Данто А. Аналитическая философия истории

Подождите немного. Документ загружается.

42 Артур Данто. Аналитическая философия истории

с помощью действий и переживаний в опыте он анализирует предложения вида

«х есть F». Он пишет:

«Приписать вещи объективное качество — значит неявно предсказать,

что если я совершу определенные действия, то у меня появятся опреде-

ленные чувственные переживания: если бы я откусил это, появилось бы

ощущение сладости; если бы я это сжал, я почувствовал бы умеренную

мягкость; если бы я это съел, то я не отравился бы и переварил это; если

бы я перевернул это, то воспринял бы другую округлую поверхность,

похожую на данную... Вот эти и сотни других гипотетических суждений

и образуют мое знание того яблока, которое я держу в руке...»

В общем,

•,

«все содержание нашего знания реальности сводится к истинности та-

ких суждений «если..., то...», в которых основание может стать истин-

ным благодаря нашему действию, а следствие представляет содержание

опыта, который не актуализирован и, возможно, не будет актуализиро-

ван, но который возможен и связан с настоящим»

Грубо говоря, независимо от их временной и грамматической формы и от их

обычного употребления, предложения вида <ос есть F» являются предсказанием

или, лучше сказать, множеством предсказаний вида «Если А, то £», где А пред-

ставляет действие, а £—чувственное переживание. Первоначальное предложе-

ние можно разложить

на эти условные предложения, конъюнкция которых и

выразит наше знание того, что содержалось в первоначальном предложении.

Каждое из этих условных предложений требует особого процесса верификации,

и исходное предложение будет исчерпывающе верифицировано, если все услов-

ные предложения, на которые оно разложимо, окажутся истинными благодаря

осуществлению определенного действия и получению определенного чувствен-

ного переживания. Это достаточно известный способ анализа понятия эмпири-

ческого знания, с которым связано громадное множество проблем. Я не буду их

касаться и ограничусь только той частью анализа Льюиса, которая говорит о

том, что, когда я заявляю о своем знании чего-либо, я неявно предсказываю, что

я буду переживать в опыте, если произведу некоторое действие, и что предсказа-

ния относительно действий и их чувственно переживаемых результатов — это и

есть «все содержание нашего знания реальности».

Допустим теперь, что о конкретном объекте а я говорю, что а есть F, и

что предложение «а есть F» произносится в момент t

Если а существует в

момент tj, я могу совершить действие над айв зависимости от чувственных

переживаний, появившихся в результате этого действия, верифицировать

или частично верифицировать мое первоначальное предложение. Или, пред-

Глава IV. Верификация, верифицирую

•емость и предложения... 43

м, что я сформулировал свое предложение в будущем времени и а суще-

юсле момента /у. Опять-таки я буду способен осуществить действия,

ъ чувственные переживания a

ur>or /> —

положим,

ствует

после

„^ю-^ли

иуду

спосооен осуществить действия,

получить чувственные переживания и вновь смогу верифицировать, частично

верифицировать или даже фальсифицировать мое первоначальное предложение.

В обоих случаях мое предложение является предсказанием о моих действиях и

чувственных впечатлениях. Теперь предположим, что объект а существовал до

произнесения мной предложения и больше не существует, а мое предложение

выражено в прошедшем времени. Тогда я не могу совершить действия над а ни

в момент tj, ни в любое будущее время -— перестав существовать, вещи больше

не существуют и не возвращаются к существованию таким же образом, каким

из красных они становятся зелеными, а затем опять красными. И я не могу наде-

яться найти в будущем тот отрезок времени, в который существовал а, поэтому у

меня нет возможности верифицировать мое предложение. Безусловно, я мог бы

раньше совершить действия над а и получить соответствующие чувственные

впечатления; если бы а все еще существовал, я мог бы еще раз это проделать.

Таким образом, я уже заранее верифицировал бы то предложение, которое в

момент tj произнес в прошедшем времени, — верификация предшествовала бы

верифицируемому предложению. Однако утверждение о том, что я осуществил

действие, что я получил соответствующие чувственные переживания, выраже-

но в прошедшем времени и порождает те же самые проблемы. Относительно

утверждений о прошлом эти предварительные рассуждения показывают, что они

не могут быть верифицированы, следовательно, не являются частью нашего зна-

ния реальности. Каждый может по-своему отнестись к этому аргументу и, не-

сомненно, в нем есть что-то искусственное, однако Льюис воспринял его как

возражение, которое приводит к некоторым парадоксальным следствиям и кото-

рое необходимо парировать:

«Знание, говорят, здесь отождествляется с верификацией, а верифика-

ция осуществляется посредством перехода от настоящего к будущему.

Тогда прошлое, насколько мы можем его знать, преобразуется в нечто

настоящее и будущее, и мы сталкиваемся с двумя равно невозможными

альтернативами: прошлое не может быть познано или в действительно-

сти оно не прошлое»

Посмотрим теперь, как сам Льюис справляется с этим возражением.

Прежде всего он отрицает его применимость к прошлому и настаивает на

том, что предложения о прошлом верифицируемы, и, в конце концов, мы

можем знать прошлое. Однако он подкрепляет это утверждение посред-

ством новой концепции объекта и введения различных метафизических

Допущений, которые чрезвычайно трудно оправдать при его понимании

знания. В частности, он говорит:

ми»

44 Артур Данто. Аналитическая философия истории

«Предположение о том, что прошлое верифицируемо, означает, что в

любой момент после того как событие произошло, всегда существует нечто

такое, что, по крайней мере, может переживаться в опыте и посредством

чего это событие может быть познано».

Это, конечно, достаточно безобидно. Льюис говорит, что наше знание

прошлого опирается на наличные свидетельства, на объекты, которые мы

способны действительно воспринимать в опыте. Эти объекты он называет

«следствиями» («effects») того события, о котором мы можем знать, осно-

вываясь на них. Если бы существовало событие, вообще не имеющее след-

ствий или следствий в настоящем, то, конечно, у нас не было бы возможно-

сти знать о том, что оно произошло: в нашем знании о прошлом существо-

вало бы постоянное белое пятно. Это дает приблизительное решение той

проблемы, которую ставит Дьюи:

«Объектом [исторического знания] является некоторое прошлое собы-

тие в его связи с настоящими и будущими результатами и следствия-

кэдрмрг'

•

•>•>•-

•

«Если прошлое событие случайно не имеет обнаруживаемых следствий

или наша мысль о нем не приводит к каким-либо различиям, то у нас

нет возможности по-настоящему судить о нем»

Кто станет спорить с этим? Утверждение Льюиса сводится к тому, что

те объекты, которые можно познать только на основе свидетельств, не мо-

гут быть познаны при отсутствии этих свидетельств. И он предполагает,

что о событиях прошлого мы можем знать только на основе свидетельств.

