Данто А. Аналитическая философия истории

Подождите немного. Документ загружается.

242 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ниях, и при условии, что будут последовательно выполнены определенные

начальные условия, опять-таки описанные весьма обобщенно. Поэтому еще

раз оказались бы опровергнутыми пророческие притязания субстантивных

философов истории и опять встала бы проблема написания истории со-

бытий до того, как они произошли — задача, которую существование ис-

торических законов не снимает. Наше знание о будущем по-прежнему ос-

тавалось бы абстрактным по сравнению с нашим знанием о прошлом. И

задача истории по-прежнему заключалась бы в рассказе о том, что же дей-

ствительно произошло, даже если бы рассказ подводился под историчес-

кий закон как его частный случай, и даже если бы этот закон был нам

известен. Только истории было бы под силу продемонстрировать потря-

сающее разнообразие временных целостностей, которые при этом охва-

тываются одним историческим законом. Наше желание знать подробнос-

ти прошлого, скорее всего, возросло бы еще больше. Сонеты не кажутся

нам менее интересными и прекрасными оттого, что все они, как известно,

имеют неизменную форму. Наше восхищение поэтическим творчеством

только возрастает, когда мы понимаем, как много совершенно непохо-

жих друг на друга произведений было создано в соответствии с наиболее

строгим и неизменным сводом правил.

•

;

• '•••••

•

Глава XII 243

Глава XII

Методологический индивидуализм и методологический социализм

Я пытался представить доводы против субстантивной философии истории,

подчёркивая определённые логические особенности так называемого языка вре-

мени. В ходе этой критики я старался уточнить наше понятие истории, предпо-

ложив, что субстантивная философия истории опирается на неправомерное рас-

пространение способов описания, характерных для истории, за пределы облас-

ти их применимости. Затем я попытался очертить границу, которую мы посто-

янно стремимся преодолеть, однако не можем этого сделать. Анализ истории и

анализ субстантивной философии истории взаимосвязаны приблизительно так

же, как трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика в «Кри-

тике чистого разума» Канта: диалектика показывает, какая прискорбная судьба

ожидает разум, когда формы рассудка, описываемые аналитикой, он пытается

вывести за пределы области их применения, а именно области опыта. Я хотел

бы, чтобы мои рассуждения были поняты в духе критической философии.

Какими бы неудовлетворительными ни были мои доводы, я ничего не могу

к ним добавить. Но прежде чем закончить, я хотел бы ответить на упрёк иного

рода, который иногда предъявляют субстантивной философии истории, а имен-

но будто она поддерживает то воззрение, согласно которому историю творят

не люди, движущими силами истории являются определенные сверхчелове-

ческие или сверхъестественные сущности. Я не хочу сказать, что этот упрёк

несправедлив, но я не вижу здесь чего-то философски предосудительного. Даже

если философствующие историки принимают такие сущности, то независимо

оттого, ошибаются они или нет, их ошибка будет фактической и эмпиричес-

кой, а не концептуальной или философской. Однако, чтобы убедиться в этом,

нужен тщательный концептуальный анализ, ибо вопрос чрезвычайно запутан,

и его обсуждение требует обращения к сложным темам в онтологии, теории

значения, методологии и философии языка, для распутывания которых вряд

ли найдутся энтузиасты. Я попытаюсь здесь осуществить такой анализ в на-

дежде на то, что при этом нам удастся продвинуться ещё дальше в понимании

исторических предложений.

Под историческим предложением я буду понимать предложение, фор-

мулирующее некоторый факт относительно прошлого. Исторические со-

чинения состоят, главным образом, из исторических предложений и вдо-

бавок отличаются ещё и тем, что значительное число входящих в них ис-

торических предложений в качестве грамматического подлежащего ис-

пользуют имена собственные (например «Фридрих V») или определённые дес-

крипции (например «Курфюрст в 1618 г.») реально существовавших людей.

244 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Однако эти лингвистические особенности немного дают для адекватной ха-

рактеристики исторических сочинений. Исторические предложения встреча-

ются не только в исторических сочинениях, и хотя (с логической точки зре-

ния) трудно себе представить, что историческое сочинение не содержит исто-

рических предложений, гораздо легче вообразить историческое сочинение, в

котором исторические предложения не используют выражений, прямо ссыла-

ющихся на каких-то реально существовавших людей. В самом деле, гораздо

труднее было бы вообразить себе историческое сочинение, все предложения

которого используют такие выражения.

Отдельные люди являются не единственными индивидами, на которых пря-

мо указывает подлежащее исторических предложений. В дополнение к ним

имеется ещё и то, что я буду называть социальными индивидами. Предвари-

тельно их можно охарактеризовать как такие индивиды, которые в качестве

своих частей содержат отдельных людей. Примерами социальных индивидов

могут служить общественные классы («немецкая буржуазия в 1618 г.»), наци-

ональные группы («баварцы»), религиозные организации («протестантская

церковь»), события крупного масштаба («Тридцатилетняя война»), широкие

социальные движения («контрреформация») и т. п. Но и отдельные люди, и

социальные индивиды не исчерпывают класс тех индивидов, к которым может

относиться и подлежащее исторических предложений, поэтому предложения,

говорящие о конкретных личностях и о социальных индивидах, ещё не охва-

тывают всех исторических предложений. Тем не менее я буду рассматривать

здесь именно эти два вида исторических предложений.

Я думаю, каждый согласится с тем, что из языка историков нелегко устра-

нить предложения каждого из этих видов. Например, трудно понять, каким

образом историк смог бы выразить — с помощью одних лишь предложений,

говорящих о конкретных людях, — информацию, которую просто и ясно сооб-

щает предложение: «Тридцатилетняя война началась в 1618 г.». Однако не-

смотря на то, что такие предложения значительно облегчают передачу инфор-

мации и построение повествований, некоторые историки и философы выра-

жали определённые сомнения в отношении использования этого последнего

вида предложений — сомнения, порождённые недоверием к социальным ин-

дивидам. Эти мыслители проявляют вполне простительное отвращение к мысли

о том, что общество состоит из отдельных людей и других, сверхчеловеческих

индивидов, которые хотя и включают в качестве своих частей отдельных лю-

дей, но не вполне тождественны этим частям и живут, так сказать, своей соб-

ственной жизнью. Эти авторы полагают, в том или ином смысле, что общество

состоит только из конкретных людей и нет ничего такого, что состояло бы из

конкретных людей, но наряду с ними было бы равноправным элементом соци-

ального мира. Таким образом, на первый взгляд кажется, что обсуждаемый

вопрос является онтологическим. Например, философ Дж. Уоткинс пишет:

