Данто А. Аналитическая философия истории

Подождите немного. Документ загружается.

162 Артур Данто. Аналитическая философия истории

которые критерии принимаются всеми, так что в отношении определенных

событий разногласий не возникает. Но пока существует расхождение в отно-

шении критериев, оппоненты будут отбирать разные события и по-разному

выстраивать временную структуру, и, конечно же, наши критерии будут ме-

няться в свете новых открытий в области социологии и психологии. Возмож-

но, прошлое и не изменяется, но изменяется наш способ его организации. Вер-

немся к нашей метафоре о составлении карт из раздела II: в некотором смысле

территории (читай: временные структуры), которые историк пытается нанес-

ти на карту, изменяются. Они изменяются вместе с нашими критериями, а наши

критерии, по меньшей мере, всегда будут оставаться гибкими, как мы видели в

случае строительства корабля.

Любой термин, который имеет смысл считать значением переменной х в

выражении «история х», обозначает временную структуру. Наши критерии для

идентификации а, где а является значением х, определяют, какие события будут

упомянуты в нашей истории. Если у нас нет критериев для установления, какие

события имеют отношение к делу, а какие — нет, мы просто вообще не в состо-

янии писать историю

. Временные структуры, конечно же, в какой-то мере

применяются ad hoc *. Одно и то же событие может быть составной частью в

неограниченном количестве разных временных структур: событие Е вместе с

любым количеством событий, в ином отношении ничем не связанных, может

составлять отдельные временные целостности. Наше описание Е может, соот-

ветственно, варьировать в зависимости от объединения его с разными совокуп-

ностями событий в разных временных структурах. Так что описать Е при помо-

щи нарративного предложения, соотнеся его с более поздним событием Ё', оз-

начает поместить оба события Е и Е' в одну и ту же временную структуру. Но а

priori нельзя ввести никаких ограничений на количество нарративных предло-

жений, каждое из которых будет давать истинное описание Е, и, следовательно,

нельзя ввести никаких ограничений на количество разных временных структур,

в которые историк помещает Е, организуя прошлое.

Тем не менее, как разные контексты определяют, какое из неограниченного

числа возможных описаний объекта является подходящим для данного случая,

так и конкретная временная структура, представляющая интерес для историка,

зачастую определяет, какое из описаний данного события является правильным.

Я выдвинул положение, что конкретное происшествие или событие приобрета-

ют историческое значение благодаря своей связи с другим происшествием или

событием, которое по какой-то причине представляет для нас особенный инте-

рес или которому мы приписываем некоторую важность. Нарративные предло-

жения, таким образом, зачастую используются для оправдания упоминания в по-

вествовании некоторого происшествия или события, значение которого в ином

случае было бы непонятно читателю. Автор романа, например, может прервать

свое повествование и дать пояснение некоторому обстоятельству, к которому он

* Специально для данной цели (лат.). — Прим. перев.

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

163

хочет привлечь наше внимание. Например, «Смит и не подозревал о том, что его

невинная шутка обернется смертью епископа». Тем самым автор забегает вперед,

ссылаясь на тот конкретный эпизод, благодаря которому кажущееся заурядным

более раннее событие приобретает свое значение. Историки также часто прибега-

ют к этому приему. Почему в истории Крымской войны * мы удостаиваем капита-

на Нолэна особого упоминания, тогда как о многих солдатах не говорится ни сло-

ва? Потому что, когда капитан Нолэн прибыл с приказом в штаб лорда Раглана,

«это был роковой момент»

. «Этому офицеру, смелому, блестящему, преданно-

му, предназначено было судьбой стать орудием, которое направило легкую кава-

лерию на верную смерть»

Такие слова, как «роковой», «предназначенный судьбой», «гибельный» при-

званы подчеркнуть значение событий, и это существенный момент при организа-

ции прошлого историком. «Атака легкой кавалерии» была примером безумной

славы, потрясающей воображение людей: она была вполне достойным предме-

том даже для поэтического освещения **. Если бы этой атаки не было или если бы

она была вполне обычной и ее не окружал ореол славы, интерес историка никогда

бы не коснулся капитана Нолэна или представил бы его в другом свете, например

в какой-нибудь другой временной структуре, скажем истории кавалерии.

Примеров такой имеющей «обратную силу» переорганизации прошлого можно

привести множество. Любое новое открытие в философии может, например, зас-

тавить по-иному взглянуть на всю историю философии. В более ранних филосо-

фах начинают видеть предшественников этого открытия, однако, по иронии судь-

бы, люди могут принизить оригинальность идей автора открытия, который при-

влек внимание к тем аспектам в высказываниях прежних философов, которые иначе

оставались бы незамеченными. Кант с горечью говорил об этом

. Недавно мы

были свидетелями подобной переоценки творчества К. Моне в результате дея-

тельности Нью-Йоркской школы абстрактных экспрессионистов. Можно устано-

вить, что Моне не повлиял ни на одного представителя Нью-Йоркской школы, но

поскольку эти художники начали писать в особой манере, Моне в его поздних

полотнах стал их предшественником. «Если бы, — писал Бергсон, — не было

Руссо, Шатобриана, де Виньи, Виктора Гюго, мы не только не смогли бы заметить

романтизм в классических произведениях прошлого, но его действительно там и

не было бы», поскольку

«этот романтизм классических авторов актуализировался только при рас-

крытии определенных аспектов их произведений. Но это decoupure '

* Имеется в виду один из драматических моментов битвы за Севастополь 13 октября 1854 года,

когда в результате безнадежной, но невероятно смелой атаки под Балаклавой, погибла

большая часть британской легкой кавалерии. Приказ об атаке привез капитан Нолэн. —

Прим. перев.

* Этому событию посвящено множество литературных произведений, в частности, извест-

ное стихотворение А.Теннисона. — Прим. перев.