Это тоже бесспорно. Тем не менее, эти «гениальные находки» все-таки не

устраняют нашего беспокойства по поводу анализа Льюиса. Он утверж-

дал, что, говоря о прошлом, я лишь предсказываю, какие переживания в

опыте я получу, если совершу некоторые действия, и что все мое знание

заключено в этих условных высказываниях. Поэтому, например, если под

«битвой при Гастингсе» мы подразумеваем некоторое множество действий

и чувственных переживаний, относящихся к нашему будущему, то какой

смысл можно придать выражению «знание о том, что битва при Гастингсе

произошла в 1066 г.», если все наше знание выражается во множестве ус-

ловных предложений, говорящих о будущих действиях и переживаниях? Как

могу я при таком анализе знать прошлое или что-либо еще помимо этих

условных предложений? Кроме того, если я не могу говорить о прошлых

событиях и всякий раз, когда пытаюсь делать это, оказывается, что я выс-

И в другом месте:

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения...

казываю лишь предсказание о своих будущих чувственных впечатлениях, то как

могу я утверждать, что эти впечатления являются свидетельствами прошлых

событий? Как можно говорить, что эти впечатления подтверждаютр, якобы го-

ворящее о прошлых событиях, если само р есть лишь предсказание будущих

впечатлений?

Льюис, должно быть, испытывал смутное беспокойство по поводу этих

проблем и как раз в связи с ними ввел новую концепцию объекта, о кото-

рой я упоминал. Пусть Е будет некоторым событием, а {е} — множеством

его следствий в данный момент времени t. Тогда, полагает Льюис, Е вместе

с {е} мы можем рассматривать-как единый, растянутый во времени объект,

существующий с момента появления Е, скажем от t

до /. По-видимому, этот

объект, который я буду называть О, увеличивается с течением времени по

мере того, как к нему присоединяются новые следствия. Таким образом,

битва при Гастингсе плюс ковер из Байе, изображающий эту битву, плюс

все другие следствия битвы при Гастингсе образуют единый растянутый во

времени объект. Пусть это будет О. Поскольку, как говорит Льюис, «после

того как событие произошло, всегда существует нечто такое, что... может

переживаться в опыте...», постольку в любой момент времени существует

какое-то следствие битвы при Гастингсе, которое может переживаться мною

в опыте. Следовательно, я могу переживать в опыте О. Конечно, я мог бы

просто назвать О «битвой при Гастингсе» и сказать, что я воспринимаю в

опыте битву при Гастингсе. Однако изучающие английскую историю силь-

но удивились бы, узнав о том, что битва при Гастингсе все еще продолжает-

ся. И едва ли бы им понравилось такое изменение значения (референта) вы-

ражения «битва при Гастингсе», которое подкрепляет это утверждение. Глу-

по было бы говорить, что сегодня утром я видел Авраама Линкольна, если

под этим я подразумеваю лишь то, что видел копию его знаменитой речи в

Геттисберге. Таким образом, введение О, строго говоря, не помогает. То,

что я могу воспринять О, вовсе не означает, что я могу пережить в опыте

битву при Гастингсе. Это означает лишь, что я могу воспринять в опыте

некоторые части растянутого во времени объекта, более ранней частью

которого является битва при Гастингсе. А поскольку сейчас я не могу вос-

принимать в опыте более ранних частей растянутых во времени объектов,

мы останемся с тем, с чего начали. Мы лишь иначе сформулировали нашу

исходную проблему: вопрос о знании прошлых событий мы заменили воп-

росом о знании более ранних частей растянутых во времени объектов, ког-

да мы способны воспринять в опыте только настоящие и будущие части

таких объектов. Льюис пишет, что «целокупность таких следствий образу-

ет все, что можно знать об объекте»

. Но это как раз и означает, что битва

при Гастингсе, не будучи своим собственным следствием, непознаваема. И

не только это. Все более ранние части О оказываются непознаваемыми, если

непознаваемо первоначальное событие. А если у нас есть способы знать их,

46 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения... 47

то почему нет способов познания того первоначального события, следствиями

которого они являются? Познаваемы только настоящие и будущие следствия, и

мы не продвигаемся в решении вопроса о том, как мы можем знать прошлое.

Вернее, мы продвигаемся, ибо ответ гласит, что мы не можем его знать. А это

абсурд.

Еще одно слово. Допустим, мы переживаем в опыте {е}, и {е} действитель-

но является частью О. На каком основании мы утверждаем, будто знаем, что {е}

является частью О, если О включает в себя более ранние части, которые сами по

себе непознаваемы? А если каждый раз, когда мы хотим говорить о более ран-

них частях, наши утверждения оказываются предсказаниями о более поздних

частях, то Льюис в своей теории знания, по сути дела, не оставляет места для

знания растянутых во времени объектов. При его истолковании знания невоз-

можно говорить о таких объектах. Интересно обратить внимание на то, каким

способом Льюис пытается преодолеть эти затруднения. Он говорит, например,

об «отпечатках прошлого», которые несут на себе объекты настоящего и, опира-

ясь на которые, мы можем добраться до более ранних частей растянутого во

времени объекта. Таким образом:

«Прошлое познается посредством правильной интерпретации чего-то

данного, включая определенные черты, представляющие собой отпечат-

ки прошлого»

Как нужно понимать выражение «отметки времени»? Как говорящее о

зазубринах, царапинах, потертостях и вообще о признаках изношенности?

Или о начертанных на них датах? Или просто о любых отличиях от объек-

тов, которые несут на себе отпечаток настоящего? Какими они могли бы

быть? Об этом Льюис говорит весьма уклончиво:

«Для наших целей достаточно отметить, что какие-то распознаваемые при-

знаки существующих объектов должны свидетельствовать об их прошлом, ина-

че прошлое нельзя было бы отличить от настоящего»

Вопрос, однако, в том, способны ли мы сделать это, опираясь на тео-

рию Льюиса. Здесь приходит на ум аналогичное затруднение, возникаю-

щее в эмпирической теории памяти. Благодаря каким имеющимся и рас-

познаваемым критериям мы можем отличить воспоминания от образов вос-

приятия, если считаем, что помнить значит хранить образ? Юм полагал,

что это можно сделать, опираясь на различия в степени живости образов Ч,

однако было указано на то, что и сами воспоминания могут отличаться

разной степенью живости

, поэтому остается проблема: как отличить тус-

клые образы восприятия от ярких воспоминаний? Рассел предполагал, что

существует определенное «чувство прошлого», помогающее провести тре-

буемое различие

, что удивительно похоже на «отпечатки прошлого» у Льюи-

са. Я не собираюсь здесь углубляться в эмпиристскую теорию памяти, но по

крайней мере отчасти ее затруднения обусловлены предположением, что память

заключается в созерцании некоторого образа, как у Льюиса знание отождеств-

ляется с наличным опытом или опытом, который когда-нибудь будет наличным.

Следовательно, единственный способ истолковать наше знание о прошлом со-

стоит в том, чтобы исследовать какие-то существующие отпечатки этого про-

шлого.

Я не знаю, что такое отпечатки прошлого, но если бы я, скажем, зани-

мался подделкой артефактов этрусской культуры, то я постарался бы сде-

лать фальшивые предметы так, чтобы доверчивые работники музеев не смог-

ли отличить их от подлинных предметов, опираясь на «отпечатки прошло-

го». В этом случае мы не смогли бы отличить подделки от подлинных вещей,

заметив на последних, как выразился один автор, «штрихи былого»

. Вме-

сто того чтобы заниматься поиском этих «штрихов», мы могли бы обратить-

ся к анализу содержания в их химическом составе марганца и битума и к

данным о том, как ведет себя терракота при нагревании

. Однако все это

неважно для нашего обсуждения. Действительно серьезный вопрос отно-

сится к рассмотрению чего-то воспринимаемого в опыте сейчас, как свиде-

тельства того, что было в прошлом. Выражение «быть свидетельством» яв-

ляется двухместным предикатом, и наш вопрос относится ко второму члену

этого отношения. Если мы не можем ссылаться на то, свидетельством чего

что-то является, то как можно вообще говорить о свидетельстве? Неспособ-

ность Льюиса допустить референцию к прошлому, которая не сводила бы к

ссылке на настоящий и будущий опыт, лишает нас возможности говорить о

чем-то как о свидетельстве. Свидетельство чего? Мы не можем ответить на

этот вопрос.

