Данто А. Аналитическая философия истории

Подождите немного. Документ загружается.

22 Артур Данто. Аналитическая философия истории

наше событие. Так, восхождение Петрарки на вершину Ванту * имеет зна-

чение в совокупности событий, образующих Возрождение (быть может,

даже не единственное значение в этом контексте). Однако можно поста-

вить вопрос о значении самого Возрождения. Этот вопрос требует ссылки

на более широкий контекст и т.д. Существуют более или менее широкие

контексты, но история в целом представляет собой, по-видимому, наибо-

лее широкий из таких контекстов и говорить о значении всей истории —

значит лишать себя той контекстуальной структуры, в рамках которой

такое обсуждение только и имеет смысл. Для истории в целом не суще-

ствует более широкого контекста, чем она сама. Хотя это чрезвычайно

важное обстоятельство, оно, как мне представляется, по существу не зат-

рагивает субстантивную философию истории. Во-первых, философ может

сказать, что история в целом получает свое значение из некоторого совер-

шенно внеисторического контекста, например из некоторого Божествен-

ного замысла, а Бог находится вне истории и вне времени. Во-вторых, он

может, о чем я уже упоминал, указать на то, что приписывание историчес-

кого значения само зависит от приписывания некоего иного, внеистори-

ческого значения, например, деяния А исторически значимы как повлияв-

шие на В, ибо деяния В мы рассматриваем как важные в некотором совер-

шенно ином смысле. Затем философ может согласиться с тем, что нельзя

говорить об историческом значении истории в целом, однако историчес-

кое значение никоим образом не является единственным видом значения.

Наконец, он может указать на то, что под «историей в целом» он не обя-

зан понимать все события, которые произошли или произойдут. Далеко

не все оказывается частью истории в целом и история в целом не является

самым широким из возможных контекстов. Рассказ, как мы отмечали, что-

то должен оставлять в стороне. Все, что происходило в Сибири, например

Гегель не считал частью истории

. Он не отрицал того факта, что в Си-

бири происходили какие-то события, однако, с его точки зрения, эти со-

бытия не имели никакого значения для главного развития событий, исто-

рию которого он стремился представить. Говоря о значении истории в

целом, он усматривал его в следующем: история — это поступательное

движение к самосознанию Абсолютного Духа. Все происходившее в исто-

рии имело значение применительно к этому развитию или было лишено

значения, однако Гегель никогда не задавался вопросом о значении окон-

чательного самосознания Абсолютного Духа. Если бы он поставил такой

вопрос, то, безусловно, перешел бы к совершенно иному смыслу понятия

«значение», нежели тот, в котором это понятие применяется к обычным

* Петрарка описывает это восхождение в письме к Дионисию из Борго Сан Сеполькро от

26 апреля 1336 г. Это письмо расценивают как одно из свидетельств ренессансного

духа. См.: Петрарка Ф. Эстетические фрагменты / Пер., вступ. ст. и прим. В. В.

Бибихина. М., 1982, с. 84—91, 323. — Прим. перев.

Глава I, Аналитическая и субстантивная философия истории 23

историческим событиям. Однако ошибка философов истории, как мне

представляется, не сводится просто к смешению двух разных смыслов по-

нятия значения. Я уже говорил, что даже обычные историки отнюдь не

всегда употребляют слово «значение» в одном и том же смысле. Если бы

вещи были важны только с точки зрения истории, то бессмысленно было

бы говорить о чем-либо (скажем, о неаполитанской живописи XVIII сто-

летия), что оно представляет только исторический интерес.

И все-таки мне кажется, что субстантивная философия истории по сути

своей ошибочна и опирается на фундаментальную ошибку. Ошибочно пред-

полагать, что мы способны написать историю событий еще до того, как

они совершились. Эту ошибку можно представить таким образом: филосо-

фы пытаются дать неподходящее по времени описание событий, описать

события так, как их нельзя описывать в данный момент. Я подразумеваю

здесь тот известный факт, что мы пишем историю событий лишь после того,

как события произошли. Конечно, одной ссылки на этот факт еще недоста-

точно. Подлинно философская проблема состоит в том, чтобы объяснить

этот факт. Ученые делают точные предсказания относительно будущего,

да и все мы на это способны в повседневной жизни. Однако этот вид выска-

зываний о будущем, которые делает философ истории или которых требует

от него его деятельность, вызывает у меня подозрения. Их утверждения о

прошлом и настоящем логически связаны с их утверждениями о будущем, и

если последние неправомерны, первые не являются надежными. Историк

описывает некоторые прошлые события, ссылаясь на другие события, ко-

торые для первых событий находятся в будущем, но для самого историка

являются прошлым. Философ же истории описывает прошлые события, ссы-

лаясь на другие события, которые находятся в будущем и для описываемых

событий и для самого философа. Я утверждаю, что нельзя принять точку

зрения, оправдывающую такой род деятельности. Присущий истории спо-

соб упорядочения событий не допускает экстраполяции в будущее и струк-

туры, в соответствии с которыми осуществляется такое упорядочение, в этом

смысле не являются научными теориями. Отчасти это обусловлено тем, что

историческое значение связано с внеисторическим значением, а это после-

днее изменяется вместе с интересами людей. Рассказы, повествуемые ис-

ториками, связаны не только с периодом, к которому они относятся, но и

внеисторическими интересами историков как представителей человечес-

о рода. Если я прав, то в историческом описании всегда присутствует

^устранимая конвенциональность и произвольность, поэтому чрезвычай-

трудно, если вообще возможно, говорить — как это пытаются делать

представители субстантивной философии истории — о единственном рас-

зе, повествующем об истории в целом или о любом множестве событий.

мософия истории является интеллектуальным монстром, «кентавром»,

однажды назвал ее Якоб Буркхардт

, не являющимся ни историей, ни

24 Артур Данто. Аналитическая философия истории

наукой, хотя этот кентавр похож на первую и решается делать выводы, на

которые способна только наука.