*** Открытие (франц.). — Прим. перев

164 Артур Данто. Аналитическая философия истории

его специфической форме не существовало в классической литературе

до появления романтизма точно так же, как прихотливый узор не суще-

ствует в проплывающем мимо облаке, пока его не увидит художник, сво-

им воображением преобразующий бесформенную массу»

Это, конечно, звучит экстравагантно. Я бы, скорее, сказал, что элемен-

ты романтизма присутствовали в классической литературе, ожидая своего

открытия. Но для такого открытия нам необходимы понятие романтизма и

критерии определения романтического. Но понятие романтизма естествен-

но не существовало в период расцвета классической литературы. В скобках

заметим, что какие бы элементы в работах классических авторов ни подво-

дились под понятие романтизма, они, без сомнения, были включены в эти

произведения намеренно. Но о'ни не были включены намеренно в качестве

«романтических элементов», поскольку авторы не имели в своем распоря-

жении этого понятия. Это служит важным ограничением при использова-

нии понятия Verstehen *. В намерения Аристарха не входило предвосхитить

открытие Коперника, равно как в намерения Петрарки не входило поло-

жить начало эпохе Возрождения. Чтобы дать подобные описания, необхо-

димы понятия, которые станут доступными только в более позднее время.

Из этого следует, что, даже обладая доступом к сознанию людей, действия

которых он описывает, Идеальный хронист не способен оценить значение

этих действий.

Чтобы понимать историческое значение событий в тот момент, когда они

происходят, необходимо знать, с какими более поздними событиями их свяжут

историки будущего в своих нарративных предложениях. Так что недостаточно

одной способности предсказывать события будущего, необходимо знать, ка-

кие будущие события окажутся относящимися к делу, для этого требуется пред-

сказать интересы историков будущего. Теперь я хотел бы обратиться к вопро-

су о предсказании событий. Однако мимоходом замечу, что если Идеальный

хронист должен будет предсказывать, то образцом для него послужат сочине-

ния обычных историков, а не наоборот, как мы полагали ранее.

Мы не можем назвать предложение 5 предсказанием просто потому, что оно

стоит в определенной форме времени, поскольку некоторые предложения могут

быть предсказаниями и стоять в прошедшем времени, хотя это для них нетипич-

но. Так, «Аристарх предвосхитил открытие Коперника» является предсказани-

ем в любой момент времени с 270 г. до н.э. по 1453 г. н.э

Не зависит отнесение

S к предсказаниям и от намерения человека, высказывающего его, поскольку

человек может ошибиться в датах; соревнование, результаты которого он пыта-

ется предсказать, возможно, уже состоялось и победитель определился к тому

времени, когда он формулирует S

. Я сформулирую не определение, но только

* Понимание (нем.). — Прим. перев.

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

165

необходимое условие для предложения предсказания: S является предсказанием,

если S ссылается на событие Е и Е не происходит ни раньше, ни одновременно

с высказыванием предложения S

Тогда нарративное предложение, содержащее ссылку на упорядоченную

относительно времени пару событий £, и Е

, будет предсказанием при его ис-

пользовании Идеальным хронистом, поскольку он записывает это предложение,

когда происходит Е^ (напомню, что в нарративном предложении описы-

вается более раннее из двух событий), а стало быть, раньше по времени, чем

. Более того, чтобы Идеальная хроника оставалась окончательной, эти

предсказания должны быть верными. Однако это существенно меняет задачу

Идеального хрониста. Поскольку два события, о которых говорится в нар-

ративном предложении, принадлежат к одной временной структуре, Идеаль-

ный хронист должен точно так же структурировать будущее, как будущие

историки будут структурировать прошлое. Поскольку Идеальная хроника

должна быть полной, все нарративные предложения, истинные относитель-

но Е,, должны быть записаны сразу, и соответственно Идеальный хронист,

должен «заложить» все временные структуры, в которые будет помещено

событие Е\. В результате в Идеальной хронике история будет написана до

того, как она произошла. Так что если мы теперь позволим фрагментам

Идеальной хроники попасть в руки историков, последние узнают из них

намного больше, чем что произошло и как произошло. Они узнают, что

произойдет (если события, описанием которых они располагают, как-то

связаны с будущими событиями). Но тем самым мы нарушаем ассиметрию

в нашем представлении о прошлом и будущем: прошлое и будущее теперь

равны в отношении определенности. Это аналитика. Истинность р логи-

чески вытекает из истинности высказывания «я верно предсказывает, и то

р», а каждое предсказание Идеального Хрониста верно по определению.

Таким образом, это все меняет. В частности, изменяются познаватель-

ные возможности Идеального хрониста. Прежде он был посвящен в гораз-

до большее количество подробностей, нежели это доступно человеку, одна-

ко его способ познания представлял собой простое расширение обычной

познавательной ситуации: он наблюдал события, о которых писал. Но не-

возможно наблюдать будущие события, не изменив значение слова «наблю-

дать». Как тогда он может знать о будущем? Остаются ли действия Иде-

ального хрониста по-прежнему доступными нашему пониманию? Обратимся

сначала к более обычным для человека ситуациям, в которых делаются пред-

сказания, а затем вновь вернемся к данным вопросам.

Когда в момент времени ?

(

человек предсказывает, что событие Е произой-

дет в момент времени (

, мы всегда можем спросить, откуда он знает или поче-

му он думает, что Е произойдет в момент времени t>- Таким образом, мы про-

сим представить подтверждающие данные, и наше доверие к предсказанию

будет зависеть от нашей оценки этих данных. Пусть предсказание будет та-

166 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ким: «В момент времени ?

пойдет дождь». В данном случае подтверждающие

данные могут включать все от приступа ревматизма и просто предчувствия,

грозовых облаков и поведения птиц до результатов экспериментов в камере

Вильсона, рентгеновских лучей, электронной дифракции и тому подобного.