Глава XII 245

«Первичными элементами социального мира являются отдельные люди,

которые действуют, в большей или меньшей степени сообразовываясь

со своим пониманием окружающих условий. Каждая сложная ситуация,

установление или событие есть результат конкретной конфигурации ин-

дивидов, их убеждений и предрасположенностей, их физических ресур-

сов и окружающих условий»

И историк проф. А.-Ж. Мару, который не устаёт предупреждать нас о

том, что на земле и на небесах есть многое такое, что и не снилось нашей

философии, пишет:

«Се qui "a reelement existe", се n'est ni le fait de civilisation, ni le systeme

ou le supersysteme, mais 1'etre humain dont 1'individualite est le seul

veritable organisme autentiquement fourni par 1'experience»

Почти несомненно, что слово «цивилизация» употреблено здесь в це-

лях полемики с хорошо известным тезисом проф. Тойнби, гласящим, что

цивилизации обладают собственной жизнью и, более того, являются наи-

меньшими единицами исторического исследования. Но на самом деле он

отвергает все предполагаемые сверхчеловеческие сущности в истории:

«A lire certains travaux contemporains, on а Г impression que les acteurs

de 1'histoire ne sont plus des hommes, mais des entities, la Cite antique,

la feodalite, la bourgoisie capitaliste, le proletariat revolutionnaire. II у

a la un exces»

Уоткинс, в общем, также отвергает предположение о том, что «в исто-

рии действуют некоторые сверхчеловеческие силы или факторы», напри-

мер «долговременные циклы в экономике, которые якобы осуществляют-

ся сами по себе, не регулируются человеческой деятельностью и не могут

быть выражены через неё», и настаивает на том, что «люди являются...

единственными движущими силами — агентами истории»

В процитированных отрывках наши авторы проявляют такое едино-

душие, что кажется излишним педантизмом пытаться выяснять различия

в их позициях. Тем не менее мне представляется, что на самом деле они

выражают разные и даже независимые точки зрения. Позиция проф. Мару

совершенно недвусмысленно относится к онтологии. Он утверждает, что

в социальном мире существуют только конкретные люди, а сверхчеловечес-

кие, или социальные, индивиды не существуют. Его критерий применимости

выражения <« существует» очевидно является эпистемологическим: х суще-

ствует тогда и только тогда, когда мы переживаем х в опыте. Напротив, проф.

Уоткинс, возможно, и не защищает онтологический тезис. Он утверждает лишь,

246 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава XII 247

что люди являются первичными (ultimate) элементами социального мира, и

контекст совершенно ясно показывает, что под первичностью он подразуме-

вает только то, что люди являются единственными движущими силами в соци-

альном мире. Однако из того, что люди являются единственными движущими

силами в социальном мире, не следует, что они являются единственными эле-

ментами этого мира: в социальном мире могут существовать и другие элемен-

ты, но они не являются движущими силами. Поэтому даже если бы Уоткинс и

присоединился к онтологическому тезису Мару, он в действительности выска-

зывает некоторый тезис относительно объяснения. Он хочет сказать приблизи-

тельно следующее: даже если социальные индивиды и существуют, их поведе-

ние в конечном счете следует объяснять, только ссылаясь на поведение конк-

ретных людей, а не ссылаться на поведение других социальных индивидов. И

это потому, добавил бы он, что только люди являются действующими причи-

нами в истории.

Имеются, как мы увидим, и ещё некоторые различия, на которые нам

полезно будет обратить внимание. Поскольку, однако, каждая из указан-

ных позиций в чем-то близка ещё к одному, третьему возможному тезису,

утверждающему, что предложения, говорящие о социальных индивидах,

«сводимы» к предложениям, которые ссылаются только на конкретных

людей, постольку важно понять, что ни одна из них не защищает редукци-

онизм. В нынешних или недавних философских дискуссиях такой редук-

ционизм получил приблизительно следующее выражение: если у нас есть

множество {S} предложений с терминами вида Т, обозначающими объек-

ты вида О, и другое множество {s} предложений с терминами вида t, обо-

значающими объекты вида о, и если каждое предложение «...Г...» из {S}

мы можем заменить одним или несколькими предложениями «...Л..» из {s},

то в своей онтологии мы обязаны принимать только объекты вида о. Даже

если бы такая программа была успешно выполнена, то отсюда, конечно,

ещё вовсе не следовало бы, что объекты вида О не существуют. Это гово-

рило бы лишь о том, что мы не обязаны предполагать существования та-

ких объектов. Ни один из авторов не считает, что предложения, говоря-

щие о социальных индивидах, в том или ином смысле устранимы из языка

историков. Действительно, я думаю, что даже если бы проф. Мару был

непреклонен в своём отрицании социальных индивидов, он едва ли смог

бы отрицать, что предложения такого рода играют необходимую роль в

исторических сочинениях. Для него эта роль заключается не в выражении

каких-то фактов относительно социальных индивидов, а в сообщении фактов

о конкретных людях — фактов, которые, быть может, трудно было бы выра-

зить с помощью предложений, говорящих об отдельных личностях, если их

вообще можно выразить таким образом.

К чему бы ни привел в конечном счете наш анализ понятия социально-

го индивида, я думаю, здесь целесообразно обратиться к конкретному при-

меру выражения историком некоторого факта относительно социального инди-

вида. В этом примере историк пытается объяснить некоторое изменение, в кото-

ром так или иначе принимало участие множество конкретных людей, но которо-

го тем не менее они, кажется, не осознавали. Это изменение происходило «нео-

щутимо» и совершилось приблизительно за семнадцать лет 5. Оно описывается

следующим образом: утрата «(Тридцатилетней войной) какого бы то ни было

духовного смысла». Важно обратить внимание на то, каким образом даются ссыл-

ки на конкретные личности. Причины этого изменения мисс Веджвуд

(Wedgewood) описывает следующим образом:

«В то время как возросший интерес к естественным наукам открыл

для учёного мира новую философию, трагические результаты рели-

гиозных столкновений дискредитировали представителей церкви в

качестве духовных наставников государства. Дело не в том, что вера

ослабела в массах, даже в образованных слоях она прочно сохраня-

лась. Однако она стала более личной, стала связываться с отноше-

нием между отдельным индивидом и его Создателем...