Задача истории — согласовывать, пишет Буркхардт, а философии —

подчинять, поэтому выражение «философия истории» является внутренне

противоречивым

. Это верно в общем, но очень мало говорит о способе,

посредством которого история согласовывает и который отличает ее — ин-

туитивно мы чувствуем различие — от науки. И это приводит нас к анали-

тической философии истории, главная цель которой заключается в том,

чтобы сделать ясным этот способ согласовывания. Главное, о чем при этом

нужно помнить, что согласуемые события отделены друг от друга времен-

ным промежутком и одно из них по отношению к другому находится в про-

шлом, а другое — в будущем, хотя для историка все они принадлежат про-

шлому. Почему все они для историка должны быть в прошлом и так ли это,

есть основной вопрос, обсуждаемый в данной книге. Обсуждая наше зна-

ние о прошлом, я не могу не обсуждать наше знание о будущем, если здесь

вообще возможно говорить о знании. Поэтому субстантивная философия

истории интересует меня в той же мере, как и сама история. Я утверждаю,

что наше знание о прошлом существенно ограничено нашим незнанием бу-

дущего. Установление границ есть общая задача философии, а установле-

ние этой границы есть специфическая задача аналитической философии ис-

тории в моем понимании.

Глава II. Минимальная характеристика истории

Глава II

Минимальная характеристика истории

Основная идея предшествующей главы заключалась в том, что субстан-

тивная философия истории и история как таковая относятся к разным жан-

рам и что первая совершает незаконные с моей точки зрения, экстраполя-

ции в будущее, обладающие той же самой структурой, с помощью которой

историки организуют события "прошлого. Вследствие структурного сход-

ства между обычным историческим описанием и философией истории и

опять-таки благодаря тому, что одно и то же понятие исторического значе-

ния обусловливает свойственные им описания, а именно нарративные опи-

сания, можно было бы предположить, что эти два вида деятельности в об-

щем и целом похожи, отличаясь лишь размахом. Обычный исторической

подход охватывает лишь часть того, что пытается охватить философия ис-

тории, а именно историю в целом. Конечно, в рамках самой истории име-

ются разные по широте описания. История террора 1793 г. охватывает бо-

лее узкую область, чем история Французской революции, а история после-

дней — уже, чем история Франции; в свою очередь, последняя более узка,

чем история Европы, и т.д. Наиболее широким историческим описанием,

как мне представляется, является описание всего прошлого. Но это описа-

ние нужно отличать от описания всей истории, что является предметом фи-

лософии истории. Хотелось бы думать, что описание всего прошлого лишь

практически невозможно, в то время как описание всей истории невозмож-

но логически. Однако на самом деле это вовсе не так, и причину этого мож-

но усмотреть в том, каким образом — в наиболее глубоком смысле — суб-

стантивная философия истории «связана» с историей. В одной из последу-

ющих глав я буду пытаться обосновать мысль о том, что любое описание

прошлого существенно неполно. Оно существенно неполно в том смысле,

что попытка сделать его полным потребовала бы выполнения такого усло-

вия, которое не может быть выполнено. И моя основная идея будет заклю-

чаться в том, что полное описание прошлого предполагало бы полное опи-

сание будущего, поэтому нельзя получить полного исторического описа-

ния, не создав вместе с тем некую философию истории. Поэтому, если не-

возможна правомерная философия истории, то не может существовать пра-

вомерного и полного исторического описания. Перефразируя знаменитый

логический результат, можно кратко сказать: невозможно непротиворечи-

вое и полное историческое описание. Иными словами, наше знание о про-

шлом ограничено нашим знанием (или незнанием) будущего. В этом зак-

ачается более глубокая связь между субстантивной философией истории

и обычной историей. И это объясняет, почему нельзя обойтись без субстан-

26 Артур Данто. Аналитическая философия истории

тивной философии истории при анализе понятия истории — даже той, ко-

торой занимаются обычные историки.

Возможно, небольшая иллюстрация прояснит то, что я имею в виду.

Полное описание некоторого события должно было бы включить в себя

каждое истинное историческое описание этого события. Рассмотрим рож-

дение Дидро в 1715 г. Одним из истинных исторических описаний этого

события будет то, что в 1715 г. родился автор «Племянника Рамо». До того,

как «Племянник Рамо» был написан, никто не мог дать такого описания,

если только он не выдвигал определенного утверждения о будущем, т. е. не

высказывался пророчески. В течение соответствующего интервала време-

ни такое историческое описание должно было бы логически опираться на

предложение, относящееся к философии истории. Но без такого описания у

нас не было бы полного описания события, случившегося в 1715 г. Таким

образом, мы не можем иметь полного исторического описания, не предпо-

лагающего некоторую философию истории. Это универсальный принцип.

Всегда будут существовать описания событий 1715 г., зависящие от описа-

ния тех событий, которые еще не произошли. Лишь после того как эти со-

бытия произойдут, мы сможем дать их описания и получить полное описа-

ние первых событий. Но давать эти описания еще до того как произошли

соответствующие события, значит заниматься философией истории. Таким

образом, если философия истории невозможна, то так же невозможны и

полные исторические описания, и, стало быть, исторические описания яв-

ляются существенно неполными.

Заметим, что если бы философия истории была правомерной, то ка-

кая-либо из ее концепций позволяла бы высказывать или яз нее были бы

выводимы некоторые утверждения о прошлом — утверждения, которых в

ином случае не могли бы высказать историки. Представители философии

истории не ограничиваются только утверждениями о будущем, они выс-

казывают утверждения также и о прошлом. Поэтому способность «выс-

казываться о прошлом» не позволяет отличить историков от философов

истории. Это последняя связь между историей и философией истории, ко-

торую я должен отметить. Различие состоит в том, на какие, соответствен-

но, предположения опираются их утверждения о прошлом. Представителя

философии истории отличает то, что его утверждения о прошлом предпо-

лагают определенные утверждения о будущем. Под будущим я понимаю,

конечно, «его будущее». Характеристика как истории, так и философии

истории необходимо включает ссылку на временные координаты истори-

ка и философа истории.

Пока я буду говорить только об обычной истории. Историки как исто-

рики не занимаются событиями их будущего, по крайней мере, не занима-

ются ими так, как они изучают события своего прошлого или в некоторых

случаях события своего настоящего — те события, во время которых они

Глава II. Минимальная характеристика истории 27

живут. Событиями настоящего они могут интересоваться, например, в та-

ком смысле: они наблюдают эти события в ожидании того дня, когда эти

события станут прошлым и они напишут их историю. Так было с Фукиди-

дом, деятельность которого особенно поучительна в настоящем контексте.

Он начинает свою замечательную книгу следующим предложением:

«Фукидид афинянин описал войну пелопонесцев с афинянами, как они

воевали между собой. Приступил же он к своему труду тотчас после нача-

ла военных действий, предвидя, что война эта будет важной и наиболее

достопримечательной из всех бывших дотоле» *.

