искусство в своих первых известных нам проявлениях, опять-таки

вопреки ПьЕтту, оказывается гораздо менее реалистически законченным,

чем в последующее время. Сами изображения животных имеют черты

условности в манере их воспроизведения и в господствующем принципе

передачи части вместо целого. Они всегда даются в тесном сочетании со

знаками и изображениями определенно условно-символического значения.

Наконец — и это особенно для нас существенно — мы приходим к вы-

воду, что изображение женского начала играет большую роль уже в древ-

нейшее время, от которого сохранились произведения искусства. Таким

образом, фигурки женщины из стоянок позднеориньякской поры есть

лишь наиболее совершенное в художественном отношении выражение

идеи, корни которой уходят в начальную пору верхнего палеолита, если

не в более раннее время.

На фоне этих фактов женские изображения, которые мы описали

ранее, происходящие из стоянок частью позднёориньякских, частью

раннесолютрейских, прйобретают особое значение.

В чем же искать их разгадку?

Не будем останавливаться на миграционной теории происхождения

ориньякского искусства и ориньякской культуры вообще, которая одно

время получила широкое распространение, да и сейчас имеет многочислен-

ных сторонников в кругах западноевропейских исследователей. По мнению

БРЕЙЛЯ, выводящего, вслед за Э. ПЬЕТТОМ, ориньякскую культуру с юга,

из Африки, особенности ориньякских статуэток могут быть истолко-

ваны как расовые черты переселенцев-негроидов, занявших Европу

в начальную пору верхнего палеолита и вытеснивших отсюда ее древних

неандертальских обитателей. Эту же точку зрения повторяет, например,

ЛДЛАНН на международном конгрессе в Женеве в 1912 г., хотя уя?е тогда

ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖЕНЩИНЫ

ДЕОННА правильно указал на сомнительный характер такого рода расо-

вых признаков в палеолитическом искусстве.

После того как было дока-

зано, что собственно о стеатопигии — характернейшей черте южноафри-

канских негроидов — в отношении этих изображений говорить совер-

шенно не приходится, что их преувеличенные формы, в частности жи-

ровые отложения в области седалища, есть просто проявление ожирения,

наблюдающегося и у представителей, вернее представительниц, европей-

ского населения при соответствующих, естественно, условиях жизни, —

становится очевидным, что гипотеза переселения решительно ничего не

дает для понимания наших статуэток.

Для истолкования этого загадочного женского образа ориньяко-со-

лютрейской эпохи часто привлекаются те женские статуэтки из глины

и камня времени неолита и начала металла, которые хорошо нам известны

в трипольской культуре, в древнейших слоях старых земледельческих

поселений Ближнего Востока (Сузы), Средней Азии (Анау) и островного

мира, в кругу памятников эгейской культуры. Действительно, пора-

зительное сходство тех и других изображений постоянно заставляет ис-

следователей возгращаться к вопросу об их взаимоотношении. Известный

датский ученый СОФУС МЮЛЛЕР,

в свое время решился даже выступить

с утверждением, что в этих двух группах памятников мы имеем дело с явле-

ниями почти одновременными, то есть, что верхний палеолит Франции

по существу представляет нечто очень позднее. Так, ориньякская стоянка

Брассемпуи, по его определению, если исходить из стилистической оценки

ее скульптур, должна быть отнесена всего лишь к VI—V тысячелетию

до нашей эры.

Такую точку зрения, конечно, нельзя не рассматривать иначе, как от-

каз от хронологической перспектигы, очевидно, обязательной в решении

вопросов преемственности явлений исторического порядка. И геология,

я собственно археологические исследования делают несомненным, что

между теми и другими фактами, которыми оперирует СОФУС МЮЛЛЕР,

имеется промежуток времени не меньший, чем в 20—30 тысяч лет.

Непосредственная преемственность идущих из ориньякского времени

изображений и глиняных фигурок позднего неолита восточного Среди-

земья трудно доказуема, поскольку между ними лежат эпохи, для которых

нет прямых указаний на существование подобных изображений. С другой

стороны, было бы, однако, невозможно обойти несомненную близость жен-

ских статуэток палеолитического времени и тех же статуэток позднейшей

поры, если мы хотим отыскать правильный путь к их истолкованию.