Как неизбежное следствие духовная сила ушла из общественной

жизни, хотя семена религии прорастали в частной жизни, и священ-

ники и пасторы, лишённые поддержки государства, вели безнадёж-

ный бой против философии и науки. В то время как истощенная

Германия ещё была погружена во мрак, над Европой уже занимался

новый рассвет, начавшийся в Италии и охвативший Францию, Ан-

глию и север Европы. Декарт и Гоббс уже писали свои сочинения,

открытия Галилея, Кеплера и Гарвея заняли своё место в общеприз-

нанной системе знания. Восхваление разума вытесняло слепые по-

рывы духа.

Но, в сущности, это были лишь восхваления. Небольшая группа об-

разованных людей, способных оценить значение новых учений, не

могла оказать большого влияния. Место прежних духовных убеж-

дений заняло пробудившееся национальное чувство.

Принципы абсолютизма и представительной власти утратили под-

держку религии и стали опираться на национализм. Это даёт ключ

к пониманию хода войны на заключительном этапе. Термины "про-

тестант" и "католик" постепенно теряли своё значение, но всё более

осязаемый смысл приобретали слова "немец", "француз" и "швед". Борь-

ба династии Габсбургов со своими противниками постепенно переста-

ла быть столкновением двух религий и превратилась в борьбу наций за

влияние...»*.

Кратко и чрезвычайно точными штрихами мисс Веджвуд описывает и

объясняет здесь, каким образом Тридцатилетняя война превратилась из

248 Артур Данто. Аналитическая философия истории

религиозного конфликта в политический, и когда она ссылается на конкрет-

ных индивидов, она делает это, главным образом, для того, чтобы проиллюст-

рировать это изменение или подтвердить, что изменение действительно про-

изошло. Они позволяют оценить, так сказать, поток истории. Вот примеры:

«Престарелый император, курфюрсты Саксонии, Бранденбурга и Ба-

варии, шведский канцлер, Ришелье... все ещё придерживались пре-

жней политики. Однако их окружало уже новое поколение воинов и

государственных деятелей. Вскормленные войной, они несли на себе

отпечаток чуждых их отцам осторожности, цинизма и презрения к

духовным идеалам»

Вот ещё один:

«Фридрих Богемский потерял свою корону вследствие того, что его

подданные не захотели подчиняться кальвинистским священникам;

его сын, принц Руперт, кальвинист в религии и морали, в Англии

боролся против пресвитериан и индепендентов, поскольку для него,

как и для большинства представителей его поколения, религия была

сугубо личным делом каждого человека»

Эти разные индивиды и связанные с ними факты выбраны не потому,

что они интересны сами по себе, на самом деле они могут вообще никого не

интересовать, а благодаря их историческому значению: они показывают нам,

насколько велико было изменение во взглядах и поведении людей, принад-

лежащих к одному социальному слою. Рассмотрим ещё один пример. Бое-

вым кличем солдат во время битвы у Белой Горы был «Сайта Мария!».

Позднее, в битве при Нердлингене уже звучало: «Да здравствует Испания!».

Конечно, свидетели этих двух битв вряд ли оценили бы значение этих воз-

гласов. Важна разница между ними, та разница, в которой историк усмат-

ривает признак того, что «незаметно и быстро крест уступил место нацио-

нальному флагу».

Я думаю, очень немногие из этих изменений входили в чьи-то намере-

ния. Люди преследовали свои собственные цели, действовали, руковод-

ствуясь собственными представлениями об окружающих условиях, не заду-

мываясь о «значении» того, что они делают. Более того, описанные здесь изме-

нения нельзя проследить в биографии какого-либо отдельного человека, жив-

шего в то время. Это напоминает пример, восходящий к Лейбницу: можно из-

менить цвет голубого порошка, добавив к нему жёлтый порошок, так что вся

смесь приобретёт зелёную окраску, но при этом ни одна отдельная частица

порошка не изменит своего цвета. Даже если какие-то люди действительно

изменились, это ещё не даёт нам оснований судить о размахе изменений и даже

Глава XII 249

при наличии полных биографий всех людей, живших в то время, мы должны

были бы осуществить их тщательное сравнение, чтобы придти к выводу о том,

что изменение действительно произошло. Если говорить открыто и прямо, то

изменение произошло не в отдельных людях, а в обществе.

Мне кажется, рассматриваемый период даёт прекрасный пример того, что

Уоткинс называет «органикоподобным социальным поведением» и описывает

следующим образом:

«Члены социальной системы (т. е. совокупности индивидов, кото-

рые препятствуют или содействуют деятельности друг друга) совме-

стно приспосабливаются к ситуациям, создаваемым другими, таким

образом, что без всякого руководства свыше это приводит к равно-

весию, сохранению или к развитию системы» '.

Далее Уоткинс говорит, что:

«Такое крупномасштабное органикоподобное поведение, в котором

принимают участие широко рассеянные в- пространстве люди, ниче-

го не зная друг о друге, нельзя просто наблюдать. Его можно рекон-

струировать лишь теоретически — дедуцируя отдалённые социальные

последствия типичных реакций большого числа людей на повторяю-

щиеся ситуации».

Примером этого может служить описание мисс Веджвуд, однако сей-

час я хочу обратить внимание на тот факт, что социальные изменения, о

которых она говорит, сами по себе не наблюдаемы. Всё, что можно наблю-

дать — если пока отвлечься от вопросов, связанных с верификацией ут-

верждений о прошлом посредством наблюдения, — это поведение отдель-

ных людей. Но это поведение тем не менее должно оцениваться и истолко-

вываться в свете изменения социальной системы, и его следует считать

свидетельством, подтверждающим изменение системы. Только встав на

позиции крайнего верификационизма, мы могли бы сказать, что описа-

ние системы говорит о конкретных индивидах. Утверждения о поведении

индивидов, возможно, предоставляют единственные данные для верификации

утверждений об изменении социальной системы.