Из теории знания Льюиса вытекает положение о том, что прошлое не-

познаваемо. Критика этого положения, говорит он, «имела бы гораздо боль-

ший вес, если бы те, кто ее высказывает, могли" бы сообщить нам, как мож-

но знать прошлое, которое прошло и умерло»

. Возможно, еще рано отве-

чать на этот вызов, однако едва ли можно обойтись без нескольких предва-

рительных замечаний.

Допустим, что если Е произошло в момент t

, то после этого момента

никто уже не сможет переживать в опыте Е. Именно это предполагается

анализом Льюиса и порождает все те затруднения, которые он пытался, как

мы видели, безуспешно преодолеть с помощью таких средств ad hoc, как

обращение к растянутым во времени объектам и к «отпечаткам прошло-

го». Кто-нибудь может высказать здесь стандартное возражение, гласящее,

что астрономы действительно наблюдают события, которые произошли

задолго до момента их реального наблюдения, например взрыв звезды, ко-

Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения... 49

•рый мы сейчас наблюдаем, произошел задолго до того, как ее свет достиг

:мли, и мы можем даже вычислить, какой отрезок времени прошел от данного

•бытия до момента его наблюдения. Кроме того, вполне естественно говорить

о наблюдении взрывов на Земле. Действительно, о наблюдении взрывов на

:мле можно говорить несмотря на то, что нам известно, что между моментом

фыва и моментом его наблюдения прошло какое-то время, пусть и не столь

эльшое, как после взрыва звезды. Однако можно пойти еще дальше. Эпистемо-

эги постоянно указывают на то, что по чисто физическим причинам всякое вос-

риятие возникает после появления воспринимаемого события, что требуется не-

старое время, пусть небольшое, для того, чтобы импульс достиг центров вос-

риятия, что бы они ни означали

. Но тогда перед лицом этих фактов пример

э взрывом звезды отчасти теряет свою силу. Различие между ними заключает-

и лишь в степени, ибо такие взрывы являются «более далеким прошлым» или

гделены большим промежутком времени от акта восприятия по сравнению с

бычными земными взрывами, а последние, в свою очередь, являются «более

алеким прошлым», по сравнению, скажем, со вспыхнувшим огоньком спички

наших руках. Таким образом, вопрос не в том, можно ли воспринимать про-

шые события, а в том, можно ли вообще что-либо воспринимать, кроме про-

1лых событий.

Попробуем рассмотреть эти факты более тщательно. Допустим, сегодня я

югу — в требуемом естественном смысле — наблюдать взрыв звезды, который

[роизошел много лет назад. В том пространственном положении, в котором я

[аблюдаю это (например, в своей обсерватории, занимающей фиксированное

юложение на поверхности Земли), я не смогу наблюдать то же самое событие

•автра. Если я не увижу его сегодня, то в этой пространственной точке я уже

шкогда не смогу его увидеть. Быть может, в другой пространственной точке я

;могу увидеть его завтра, так же как в еще другой пространственной точке я мог

шдеть его вчера. Однако реально я нахожусь там, где нахожусь, и не был и не

Зуду в тех пространственных точках, в которых мог бы воспринять взрыв вчера

«ш завтра. Это приводит к мысли о том, что существует некоторая простран-

;твенно-временная область, в которой можно воспринять событие. Е восприни-

мается в разные моменты времени в разных пространственных точках, принад-

пежащих к этой области, и восприятие Е зависит от выбора правильного места и

времени. Я могу воспринимать его в разные моменты времени, но только из

разных точек пространства. Сказать теперь, что мы не можем видеть Е, потому

что Е находится в прошлом, значит сказать, что (а) Е имело место и (б) момент

времени, в который Е можно было бы видеть в занимаемой нами пространствен-

ной точке, предшествовал настоящему моменту. И сказать, что мы никогда не

сможем увидеть Е, значит высказать (а), (б) и (в), что в любое будущее время мы

никогда не сможем попасть в пространственную точку, в которой можно видеть

Е, т. е. всякий раз, когда мы достигаем другой пространственной точки, чем та,

в которой мы находимся сейчас, оказывается, что момент времени, в который

можно было видеть Е из этой точки, предшествует тому моменту, в который мы

попали в эту точку. Можно находиться в нужной временной области, чтобы ви-

деть событие, но за пределами соответствующей пространственной области, или

в пространственной области, но за пределами соответствующей временной об-

ласти. Человек, находившийся в Страсбурге в 1066 г., служит примером первой

ситуации, а человек, находившийся в Гастингсе в 1963 г., — пример второй.

Второй случай имеет к нам отношение. Сейчас бесполезно передвигаться в

пространственной области, чтобы увидеть битву при Гастингсе, ибо мы

навсегда остаемся за пределами той временной области, в которой можно

получить соответствующий опыт. *

Приняв во внимание эти уточнения, мы можем теперь признать тот факт,

что видим только прошлые события. Мы можем даже признать, что в одно

и то же время можно быть очевидцем событий, происходящих в разные

моменты, например астроном способен одновременно видеть взрыв бомбы

в воздухе и взрыв звезды. Мы не смогли бы их различить благодаря каким-

то «отпечаткам прошлого», так как если все, что мы видим, является про-

шлым, то все несет на себе отпечатки прошлого, и мы должны были бы, по

мнению Льюиса, говорить о том, что на одном объекте таких отпечатков

больше, чем на другом. Однако уловки такого рода мало что дают, ибо из

того факта, если это факт, что мы являемся очевидцами только прошлых

событий, не следует, что мы сейчас можем видеть каждое прошлое собы-

тие. В отношении некоторых прошлых событий мы всегда остаемся за пре-

делами области их наблюдения, и это имеет место для битвы при Гастингсе.

Тогда остается вопрос: как можно знать о невоспринимаемых прошлых со-

бытиях, которые действительно «прошли и умерли». Очевидно, благодаря

тому, что у нас есть свидетельства того, что они произошли. И мы можем

согласиться с тем, что, основываясь на вещах, которые воспринимаемы сей-

час, мы способны знать о том, что было, но сейчас не может переживаться в

опыте. Можно было бы сказать, что это в точности тезис Льюиса. Предло-

жил ли я истолкование, альтернативное по отношению к его истолкова-

нию, которое отвечало бы на вызов, брошенный им его критикам? Нет, я не

сделал этого. Однако затруднения, порождаемые анализом Льюиса, не вста-

ют, безусловно, в связи с банальным утверждением о том, что прошлое, оче-

видцами которого мы не можем быть, мы знаем только на основе свиде-

тельств. Они возникают, скорее, благодаря предположению о том, что ког-

да я высказываю утверждение о прошлом, я неявно предсказываю чувствен-

ные переживания, которые буду иметь в будущем, если произведу опреде-

ленные действия. Действительно, я могу неявно делать такие предсказания.