Или же это может быть прогноз погоды, опубликованный в газете. В любом

случае эти подтверждающие данные будут приняты, только если можно

ответить на вопрос, почему они считаются основанием для веры в то, что в

момент времени t

пойдет дождь. Ответы могут варьироваться от простого

индуктивного обобщения до новейших метеорологических теорий. Короче

говоря, для предсказания нам нужно некоторое событие и то или иное законо-

подобное предложение, которое позволит нам на основе этого события сде-

лать заключение о том, что произойдет в будущем. Сейчас меня не интересует

вопрос, являются ли какие-то данные плохим или хорошим подтверждением,

меня интересует только наиболее общее требование, которому они должны

удовлетворять, чтобы вообще быть подтверждающими данными, а именно:

какие бы данные ни приводились в подтверждение, они должны быть доступ-

ны в тот момент, когда делается предсказание. Если учесть нашу характерис-

тику предсказания, то это требование точно исключает одну вещь: само пред-

сказываемое событие. Любое утверждение о том, что Е произойдет, высказы-

ваемое, когда Е уже произошло, будет автоматически ложным в силу того, что

оно искажает временное отношение между моментом, когда его высказывают,

и событием Е. Следовательно, если Е предлагается в подтверждение предска-

зания о нем самом, то это предсказание становится ложным.

Итак, в момент времени /

мы располагаем информацией, которая в прин-

ципе недоступна человеку, предсказавшему, что произойдет в момент времени

. Точнее говоря, теперь мы имеем возможность знать, было ли его предска-

зание верным или нет. Если нас спросить, откуда мы знаем, что идет дождь,

мы в принципе можем предъявить подтверждающие данные, которые даже

самый совершенный прогноз погоды не мог бы предоставить раньше: мы мо-

жем указать на идущий дождь. Если нарративное предложение ссылается на

два разделенные во времени события и является предсказанием до тех пор,

пока не произойдет более позднее событие, то, видимо, после этого события

историки могут приводить в подтверждение указанного нарративного предло-

жения данные, которые в принципе были недоступны до того, как это событие

произошло: они могут ссылаться на само событие. Таким образом, они имеют

возможность знать, истинно ли данное нарративное предложение, чего не мог

знать никто до того, как это событие произошло. Было ли оно истинным рань-

ше — на этот вопрос я отвечу в следующей главе. Сейчас меня интересует

только эпистемологическая сторона вопроса.

Но если мы действительно проводим эпистемологический анализ, мы заш-

ли слишком далеко. Предположим, что в момент времени /

}

предсказывается,

что событие Е произойдет в момент времени ?

. Тогда в момент времени <

кто-

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

167

то действительно будет располагать информацией, недоступной в момент време-

ни /j, а именно самим событием, если предсказание окажется верным. Предполо-

жительно, этот человек является свидетелем самого события Е, тогда как в мо-

мент времени t

можно наблюдать только признаки Е. Но тогда свидетелем Е

можно быть только в момент времени <

: в момент времени t^ уже слишком по-

здно, как, впрочем, и в любой момент t

(где и > 3). Начиная с момента времени <

мы находимся примерно в том же положении, что и тот, кто сделал предсказание в

момент времени t\: подобно ему мы можем наблюдать только признаки события

Е, происшедшего в момент времени t

. В каком-то смысле мы находимся в менее

выгодном положении. Предсказатель может по крайней мере надеяться стать сви-

детелем события, которое он предсказывает. Тогда как наши собственные аргу-

менты систематически опровергают предложения «Я буду свидетелем £», если Е

произошло раньше, чем это предложение было высказано. Предсказатель имеет

возможность стать свидетелем, и, таким образом, он может узнать, верно его

предсказание или нет. Но этого не может сделать тот, кто предсказывает задним

числом (retrodict).

Этот недостаток частично компенсируется тем, что тот, кто предсказывает

событие Е, и тот, кто предсказывает его задним числом, могут наблюдать различ-

ные классы признаков события Е. Возможно, мокрые улицы являются не более

надежным признаком того, что шел дождь, чем грозовые облака — признаком

того, что пойдет дождь, но экземпляры «De Revolutionibus Orbium Caelestium» *

будут, без сомнения, более надежным признаком того, что кто-то написал эту

книгу, чем любой признак (если таковой можно себе представить), говорящий о

том, что ее кто-то напишет. В любом случае тот, кто предсказывает событие зад-

ним числом, может располагать свидетельствами очевидца события, которые, учи-

тывая наше общее ограничение, совершенно исключены для обычного предска-

зателя. Истории событий пишутся после того, как эти события произошли, а не

до того.

Признавая, что наше ограничение исключает возможность того, что кто-то

скажет, будто он был свидетелем события и теперь ждет, когда оно произойдет;

признавая также, что мы сочли бы абсурдными слова человека о том, что его кни-

га опубликована, поэтому ему лучше приняться за дело и написать ее; так не сле-

дует ли нам сходным образом признать абсурдным заявление о том, что кто-то

написал историю событий, хотя эти события только должны еще произойти! По-

пробуем представить себе такой случай.

Предположим, мы находим книгу, озаглавленную «Сражение за о. Иводзи-

ма» **. Она описывает в мельчайших подробностях участников и ход этого сра-

* Латинское название выдающегося труда Коперника «Об обращении небесных сфер» (1543),

содержащего изложение гелиоцентрической системы мира. — Прим. перев.

** Имеется в виду ожесточенное сражение за остров Иводзима (в Тихом океане) между

морскими пехотинцами США и японскими войсками в 1945 г. Именно во время

этой операции была сделана знаменитая фотография морских пехотинцев, вод

168 Артур Данто. Аналитическая философия истории

жения: сообщается, кто был ранен и когда, кто был убит и при каких обстоятель-

ствах, а затем мы обнаруживаем, что эта книга была написана в 1815 г.! Несмотря

на это, она сообщает больше сведений, чем нам известно, хотя мы являемся, ска-

жем, лучшими экспертами по истории этого сражения. Используя эту книгу, мы

находим тех оставшихся в живых участников сражения, о которых нам раньше

было неизвестно. И их свидетельства всегда согласуются с этой странной нару-

шающей хронологию находкой, которая теперь становится бесценным руковод-

ством для исторического исследования, подобно карте, на которой указан путь к

сокровищам!