Имея это в виду, мы можем теперь понять упомянутые выше дальней-

шие различия между позициями Уоткинса и Мару. Из того факта, что мы

можем наблюдать лишь поведение множества индивидов, но не социальные

системы как таковые, следует, согласно критерию Мару, что социальные

системы не «существуют». Однако он готов согласиться с тем, что поня-

тие социальной системы теоретически полезно в том смысле, что такое

понятие может потребоваться нам для объяснения поведения отдельных

250 Артур Данто. Аналитическая философия истории

людей. Я полагаю, он утверждал бы, что электромагнитные поля также не «су-

ществуют», и использование теорий поля не заставляет нас считать поля час-

тью физического мира. Подобно социальным системам, поля должны быть

«абстракциями». Таким образом:

«Meme s'il apparait а Гехатеп de toutes donnes documentaires, que tel

phenomene historique s'explique par 1'un de ces abstraits socio-culturels,

1'historien devra toujours se garder d'oublier et de laisser oublier, que ce

n'est la qu'un construction de 1'esprit, inevitable, sans doute (comme etant

le seul moyen de saisir la complexite du reel) et, dans les limites d'emploi,

legitime

•—

mais tout

тете

une

abstration,

produit derive,

et non pas

de reel lui-meme, ni, comme on fmit toujours par le croire, du surreal!»

Напротив, Уоткинс вполне готов допустить, что наряду с конкретными

индивидами (которые тем не менее могут быть «первичными элементами»)

социальный мир содержит социальные системы, поведение которых явля-

ется «органикоподобным». В действительности, он занят как раз объясне-

нием таких систем, однако в отличие от проф. Мару он не считает — и это

для него главное, — что нам обязательно нужны какие-то факты относитель-

но этих систем для того, чтобы объяснять другие факты, связанные с ними.

Теории, использующие факты такого рода, он называет «половинчатыми

теориями» и противопоставляет им «твердо обоснованные объяснения»:

«Мы не получим твердо обоснованных объяснений таких крупных

социальных явлений до тех пор, пока не выведем их описание из ут-

верждений, говорящих о предрасположенностях, убеждениях, сред-

ствах и взаимоотношениях конкретных индивидов» И.

Отсюда ясно, что Уоткинс не считает, будто говоря о таких крупных

явлениях, мы говорим просто о конкретных индивидах — об их убежде-

ниях, предрасположенностях, средствах и взаимоотношениях. Если бы это

было так, то потеряло бы смысл его различие между «половинчатыми те-

ориями» и «твердо обоснованными объяснениями».

Теперь я приступаю к критическому анализу позиции Уоткинса, которую он

назвал «методологическим индивидуализмом»

. Мне представляется, что воз-

зрения проф. Мару лучше оценивать, опираясь на этот анализ.

Начну с того, что существует несколько тесно взаимосвязанных, но

тем не менее различных положений, которые следует тщательно отделить

от методологического индивидуализма. Имеется нечто такое, чем он не

является.

(1) Он не является теорией значения. Он не утверждает, что каждое

высказывание о социальных явлениях «на самом деле» или «в конечном

лава

ЛИ

счёте» является высказыванием о конкретных индивидах. Он не стремится до-

казывать, что каждый предикат, номинально истинный для социальных инди-

видов, должен быть явно определим посредством предикатов, относящихся к

конкретным индивидам. Следовательно, методологический индивидуализм не

является аналитической теорией, согласно которой предложения о социальных

индивидах без потери содержания должны быть переводимы, по крайней мере

в принципе, в предложения, говорящие только о конкретных людях. С другой

стороны, он действительно требует наличия определённого отношения меж-

ду этими двумя классами предложений. Например, вполне может быть, что

только посредством верификации с помощью наблюдения определённых пред-

ложений, говорящих о конкретных людях, мы способны подтвердить предло-

жения, говорящие о социальных системах. Однако это не означает, что пред-

ложения о социальных системах истолковываются как говорящие о людях, на-

блюдение за поведением которых их подтверждает. Методологический инди-

видуализм необязательно связан с верификационным критерием значения.

Действительно, как мы увидим, эти два класса предложений обладают

значениями разных видов. В общем, было бы ни к чему доказывать, что

предложения о социальных индивидах (или социальных явлениях, как бы

их ни истолковывали) «нередуцируемы».

(2) Если это не аналитическая теория, то это и не конструктивистская

теория. Методологический индивидуализм не принимает знаменитой мак-

симы Рассела, гласящей, что во имя экономии все производные сущности

должны быть заменены логическими конструкциями. Он не считает обще-

ства логическими конструкциями, состоящими из конкретных людей, в

том смысле, в котором Рассел считал столы и звёзды логическими конст-

рукциями из чувственных данных. Методологический индивидуалист не

сторонник Logische Aufbau der Gemeinschafftswelt *. Подобно своему ана-

литическому аналогу, такая программа может быть интересной или спор-

ной с философской точки зрения, даже важной, однако жизнеспособность

методологического индивидуализма не зависит от её жизнеспособности,

и крушение такой программы нисколько не потревожило бы методологическо-

го индивидуалиста. Когда Уоткинс говорит о конструкциях, он имеет в виду

конструирование научной, а не метафизической теории, цель которой — не

устранить, а объяснить социальные системы. В основе такой теории действи-

тельно лежат предложения, говорящие о конкретных людях, однако мы прово-

дим различие между основой теории и остальным её содержанием. Совершенно

очевидно, что понятие основы потеряло бы всякий смысл, если бы в теории не

было ничего, кроме основы: здание не может состоять из одного фундамента.

(3) Методологический индивидуализм не является онтологической теори-

ей, утверждающей, что в социальном мире реальны только конкретные люди.

* Логического построения социального мира (нем.). Намек на работу Р. Карнапа «Логическое

построение мира». Вена, 1928. —Прим. перев.

252 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Кто-то может сказать, что существование обществ, или социальных индиви-

дов, зависит от конкретных людей, и если бы не было конкретных людей, то не

было бы и социальных индивидов. Ясно, однако, что если нечто существует в

зависимости от чего-то еще, оно всё-таки существует. Методологический мо-

нист не придерживается метафизического монизма, и его спор с оппонентами

вовсе не аналогичен спору между теми, кто считает ментальные образы про-

стыми состояниями мозга, и теми, кто с этим не согласен. По сути дела, он

почти воинствующий дуалист. Его позиция аналогична позиции эпифеноме-

налиста, который отличает образы сознания (и вообще ментальные состоя-

ния) от мозговых процессов (и вообще от физических событий), но тем не

менее настаивает на том, что первые причинно обусловлены вторыми и их

можно объяснить только на основе вторых.