Но, несомненно, это не все, что содержится в моем утверждении о прошлом.

И Льюис ошибается, когда предполагает, будто это все, и познавательное содер-

жание моих утверждений о прошлом целиком выражается в условных предло-

жениях указанного выше вида.

50 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IV. Верификация, верифииируемостъ и предложения... 51

Подумайте, как ясно понимаем мы предложение «Битва при Гастингсе про-

изошла в 1066 г.» и сколь ярок образ битвы у многих из нас. Но попробуйте

теперь подумать о том, какие предсказания о наших будущих действиях и вос-

приятиях содержатся в этом утверждении. Я очень мало знаю об имеющихся

свидетельствах в пользу истинности этого предложения, и я не представляю себе,

на какого рода факты мог бы указать специалист по английской истории в

его подтверждение. В лучшем случае, как мне представляется, можно было

бы предсказать, что если бы я спросил английского историка о свидетель-

ствах битвы при Гастингсе, он что-то предъявил бы, но что именно он

предъявит, я вряд ли могу сказать. Если бы своим утверждением о битве

при Гастингсе я предсказывал подобный результат своих расспросов, то

было бы совершенно неясно, о чем я говорю. Немногим больше содержа-

лось бы в утверждении «Битва при Ватерлоо произошла в 1815 г.» Вряд ли

я смог бы отличить эти утверждения одно от другого, ибо мне в равной

мере неясно, какого рода свидетельства в пользу первого и второго я смог

бы найти. Поэтому даже если согласиться с тем, что когда я говорю о зна-

нии некоторого прошлого события, я должен иметь возможность привести

какие-то свидетельства, все-таки мое утверждение об этом событии не рав-

нозначно предсказанию тех впечатлений, которые будут результатом по-

иска этих свидетельств. Я говорю, скорее, о том, что произошло такое-то

событие. Это совершенно разные вещи. Мое утверждение говорит о битве

при Гастингсе, а не о том, что можно обнаружить в королевских архивах. Я

не представляю, что именно можно там обнаружить, в лучшем случае я хо-

тел бы сказать, что содержимое этих архивов могло бы быть свидетель-

ством в пользу утверждения о битве при Гастингсе или могло быть — при

оптимистическом взгляде на вещи. Но если я не могу говорить о прошлых

событиях независимо и отдельно от этого, то что тогда верифицирует та-

кой верифицирующий опыт? Предполагается, что он дает нам знание о битве

при Гастингсе. Однако совершенно очевидно, что знание о битве при Гас-

тингсе — это совсем не то, что знание свидетельств этой битвы. Знание сви-

детельства, например, может быть восприятием каких-то листов пергамен-

та. Но я вовсе не имею в виду какие-то листы пергамента, когда говорю о

битве при Гастингсе. Я говорю о борьбе людей. Если бы мое утверждение

подразумевало только предсказания, оно говорило бы не о вооруженных

людях, королях и военачальниках, а только о кусках пергамента и истер-

тых коврах из Байе. Такое истолкование в высшей степени неприемлемо.

Как же я могу считать эти вещи свидетельствами битвы при Гастингсе, если

каждое мое предложение об этой битве оказывается не более чем предска-

занием о моем восприятии пергаментов и ковров из Байе?

В таком случае даже если все наше знание о битве при Гастингсе основано,

в некотором смысле, на таких условных предложениях, оно не может состоять

только из таких предложений. Льюис, в общем, прав, когда говорит о том, что

мы знаем прошлое благодаря свидетельствам и другого способа знать его у нас

нет. Однако он не дает нам возможности говорить о прошлом, при его подходе

мы можем говорить лишь о том, на чем основывается наше знание о прошлом.

Он не дает нам возможности говорить о прошлом, ибо наши высказывания о

прошлом мгновенно превращаются в высказывания о настоящем и будущем.

Это обусловлено не только его приверженностью той догме, что мы знаем толь-

ко то, что можем иметь в опыте (поэтому мы не можем знать прошлого). Хотя

из-за этой догмы ему пришлось изобретать совершенно невероятные объекты и

отпечатки прошлого. Однако еще более важно то, что он придерживался опре-

деленной теории значения, согласно которой значением неаналитического пред-

ложения является множество верифицирующих его чувственных впечатлений.

Именно к ней я и должен сейчас обратиться.

«Что касается меня, — писал Айер в период расцвета верификационизма,

— то я не нахожу чего-то слишком парадоксального в той точке зрения, что

суждения о прошлом являются правилами для предсказания тех «исторических»

переживаний, которые, как считается, их верифицируют, и я не вижу, как иначе

можно анализировать «знание о прошлом»

. А тех, кого не удовлетворяет та-

кой анализ, добавляет он, можно заподозрить в приверженности метафизичес-

кой позиции, утверждающей, что прошлое «как-то объективно существует», что

«оно реально» в метафизическом смысле этого слова»

. Быть может, важно

указать на то, что затруднения Льюиса были обусловлены в точности таким же

метафизическим предположением, а именно предположением о том, что посколь-

ку прошлое не является «объективно существующим», оно не может быть вос-

принято, следовательно, не может быть познано, или что из всех событий мы

можем знать лишь те, которые «объективно существуют». Поэтому то, что мы

знаем о прошлом, должно быть знанием о чем-то «объективно существующем»,

т. е. не быть прошлым. Не мог Айер далеко отойти и от той точки зрения, что

если наши утверждения выражают знание, то должно существовать нечто та-

кое, о чем они говорят и что может переживаться в опыте. Поэтому если наши

предложения о прошлом выражают знание, они не могут реально говорить о

прошлом, а относятся к чему-то, что мы может иметь в опыте. Несмотря на свои

смелые заявления, Айер постепенно отошел от той позиции, что утверждения о

прошлом являются не утверждениями о прошлом, а правилами для высказыва-

ния утверждений о будущем.

Одной из причин, по которой здравомыслящий человек, несмотря на

свою склонность к парадоксам, захочет отказаться от этой позиции, явля-

ется то, что она приводит к пересмотру значения таких предложений, как

«Битва при Гастингсе произошла в 1066 г.», всякий раз, когда эти предложения

верифицируются

. Что говорить, большинство из нас согласится с тем, что в

некотором смысле предложение «Битва при Гастингсе произойдет в 1066 г»,

отличается по своему значению от предложения «Битва при Гастингсе произошла

в 1066 г.». Возможно, это обусловлено тем, что первое из них, но не второе,

52 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предлож

ения...