Очевидно, он чувствовал важность событий, во время которых жил, и

следил за происходящим, с тем чтобы впоследствии рассказать историю

этих событий. Фукидид стремился быть как можно более точным в описа-

нии того, что действительно происходило, и эта точность, как он сам со-

общает, требовала от него значительных усилий

. Он сам был свидетелем

многих событий, вошедших в его Историю, однако в отношении некото-

рых был вынужден опираться на показания других людей. Но последние

не всегда согласовывались между собой, и для того чтобы установить, ка-

кое из двух противоположных описаний было правильным, он был вы-

нужден прибегать «к самым строгим и тщательным проверкам». Именно

эта тщательность обеспечила ему почетное имя отца научной истории.

Однако он стремился не просто дать правильное описание событий, хотя

это и было необходимым условием достижения его дальнейших целей. Он

хотел, чтобы его работа была полезной

, и был убежден в том, что она

будет полезна лишь в том случае, если будет истинна. Отсюда его усилия

быть точным. Возможно, все историки хотят, чтобы их работы были по-

лезными. Однако часто полезность их работ сводится лишь к тому, что

это просто описания истории. Иначе говоря, их работы полезны для дру-

гих историков, интересующихся соответствующими периодами или собы-

тиями, или для людей, стремящихся узнать о прошлом. Критерии полез-

ности здесь остаются в рамках самой истории, но Фукидида интересовала

полезность не в этом, связанном с историей смысле. При написании своей

работы он преследовал как цели создания истории, так и иные цели, лежа-

щие за пределами истории. Вот эту дополнительную пользу я и хочу крат-

ко рассмотреть.

Его книга была обращена к людям, которые, по его словам, хотят «ис-

следовать достоверность прошлых и возможность будущих событий»,

loo «прошлое может «когда-нибудь повториться... в том же или сход-

ном виде»

. Поэтому его «труд создан как достояние навеки». Эти не-

:олько утверждений, казалось бы, ясно показывают, что Фукидид писал

как — с моей точки зрения — должен писать философ истории: он

28 Артур Данто. Аналитическая философия истории

писал о прошлом, но только или главным образом для того, чтобы дать

ключ к пониманию будущего, ибо прошлое может «когда

нибудь повто-

риться... в том же или сходном виде». Однако его ссылка на будущее, как

мне представляется, не является той апелляцией к будущему, которая ха-

рактерна для концепций философии истории, а утверждение о том, что про-

шлое может «когда-нибудь повториться... в том же или сходном виде», в

действительности представляет собой лишь приблизительную формулиров-

ку того, что мы считаем Принципом индукции. Поэтому мысль Фукидида я

реконструирую следующим образом. Сейчас, говорит он, идет война при

таких-то и таких-то условиях. Условия, аналогичные данным, могут сло-

житься в будущем, как это уже бывало в прошлом, и тогда в будущем про-

изойдут войны, аналогичные данной. Следовательно, если, по крайней

мере, точно описать эти условия в настоящем случае, то когда в будущем

мы обнаружим сходные условия, то можем ожидать наступления сходных

событий. Вот так мы получаем ключ для понимания событий будущего,

которые будут в достаточной мере похожи на Пелопонесскую войну

Это утверждение можно интерпретировать совершенно тривиальным

образом. Конечно, мы были бы способны предсказать последовательность

событий в любой войне, которая в достаточной мере похожа на Пелопо-

несскую войну, если у нас имеется точное описание самой Пелопонесской

войны: тот, кто понимает х, поймет также каждую копию х, если это хо-

рошая копия. Весь вопрос в том, существуют ли на самом деле войны,

достаточно похожие на Пелопонесскую войну, и действительно ли буду-

щие события будут похожи на события прошлого? И в определенном смыс-

ле можно сказать, что это не так. Мы знаем, например, довольно много

войн, которые для нас находятся в прошлом, а для Фукидида — в буду-

щем и которые настолько же сильно отличаются от Пелопонесской вой-

ны, как и похожи на нее. Ясно, что Фукидид ничего не мог знать относи-

тельно войн своего будущего. Однако у него должна была быть информа-

ция для сравнения, если понимать его буквально. В конце концов, война,

столь превосходно им описанная, находилась в будущем по отношению

ко многим войнам из прошлого Фукидида, и о некоторых из них он дол-

жен был знать. Если его война в точности похожа на эти другие войны,

то мы должны отвергнуть многие элементы его описания. Например, он

утверждает, что его война была «значительной». Однако он сообщает так-

же: «на основании проверенных и оказавшихся убедительными свиде-

тельств, я пришел к выводу, что все эти исторические события далекого

прошлого не представляли ничего значительного как в военном отноше-

нии, так и во всем остальном»

. Действительно, если его утверждение о

том, что его война «будет важной и наиболее достопримечательной из всех

бывших дотоле», имело какие-то основания, то следует предполагать, что

это были какие-то специфические особенности именно данной войны. Если

Глава П. Минимальная характеристика истории 29

будуЩ

ее

похоже на прошлое, то прошлое должно быть похоже на буду-

щее (отношение сходства является симметричным). Поэтому очевидно, что

Фукидид не имел права настаивать на беспрецедентности его войны и в

то же время утверждать, что все будущие войны будут на нее похожи. Ясно,

что все войны в каком-то смысле похожи одна на другую. Но тогда нам

достаточно лишь заглянуть в словарь, чтобы установить, в чем состоят

общие особенности событий, которые надлежит называть войнами. Нам

не нужно изучать историю. Тогда какое право — в важном когнитивном

смысле — имел Фукидид предполагать, что будущие войны будут похожи

на его войну, если прошлые войны не были на нее похожи? У него не мог-

ло быть никаких свидетельств в пользу этого, ибо имевшиеся у него дан-

ные категорически свидетельствовали против предположения о том, что

будущие войны будут похожи на его войну. Разве он не должен был пред-

положить, что как все прошлые войны отличались от его войны, так и

войны будущего будут от нее отличаться? Но если это единственный вы-

вод, к которому он вправе был прийти на основании имеющихся у него

свидетельств, его намерение написать «полезную» историю было бы по-

дорвано с самого начала. Или же ее польза заключалась бы совсем в ином,

а именно в демонстрации того, что знание прошлого совершенно беспо-

лезно для понимания будущего и тот, кто стремится постичь будущее,

может не тратить время на изучение истории. Но если прошлое не дает

ключей к пониманию будущего, то что же дает? Несомненно, что в каком-

то смысле — о чем говорят наши индуктивные процедуры — оно дает ключ.

Вопрос в том, имел ли здесь Фукидид право на индукцию?