(4) Поэтому методологический индивидуалист не отвергает с порога мысль

о том, что существуют и могут быть обнаружены общие законоподобные пред-

ложения, говорящие о связи различных свойств социальных систем. И он не

утверждает, что если бы такие законы были обнаружены, они непременно дол-

жны были бы описывать поведение конкретных людей. Скорее, как я предпо-

ложил, он будет настаивать на том, что подтвердить такие законы можно толь-

ко посредством верификации предложений, говорящих о конкретных людях.

Но отсюда никак не следует, что эти законы на самом деле не описывают сово-

купное поведение социальных индивидов.

Таким образом, мы видим, что методологический индивидуализм не име-

ет ничего общего с теми интересными и спорными позициями, на которые его

могли бы счесть похожим. Если говорить кратко, он утверждает следующее:

(а) предложения о социальных индивидах логически независимы от предло-

жений о конкретных людях; (Ь)социальные индивиды онтологически отличны

от конкретных людей; (с) социальные индивиды причинно обусловлены пове-

дением конкретных людей, но не наоборот; (d) объяснения поведения соци-

альных индивидов нельзя рассматривать как окончательные до тех пор, пока

они не выражены в терминах, относящихся к поведению конкретных людей;

(е) объяснение поведения конкретных людей никогда не должно выражаться в

терминах, относящихся к поведению социальных индивидов. Положение (а)

представляет собой утверждение о значении, (Ь) и (с) — утверждения о мире,

(d) и (е) — утверждения об идеальной форме социальной науки.

Естественную методологическую позицию, противоположную методоло-

гическому индивидуализму, я буду называть методологическим социализмом.

Опять-таки возможны точки зрения, аналогичные указанным в пунктах (1) —

(4), которые похожи на методологический социализм, но тем не менее отлича-

ются от него. Так, кто-то может считать, что предложения о конкретных людях

переводимы в предложения о социальных индивидах или что социальные ин-

дивиды реальны, а конкретные люди — нет, и т. п. По-видимому, Гегель присо-

единился бы к этим утверждениям. Однако во избежание бесцельного отхода

Глава XII 253

от нашей главной темы я охарактеризую методологический социализм следу-

ющим образом: в положениях от (а) до (е) предыдущего абзаца просто заме-

ним везде выражение «конкретные люди» на выражение «социальные индиви-

ды», а выражение «социальные индивиды» — на «конкретные люди». Полу-

чившиеся в результате такой замены утверждения (а) — (е) теперь будут ха-

рактеризовать методологический социализм. Заметим, что эти перестановки

не затрагивают утверждений (а) и (Ь). Противоположность между двумя ука-

занными позициями ограничивается, таким образом, утверждениями (с), (d) и

(е), и если индивидуалист утверждает, что в каком-то смысле первичными эле-

ментами социального мира являются конкретные люди, то социалист в этом

случае будет утверждать, что такими первичными элементами являются соци-

альные индивиды.

Неудивительно, что наиболее значительным примером теории, удовлетво-

ряющей данной характеристике методологического социализма, является мар-

ксизм, и также неудивительно, что именно марксизм был главной мишенью

для методологических индивидуалистов, например для Уоткинса и Поппера.

Теперь нам следует понять, какого рода объяснения характерны для каждой из

этих методологических позиций. Та часть марксистской теории, которая и слу-

жит главной иллюстрацией методологического социализма, известна под на-

званием исторического материализма. Маркс считал (и полагал, что дока-

зал), что между социальными процессами и, по крайней мере, некоторыми

психическими процессами существует одностороннее взаимодействие: наши

мысли и наши действия объясняются нашими отношениями к господствую-

щей системе производства, но изменения в системе производства не вызыва-

ются конкретными действиями людей. Грубо говоря, какие-то факты, связан-

ные с системой производства, мы объясняем, ссылаясь на другие факты, свя-

занные с системой производства. Однако мы никогда не объясняем никаких

фактов, связанных с системой производства, ссылаясь на какие-то факты, свя-

занные с индивидуальным человеческим поведением. И, наконец, мы никогда

не объясняем никаких фактов, связанных с конкретным человеческим поведе-

нием, ссылаясь на другие факты того же рода.

Пусть S представляет какой-то факт относительно социального индивида,

а /> — факт относительно психики конкретного индивида. Тогда эту позицию

мы можем схематически представить следующим образом:

PI P

т т

5, -» S

(А)

—>

Здесь стрелки указывают направление причинной детерминации, а отсут-

ствие стрелки между двумя точками означает отсутствие причинной связи.

254 Артур Данто. Аналитическая философия истории

С другой стороны, теория, удовлетворяющая условиям методологическо-

го индивидуализма, в схематическом изображении будет выглядеть следую-

щим образом (при сохранении принятых выше соглашений):

Р\ —> PI —* РЗ ~*

•I <1 •!• (В)

5] 5

Вместе с тем методологический социализм может признавать предва-

рительные или «половинчатые» теории следующего вида

Р\ PI ^з > ' •"

где ряд точек представляет лишь кажущуюся причинную связь. Соответ-

ственно, mutatis mutandis * методологический индивидуализм способен

признать предварительные или половинчатые теории следующего вида:

(D)

Важно подчеркнуть, что марксизм является лишь примером теории, со-

ответствующей методологическому социализму, а позиция (В) дает лишь

пример теории, соответствующей методологическому индивидуализму. Пос-

ледний отнюдь не заставляет нас признавать вполне самостоятельный те-

зис, утверждающий, что факты относительно социальных индивидов мож-

но объяснить с помощью психологических фактов, относящихся к конкрет-

ным индивидам. Психологизм представляет собой, так сказать, лишь частный

случай теории, удовлетворяющей критериям методологического индивидуализ-

ма

. Но, безусловно, ни один даже самый пылкий индивидуалист не стал бы

утверждать, что только по одной этой причине он верен. В лучшем случае он

мог бы сказать, что такая теория приемлема.