В конце концов, человек может сначала составить карту, ведущую к сокрови-

щам, а затем закопать их в соответствующем месте или велеть кому-то закопать их

там. Человек может сначала разработать программу и затем начать ее выполнять

или велеть кому-то выполнить ее.'Это примеры «исправления фактов»

. Почему

же тогда мы не можем написать историю прежде, чем произойдут события, о ко-

торых мы пишем? Кто-то мог бы сказать, что это нельзя назвать историей, что

история по определению относится к прошлому и что, соответственно, говорить,

будто история событий 1945 г. может быть написана в 1815 г., означает нарушать

правила словоупотребления. Я не хочу уйти от решения вопроса таким образом.

Пусть это не называется «историей». Но предположим, мы обнаружили, что книга

была написана в 1815 г., только после того, как приняли эту книгу за точное и

окончательное описание сражения за о. Иводзима. Я нахожу слабое утешение в

том, что мы не можем больше называть это историей. Именно возможность суще-

ствования такой книги, как бы ее ни называли, приводит меня в замешательство.

Маленький ребенок в своем лепете может случайно произнести ряд звуков,

которые окажутся доказательством теоремы Ферма. Назовите это совпадением:

один ряд звуков может быть равновероятным с любым другим рядом. Или со-

чтите ребенка оракулом и пригласите математиков, чтобы они внимательно выс-

лушали его лепет. Любое действие считается разумным в данном случае. Но пред-

положим, что наша странная рукопись обнаружена в стопке бумаг, составляю-

щих литературное наследие писателя XIX в., и вместе с ней найдены письма.

Среди прочего в них часто встречаются фразы: «Я с головой ушел в работу над

книгой об Иводзиме. Работа продвигается медленно...». Достаточное количе-

ство подобной сопутствующей документации убедит нас в том, что книга явля-

ется результатом сознательного человеческого замысла. Мы видим, что некото-

рые фразы зачеркнуты, и их заменяет правка, которая содержит точные факти-

ческие сведения, и все это написано архаичным почерком XIX в. Каждый ска-

жет: рукопись подделана. Однако если бы мы нашли среди бумаг Ньютона карту

небесного свода на 1960 г., проверили ее и убедились, что она совершенно вер-

ружающих флаг США на одной из вулканических вершин острова, которая была по-

ложена в основу создания военного мемориала на Арлингтонском национальном клад-

бище в г. Вашингтон (округ Колумбия). Остров был возвращен Японии в 1968 г. —

Прим. перев.

Глава VHI. Нарративные предложения 169

на, мы бы не заподозрили обмана. Мы не ощущали бы неудобства, которое воз-

никает, когда под угрозой оказывается фундаментальное понятие. Отчего так?

Витгенштейн писал: «Будущее от нас сокрыто. Но думает ли так астроном,

вычисляющий дату солнечного затмения?»

Вопрос риторический: совершен-

но очевидно, что астроном так не думает. Но дело в том, что мы примерно зна-

ем, чем занимается астроном: он определяет исходные положения небесных тел,

решает уравнения и т.д. Наш прозорливый историк написал: «Работа продвига-

ется медленно». Но что эта за работа? Мы не знаем. Мы только знаем, что это,

возможно, не совсем то, что обычно делают историки: работают в архивах, ус-

танавливают подлинность документов, критически анализируют свидетельства,

беседуют с оставшимися в живых, изучают фотографии. Мы можем теперь на-

чать склоняться к тому, чтобы сказать, что не может идти речь о написании исто-

рии прежде самих событий, поскольку ничто (в данном случае) не может счи-

таться историографией. Для астронома будущее сокрыто не больше, чем про-

шлое, а предсказания и описания, сделанные задним числом, составляют одно

целое. Но существует особого рода асимметрия между признаками и «следами»

событий, о которой мы говорили выше. Отпечатки ступней появляются после

того, как сделан шаг, а не до него. Фотографии, свидетельства очевидцев и тому

подобное появляются после событий, которые они призваны удостоверить, а не

до них. Именно с такого рода вещами имеет дело историография. Подумайте о

невероятных трудностях, возникающих при попытке определить, куда именно

наступит человек, проходя по полосе песка, и как легко задним числом указать,

куда он наступил, пока видны следы.

Это асимметрия уходит еще глубже. Глядя на грозовые облака, я могу ска-

зать: «Пойдет дождь, если только не...», а видя мокрую улицу, я могу сказать:

«Шел дождь, если только не...». Едва ли найдется фраза, которой можно было

бы закончить оба предложения. Так, окончание «если только не проехала поли-

вальная машина» вполне подходит ко второму предложению, но при изменении

формы времени «если только не проедет поливальная машина» совершенно не

подходит к первому. Или можно сказать, глядя на грозовые облака: «Пойдет

дождь, если только ветер не переменится», но «Шел дождь, если только ветер не

переменился» звучит странно, когда все вокруг мокрое. Более того, если чело-

век является свидетелем события Е в момент времени t

, он по-прежнему счита-

ется свидетелем в момента времени /

, но, хотя он и будет свидетелем события,

он не считается свидетелем в момент времени ^.

Однако если мы используем свидетельства очевидца как основание для опи-

сания события задним числом, мы полагаемся на его память. Почему бы, в кон-

це концов, здесь не могла бы существовать симметрия и почему мы не могли бы

воспользоваться как основанием для предсказания заявлениями о своих предви-

дениях * того, кто будет свидетелем? Назовем такого человека пред-свидете-

* Имеются в виду «видения», в которых человек переживает то, что с ним лично произойдет в

будущем. — Прим, перев.