Есть что-то в высшей степени искусственное в попытках применить логи-

ческий анализ такого рода к высказываниям Фукидида 1. Он явно выразил же-

лание написать полезную книгу и ясно высказал свои мысли о том, как она

может быть использована. Более конгениальной реконструкцией его методо-

логии могла бы быть следующая. Как и Платон в знаменитом разделе его «Рес-

публики», Фукидид мог бы воспользоваться приемом исследовать что-то че-

рез что-то другое, «написанное крупно» *. Идея заключалась в том, что если А

является увеличенной проекцией В, то структурные особенности, общие А и

В, легче изучать на А, чем на В. Предполагается, конечно, что А и В структурно

подобны, но такого рода предположения лежат и в основе нашего использова-

ния микроскопа, даже если «невооруженным глазом» мы не способны срав-

нить увеличенный образ х с самим х. Поэтому Фукидид мог чувствовать, что

изучаемая им война была столь значительной, что ее можно было рассматри-

вать как увеличенный образец вообще всякой войны и, изучая ее, он мог обна-

ружить такие структурные свойства, которые нелегко было разглядеть в более

!лких примерах. В конечном счете он настаивает на том, что именно раз-

Платон. Республика. 368d-e.

30 Артур Данто. Аналитическая философия истории

меры этой войны сделали ее «наиболее достопримечательной» по сравне-

нию с другими войнами. В таком случае его выбор может быть оправдан

точно так же, как выбор наиболее ясного примера из некоторой совокуп-

ности, другие члены которой проявляют изучаемые свойства менее ярко,

чем избранный пример. Его повествование должно было выявить особен-

ности типичных человеческих реакций на типичные ситуации, которые, как

он считает, повторяются вновь и вновь. Именно за это ценили его работу и

считали ее, как он и хотел, «достоянием навеки», ибо она есть нечто боль-

шее, чем простое описание того, что происходило между Афинами и Спар-

той в далеком прошлом.

Тогда мы можем сказать, что его утверждение о том, что будущее дол-

жно быть похоже на прошлое и что посредством тщательного описания

одного из ярких примеров войны он дал средство для понимания буду-

щих войн, по сути дела не было привязано к определенному времени. Го-

воря о будущем, он в общем-то не подразумевал время. Он имел такое же

право сказать, что дал ключ для понимания всех войн прошлого. Возмож-

но, однако, что он не считал это ценным достижением. Будучи человеком

практичным, Фукидид, несомненно, чувствовал, что для прошлого уже

ничто не может быть полезным (как заметил Ричард Тейлор, в отношении

прошлого мы все фаталисты)

. Только с будущим мы можем что-то сде-

лать, и только в отношении будущего его работа могла бы принести ка-

кую-то пользу

. Однако это несущественно для логики его рассуждений,

представленной в нашей интерпретации. Фактически он совершил пере-

ход от отдельного образца (пусть «хорошего» образца) к совокупности:

от происходящей войны — ко всем войнам, прошлым и будущим. Но вы-

ражение «прошлые и будущие» ничего не добавляет к выражению «все

войны». Поэтому утверждение Фукидида о будущем носит такой же ха-

рактер, как и утверждение любого из нас, опирающееся на обычную ин-

дукцию. Однако это утверждение нельзя считать утверждением о буду-

щем в большей мере, чем о прошлом. Это утверждение о совокупности, и

оно не зависит от информации о положении членов совокупности во вре-

мени — ни по отношении друг к другу, ни по отношению к человеку, осу-

ществляющему индукцию. Верно, конечно, что иногда наши философс-

кие сомнения относительно индукции выражаются в вопросе «Будет ли

будущее похоже на прошлое?». Однако в действительности индукция сим-

метрична относительно времени, направление времени в ней не учитыва-

ется. Мы легко могли бы перефразировать этот вопрос следующим обра-

зом: «Будет ли прошлое похоже на прошлое?» Иначе говоря, будет ли про-

шлое, предшествующее периоду, из которого взяты наши образцы, «по-

хоже» на более позднее прошлое? Все проблемы, связанные с будущими

примерами той совокупности, из которой мы выбрали свой пример, воз-

никают и в связи с предшествующими примерами. Например, у нас не боль-

Глава II. Минимальная характеристика истории 31

ше оснований предполагать, что впоследствии появятся такие же приме-

ры, как и предполагать, что такие примеры уже были. И существует как

возможность того, что избранный нами пример является последним, так и

возможность того, что он был первым. Юм однажды заметил, что суще-

ствует логическая возможность того, что однажды весь наш мир изменит-

ся таким образом, что ни один из наших общих законов не будет действо-

вать

. Однако мы можем допустить, что такое уже случалось, и мир изме-

нялся так, как он мог измениться по предположению Юма. Очевидно, у меня

нет индуктивных оснований для исключения ни той, ни другой возможнос-

ти. Отсутствие таких оснований и призвана подчеркнуть та возможность, о

которой говорит Юм. Или, наоборот, у меня есть только индуктивные ос-

нования для исключения обеих возможностей, ибо каждая из них является

логически последовательной, а индуктивные основания здесь недостаточ-

ны. Предполагать их достаточность — значит уходить от вопроса.

Даже не говоря обо всех этих симметриях, мы можем заключить, что

индуктивные процессы как выводы от известных к неизвестным приме-

рам инвариантны относительно как прошлого, так и будущего. Тогда не-

явно предполагаемые в произведениях Фукидида идеи относительно того,

что человеческие мотивы всегда и везде остаются одинаковыми и что люди

предсказуемыми стандартными способами реагируют на стандартные си-

туации, не зависят от времени. Следовательно, его утверждения о буду-

щем по своему виду не отличаются от его утверждений о настоящем и про-

шлом. Сейчас я не касаюсь, конечно, вопроса о том, верны или ошибочны

были его конкретные выводы, я подчеркиваю лишь их независимость от

времени. Фукидид не вторгается в охарактеризованную мною философию

истории. Скорее он занимается социальной наукой, по крайней мере не-

явно, ибо стремится к тому, чтобы из его книги мы почерпнули какие-то

весьма общие факты относительно поведения отдельных лиц и групп лю-

дей в политическом контексте — факты, которые наиболее отчетливо вы-

ступают в описываемых им событиях. Тем не мецее, его работа сохранила

бы свою ценность даже в том случае, если бы эти факты не носили общего

характера, даже если бы греки и спартанцы значительно отличались от

тех людей, которые жили раньше или позже. В его книге мы действитель-

но находим свое отражение.