Теперь перед нами встаёт вопрос: имеются ли какие-либо основания для

выбора между методологическим индивидуализмом и методологическим со-

циализмом? Здесь я хочу рассмотреть чрезвычайно интересное обсуждение

этого вопроса проф. Морисом Мандельбаумом *

, который, если я его пра-

вильно понимаю, как раз и стремится представить серьёзные основания для

отвержения методологического индивидуализма, по крайней мере в качестве

общей методологической программы. Проф. Мандельбаум обосновывает су-

ществование и автономию так называемых социологических [societal] фактов,

которые, утверждает он, «столь же фундаментальны, как и психологические

факты» и «не могут быть без остатка сведены к понятиям, относящимся к мыс-

* С известными оговорками (лат.). — Прим. перев.

Глава XII 255

лям и действиям конкретных людей»

. Социологические фактами «являются

факты относительно форм организации, существующих в обществе»

. Ман-

дельбаум многое говорит об отношениях между психологическими и социоло-

гическими фактами. Я суммирую его высказывания в виде четырёх основных

тезисов.

-at (1) Предложения о социологических фактах нельзя перевести в пред-

-.'.!••

ложения

психологических фактах

без

потери «социологического»

<;», остатка

j»> (2) Предложения о социологических фактах должны быть («необходимо»)

,;< отчасти переводимы в предложения, говорящие о фактах в отношении

••••;:.

индивидов, иначе

«у нас не

будет средств

для

верификации каких-либо

утверждений о социологических фактах»

щ (3) Существование социологических фактов может зависеть «от су-

'' ществования людей, обладающих определёнными способностями к

-о? мышлению и деятельности». Однако отсюда не следует, что первое

•;>г множество фактов тождественно множеству фактов, от существова-

ч\. ния которых оно зависит

(4) Из существования социологических фактов не вытекает, что нет

ад фактов в отношении индивидов или что конкретные индивиды не «су-

-•*'.•>

ществуют».

Скорее,

существует

два

разных множества фактов, кото-

-;» рые можно считать «взаимодействующими». Таким образом: «суще-

,jw. ствуют социологические факты, навязывающие конкретным индиви-

•'-&* дам внешние ограничения, но точно так же существуют факты, свя-

*,"3: занные с проявлениями индивидуальной воли, часто вступающей в

via конфликт с навязываемыми ограничениями»

-&г

Теперь должно быть ясно, что очень немногое из этого несовместимо с ме-

тодологическим индивидуализмом в моей характеристике, в худшем случае это

может быть несовместимо с чем-то похожим на методологический индивидуа-

лизм. Единственное расхождение связано с тезисом (4), в котором — поскольку

совершенно ясно, что речь идёт о двустороннем взаимодействии, — возникает

несовместимость характеристики (с) с утверждением, лежащим в основе рас-

суждений Мандельбаума, а именно:

•а (5) При понимании или объяснении действий конкретного человека

.voi мы часто вынуждены обращаться к социологическим фактам, т. е. к

nor фактам, относящимся к организации общества, в котором человек

ел живёт

-хр

vi;r Теперь взглянем более пристально на рассуждения, посредством кото-

рых Мандельбаум обосновывает утверждение (5). Они разделяются на две час-

256 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ти — неформальную (или витгенштейнианскую) и формальную (не-витгенштей-

нианскую). Неформальная часть такова: человеку, незнакомому с нашей культу-

рой, нельзя объяснить, что делает представитель нашей культуры, когда подает

банковскому служащему бланк для снятия вклада, если не объяснить одновремен-

но, каким образом функционируют эти бланки в нашей банковской системе. Но

ссылка на банковскую систему есть ipso facto * ссылка на социологический факт,

следовательно, мы не можем объяснить чужестранцу действий данного челове-

ка, не включив в своё объяснение ссылки на социологический факт. Заметим,

как здесь используется слово объяснять. Оно употреблено в таком смысле: объяс-

нить кому-то то, чего человек не понимает. Именно в этом смысле учитель объяс-

няет урок или значение какого-то слова. В примере Мандельбаума учитель разъяс-

няет то, что представителям нашей культуры кажется несомненным и использу-

ется ими при совершении банковских операций.

Формальная часть его рассуждений представляет собой, по сути дела, ут-

верждение о непереводимости, т. е. тезис (1). Мандельбаум говорит здесь следу-

ющее. Допустим, у нас есть язык/л, содержащий только термины, которые обо-

значают социологические факты, например «учреждение», «нравы», «идеоло-

гия», «социальное положение», «класс», и т. п., и предположим, имеется язык/,/,

содержащий термины только для описания мыслей, действий и способностей

конкретных людей. Мандельбаум утверждает, что мы не можем перевести пред-

ложения языка Ls в язык Li «без остатка». На самом деле Мандельбаум не со-

всем уверен в этом. Он даже допускает, что, в конце концов, такой перевод тео-

ретически возможен, его лишь чрезвычайно трудно осуществить практически,

и он лишён научного интереса

. Однако вопрос не в том, соглашается он, как

следует анализировать социологические понятия, а в том, как объяснить дей-

ствия индивидов, а это возвращает нас к неформальной части его рассуждений.

Утверждение о наличии двух языков я считаю ошибочным. Оно заслужива-

ет нескольких слов, хотя сам Мандельбаум оговаричается, что это не принципи-

альный, а лишь практический вопрос, лишенный философского интереса. Дело

в том, что если бы мы не могли осуществить такого перевода, то для позиции

Мандельбаума это было бы хуже. В языке Ls мы говорим о социологических

фактах, в Li — о конкретных индивидах, он же хочет найти способ говорить об

индивидах, ссылаясь на социологические факты. Я думаю, он требует именно

этого. Есть термины, относящиеся к мыслям и действиям конкретных индиви-

дов и при этом предполагающие что-то связанное с социологические фактами,

и есть термины, также относящиеся к мыслям и действиям конкретных индиви-

дов, но не содержащие таких предположений. Не знаю, существуют ли на самом

деле термины последнего вида, но допустим, что существуют. Теперь любой

термин, правильное применение которого к конкретным индивидам предпола-

гает какой-то факт, связанный с организацией общества, я буду называть 5-пре-

дикатом, а термины, правильное применение которых к конкретным индивидам

* В силу одного этого (лат.). — Прим. перев.