может быть верифицировано переживанием в опыте битвы при Гастингсе (хотя

на самом деле немногие из нас именно по этой причине считают их различными

по значению). Но кто из нас сказал бы, что предложение «Битва при Гастингсе

произошла в 1066 г.» отличается по своему значению от предложения «Битва

при Гастингсе произошла в 1066 г.»? Однако именно это мы можем быть вы-

нуждены сказать, приняв первоначальный верификационистский анализ: пред-

ложение изменяет свое значение при всякой новой верификации. Допустим, в

какой-то момент оно рассматривается как предсказание о некотором опыте и

этот опыт имеет место. В дальнейшем оно уже не сможет предсказывать дан-

ного опыта и будет предсказывать какой-то другой опыт, следовательно, его зна-

чение изменяется. Мы можем согласиться с предвзятым мнением, будто предло-

жение сохраняет одно и то же значение, только если используем это предложе-

ние для предсказания после того, как оно было произнесено в самый последний

раз. Однако во многих случаях это уже слишком поздно. Так, предложение «Це-

зарь умер» больше не означает того, что оно когда-то означало, отчасти благода-

ря тщательному расследованию Марка Антония. Таким образом, данная теория

приводит к радикальной нестабильности значений большинства предложений о

прошлом или, по крайней мере, те из них, которые когда-либо верифицирова-

лись. По сути, мы никогда не можем верифицировать одно и то же предложение

дважды. Как в учении Гераклита! Вместо этого мы всегда верифицируем разные

предложения, если разница в значениях выражает различие предложений. От-

сюда следует, что предложения «Цезарь умер» и «Цезарь умер» не являются од-

ним и тем же предложением, если одно из них было верифицировано. Тем не

менее, мы, безусловно, считаем, что в этих двух случаях утверждается одно и то

же предложение и что это предложение всегда сохраняет одно и то же значение.

Мало поможет, если сказать, что здесь два разных употребления одного предло-

жения дают два разных утверждения. Эти два разных утверждения никогда не

могли бы означать одно и то же, если бы одно из них было когда-то верифициро-

вано или если бы они были верифицированы посредством разного опыта.

Айер приходит к признанию того, что ошибочно предполагать, будто утвер-

ждения о прошлом «могут быть переведены в суждения о настоящих и будущих

переживаниях в опыте»

. Он считает это «безусловно неправильным» и добав-

ляет, что больше не разделяет мнения о том, что «истинность какого-либо пред-

ложения наблюдения, говорящего о настоящем или будущем, является не-

обходимым условием истинности какого-либо утверждения о прошлом». Воп-

рос, однако, касается не истинности, а значения, и он остается: на каком основа-

ния такие утверждения можно считать осмысленными, если мы не можем вери-

фицировать их непосредственно — переживая в опыте то, о чем они говорят?

Айер отвечает на этот вопрос, вводя понятие «верифицируемости в принципе».

Это означает изменение в подходе. Предложения о прошлом нельзя перевести в

предложения о настоящем и будущем, но их можно перевести из изъявительно-

го в сослагательное наклонение. Я хотел бы проанализировать этот ход.

Верно, что я, вступивший в поток времени в 1924 г. и с тех пор не прерывав-

ший своего существования, никогда не мог наблюдать событий, случившихся до

1924 г., или событий, пространственно-временные области которых заканчива-

лись до этой даты. Но в течение прожитого мной времени я находился в различ-

ных пространственных точках. Находясь в этих пространственных точках в оп-

ределенные моменты времени, я не мог наблюдать современных мне событий,

если в момент их свершения я находился вне их пространственной области.

Находясь в 1962 г. в Риме, я не мог быть очевидцем событий, происходящих в

Нью-Йорке. Но в 1962 г. я скорее мог бы быть в Нью-Йорке, нежели в Риме. В

таком предположении нет ничего абсурдного. И если бы я был в Нью-Йорке, я

мог бы наблюдать то, что там происходило. Это чистая случайность, что я был в

одном месте, а не в другом. Но точно так же обстоит дело со временем. Я мог бы

жить в ином отрезке времени, нежели тот, в котором я живу благодаря случайно-

му стечению обстоятельств. И если не абсурдно предполагать, что вместо того

чтобы быть в Риме в 1962 г., я мог бы в этот момент находиться в Нью-Йорке,

точно так же не абсурдно предполагать, что вместо того чтобы находится в Риме

в 1962 г., я мог бы находиться там в 44 г. до н.э. И как случайно то, что я не был

очевидцам событий в Нью-Йорке в 1962 г., а видел события в Риме, точно так же

случайно то, что я не видел событий в Риме в 44 г. до н.э., а видел события в

1962 г. Я не был очевидцем этих событий, но предположение о том, что я мог бы

их видеть, не является логически абсурдным. Я не могу в действительности ве-

рифицировать смерть Цезаря посредством наблюдения. Но я мог бы это вери-

фицировать, если бы жил в то время. Поэтому предложение «Цезарь умер» в

принципе верифицируемо. А поскольку оно верифицируемо, оно осмысленно.

Приблизительно таково рассуждение Айера

Давайте не будем касаться вопроса о том, остался бы я той же самой лично-

стью, если бы из 1962 г. переместился в 44 г. до н.э. Сейчас нас интересует

другое: способно ли это новое понимание избежать тех ошеломляющих измене-

ний в значениях, о которых шла речь выше? В какой-то мере способно. Все кон-

кретные употребления предложения «Цезарь умер» рассматриваются как обо-

значающие одно и то же множество возможных переживаний в опыте, которые

имел бы человек, находившийся в Риме в 44 г. до н.э. Опять-таки перевод здесь

сохраняется, однако предложение

(1) Цезарь умер в Риме в 44 г. до н.э.

переводится не в конъюнкцию условных предложений, а приблизительно в

такое предложение:

(2) Если бы я был в Риме в 44 г. до н.э., то я пережил бы в опыте смерть

Цезаря.

54 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Как мы увидим, (2) не вполне полный и совершенный перевод предложения

(1), однако для наших настоящих целей он вполне подходит. Заметим, что, когда

я говорю о прошлом, я уже не ссылаюсь на свой настоящий или будущий опыт.

Я больше не обязан ссылаться на какой-либо опыт, который когда-нибудь буду

иметь. С другой стороны, я не способен сослаться и на смерть Цезаря. Вместо

этого я обязан ссылаться на опыт, который я имел бы, если бы находился в опре-

деленном месте в определенное время. Нас не должно, конечно, смущать то воз-

ражение, что два человека, высказывающих предложение (1), могут иметь в виду

не одно и то же, поскольку каждый из них говорит о своем собственном субъек-

тивном опыте. Я думаю, это возражение легко преодолеть, если допустить, что

опыт, о котором идет речь, имел бы любой человек, что, окажись вы на моем

месте, вы имели бы этот опыт, поэтому всегда речь идет об опыте того, кто

высказывает предложение (1). Теперь в качестве лучшего (частичного) пе-

ревода предложения (1) мы можем рассмотреть предложение:

(3) Если бы кто-то находился в подходящем месте (и т.д.), то он пережил

бы в опыте смерть Цезаря.