Успешность изложения Фукидида, по-видимому (по крайней мере с его

собственной точки зрения), был обусловлен тщательностью его описания

ого, что на самом деле произошло. Поэтому о Фукидиде мы по крайней

мере можем сказать, что он стремился дать истинное описание событий

зоего прошлого, некоторые из которых он наблюдал сам, а некоторые

юлюдали его современники, сообщения которых он тщательно прове-

рял. И это можно было бы сказать, даже если бы у него не было той не-

проявленной цели, которую я обсуждал выше. Допуская, что эта непрояв-

32 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ленная цель могла оказать влияние на его отбор характерных черт войны,

мы можем все-таки считать независимыми два вида его деятельности и

выразить особенности его труда в дополнительных описаниях: «это — ис-

торическое сочинение» и «это — работа по социальной науке».

Я буду использовать прием Фукидида, состоящий в том, чтобы от хо-

рошо подобранного примера переходить к общему утверждению относи-

тельно целого класса, избрав его самого в качестве хорошего образца, пред-

ставляющего класс историков. Я могу сказать, что минимальная задача

историка состоит в том, чтобы дать истинное описание событий своего

прошлого. Я считаю это минимальной характеристикой деятельности ис-

торика, необходимым условием приписывания какому-то индивиду пре-

диката «быть историком». Я не утверждаю, что это достаточное условие,

ибо, как мы уже видели, такая характеристика входит также и в наш кри-

терий приписывания индивиду предиката «быть философом истории».

Быть может, мы сможем уточнить этот критерий, дабы провести различие

между историками и философами истории, указав, что в отличие от фило-

софов истории, историки пытаются давать истинные описания событий

своего прошлого, которые логически не предполагают истинных и зави-

сящих от времени описаний событий их будущего.

Я не утверждаю, что историк занимается только этим. Однако я буду

настаивать на том, что какую бы еще деятельность ни приписывали исто-

рикам, их успех в создании таких описаний является необходимой пред-

посылкой любой другой их деятельности. Так, например, можно сказать,

что историки стремятся объяснить события прошлого. Я не могу спорить

с этим. Я утверждаю лишь, что сначала нужно дать истинное описание

некоторого события, а уж потом объяснять его. Но что, если историк А

уже дал такое описание события, которое хочет объяснить индивид 5?

Назовем ли мы тогда В историком? Ответ состоит в том, что любое объяс-

нение данного события потребует ссылки на другое событие и пока у нас

нет его истинного описания, мы не достигнем успеха в объяснении перво-

го события. И мы не должны упустить из вида, что высказывание «Е

про-

изошло благодаря £j», предполагаемое в качестве объяснения £

по

край-

ней мере, является истинным утверждением о некотором событии из про-

шлого какого-то историка. Аналогично обстоит дело в тех случаях, когда

говорят, что для объяснения некоторого прошлого события историк дол-

жен осуществить особый акт эмпатического отождествления себя с лица-

ми, участвовавшими в этом событии. У меня нет сомнений в том, что ис-

торики могут осуществлять и осуществляют такие акты. Однако их спо-

собность совершать это, безусловно, зависит от их предварительного удо-

стоверения в том, что такое событие существовало и существовали люди,

с которыми можно пытаться осуществить эмпатическое отождествление.

Тем не менее такого удостоверения нельзя достигнуть за счет эмпатичес-

Глава П. Минимальная характеристика истории 33

кого отождествления. Но здесь выявляется некоторый пробел в моей ха-

рактеристике. Можно было бы сказать, что человек не является событи-

ем, а моя характеристика имеет отношение только к событиям из прошло-

го историка. Поэтому я должен расширить свою характеристику: историк

высказывает истинные утверждения о прошлом, будь то события, люди

или вещи любого рода.

Это пока все, что я хотел бы сказать об историках. Я даже не хочу ут-

верждать, что они когда-либо добиваются успеха в своей деятельности, а

говорю лишь о том, что они пытаются делать. Безусловно, это самое безо-

бидное, что можно сказать об историках. Возможно, это мало что проясня-

ет, по крайней мере, до тех пор, пока мы не уточним, утверждения какого

вида они пытаются высказывать (истинные утверждения в этом смысле не

являются особым видом утверждений). Точно так же мы можем сказать, что

философ истории пытается высказывать утверждения определенного рода

о будущем. Однако я хочу сказать здесь, что представитель субстантивной

философии истории пытается высказывать о будущем утверждения того же

рода, которые историк пытается высказывать о прошлом. Поэтому наш

образ представителя субстантивной философии истории будет приобретать

все более четкий вид по мере того, как будет уточняться наш образ самого

историка. И в конце концов, как я надеюсь, мы увидим, почему относитель-

но будущего нельзя высказывать утверждений такого рода, которые допу-

стимо высказывать относительно прошлого.

Между прочим, есть причина для того, чтобы ограничиться столь общей и

неконкретной характеристикой намерений историка. Эта причина заключает-

ся в следующем. Иногда утверждают, что в общем и целом мы не способны

достигнуть успеха в высказывании истинных предложений о прошлом. Но

если стремления историков в общем неосуществимы, немногое можно по-

лучить посредством какого-либо дальнейшего описания этих стремлений.

Если единорогов не существует, бесполезно выяснять относительно них

какие-то подробности, например, свирепые они или кроткие. Поэтому я

обращаюсь к возражениям, которые можно высказать против нашей спо-

собности делать истинные утверждения о нашем прошлом.

34 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава III

Три возражения против возможности исторического знания

Я думаю, немногие из нас сколько-нибудь серьезно сомневаются в том,

что историкам иногда удается достигнуть той минимальной цели, которую я

приписал им, а именно, что они иногда, а на самом деле часто и обычно

приходят к истинным утверждениям о том, что является для них прошлым.

Вопрос в том, имеем ли мы основание предполагать это. Конечно, поста-

новка такого вопроса не означает выражения сомнений в компетенции

или честности историков. У нас есть способы распознать некомпетент-

ность или тенденциозность, и обычно мы вполне можем установить не-

правильное употребление или злоупотребление историографическими на-

выками. Скорее, вопрос заключается в том, позволяют ли эти навыки до-

стичь той минимальной цели, ради которой мы овладеваем ими, и позво-

ляют ли они нам высказать какие-то истинные утверждения о прошлом

или установить, истинно или ложно утверждение, говорящее о прошлом.