170 Артур Данто. Аналитическая философия истории

лем (pre-witness). Пред-свидетель пред-видит то, чему он будет свидетелем, по-

добно тому, как свидетель вспоминает то, чему он был свидетелем. Кто-то мо-

жет возразить: утверждение о том, что а является пред-свидетелем, логически

предполагает, что а будет свидетелем события Е, а это, в свою очередь, логичес-

ки предполагает, что Е произойдет. Но мы не можем принять свидетельство а

как пред-свидетеля в качестве подтверждения того, что Е произойдет, поскольку

само признание его пред-свидетелем логически предполагает, что событие Е про-

изойдет, а именно в этом и состоит вопрос. К сожалению, совершенно анало-

гичное рассуждение заставит отвергнуть и свидетельство очевидца, поскольку

признание человека в свидетелем Е логически предполагает, что в был свидете-

лем Е, а это в свою очередь логически предполагает, что Е произошло. Таким

образом, признать в свидетелем и принять его свидетельство в качестве под-

тверждения того, что Е произошло, значит уйти от вопроса. Истинностьр выте-

кает из истинности «в помнит, что р», но тогда истинность р также вытекает из

истинности «а предвидит, что/»».

Конечно, даже если мы настаиваем на симметрии между предвидением

и памятью, мы должны будем исключить предвидение в качестве основа-

ния, на котором наш «историк» может строить описание сражения за о.Ивод-

зима, поскольку если мы не можем помнить события, свидетелями которых

мы не были, мы не можем предвидеть события, свиделелями которых мы не

будет. А наш «историк» почти наверняка не будет свидетелем этого сраже-

ния. Так что эта предполагаемая симметрия между памятью и предвидени-

ем очень мало может нам помочь. Едва ли это обстоятельство сильно по-

влияет на обычного историка, который в редких случаях является свидете-

лем событий, о которых он пишет, но это непоправимо для человека, кото-

рый пишет о событиях, которым он не будет свидетелем.

Возможно, он обладает чем-то вроде второго зрения и основывает свои опи-

сания на пророческих видениях. Тогда он сможет объяснить вносимые исправ-

ления тем, что более позднее видение вытесняет раннее, примерно как при со-

ставлении Корана. Однако мы можем спросить, откуда он знает, что он обладает

этим вторым зрением, как он различает между подлинным видением и простой

фантазией. Возможно, когда он писал: «Работа продвигается медленно», он имел

в виду: «Видения бывают очень редко». Но как он должен провести различие

между своим случаем и случаем писателя с его непостоянной музой? Заметьте,

что мы можем сопоставить нашего странного пророка с не менее странным че-

ловеком, у которого бывают видения, обращенные в прошлое, человеком, кото-

рый в 1960 г. пишет историю, происшедшую в 1815 г., основываясь только на

видениях! Предположим, что этот человек создаст таким образом совершенно

точное описание. Но в этом случае мы можем по крайней мере проверить его

видения, сличив их с описаниями, созданными обычным способом. Даже если

он сообщает о фактах, не упомянутых в обычных исторических сочинениях, мы

в'принципе знаем, какого рода свидетельства понадобятся для того, чтобы про-

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

171

верить то, что он говорит. Но в 1815 г. не было ничего подобного, с чем можно

было бы сличить «Историю сражения за о. Иводзима». И уж во всяком случае,

не было других описаний, поскольку в таком случае возник бы вопрос, как были

созданы эти описания. Если они также написаны на основании видений, мы толь-

ко переведем проблему с одного описания на другое. Визионерская и традици-

онная история могут прийти к одинаковым заключениям, однако в этом случае

существует традиционный способ проверить и ту и другую версию. Но если

описания созданы до того, как событие, о котором идет речь, произошло, не

существует ни традиционных описаний, ни традиционных способов их провер-

ки. Могут существовать подобные видения. То, что у кого-то случаются виде-

ния, — огромная удача, подобная рождению в вашей семье многосторонне

одаренного гения. Поведение Пьеро да Винчи поучительно: он пытался точно

воспроизвести обстоятельства, при которых был зачат Леонардо, с тем, чтобы

произвести на свет точную его копию. Вы можете сказать, он сделал именно то,

что следовало, или совсем не то, что следовало. Нет никакой разницы. В конце

концов, неизвестно, что следует делать, а чего нет, если вы хотите произвести

на свет многосторонне одаренного гения. Рецептов не существует.

Однако когда астроном вычисляет дату будущего затмения, мы не пред-

полагаем, что он при этом пользуется особым даром предвидения или обла-

дает вторым зрением. Когда мы говорим, что будущее сокрыто, мы всего

лишь имеем в виду, что у нас нет законов или теорий, подобных тем, что

есть у астронома. Разве не мог наш прозорливый историк прибегнуть к

помощи науки? Тогда фразу «Работа продвигается медленно» надлежит

понимать так: невероятно трудно определить значения для всех перемен-

ных, чудовищно трудно произвести сложнейшие расчеты, которые дедук-

тивным путем приведут к выводам, представленным в «Истории сражения

за о.Иводзима». Что ж, это возможно, однако у нас есть достаточные осно-

вания полагать, что в 1815 г. не было такого рода теорий. Их нет и сегодня.

И мы не можем по-настоящему понять, поскольку мы сами не располагаем

такими теориями, какого рода вещи могли бы выступать в роли начальных

и пограничных условий. Но предположим, нашему автору это было извес-

тно, и его работа была «научной». Он предсказал сражение подобно тому,

как астроном предсказывает затмение.

И опять-таки начнем с простых случаев. Предположим, что существует тео-

рия Т, в соответствии с которой можно, исходя из события С, предсказать со-

бытие Е. Пусть Г имеет следующий вид: «Всякий раз, как появляются грозо-

вые облака, идет дождь». В состав словаря Г входят, таким образом, два специ-

альных термина: «грозовые облака» и «дождь». Однако проливной дождь об-

ладает множеством других характеристик, кроме той, что является проливным

дождем. Следовательно, мы можем с легкостью составить описание D для со-

бытия Е, которое не может быть сформулировано при помощи ограниченного

лексикона Т.