Возможно, выражение «пережить в опыте смерть Цезаря» является некото-

рым паллиативом (makeshift). Оно приблизительно обозначает те чувственные

переживания, которые непосредственно верифицируют предложение «Цезарь

сейчас умирает». Следовательно, можно заметить в скобках, предложение (3) не

является в строгом смысле истинным, ибо оно неверно в отношении самого Це-

заря: «Смерть, — как пишет Витгенштейн, — не есть событие жизни. Смерть не

переживается»

. Но я не буду задерживаться на этом вопросе. Для нас важно

то, что мы все еще не можем говорить о смерти Цезаря, а только — о пережива-

нии в опыте смерти Цезаря. Причина, по которой этот термин является паллиа-

тивом, заключается в том, что в нашем языке нет слов, выполняющих именно ту

функцию, которая требуется рассматриваемым анализом. Вернее, эту функцию

должен выполнять совершенно иной язык — язык, в котором все термины, обо-

значающие в нашем обычном языке физические события и объекты, пере-

ведены в другие термины, обозначающие переживания в опыте. Это объясня-

ет, почему предложения (2) и (3) являются лишь частичными переводами: слово

«Рим» обозначает конкретный физический город и его полный перевод дол-

жен был бы заменить «Рим» тем, что окажется его эквивалентом в этом новом

языке. Иными словами, мы имеем дело с феноменалистской программой. По-

этому-то нам и трудно говорить о смерти Цезаря — о физическом событии.

Общепризнанное крушение верификационизма в его первоначальной форме, —

по словам Айера, —

«не означает... что суждения, говорящие о прошлом, нельзя анализиро-

вать феноменалистически. Их можно рассматривать как утверждения

Глава IV. Верификация, верифицируемое и предложения...

о том, что если бы определенные условия были выполнены, то имели

бы место определенные наблюдения. Беспокойство вызывает лишь

то, что эти условия никогда не могут быть выполнены, ибо они тре-

буют, чтобы наблюдатель находился в таком отрезке времени, в кото-

ром он ex hypothesi * не может находиться»

Но, как мы видели, последняя трудность не является непреодолимой. Тем

не менее, бросим беглый взгляд на то, что действительно содержится в предла-

гаемом переводе.

Феноменализм есть тезис о том, что все утверждения о физических объек-

тах и событиях, если они осмысленны, могут быть переведены в множество ут-

верждений о реальных и возможных чувственных восприятиях. Считается, что

я могу понять некоторый термин лишь в том случае, если знаю, какие восприя-

тия я буду иметь при контакте с десигнатом этого термина. Но тогда этот термин

должен быть переводим в другие термины, которые говорят как раз об этих вос-

приятиях, и о десигнате осмысленно нельзя сказать ничего такого, что не может

быть так переведено. Мы не можем позволить себе подробное обсуждение этой

программы, однако уже ее краткая формулировка показывает, почему у нас нет

возможности говорить о прошлых событиях, в данном случае — о смерти Цеза-

ря. Это является следствием того факта, что, согласно феноменализму, мы не

можем говорить и о событиях simpliciter **, если под событиями мы имеем в

виду физические происшествия. Ибо всякий раз, пытаясь указать на само собы-

тие, мы указываем на действительный или возможный опыт. Поэтому не какая-

то особенность прошлого не позволяет нам говорить о прошлых событиях. Это,

скорее, общий факт, что мы не можем ссылаться на события как на физические

происшествия, а отсюда вытекает и тривиальное следствие, что мы не можем

ссылаться и на прошлые события. Даже Брут не смог бы сказать о смерти Цеза-

ря, а только — о «переживании в опыте смерти Цезаря». Поэтому здесь нет

особой проблемы, встающей только в связи с утверждениями о прошлом.

Я не буду задерживаться на вопросе о том, можем мы или не можем, ре-

ально или только в принципе, осуществить феноменалистский перевод пред-

ложения, якобы говорящего об убийстве и смерти Цезаря, — перевод в тер-

мины, обозначающие только чувственные данные и сенсибилии, т. е. дей-

ствительные и возможные чувственные переживания. Не знаю, можно ли это

сделать, но буду считать, что можно и что нам это удалось. Правда, я не вполне

понимаю, каким образом феноменалист сможет передать прошлость

(pastness) в своей феноменалистской терминологии. Айер предложил пони-

мать ее как возможность того, что мы имели в опыте переживания, на кото-

рые ссылается феноменалистский перевод выражения «смерть Цезаря». Это

возможно в том смысле, что логика допускает возможность нашего присут-

* По условию (лат.). — Прим. перев.

** Просто (лат.). —Прим. перев.

56 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ствия в Риме в 44 г. до н.э. Однако он заметил, что в действительности ус-

ловия для получения таких чувственных переживаний не могут .быть выпол-

нены, видимо, по той причине, что реально мы не можем попасть в соответ-

ствующую пространственно-временную область: «они требуют, чтобы наблю-

датель находился в таком отрезке времени, в котором он ex hypothesi не мо-

жет находиться». Однако нельзя не отметить, что ссылка на положение во

времени, безусловно, означает ссылку на физическое местонахождение и

до тех пор, пока не показано, каким образом понятие пространственно-вре-

менного расположения можно передать с помощью феноменалистских тер-

минов, мы имеем право считать, что по крайней мере некоторые осмыслен-

ные физические понятия не имеют феноменальных эквивалентов. А если

какие-то вещи нельзя выразить в предлагаемом языке, то у нас нет основа-

ний вообще признавать громоздкие конструкции феноменализма. Частич-

ный феноменализм с философской точки зрения бесполезен, ибо сводится

к утверждению о том, что нечто осмысленное может быть выражено в тер-

минах реального или возможного опыта. Аналогично этому существуют

некоторые углы, трисекция которых может быть осуществлена с помощью

циркуля и линейки. Но это не доказывает никакого общего положения, в то

время как доказательство того, что существует угол, трисекцию которого

нельзя осуществить с помощью циркуля и линейки, опровергает общее по-

ложение. Если же мы не можем положения во времени передать с помо-

щью феноменалистских предикатов, то феноменализм терпит полное кру-

шение.

Однако я продолжу свое рассуждение, предполагая, что мы получили

перевод выражения «смерть Цезаря» и даже сумели выразить в феномена-

листском языке ссылки на пространственно-временное положение. Таким

образом, предложение

(4) Цезарь умирает в Риме в 44 г. до н.э.

вполне выражается предложением

(5) Если бы кто-либо пережил в опыте Рим в 44 г. до н.э., то он пережил

бы в опыте смерть Цезаря.

Здесь неважно, что предложение (5) несколько короче, чем был бы пол-

ный перевод. Оно выражает лишь форму полного перевода, который дол-

жен быть гораздо длиннее и сложнее. Однако нас сейчас интересует другой

вопрос, а именно: нельзя сказать, когда было произнесено предложение (4)

и говорит ли оно о прошлом, настоящем или будущем (если отвлечься от

того, что римляне не пользовались выражением «до н.э.»). Нельзя этого

сказать и о предложении (5).

Это обусловлено тем, что (4), как показывает

Глава1У. Верификация, верифицируемое и предложения...

(5), сформулировано в виде оборота, не имеющего формы времени *. Меня

интересует, каким образом в феноменалистских терминах мы можем выразить

тот факт, что данное событие находится в прошлом. А этот вопрос, как мы уви-

дим, совершенно отличен от вопроса о том, как в таких терминах выражается

ссылка на пространственно-временное положение. Мы можем достигнуть успе-

ха в решении последней задачи, однако при этом не сумеем сказать, относится

ли переведенное таким образом пространственно-временное положение к про-

шлому, настоящему или к будущему.