Глава XII 257

не опирается на такое предположение, —/-предикатами. Предложение с 5-пре-

дикатами будет называться 5-предложением. Предложение, содержащее только

/-предикаты (в качестве нелогических терминов) я буду называть /-предложени-

ем. Таким образом:

(5j) Банковский кассир заверяет бланк для снятия вклада;

($2) Человек ставит отметку на листке бумаги

представляют собой примеры, соответственно, S- и /-предложений. Одна-

ко предложение

(53) Человек заверяет бланк для снятия вклада

также является .^-предложением, ибо содержит не только /-предикат, но

также и 5-предикаты.

Все эти три предложения можно использовать для описания одного и

того же события. Можно сказать далее, что (s\) и (53) предполагают, a fo)

не предполагает какой-то факт, связанный с организацией общества. Жи-

теля Тробрианских островов можно было бы научить понимать предложе-

ние ($2), ничего не сообщая ему о таких фактах. Можно сказать, что /-пре-

дикаты являются транскультурными. Любой термин, значение которого

может быть усвоено без привлечения каких-либо фактов, относящихся к

особенностям организации данного общества, естественно отнести к /-сло-

варю. Теперь тезис Мандельбаума мы можем представить следующим об-

разом: 5-предложение нельзя перевести без остатка в какое-то /-предложе-

ние или в множество /-предложений. Возникает вопрос: как истолковать

выражение «без остатка»? Я попытаюсь истолковать его таким образом,

что это будет не только соответствовать намерениям Мандельбаума, но и

продемонстрирует мой собственный вариант его тезиса.

Рассмотрим следующий перечень терминов, разбитый на два столбца:

справа помещены /-термины, слева — соответствующие 5-термины:

банковский кассир

заверяет

бланк для снятия вклада

мужчина

делает отметку

листок бумаги

Между терминами одного столбца и соответствующими терминами дру-

гого столбца нет отношения логического следования. Из того, что некто

есть банковский кассир, нельзя вывести, что он — мужчина, и наоборот. Не

каждый банковский кассир является мужчиной, и не каждый мужчина яв-

ляется банковским кассиром; не всякий листок бумаги является бланком

для снятия вклада, и даже если бы каждый кредитный бланк для снятия

258 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава XII 259

вклада per accidens * оказался листком бумаги, логически нетрудно было бы

представить себе банк, который решил ввести пластиковые бланки для снятия

вкладов; наконец, можно заверить бланк для снятия вклада, не делая никаких

отметок (банковский кассир мог бы просто сказать «О'кей!»), и совершенно оче-

видно, что не всякая отметка на бумаге означает, что что-то заверяется (даже

когда кассир что-то отмечает на бланке для снятия вклада, он может написать

«Не выдавать»). Поэтому вполне возможно, что когда выражение «...мужчина...»

предлагается в качестве перевода выражения «...банковский кассир...», первое

может оказаться ложным, а второе истинным. Эти выражения не удовлетворяют

даже самому слабому условию перевода — они экстенсионально не эквивален-

тны, следовательно, первое не является переводом второго.

Однако могут существовать общества, в которых выводимость такого рода

имеет место. В определённый период английской истории вполне могло быть

так, что только мужчины могли быть банковскими кассирами. Это было бы обус-

ловлено какими-то особенностями организации британского общества в опре-

деленный период времени, т. е. было бы обусловлено социологическим фактом.

Тогда перевод можно было бы осуществить, опираясь на такое предложение:

«В данном обществе все банковские кассиры являются мужчинами». А такое

предложение было бы ^-предложением.

Таким образом, под выражением «без остатка» я буду понимать следу-

ющее: 5-предложение нельзя перевести в /-предложение, не опираясь на другое

5-предложение. Эта истина носит общий характер. Поэтому когда кто-то пред-

лагает устранить посредством перевода 5-предикаты и заменить их/-предика-

тами, он может сделать это, только опираясь на предложения того же самого

вида, который он стремился устранить. Любая программа такого устранения

внутренне порочна, следовательно, невозможна.

Можно ли, однако, сказать более точно, что представляют собой эти социо-

логические факты, на которые опирается любоь такой перевод и которые дол-

жен усваивать чужеземец? Я полагаю, что это правила, нормы и соглашения

типа: «Только мужчины могут быть банковскими кассирами». Действительно,

мне представляется это наиболее естественной интерпретацией утверждения (4)

Мандельбаума, ибо мы привыкли говорить, что люди вынуждены действовать в

соответствии с каким-то правилом или что людям не нравится какое-то правило,

и они хотят его изменить. Так, например, женщина, которая страстно мечтает

стать кассиром в каком-нибудь крупном банке, будет чрезвычайно расстроена

таким правилом и это в какой-то мере можно рассматривать как пример взаимо-

действия индивида с социальным фактом.

При таком истолковании уже трудно считать, что утверждения (4) или (5)

несовместимы с методологическим индивидуализмом. Методологический ин-

дивидуалист, очевидно, не отрицает, что существуют правила, что люди дей-

ствуют в соответствии с ними, изменяют их, расстраиваются по поводу их и т. д.

* Случайно (лат.). — Прим. перев.

Поскольку утверждение (5) говорит почти то же самое, что и тезис о значении,

постольку индивидуалист вполне может согласиться с Мандельбаумом относи-

тельно того, что при объяснении какого-то поведения чужестранцу — в том смыс-

ле слова «объяснять», который подразумевается в таких контекстах, — мы мо-

жем сообщить ему о некоторых наших правилах, нормах и соглашениях. Он,

далее, может согласиться также с тем, что в упомянутом выше смысле мы пони-

маем действия при определённом описании их и со ссылкой на некоторые пра-

вила, нормы и соглашения. Однако это не тот смысл слова «объяснять», кото-

рый интересует методологического индивидуалиста. Он укажет на то, что пра-

вила нарушаются постоянно, но если некоторое правило нарушено, это ещё не

даёт оснований считать его отменённым. Нарушить можно только действую-

щее правило. Однако, добавит он, его интересуют законы — в том самом смыс-

ле, в котором мы говорим о научных законах. Когда нарушается такой закон, то

это показывает, что это вовсе не «закон», и здесь не о чем говорить. Он не хочет

обсуждать вопроса о том, существуют ли правила в указанном выше смысле и

опираемся ли мы на них при описании действий. Его интересуют другие вопро-

сы: существуют ли законы, охватывающие поведение обществ? Являются ли эти

законы фундаментальными? Можем ли мы в социальных науках объяснять дея-

тельность обществ просто посредством ссылки на поведение отдельных людей?