172 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Событие Е, без сомнения, может быть предсказано с помощью теории

Т, но без использования описания D. Чтобы мы смогли это сделать, мы

должны будем показать, что предикаты, используемые в описании D, яв-

ным образом определимы при помощи терминов, уже включенных в Т, или

же — что более вероятно в данном случае — мы должны будем соответству-

ющим образом пополнить наш набор терминов. В результате теория Т ста-

новится более сложной, пропорционально произведенным изменениям, и

мы можем предположить, что теперь по своему уровню сложности Т соот-

ветствует новейшим метеорологическим теориям. Исходя из того, что сло-

варь Т теперь состоит из набора терминов F\, F

, F^.... F

, мы можем ска-

зать, что описание, используемое для предсказания Е, в идеале будет содер-

жать либо каждый этот термин, либо противоположный ему. Таким обра-

зом, это будет наиболее полное описание, которое позволяет дать совре-

менная теория.

Мы, конечно же, отдаем себе отчет в том, что любое подобное описание,

каким бы полным оно ни было, проигрывает по сравнению с логически возмож-

ным описанием, где каждый предикат языка (или его отрицание) может быть

применен к Е, и что даже в этом случае, поскольку individuum est inefabile *,

свойства Е не будут исчерпаны. Богатство свойств Е превышает максимальные

дескриптивные возможности языка in toto **. Но не это меня беспокоит. Пред-

положим, что Е произошло в соответствии с тем, как его предсказывали, но мо-

гут существовать описания Е, которые важны для нас, но которые не могут быть

выражены средствами языка Т. Это может быть не просто проливной дождь, это

может быть проливной дождь, во время которого затопило наш подвал или кото-

рый смыл причал, построенный Смитом в 1912 г. Я не имею в виду, что подоб-

ные обстоятельства нельзя предсказать. Я только хочу сказать, что их нельзя

предсказать исключительно при помощи одной теории Т, поскольку «затопить

подвал Джонса» или «смыть причал Смита» почти наверняка не входит в число

терминов, истинных относительно проливного дождя, которые включены в Т

или могут быть эксплицитно определены с помощью ее терминов.

Обычно признается, что научная теория не может предсказать событие

при любом истинном описании этого события. Действительно, в состав того, в

чем, как мы полагаем, состоит деятельность ученного, входит поиск соответству-

ющего языка для описания событий, в который включаются термины, обознача-

ющие важные, с нашей точки зрения, свойства событий, или же для этих целей

вводятся новые термины. Достаточно знать начальное положение и характерис-

тики движения тела, чтобы предсказать траекторию движения: нам не нужно

знать, например, что это тело — фарфоровое пасхальное яйцо, сделанное для

старшей дочери Николая II. Так что окажется бессмысленным и в конечном сче-

те пагубным для научной теории как таковой, если мы порекомендуем включить

* Неделимое невыразимо (лат.). — Прим. перев.

** Полностью, целиком (лат.). — Прим. перев.

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

173

в теорию, подобную Т, термины, в которых мы хотели бы описать проливной

дождь, учитывая нашу собственную частную заинтересованность в подвалах и

причалах. Более того, это требование было бы невыполнимо, поскольку количе-

ство временных структур, в которые историки будущего могут поместить Е, нео-

граниченно. Данный дождь может стать известным как тот проливной дождь, во

время которого окончательно рассорились Алиса и Бернар, или как тот пролив-

ной дождь, во время которого родился человек, доказавший теорему Ферма. Так

что способность предсказать Е, используя хоть какое-то описание, составляет

значительное достижение. Положение (в справедливость которого в наши дни

верят гораздо меньше, чем раньше) о том, что существуюет два различных вида

событий (фактов) — научные события, которые можно предсказать и объяснить,

и исторические события, которые ни предсказать, ни объяснить нельзя, являет-

ся ошибочным. Существует не два класса событий, но, возможно, два класса

описаний. Наука, действительно, может оказаться не в состоянии предоставить

нам желаемую информацию о событиях, но лишь потому, что такая информация

не всегда может быть выражена в четко ограниченном языке научных теорий.

Выдвижение подобных требования разрушило бы метеорологию как таковую.

Итак, это возможно, но теперь нас интересует иная теория, которая исполь-

зуется не просто для того, чтобы предсказать, что случится сражение за о. Ивод-

зима, но предсказать это событие в том его невероятно детальном описании,

которое предлагает наша оспариваемая «история». В последней должны содер-

жаться предложения типа: «В 3.30 утра 20 февраля сержант Мэллори, изгото-

вившийся бросить гранату, был убит рядовым Кито. Это был пятый и единствен-

ный успешный его выстрел в тот день». Где уж тут удивляться, что работа про-

двигалась медленно! Огромный труд понадобился бы для того, чтобы написать

историю с такими подробностями. В любом случае теория, которая использу-

ется для того, чтобы все это предсказать, должна быть равна по своим вырази-

тельным возможностям обычному языку. В конце концов, мы предполагаем, что

описание, о котором идет речь, должно быть доступно простому читателю.

Предположим, однако, что рукопись была обнаружена в 1890 г. Читателей

удивили бы некоторые использованные в ней выражения (как сегодня нас удив-

ляют некоторые их выражения), но пораженные богатством воображения авто-

ра, они отнесли бы эту рукопись к тому же жанру, что и сочинения Жюля Верна,

хотя оно и выглядело бы слишком многословным, слишком детальным для обыч-

ного романа. Были бы опубликованы различные редакции, даже переложения

для детей. Лишь после 1945 г. люди смогли бы воспринять эту рукопись в каче-

стве заранее написанной истории. Или, предположим, рукопись была обнаруже-

на в 1944 г. и воспринята всерьез в качестве научного предсказания. Высшее

командование может обсудить ее, сопоставить с собственными планами, воз-

можно, даже изменить собственные планы. Сержант Мэллори постарается быть

в другом месте-в 3.30 20 февраля. И тогда вся работа, которая продвигалась так

медленно, пойдет насмарку: предсказания окажутся ложными! Люди откажутся

174 Артур Данто. Аналитическая философия истории

следовать рукописи подобно взбунтовавшимся актерам, недовольным сценари-

ем. Опровержения предсказаний достаточно распространены. Кто-то предска-

зывает, что мяч упадет на землю в определенном месте, а кто-то другой его ло-

вит. Безусловно, в интересах человека было бы опровергнуть предсказание, что

он умрет в такое-то время, в таком-то месте. Предсказание может избежать все-

го этого только одним способом — оно должно быть обнаружено после того,

как событие произошло. Мы не можем, как вы помните, изменить прошлое.