Иногда против феноменализма высказывают то возражение, что предложе-

ние (4) может быть ложным, в то время как предложение (5) — истинным. Пере-

до мной может не быть никаких кинжалов, хотя я имею чувственное восприятие

кинжала. Однако это слабое возражение, если феноменализм прав в том, что (5)

не говорит ничего такого, чего нет в (4), что это лишь перевод того, что осмыс-

ленно в (4). Тем не менее, у нас есть здесь повод для аналогичной, но, я наде-

юсь, более серьезной критики. Заметим, что предложение (4) не имеет формы

времени, а (1) имеет. Но тогда (5) нельзя рассматривать как адекватный перевод

одновременно и предложения (1), и предложения (4). Поскольку (1) содержит

информацию, которой нет в (4), то либо (5) неадекватно переводит (1), будучи

адекватным переводом (4), либо содержит нечто большее, чем перевод (4), если

дает адекватный перевод (1). Предложение (1) дает больше информации, чем

(4), в частности, оно говорит о том, что событие, на которое ссылаются оба пред-

ложения, имело место в прошлом. Предложение (4) не сообщает нам о том, слу-

чилось уже данное событие или оно происходит сейчас или произойдет в буду-

щем. Поэтому предложение (1) может оказаться ложным, когда (4) истинно: пер-

вое было бы ложным, если бы указанное событие не произошло в прошлом.

Поэтому если (5) считается точным переводом (4), то (1) может быть лож-

ным, когда (5) истинно, ибо (5) выражает содержание (1) не более, чем его

выражает (4). Однако можно высказать более общее утверждение: любое

предложение, имеющее форму времени, может оказаться ложным, в то вре-

мя как его феноменалистский перевод будеъ истинным, если, разумеется,

мы не сможем выразить формы времени в феноменалистском языке.

Отнюдь не легко сообразить, каким образом можно было бы выразить

формы времени в феноменалистском языке. Можно, конечно, предложить

такую стратегию: попытаться найти феноменалистский эквивалент для дви-

жения во времени

. Например, мы попадаем в 44 г. до н.э., перемещаясь

вдоль последовательности событий, каждое из которых может быть пред-

ставлено в феноменалистском языке. В действительности, мы не можем сей-

час занимать эти положения во времени, однако по рассмотренным выше

основаниям — логически это возможно. Основная трудность заключается

в том, чтобы сделать первый шаг от сегодня к 44 г. до н.э. Первый шаг дол-

* Согласно предлагаемому анализу, предложение не имеет формы времени, если оно не соотно-

сится с моментом речи. — Прим. перев.

58 Артур Данто. Аналитическая философия истории

жен привести нас к событию, которое находится в прошлом, если мы движемся

в правильном направлении, и встает вопрос: как определить, что наш первый

шаг ведет в прошлое, а не в будущее! Можно было бы ответить: это первый шаг

в направлении к 44 г. до н.э. Но в таком случае мы должны как-то выразить то

обстоятельство, что 44 г. до н.э. находится в прошлом, а это возвращает нас к

первоначальному вопросу. Увы, мы не можем надеяться обойти этот вопрос с

помощью выражения, не имеющего формы времени. Допустим, мы скажем, что

44 г. до н.э. — это 2007 лет до настоящего момента. Однако выражение «насто-

ящий момент» указывает на использование формы настоящего времени и может

быть заменено соответствующей датой, т.е. 1963 г. н. э. Мы могли бы тогда ска-

зать: утверждение о том, что 44 г. до н.э. — это 2007 лет до 1963 г. н. э., является

истинным, а стало быть, и аналитически истинным. Однако и это не указывает

на то, что 44 г. до н.э. находится в прошлом. Кто-нибудь мог бы высказать этот

трюизм в любое время, скажем, в 43 г. до н.э., когда вся подразумеваемая после-

довательность лет относилась к будущему. Нам нужно знать, когда именно выс-

казывается это предложение и является ли этот момент настоящим, прошлым

или будущим по отношению к тому моменту, когда обсуждается наш вопрос. Не

так-то легко игнорировать ту информацию, которую дает нам грамматическое

время. Но если мы не способны включить эту информацию в наши феноменали-

стские переводы, то феноменализм — как программа выражения всего того, что

является осмысленным в нашем обыденном языке, — рушится. Конечно, можно

было бы отважно заявить, что информация о грамматическом времени бессмыс-

ленна, однако это было бы совершенно неразумно, ибо мы вполне понимаем,

что имеется в виду, когда говорят, что нечто относится к прошлому. Здесь фено-

меналист мог бы потребовать от нас объяснить, каким образом мы понимаем

эту информацию, если ее нельзя выразить в терминах опыта. Сейчас я не буду

даже пытаться говорить об этом. К обсуждению этого вопроса я обращусь по-

зднее, а пока буду считать выражения «в настоящий момент» и «позже» понят-

ными, хотя они требуют дальнейшего анализа.

Как и верификационизм, феноменализм подвергает сомнению достижение

минимальной цели историка, поскольку полагает, будто нельзя высказать осмыс-

ленного утверждения о прошлом, которое сразу же не станет утверждением о

реальном или возможном опыте. Однако именно этот пункт я использовал для

атаки на сам феноменализм. Если ту информацию, которую содержат предложе-

ния, имеющие форму времени, нельзя выразить в феноменалистском языке, то

это означает удар по феноменализму. Однако точный статус грамматических форм

времени все еще требует прояснения, и в качестве первого шага на пути к этому

прояснению я обращусь еще к одной полемике и тем продвину наше обсуждение

вперед. Профессор Айер, который уделял много внимания анализу предложений

о прошлом, недавно выдвинул концепцию, которая утверждает, выражаясь его

словами, что «ни одно утверждение как таковое не говорит о прошлом»

. Ясно,

что такое утверждение сразу же делает невозможным достижение минимальной

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения... 59

цели историка и избавляет феноменализм от затруднений, которые мы ему при-

писали. Если ни одно утверждение как таковое не является утверждением о

прошлом, то уже нельзя упрекнуть феноменализм в том, что он не способен

утверждения о прошлом выразить в своем собственном языке. Он не может осу-

ществить перевод несуществующих предложений. Но тогда и наша минималь-

ная характеристика истории лишается смысла, ибо не существует предложений,

с помощью которых историк достигает своей минимальной цели. Тем не менее,

хотелось бы знать, о чем говорит предложение типа «Цезарь умер», если не о

прошлом. Именно на этот вопрос и стремится ответить новая концепция Айера.