Вопрос имеет даже еще более общий смысл. Допустим, можно показать,

что эти навыки, умелое и честное применение которых позволяет, соглас-

но имеющимся критериям, квалифицировать кого-либо как историка, по-

чему-то оказались совершенно недостаточными для достижения нашей ми-

нимальной цели. Трудно допустить, что такое можно доказать, но если

бы это случилось, люди могли бы попытаться найти множество других

приемов, лучше приспособленных для достижения этой цели. Несомнен-

но, в истории мысли бывали случаи, когда совокупность специальных при-

емов, которая считалась достаточной для достижения определенного ре-

зультата, например для решения определенных проблем, не достигала сво-

ей цели и заменялась более эффективными приемами. Но здесь меня не

интересуют возражения против признаваемых ныне историографических

навыков. Я хочу обратить внимание на возражения, направленные про-

тив нашей способности — при любом наборе специальных приемов - на-

ходить истинные утверждения о прошлом, так что любые улучшения су-

ществующих приемов оказываются бессмысленными, как, скажем, стало

бессмысленным улучшать существующие циркули после доказательства

того, что трисекция угла невозможна посредством линейки и циркуля. По-

становка вопроса в такой общей форме означает атаку на основания исто-

рического знания. Вот эта атака меня сейчас и интересует.

Позиция радикального скептицизма по отношению к утверждениям о про-

шлом встречается редко. Кто-то может сомневаться в том или ином конкрет-

ном утверждении, однако обычно для этого имеются серьезные основания, на-

пример: недоверие к лицу, высказывающему такое утверждение, или установ-

Глава III. Три возражения против возможности исторического знания 35

ление недостаточности данных, свидетельствующих в его пользу; если же об-

наруживается противоречие между данным утверждением и каким-то другим

утверждением, которое считается верным, то первое из них отбрасывается. В

действительности, эти другие утверждения часто сами говорят о прошлом. Так,

например, мы можем отвергнуть утверждение о том, что сэр Уолтер Рэли был

атеистом, поскольку оно несовместимо с некоторыми другими утверждения-

ми относительно сэра Уолтера, которые мы считаем истинными. В таких слу-

чаях мы всегда готовы признать естественную контрадикторную противопо-

ложность отвергаемого утверждения, т.е. высказывание о том, что сэр Уолтер

не был атеистом, которое само относится к прошлому. Радикальный скепти-

цизм здесь возможен лишь в том случае, если признание любого утверждения

о прошлом вступает в противоречие с каким-то другим утверждением, кото-

рое мы склонны считать истинным, чем исключается любое утверждение о

прошлом, т.е. устраняется как утверждение «Сэр Уолтер Рэли был атеистом»,

так и его естественная контрадикторная противоположность. Но любое такое

положение должно быть всецело общим, если оно призвано оправдать ради-

кальный скептицизм, т.е. если из него вытекает неприемлемость как р, так и

не-р, гдер является утверждением о прошлом. Под естественной контрадик-

торной противоположностью некоторого утверждения я понимаю контрадик-

торное ему суждение, сохраняющее тот же самый субъект, предикат и времен-

ную форму. Таким образом, 5 не было Р является естественной контрадиктор-

ной противоположностью S было Р.

Теперь я кратко сформулирую три разных аргумента, из которых, в случае

их убедительности, вытекает невозможность высказать какое-либо истинное

утверждение о прошлом и которые оправдывают радикальный скептицизм по

отношению к р и не-/>, когда они высказаны в прошедшем времени. Эти аргу-

менты являют собой критику утверждений о прошлом с трех разных точек зре-

ния: их значения, их референции и их истинностной оценки. В действительнос-

ти я не считаю ни один из этих аргументов убедительным. Кроме того, в каждом

из них нетрудно заметить ошибку. Однако подробное обсуждение каждого из

них философски поучительно, ибо сами аргументы не лишены философского

интереса. Вдобавок оно будет содействовать раскрытию различных аспектов

понятия истории, и это, я надеюсь, оправдывает ту несколько расширенную трак-

товку этих аргументов, которую я предлагаю в последующих главах. Сейчас я

лишь сформулирую и кратко прокомментирую каждый из них.

(1) Каждое утверждение, подразумевающее прошлое, строго говоря, лише-

но значения. Вопрос об истинности или ложности бессмысленных утверждений

вообще не может быть поставлен. Таким образом, если о прошлом нельзя выс-

казать осмысленного утверждения, то о нем нельзя высказать и истинного ут-

верждения.

Этот аргумент опирается на определенную теорию значения. Действитель-

но, искушенный читатель поймет, что здесь подразумевается знаменитый вери-

36 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава III. Три возражения против возможности исторического знания

фикационный критерий значения, который в одной из его многочисленных фор-

мулировок гласит, что неаналитическое суждение осмыслено только тогда, ког-

да оно может быть верифицировано посредством опытом. Иногда отсюда выво-

дят, что мы должны иметь возможность пережить в опыте то, о чем говорят эти

суждения. Однако мы не можем пережить в опыте то, о чем говорят утвержде-

ния о прошлом, поэтому мы не можем их верифицировать, следовательно, со-

гласно этому критерию, они бессмысленны. Немногие оказываются такими пу-

ританами или героями, чтобы отстаивать столь крайнюю точку зрения, и в наи-

меньшей мере — сами создатели верификационного критерия, цель которых, в

конце концов, состояла не в уничтожении, а в экспликации эмпирической науки.

Однако даже умеренный вариант, гласящий, что значением эмпирического пред-

ложения является способ его верификации, приводит к следствиям, которые ка-

жутся почти парадоксальными. Среди способов верификации исторических ут-

верждений едва ли можно найти переживание в опыте того, о чем они говорят.

Мы не способны на это. Вместо этого мы заняты поисками свидетельств, под-

тверждающих их, а это предполагает, что значение исторического утверждения

есть процесс нахождения исторических свидетельств и что исторические утвер-

ждения, таким образом, можно интерпретировать как предсказания результатов

историографических процедур. Но все эти процедуры осуществляются лишь пос-

ле произнесения тех исторических утверждений, значением которых они явля-

ются, т.е. они осуществляются в будущем историка. А поскольку значение суж-

дения есть то, о чем это суждение говорит, постольку оказывается, что осмыс-

ленные исторические суждения говорят о будущем. Мы вновь оказываемся не-

способными высказать осмысленное утверждение о прошлом. И мы опять воз-

вращаемся на ту же самую героическую позицию. Заметим, что, приняв даже

наиболее продвинутую точку зрения относительно значения, например ту, кото-

рая отождествляет значение предложения с его употреблением, мы приходим

приблизительно к тем же самым следствиям. Предсказания употребляются для

высказывания утверждений о будущем, и поэтому мы сразу же лишаемся воз-

можности использовать исторические утверждения для того, чтобы высказы-

ваться о прошлом. Тезис о том, что утверждения историка являются (скрытыми)

предсказаниями, разными способами поддерживался такими прагматистами, как

Пирс, Дьюи и Льюис, а также позитивистами, в частности А. Айером *.