Возможно, тот человек в 1815г. отдавал себе в этом отчет. Может быть, он

даже предсказал, что рукопись попадет в руки людей в 1944 г., и они постарают-

ся опровергнуть содержащееся в ней предсказание. Он не только предсказал,

как они поступят, но и написал об этом! Если бы в руки людей в 1944 г. попало

это «более полное» описание, сложилась бы та же самая ситуация, что и прежде.

Мы не можем представить лишь одного: люди знают о предсказании и не имеют

возможности его опровергнуть, поэтому предсказанное событие происходит.

Допустим, имеется предсказание, что кто-то сделает движение левой ногой в

момент времени tj и правой ногой — в момент времени t

- Человек пытается

опровергнуть это предсказание: в момент времени /j он старается стоять непод-

вижно или двигать правой ногой, но, несмотря на все его усилия, предсказание

сбывается! Ноги его ступают туда, куда им предсказано; человек словно теряет

контроль над своим телом, и его конечности двигаются теперь сами по себе.

Или представьте, что человек пытается сдержать крик, но обнаруживает, что,

несмотря на все его усилия, крик вырывается у него из груди. Вообразите карти-

ну боя, где массы людей испытывают это странное состояние отчуждения. В

ужасе они обнаруживают, что целятся из ружей, их пальцы непроизвольно тя-

нутся к гранатам и выдергивают чеку; они пытаются крикнуть «Отходим», но

вместо этого у них вырывается предсказанное «Вперед!». Каждый наблюдает за

собственными действиями почти как зритель, отстранение, зная заранее, что

произойдет, и не имея возможности ничего сделать, чтобы это предотвратить.

Возможно, подобное случается в ночных кошмарах или в больном воображении

безумного ученого. Во сне мне может привидеться, что кто-то кричит: «Прекра-

ти падать!», и я подчинюсь, прервав свое стремительное движение в простран-

стве. «Прекрати падать!» в реальных условиях является образцом приказа, кото-

рому мы не можем подчиниться. «Отодвинь правую ногу!» при обычных обсто-

ятельствах — образец приказа, которому мы можем не подчиниться, если поже-

лаем. Придуманный мной случай, который я подробно описал выше, мог бы

произойти, только если бы люди потеряли контроль над своими действиями.

Единственная книга, которую невозможно представить в руках у участников

сражения за о. Иводзима, это «История сражения за о. Иводзима». Или, точнее

говоря, невозможно представить, чтобы эта книга у них была и чтобы она оста-

валась истинной.

Таким образом, мы не знаем, что историки будущего скажут о нас. Если

бы мы знали это, мы могли бы опровергнуть их описания точно так же, как мы

Глава

VIII.

Нарративные

предложения

175

можем опровергнуть предсказания, сделанные до того, как мы совершили ка-

кое-то действие, и это вполне подвластно человеку, возможности которого на-

ука призвана расширять, а не ограничивать.

Теперь предположим, что сражение было предсказано, и предсказание было

обнаружено только после того, как событие произошло. Мы считаем это пред-

сказание великим достижением и сожалеем лишь о том, что оно было обнару-

жено слишком поздно. Поскольку оно было обнаружено слишком поздно, оно

истинно. Ничто не может случиться с прошлым, что опровергло бы это пред-

сказание, но с течением времени, мы все больше и больше ощущаем необхо-

димость создавать новые описания сражения за о. Иводзима. Какой-то рядо-

вой выжил благодаря героическому поступку человека, в последнюю минуту

подумавшего, что он пожертвовал своей жизнью ради такой незначительной

личности. Этот рядовой в дальнейшем совершает великие подвиги! Эпизод

получает особое значение, о нем рассказывают в школе. Дети с удовольствием

разыгрывают сцену спасения человека, который... И все больше нарративных

предложений включается в описания этого сражения, предложений, о которых

даже гений в 1815 г. не мог знать.

Мог ли знать о них Идеальный хронист? Это зависит от нас. Он наше тво-

рение, мы можем делать с ним, что пожелаем. В конце концов, это мы решили,

что он способен в ту же минуту записывать все, что происходит, в том виде,

как это происходит. Но зачем дальше следовать этой выдумке? Идеальный хро-

нист выполнил свое назначение, и теперь о нем можно забыть. Как и об Иде-

альной хронике, которую нам не удалось представить в таком виде, чтобы она

сообщала не меньше, чем мы хотим знать, и не больше, чем мы можем знать.

А что можно сказать о нашей не слишком удачной метафизической модели?

Разве ее цель была не в том, чтобы в метафорической форме выразить ту мысль,

что истинные предложения о прошлом не становятся ложными? Возможно,

именно к этому сводится и положение о том, что «прошлое нельзя изменить».

А истинные утверждения о будущем? Что ж, если нам удается опровергнуть

утверждение о будущем, оно просто не является истинным. Если «изменение

будущего» означает только опровержение предсказаний, то мы, безусловно,

можем изменить будущее. Почему же тогда мы не можем опровергнуть пред-

сказания, сделанные задним числом? В каком-то смысле мы могли бы это сде-

лать. Если бы я знал, что кто-то задним числом предскажет, что я ел персик в

момент времени t\, я мог бы вместо персика съесть яблоко и опровергнуть это

предположение. Но именно этого я и не знаю. Если бы мы знали, что историки

будущего скажут о нас, мы смогли бы при желании опровергнуть их утвержде-

ния, так же как мы можем опровергнуть предсказания, сделанные людьми до

нас. Почему мы не знаем будущее в этом смысле? Я не могу сказать. Но озна-

чает ли высказывание Пирса, с которого мы начали, нечто большее, а не про-

сто незнание нами того, что историки будущего скажут о нас? «Будущее от-

крыто» означает только, что никто еще не написал историю настоящего.