Начать с того, что Айер согла'сен с тем, что это предложение говорит о неко-

тором событии, в данном случае — о смерти Цезаря. Однако мы не ссылаемся

на прошлое событие, ибо сами по себе события не являются ни прошлыми, ни

настоящими, ни будущими. Поэтому когда мы говорим о смерти Цезаря,

то, «учитывая только фактуальное содержание утверждений»

, мы гово-

рим, конечно, о событии, но не о прошлом событии, ибо очевидно, что вы-

ражение «прошлое событие» в некотором смысле содержит категориаль-

ную ошибку. Возможно, это звучит излишне ошеломляюще. Это заявление

содержит немногим больше, чем утверждение о различии между одномест-

ными и многоместными предикатами или между абсолютными и относи-

тельными свойствами. Если оно и звучит парадоксально, то в том же смыс-

ле, что и следующее положение: ни одно утверждение как таковое не гово-

рит о том, что рядом с чем-то еще. Верно, бутылка может быть рядом с

ящиком, и утверждение об этом было бы истинным. Однако в том смысле, в

котором можно сказать, что бутылка зеленая, нельзя сказать, что она ря-

дом с. Сами по себе бутылки не являются рядом с, между или позади. Поэто-

му утверждение о том, что бутылка рядом с ящиком, говорит о бутылке, а

не о бутылке «рядом с». Таких вещей вообще не существует. Точно так же и

предложения, имеющие форму времени, говорят о событиях, а не о прошлых

событиях. «Быть прошлым» есть не свойство событий, а отношение между со-

бытиями *. Фактуальное содержание таких предложений относится к событи-

ям и к абсолютным свойствам событий. Если из предложения, имеющего форму

времени, мы вычтем это фактуальное содержание, то останемся с тем, что, стро-

го говоря, указывает положение во времени человека, высказывающего это пред-

ложение, по отношению к событию, о котором оно говорит. Благодаря грамма-

тическим особенностям нашего языка, у нас нет средств, автоматически указы-

вающих пространственные отношения между нами и вещами, о которых мы го-

ворим, — средств, подобных грамматическим формам времени, которые (со-

гласно этому анализу) указывают на отношения между нами и тем, о чем мы

говорим, во времени

. Когда я говорю, что эта дверь находится «слева» от меня,

то «слева» — это не свойство двери, а отношение между дверью и мной. Кто-

* Короче говоря, «быть прошлым» — это не свойство, а отношение, не одноместный, а двухме-

стный предикат, т. е. «х прошлый по отношению к у». — Прим. перев.

60 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IV. Верификация, верифицируемость и предложения... 61

нибудь о той же самой двери может сказать, что она находится справа от него.

Но два высказывания: «Дверь находится слева» и «Дверь находится-справа» не

являются несовместимыми, даже если они относятся к одной и той же двери и

произносятся в одно и то же время, при условии, что высказываются разными

людьми, находящимися в разных положениях по отношению к двери. Но даже

разные люди, говорящие об одной двери в одно и то же время, высказали бы

несовместимые утверждения, если бы сказали: «Это дверь деревянная» и «Эта

дверь металлическая». Но точно так же были бы несовместимыми утверждения

«Цезарь умер в 44 г. до н.э.» и «Цезарь был жив в течение всего 44 г. до н.э.»,

если бы высказывались разными людьми в любое время. Однако утверждение

«Цезарь умрет в 44 г. до н.э.» и «Цезарь умер в 44 г. до н.э.» никоим образом не

противоречат друг другу, если высказываются в разные моменты времени од-

ним и тем же или разными лицами. Сразу же понятно, что если одно из них

истинно, другое также должно быть истинным, а если одно из них ложно, дру-

гое также должно быть ложным, так что они не только не являются несовмести-

мыми, но — по определению — материально эквивалентны.

Отсюда вытекает, что предложения, имеющие форму времени, могут быть

разложены на два разных компонента, каждый из которых несет свою часть ин-

формации: один говорит о событии, а другой — об отношении между событием

и временем высказывания утверждения. Следующие три предложения, произ-

несенные, соответственно, Кальпурнией, Брутом и Марком Антонием, все гово-

рят об одном и том же событии: (а) Цезарь умрет; (б) Цезарь сейчас умирает и

(в) Цезарь умер. Для фактуального содержания этих трех предложений безраз-

лично, когда они были произнесены, так как грамматическое время не имеет

отношения к фактуальному содержанию предложения. Две части информации,

объединенные в предложениях, имеющих форму времени, «логически не связа-

ны», и эти три предложения эквивалентны: если одно из них истинно — все они

истинны; если одно из них ложно — все они ложны.

Такова, если я правильно ее понял, концепция Айера. Я хочу показать, что

несмотря на всю его изобретательность, эта концепция не вполне верна. Три

упомянутых предложения не эквивалентны, а части информации, содержащие-

ся в предложениях, имеющих форму времени, не являются логически не связан-

ными, т.е. «логически независимыми». Если я прав в своих рассуждениях, то из

них следует, что «фактуальную» информацию, содержащуюся в предложениях

со ссылкой на время, нельзя столь легко отделить от информации о времени.

Начнем с рассмотрения следующего рассуждения, в котором кратко сфор-

мулирован описанный мной тезис:

«Истинность или ложность утверждения, описывающего погодные ус-

ловия в некоторый данный момент, совершенно не зависит от времени

его произнесения. Объединяя описание самого события со ссылкой на

положение говорящего во времени, грамматическая форма времени сво-

дит вместе две информации, которые логически не связаны. Это эко-

номно, но вовсе не обязательно. Каждая информация вполне может быть

выражена в языке, вообще не содержащем временных форм. Положе-

ние говорящего во времени относительно описываемого события, вы-

ражаемое употреблением настоящего, прошедшего или будущего вре-

мени, само может быть охарактеризовано явно заданной датой»

Мне представляется, здесь выражена та точка зрения, что предложение в

изъявительном наклонении, имеющее форму времени, может быть представ-

лено как истинностно-функциональная конъюнкция логически не связанных

суждений — наличие этой конъюнкции затемнено чисто грамматической слу-

чайностью. Один член конъюнкции (А) что-то говорит о событии Е, другой

член конъюнкции (В) говорит что-то о положении говорящего во времени от-

носительно Е. Каждая часть информации могла бы быть выражена отдельно,

и, поскольку мы предполагаем логическую независимость членов конъюнк-

ции, истинность или ложность одного из них ничего не говорит об истинност-

ном значении другого члена конъюнкции. Конечно, истинность или ложность

одного из членов конъюнкции будет иметь отношение к истинности или лож-

ности конъюнкции в целом: это вытекает из нашего предположения о том, что

предложение, сформулированное в изъявительном наклонении и имеющее

форму времени, скрывает в себе истинностно-функциональную конъюнкцию.

В частности, конъюнкция будет ложна, если один из ее членов или оба ложны.

В таком случае, вполне естественно, что истинностное значение предложения

в изъявительном наклонении, имеющего форму времени, будет существенно

зависеть от времени его произнесения, ибо оно будет одним из условий его

истинности. Например, допустим, что Брут произносит (б), его утверждение

будет ложным, если Цезарь уже скончался или еще жив. Мы предполагаем,

что утверждение Брута выражалось бы в настоящем времени. Но тогда его

утверждение будет ложным, поскольку ложен один из членов конъюнкции — в

данном примере тот, который говорит о положении Брута во времени относи-

тельно описываемого события в момент произнесения утверждения. Он оши-

бался по поводу этого отношения, считая, что утверждение произносится од-

новременно с событием, тогда как на самом деле утверждение было произне-

сено позже или раньше свершения события. В таком случае становится ясно,

что в этом отношении указанные три предложения не эквивалентны: (б) может

быть ложным, а предложение (а) или (в) истинным. Таким образом, следую-

щие два предложения противоречат одно другому, если учесть время их про-

изнесения: (1) «Цезарь умрет», (2) «Нет, он уже умер», хотя они имеют одно и

то же «фактуальное содержание». Если предложения (а), (б) и (в) произносят-

ся в одно и то же время, два из них будут ложными, если одно из них истинно.

Тогда в рассматриваемом случае член конъюнкции (В) ложен и конъюнкция

в целом также ложна. Можно, конечно, сказать, что все это еще не затрагивает