(2) Возможно, аргумент (1) смешивает значение с референцией, что яв-

ляется распространенной философской оплошностью. Однако здесь появ-

ляется другое затруднение. Быть может, не существует или, скорее, не было

ничего такого, к чему относятся утверждения о прошлом. По крайней мере,

логически возможно, что наш мир был создан только пять минут назад —

вместе с нами и всеми нашими воспоминаниями, и он содержит все те части и

осколки предметов, которые мы рассматриваем как свидетельства существова-

ния мира, более старого, нежели тот, в котором мы живем. Вся наличная дан-

ность мира может совершенно не зависеть от того, когда он был создан, и изве-

стный нам мир вполне совместим с чрезвычайно краткой историей. Но если

мир создан всего лишь пять минут назад, не существует ничего, к чему могли бы

относиться утверждения о прошлом. Поэтому в зависимости от предпочитаемо-

го анализа так называемых «референциальных выражений», все такие утверж-

дения были бы ложны (Рассел) или вопрос об их истинности или ложности во-

обще не мог быть поставлен (Стросон)

. Но тогда не может быть достигнута

минимальная цель историка — высказывать истинные утверждения о прошлом.

Расхождения между историками по большей части оказались бы мнимыми. Стро-

го говоря, каждый из двух вступивших в спор историков либо защищал бы лож-

ное суждение, либо защищал суждение, об истинности или ложности которого

нельзя было бы говорить. Однако это равнозначно принятию скептической по-

зиции по отношению кр и его естественной контрадикторной противоположно-

сти, где/) является утверждением о прошлом

Следует отметить, что этот аргумент не обладает строгой общностью и по-

этому по сравнению с аргументом (1) содержит не столь радикальное возраже-

ние против моей характеристики. Даже если мы согласимся с тем, что мир цели-

ком возник всего лишь пять минут назад, мы смогли бы, тем не менее, высказать

некоторые истинные утверждения о прошлом, например утверждение о том,

что мир возник пять минут назад, и какие-то другие утверждения о том, что

произошло в течение этих пяти минут. Этот аргумент не может отбросить каж-

дое утверждение о прошлом, поскольку сам опирается, по крайней мере, на одно

утверждение о прошлом, которое сам же и формулирует. Тем не менее он разре-

шает так мало утверждений о прошлом, что недостаток общности в нем прино-

сит мало утешения историкам. В конце концов, сколько историков интересуется

тем, что произошло за последние пять минут?

Аргумент не утверждает, конечно, что мир действительно возник пять ми-

нут назад, он говорит лишь, что это могло бы быть «при всем том, что нам

известно». Это могло бы быть, а могло и не быть. Поэтому, может быть, нам

удается высказывать истинные утверждения о прошлом, а может быть, и нет.

Если у нас есть такая возможность, мы не можем знать о том, что она есть.

Все имеющиеся свидетельства совместимы с появлением мира пять минут

назад, поэтому, опираясь на свидетельства, мы не можем знать, способны мы

высказывать истинные утверждения о прошлом или нет. В этом случае мы

никогда не сможем установить, являются ли разногласия между историками

подлинными или только мнимыми. Но это вновь приводит нас к скептической

позиции по отношению к р и не-р, где р является утверждением о про-

шлом. Когда мы не способны (и в принципе не можем быть способными) ска-

зать, истинно или ложно некоторое данное суждение (или ни то ни другое), то

что это как не скептицизм по отношению к этому суждению?

По сравнению с (1) немногие люди принимали этот аргумент всерьез,

за исключением Бертрана Рассела, который его сформулировал и тут же

сказал, что никто не смог бы утверждать его всерьез. Тем не менее этот аргу-

38 Артур Данто. Аналитическая философия истории

мент порождает драматические вопросы относительно времени, референции

и знания и заслуживает поэтому тщательного анализа.

(3) Исторические утверждения высказываются историками, а у исто-

риков имеются мотивы, побуждающие их говорить об одних событиях

прошлого и не говорить о других. Кроме того, историки испытывают оп-

ределенные чувства по отношению к тем событиям, которые стремятся

описать. Некоторые из этих чувств могут быть чисто личными, другие

могут разделяться членами тех или иных групп, в которые входит исто-

рик. Подобные позиции и предпочтения побуждают историка придавать

больше значения одному, опускать другое, что приводит к искажениям.

Из-за груза собственных предпочтений историки далеко не всегда способ-

ны распознать вносимые ими искажения. Но даже и те из них, которые

стремятся устранить эти искажения, сами обременены грузом позиций и

предпочтений и, следовательно, вносят свои собственные искажения. Не

иметь определенной позиции — значит не быть человеком, а историк —

человек, поэтому он не может высказывать о прошлом совершенно объек-

тивных утверждений. Благодаря неустранимым личностным факторам

каждое утверждение историка оказывается искажением, следовательно, не

является вполне истинным. Поэтому мы не способны высказывать о про-

шлом таких утверждений, которые являются вполне истинными.

На первый взгляд, этот аргумент легко заподозрить в бессмысленнос-

ти. Что значит, например, сказать, что все объекты в мире искривлены? Об

искривленных вещах можно говорить только в сравнении их с прямыми

вещами, а если таковые отсутствуют, то мы не можем осмысленно употреб-

лять выражение «искривленный». Этот термин логически предполагает свою

противоположность. Но точно так же обстоит дело с искажениями. Если у

нас нет идеи о том, каким должно быть неискаженное утверждение о про-

шлом, то какой смысл мы можем вложить в выражение «неискаженное ут-

верждение»? Но если у нас есть такая идея, то в принципе мы способны выс-

казать неискаженные утверждения, и аргумент рушится. Таким образом,

отсюда следует, что либо этот аргумент лишен смысла, либо он ошибочен.