В объяснении их имеют место довольно существенные расхождения.

В настоящее время в археологической литературе довольно прочно

установился взгляд на женские фигурки эпохи палеолита как на первых

идолов или фетишей, выражающих идею плодородия, которые своим видом

должны были отвечать первобытным представлениям о красоте. Если их

эротический характер представляется в сущности совершенно не доказан-

ным, следует все же думать, что своим обликом они говорят о состоянии

довольства, покоя, действительно весьма красноречиво выражаемых их

массивными, расплывающимися формами.

417

Ср, P. Royer, ук. соч., «L'Homme prehist.s, 1927, X» 1—2. См. также «£'Anthro-

pologies, 1926, № 1—3, стр. 130.

«Congres intern, d'anthrop. et d'archeol. prchist. Sess. XIV, Geheve, 1912, v. I,

етр. 54fi, Geneve, 1913.

Sophus Miiller, Vrgeschichte Europas, Strassburg, 1905, стр. 8.

27 II. П. Ефммеико. Периобытисе сбшество — 1734

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОРИНЬЯЕО-СОЛЮТРЕЙСКОЕ ВРЕМЯ

В одной недавно вышедшей книге, посвященной искусству палеолита,

ее автор, подвергая сомнению культовое значение палеолитических ста-

туэток, указывает на противоречие, в которое попадают те, кто, призна-

вая охотничшЗ; характер общества верхнепалеолитической эпохи, хочет

связать с описанными нами изображениями женщины идею плодородия

или рождения. Ибо, говорит он, в условиях примитивного охотничьего

быта, сопряженного с периодической голодовкой и постоянными передви-

жениями в поисках пищи, дети не рассматриваются как нечто желатель-

ное. Наоборот, они бывают только обременительны, почему на этой ста-

дии часто практикуются меры предупреждения против численного роста

орды даже в виде детоубийства. Чрезьычайно наглядные примеры такого

отношения рисует, например, хорошо известное австралийское общество.

Из этого делается вывод, для нас совершенно неприемлемый, что

в отношении изображения женщины в палеолите можно говорить только

об искусстве как таковом, о чистой эстетике, окрашенной значительной

дозой эротизма. Довольно близко к подобным взглядам в истолковании

ориньякских статуэток примыкают и те, кто видит в них не то первобытный

идеал красоты, не то «идолов», но лишенных всякого иного значения,

кроме того, которое вкладывал первобытный человек в образ женщины.

В позе, которая обычно бывает придана этим фигурам: в наклоненном поло-

жении головы, жесте, в котором у них всегда сложены руки на груди

или на яшвоте, они усматривают просто ленивую, тяжелую позу очень

толстой женщины. Даже изображения Лосселя, например описанную

выше женщину с поднятым рогом в руке, они склонны толковать как

нечто взятое первобытным художником из бытового жанра, решительно

возражая против желания видеть в них какие-то образы, связанные

с религиозными представлениями или культом; для них это только на-

тура/

По мнению некоторых авторов, это искусство было принесено не из

Африки, как полагали ПЬЕТТ И многие другие, а из Азии, вместе с пересе-

лявшимися с востока ориньякскими и раннекапсийскими охотничьими

племенами. Подобные взгляды высказывал Сальмон РЕЙНАК, связывавший

происхождение палеолитического искусства с распространением охотни-

ков на мамонта и северного оленя вслед за переселением этих животных

из Сибири по лёссовым равнинам Европы. Но переселение, хотя бы и с из-

мененной ориентировкой, ни в какой мере не объясняет нам особенностей

ориньякской культуры и искусства как явлений стадиального порядка.

Это достаточно отчетливо и вполне своевременно показано новым учением

о языке.

Собственно в той же традиционной плоскости решают вопрос и те, кто

подходят к нему с примитивными доводами антропологов-натуралистов.