Следовательно, утверждения Мандельбаума, даже после их уточнения, не толь-

ко совместимы с методологическим индивидуализмом, но оказываются даже

совершенно несущественными для решения вопроса о статусе последнего. Это

обусловлено, в конечном счёте, двусмысленностью слова «объяснять».

Методологический индивидуалист, естественно, стремится доказать ло-

гическую невозможность методологического социализма. Если бы это уда-

лось, то его собственная позиция приобрела бы статус логически необходи-

мой. Уоткинс попытался обосновать логическую невозможность истори-

ческого материализма. Конечно, опровержение исторического материализ-

ма не в большей мере подрывает методологический социализм, чем опро-

вержение психологизма подрывает методологический индивидуализм, ибо

и тот и другой являются лишь конкретными примерами общих позиций.

Однако аргументацию Уоткинса нетрудно направить и против более об-

щей позиции, если выразить ее в следующих четырех утверждениях:

(а) Существуют предикаты, относящиеся к социальным индивидам.

(Р) Существуют предикаты, относящиеся к конкретным индивидам,

(у) Е является адекватным объяснением явления е только в том слу-

чае, когда предложение, описывающее е, представлено в качестве де-

дуктивного следствия посылок.

(8) В заключении дедуктивного вывода не может быть нелогического тер-

мина, который не входит в посылки этого вывода.

260 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава XII 261

Если теперь существует какое-то объяснение Е индивидуального поведе-

ния е, то его экспланандум, т. е. предложение, описывающее е, должно ис-

пользовать предикаты, относящиеся к конкретным индивидам. Пусть S будет

таким предложением. Объяснение требует, чтобы S было дедуктивным след-

ствием посылок, и в число этих посылок должно входить хотя бы одно предло-

жение, содержащее по крайней мере один предикат, относящийся к конкрет-

ным индивидам. Из посылок, которые содержат только предикаты, относящи-

еся к социальным индивидам, предложение S вывести нельзя, следовательно,

е нельзя объяснить. Как говорит Уоткинс:

«Никакое описание, сколь бы полным оно ни было, производственной

организации общества или любых других непсихологических факто-

ров не даст нам возможности вывести из него единичного психоло-

гического заключения, ибо психологические утверждения логически

невозможно вывести из одних непсихологических утверждений»

добавляет:

«Если вы объясняете некое социальное явление действием человечес-

ких факторов, вы не можете затем объяснять сами эти факторы по-

средством иных, отличных от человеческих детерминант. Это необходи-

мая истина»

Я не считаю эту истину необходимой, хотя согласен с тем, что она явля-

ется необходимым следствием утверждений (а) — (5). Однако главная труд-

ность для методологического индивидуалиста заключается в том, что точ-

но такое же рассуждение показывает порочность методологического инди-

видуализма^. Это рассуждение легко построить, заменив в приведённом выше

выражении «предикаты, относящиеся к социальным индивидам» на «пре-

дикаты, относящиеся к конкретным индивидам», и наоборот. Поэтому дан-

ное рассуждение является обоюдоострым. Если оно убедительно и обосно-

вывает невозможность методологического социализма, то оно точно так

же обосновывает невозможность методологического индивидуализма. Наи-

более мудрым здесь будет перейти к логическому разоружению и мирному

философскому сосуществованию.

С другой стороны, конфликт между нашими методологическими пози-

циями, если теперь каждую из них мы считаем возможной, можно предста-

вить в ином виде. Согласимся с общим уточнением четырёх утверждений

(а) — (5) и посмотрим более внимательно, что получается, если мы прини-

маем эти утверждения и считаем в то же время обе наши методологические по-

зиции возможными. Мне представляется необходимым ввести следующее уточ-

нение: объяснение поведения некоторого социального индивида, приемлемое

для методологического индивидуализма, в числе своих посылок должно содер-

жать хотя бы одно предложение, которое включает в себя по крайней мере один

предикат, относящийся к социальным индивидам. Аналогичное условие при-

мем и для методологического социализма: среди посылок своих объяснений он

должен допускать наличие хотя бы одного предложения, в которое входит по

крайней мере один предикат, относящийся к конкретным индивидам. Это усло-

вие может быть выполнено. Более того, выполнив его, мы получим возможность

гораздо лучше представить наши методологические позиции, чем это было сде-

лано раньше. Это условие будет выполнено, если среди посылок объяснений

имеется хотя бы одно законоподобное предложение следующего вида:

) (y)(x)(Ps у ^ Pi х),

где Pi есть предикат, относящийся к конкретным индивидам, Ps — преди-

кат, относящийся к социальным индивидам, и антецедент понимается как

описание множества начальных условий для положения дел, описываемого

консеквентом. Любое объяснение, включающее в число своих посылок за-

коноподобное предложение вида (L\), будет приемлемо для методологичес-

кого индивидуализма, поскольку факты, связанные с поведением конкретных

людей, были бы тогда начальными условиями для фактов, относящихся к соци-

альным индивидам. И точно так же любое объяснение, включающее в число

своих по.сылок законоподобное предложение вида (L

), будет приемлемо для

методологического социализма. Между прочим, исторический материализм как

раз и утверждает, что существуют известные законы вида (L

), в которых факты,

относящиеся к господствующей системе производства, выступают в качестве

начальных условий для психологических фактов, относящихся к конкретным

индивидам.

Теперь можно дать более общую интерпретацию этих законоподобных

предложений. Мы можем просто постулировать правило, согласно которо-

му предикаты антецедента относятся к явлениям иного вида, нежели преди-

каты консеквента. Тогда такие законоподобные предложения можно было

бы истолковать как описания каузальных связей между феноменами раз-

личных видов, например как описание каузальной связи между определён-

ными состояниями мозга некоторого индивида и психическими состояния-

ми этого индивида, предполагая, что «состояния мозга» и «психические со-

стояния» являются примерами явлений разного вида. Именно установление

законоподобных предложений такого рода позволяет нам говорить о редук-

ции в научном смысле. Важно подчеркнуть, что о редукции — в отличие от

обычного каузального объяснения — можно говорить только тогда, когда мы имеем

дело с явлениями разных видов. В этом смысле редукция будет означать объясне-

ние феноменов одного рода с помощью явлений иного рода. Это каузальная ре-