Однако этот вывод не является неизбежным, и защитники аргумента

(3) легко могут обойти его, что они обычно и делают. В сущности, они

ведь и не утверждают что-то вроде «Всякая вещь искривлена», они гово-

рят лишь, что искривлены вещи определенного класса. В этом случае мо-

жет существовать класс прямых вещей, что и сделает осмысленным дан-

ное утверждение. Опять-таки они не говорят, что каждое утверждение являет-

ся искажением, а только что такими искажениями являются исторические ут-

верждения. Класс исторических утверждений как целое противопоставляется

другому классу утверждений, предположительно не являющихся искажения-

ми, — классу научных утверждений. То, что Маргарет Макдональд говорит о

критике в следующем отрывке, достаточно легко применить к истории:

Глава III. Три возражения против возможности исторического

знания

«Критическое рассмотрение какой-то работы есть ее истолкование

некоторым лицом в конкретное время и в определенных социальных

условиях. Поэтому критика не обладает и не может обладать безличным

характером, присущим строгим правилам, применяемым независимо от

времени и места и свойственным науке и математике»

По-видимому, нам известно, какого рода изложения являются «объектив-

ными», — те, которые не зависят от времени, места и личных предпочтений

того, кто их дает. Но точные критерии, позволяющие нам установить, когда

изложение объективно, позволяют нам также установить, когда изложение не

является таковым. Невозможно, чтобы наше изложение само по себе оказа-

лось объективным, если оно относится к тому же виду, что и те изложения,

которые мы считаем необъективными. Ибо любое такое изложение будет зави-

сеть от времени, места и личных пристрастий. И нам известно, что любое

изложение подобного рода не является объективным. Все исторические

изложения относятся к этому виду.

Аргумент (3) в той или иной форме защищали многие мыслители, в ос-

тальном придерживающиеся разных взглядов. Например, Ницше восполь-

зовался им в известном афоризме, который впоследствии цитировал Фрейд.

Он гласит: «"Я это сделал", — говорит моя память. "Я не мог этого сде-

лать", — говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов

память уступает»

. Здесь гордость искажает память, и то, во что я хочу

верить из прошлого, искажает истину. Логически возможно, конечно, что

каждое мое воспоминание деформировано гордостью и вообще все собы-

тия искажены моими желаниями, чувствами или пристрастиями. Поэтому

«при всем том, что мне известно» каждое воспоминание может оказаться

искажением. У меня нет способа установить, правильно мое воспоминание

или нет. Даже если оно правильно, у меня нет способа узнать, что это так.

Можно возразить, что у меня, несомненно, есть такие способы. Я могу об-

ратиться к независимым свидетельствам. Но если эти независимые свиде-

тельства заключаются в обращении к воспоминаниям других людей, то на

каком основании я могу предполагать, что их воспоминания не искажены в

такой же степени, как мои собственные? Существуют, правда, свидетель-

ства другого рода, например дневниковые записи, вырезки из газет и тому

подобное. Но как раз тут следует общий релятивистский аргумент (3) и опять

оказывается, что моя оценка свидетельства испытывает влияние личностных

факторов. В конце концов, аргумент Ницше не ограничивается только памятью.

В своем дневнике я могу написать, что сделал то-то. Я неодобрительно отно-

шусь к этому поступку, и мое доверие к дневнику подорвано: я говорю себе, что

это написал кто-то другой или что я написал это, чтобы стать умнее.

Этот аргумент представляется мне наиболее интересным из приведенных

трех, несмотря на то, что главными защитниками этого аргумента — Бирдом,

Артур Данто. Аналитическая философия истории

Беккером, Кроче — его формулировка была искажена вследствие их конкрет-

ных позиций, предубеждений и пристрастий. Он требует тщательной логичес-

кой обработки, однако в нем содержится нечто верное и важное, поэтому в

дальнейшем я изменю свою минимальную характеристику истории с учетом

именно этого аргумента. По сути дела, я уже согласился с той позицией, к

которой он подталкивает, когда сказал, что историческое значение зависит от

внеисторического значения, а последнее в значительной мере определяется

конкретными установками и интересами историка. Отсюда следует, что наш

способ организации прошлого каузально связан с нашими конкретными инте-

ресами.

Однако теперь я буду рассматривать все эти аргументы в том порядке, в

котором они были изложены, и посвящу отдельную главу каждому из них.

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения... 41

Глава IV

Верификация, верифицируемость и предложения, имеющие форму

времени *

Сейчас я хочу рассмотреть аргумент (1). Я буду анализировать его с пози-

ций двух разных теорий, каждая из которых в той или иной мере дает ему

философское обоснование. Первая*— это теория знания, а вторая — теория

значения. Конечно, эти две теории существенно взаимосвязаны и каждый сто-

ронник данной теории знания склонен в той или иной форме признавать соот-

ветствующую теорию значения, и обратно. Тем не менее, имеет смысл рас-

смотреть каждую из этих теорий отдельно, ибо каждая из них по-своему осве-

щает понятие истории. И хотя меня интересуют самые общие формулировки,

я буду ссылаться на конкретные выражения этих теорий теми философами,

которые поддерживали их в то или иное время. Рассматриваемая теория по-

знания принадлежит К.И. Льюису, а теория значения — А. Айеру. Фактически

я буду анализировать несколько теорий Айера, связанных с одной и той же

проблемой, но отображающих некоторые изменения его фундаментальных

философских установок.

Большая, кропотливая и важная работа по анализу эмпирического знания

была проделана после того, как в 1929 г. Льюис написал книгу «Разум и

мировой порядок», проделана отчасти и самим Льюисом в его более по-

зднем и главном произведении «Анализ знания и оценка». Я думаю, се-

годня уже никто без серьезных оговорок не поддержал бы ту форму эмпи-

ризма, которую он разрабатывал в своей ранней книге. Тем не менее я

ограничусь тем, что сказано Льюисом в работе «Разум и мировой поря-

док», ибо ее последующие улучшения не касаются интересующей меня

проблемы и поскольку здесь Льюис высказал несколько интересных идей,

имеющих отношение к нашему знанию прошлого *.

.Я начну с краткого изложения общей теории знания Льюиса, а затем перей-

ду к конкретному ее применению к нашему знанию прошлого. В общем, Льюи-

са интересует вопрос: что значит знать, что некий х обладает определенным свой-

ством F7 Он считает, что когда мы утверждаем, что х есть F, то это следует пони-

мать как указание на определенные действия и переживания в опыте, и именно

Имеются в виду грамматические формы времени, т. е. формы настоящего, прошедшего и буду-

щего времени, выражаемые в предложении глаголом. Для последующего анализа Данто

важно напомнить, что категория времени в грамматике выражает отношение времени

действия глагола к моменту речи. Так, настоящее время показывает, что действие, выра-

женное глаголом, совпадает с моментом речи; прошедшее время обозначает действие,

предшествовавшее моменту речи; будущее время выражает действие, которое совершится

после момента речи. — Прим. персе.