Одним из буржуазных антропологов было высказано предположение, что

переход от питания преимущественно растительной пищей к мясной пище

не мог пройти бесследно для человека, с одной стороны, в смысле повы-

шения его интеллектуальности, с другой — воздействуя на его сексуаль-

ность, которая является весьма сильно выраженной уже у высших прима-

тов. Более совершенное оружие ориньякского времени, в особенности

метательное оружие — дротик с копьеметалкой, затем бумеранг — дол-

жно было обеспечить ориньякского человека добычей, благода'ря значи-

тельно возросшей продуктивности охоты, в большей степени, чем это

было в предшествовавшее мустьерское время. Изменение климата в свою

очередь должно было-вызвать появление потребности в постоянной одежде

из меха, закрывавшей тело. В этих условиях обнаженное женское тело ста-

ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖЕНЩИНЫ

119

новится для ориньякского охотника с его повышенной сексуальностью

«эротическим идеалом», объектом постоянного воспроизведения.

Подобная аргументация, как явно надуманная, не отвечающая элемен-

тарным требованиям научности, не заслуживает того, чтобы на ней оста-

навливаться. Остается совершенно непонятным, как с помощью подобных

доводов можно объяснить широкое распространение таких же изображений

женщины, например, в неолитических поселениях или в среде охотничьих

народностей севера (эскимосы, алеуты и др.).

Для других буржуазных авторов интересующие нас изображения —

не идолы, тем более не божества, которые появляются в эпоху после воз-

никновения и распространения анимистических воззрений. Это настоя-

щие женщины (первобытным человеком изображения животных воспри-

нимаются, например, как настоящие животные) и как таковые пред-

ставляют собой носительниц начала плодородия, начала женственности.

Эти авторы в данном вопросе пытаются? занять некоторую среднюю пози-

цию. Отрицая религиозное значение палеолитических изобрая?ений, они

в то же время наделяют их в глазах создавшего их человека качествами

живого существа — женщины. Если бы это было так, очевидно, все же

сама идея изображения женщины была внушена человеку какими-то моти-

вами вовсе не элементарно-биологического порядка.

Без сомнения, они должны были являться воплощением каких-то пред-

ставлений, находящих свое объяснение в условиях ориньяко-солютрей-

ской эпохи, каких •— остается не разрешенным.

Мы не найдем ничего нового для понимания изображений женщин

в раннюю пору верхнего палеолита и в известном справочнике ЭБЕРТА

подводящем итоги исследований буржуазной науки в области первобыт-

ных эпох.

•

Некоторые авторы считают возможным придерживаться иных взгля-

дов на эти изображения. Для них статуэтки Виллендорфа, Ментоны,

Брассемпуи, как и рельефы Лосселя, не эротические образы, созданные

художественным воображением, и не предметы эстетического вдохнове-

ния, а вещи, занимавшие значительную роль в мировоззрении ориньяк-

ского человека. Эти авторы в указанных скульптурных изображениях

склонны видеть женщин, якобы изображенных за отправлением культа.

Поэтому палеолитические воспроизведения женщин всегда .передаются

в характерной позе со склоненной головой и сложенными в определенном

положении или даже поднятыми руками. В изображении женщины с ро-

гом в руке или руками, поднятыми кверху, по их мнению, должно усматри-

вать сцены, отражающие достаточно сложный, разработанный культ

с установившимся ритуалом,*в котором женщина играет главенствующую

роль.

Приходится отметить, во всяком случае, что точка зрения тех авторов,

которые не видят в интересующих нас изображениях ничего, кроме пере-

дачи натуры, — вряд ли может удовлетворительно ответить на ряд вопро-

сов и прежде всего на такой вполне естественный вопрос: почему, если

ориньякский человек не вкладывал в эти женские образы никакого осо-

бого значения, они играют такую большую роль в эту эпоху, встречаясь

на огромном пространстве от Пиреней до Байкала?

Наконец, если обратиться к самим этим изображениям, очевидно пред-

ставляется совершенно невозможным объяснить их особенности эроти-

ческой эстетикой или чем-либо подобным. Чтобы не возвращаться к тому,

Reallex. der V orgeschichte, Bd. VII, Kunst, 1928, стр. 136.