176 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Глава IX

Будущие и прошлые случайности

С философской точки зрения, моя заключительная характеристика Иде-

ального хрониста была надуманной. Едва ли можно предполагать, что адек-

ватное рассмотрение проблемы опережающего * исторического знания — зна-

ния истории событий до того, как они произошли, осуществляется так, что

сначала изобретается некий субъект, якобы обладающий таким знанием, а за-

тем доказывается, что такого субъекта нет, ибо он является продуктом вымыс-

ла. Вопрос не в том, существует ли в действительности такой субъект, а в том,

может ли он существовать, и это приводит нас к вопросу о том, возможно ли

такое знание. В конце концов, существуют такие формы скептицизма, которых

никто не поддерживает, однако сам по себе этот факт отнюдь не опровергает

этих форм. Кроме того, я не могу даже утверждать, что придумал существо,

обладающее опережающим историческим знанием. Знание будущего иногда

придают Богу, приписывая Ему всеведение. Действительно, представители

спекулятивной философии истории временами рассматривали всю историю

как проявление некоторого Божественного промысла, который они обязаны

раскрыть или частично уже раскрыли, возможно, благодаря откровению. По-

этому, если я хочу всерьёз отвергнуть возможность опережающего историчес-

кого знания, я должен привести какие-то позитивные аргументы. Поиском этих

аргументов я и займусь в данной главе.

Мне кажется, моё рассмотрение нарративных предложений позволяет сде-

лать вывод о том, что при том описании, которое дают действиям людей нар-

ративные предложения, эти действия очень часто не являются интенциональ-

ными. Отсюда не следует, конечно, что указание на цели с точки зрения исто-

рии несущественно. Действия курфюрста естественно объяснять, ссылаясь на

его намерения: получить корону Богемии, а потеряв её, постараться возвра-

тить. Его переговоры с Англией и Францией, его попытки добыть деньги и

вступить в те или иные союзы — всё это можно рассматривать в свете его

стремлений, являющихся частью того, что я назвал его «проектами». Однако

всякий раз его действия приводили к таким следствиям, которых он никак не

предполагал и в силу своего незнания будущего не мог предполагать. Однако

именно благодаря этим следствиям, проявившимся в ходе Тридцатилетней вой-

ны, его действия получили историческое значение. Короче говоря, мы видим

эти действия в таком освещении, в каком не мог их видеть сам Фридрих в

момент их совершения. Он ужаснулся бы, узнав о том, с помощью каких нар-

ративных предложений описывают его действия.

* Имеется в виду знание чего-то до того, как это что-то произошло. — Прим. перев.

Глава IX. Будущие и прошлые случайности 177

Это вполне типичный случай. Поэзия давным-давно открыла нам, что мы

видим себя не так, как видят нас другие люди, что наше представление о себе

часто отличается от того представления, которое складывается о нас у других

людей, что люди постоянно переоценивают или, напротив, недооценивают свои

достижения, неудачи и характер. Такие расхождения редко разрешаются в пользу

представлений индивида, ибо наши критерии оценки тех или иных поступков

являются в значительной мере бихевиористскими. Наиболее велики эти расхож-

дения в истории, в которой поведение человека мы оцениваем с точки зрения

событий будущего. Историк обладает преимуществом, которого в принципе ли-

шены действующие лица и их современники. Историк имеет уникальную воз-

можность видеть действие во временной перспективе. Поэтому, как я уже нео-

днократно повторял, глупо сетовать на то, что, будучи отдалены во времени от

тех событий, которые интересуют нас как историков, мы не можем знать их так,

как знали их очевидцы. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы знать

события не так, как знали их очевидцы, а как их знают историки — в связи с

более поздними событиями и в контексте времени. Желание отказаться от этого

уникального преимущества

неразумно и гибельно для истории, к тому же оно

и невыполнимо. Используя образ Платона, можно сказать, что это желание воз-

вратиться в пещеру, в которой будущее всё ещё темно. Люди многое отдали бы

за то, чтобы видеть свои действия глазами будущего историка.

Но вследствие того, что историк описывает действия не так, как описы-

вает их само действующее лицо, и при этих описаниях данные действия не

могут быть представлены как интенциональные, довольно трудно сказать,

как обстоит дело со свободой воли в области истории. Существует есте-

ственная склонность предполагать, что предикаты «быть свободным» и

«быть детерминированным» являются противоположностями, так что если

для некоторого действия один из них ложен, то второй будет истинным.

Однако этот тезис плохо согласуется с тем фактом, что одно и то же дей-

ствие может быть выражено любым числом истинных описаний, некото-

рые из которых будут истинными нарративными предложениями, но лишь

при некоторых из этих описаний действие оказывается интенциональным.

Я думаю, все согласны с тем, что для того, чтобы действие было свобод-

ным, оно должно быть интенциональным. Анализ интенций является слож-

ным и открытым вопросом, но, по крайней мере, это можно считать несом-

ненным. Кроме того, можно считать несомненным и то, что некоторые дей-

ствия являются интенциональными. С этим мог бы согласиться даже детер-

минист, который добавит только, что даже если действие интенционально,

его ещё нельзя считать свободным только по одной этой причине

. Но как

бы то ни было, допустим, что существуют свободные действия, и каждое

такое действие интенционально. Однако остаётся ещё тот факт, что эти дей-

ствия интенциональны только при некоторых описаниях, и существуют

другие описания, при которых они явно не являются интенциональными.

178 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Если «а интенционально» является необходимым условием для «а свободно», то

отсюда следует, что а не является свободным при этих описаниях. Но можем ли

мы утверждать, что при таких описаниях оно детерминировано? Это можно бьшо

бы сказать, только приняв предположение о том, что если действие не свободно,

оно детерминировано. Однако защитник свободы воли теперь должен согласиться

с тем, что одно и то же действие, свободное при одних описаниях, не будет сво-

бодным при других описаниях, и что если выражение «несвободный» автомати-

чески истолковывается как «детерминированный», одно и то же действие ока-

зывается и свободным, и детерминированным. Отсюда следовало бы, что эти

субконтрарные предикаты могут быть оба истинны для одного и того же дей-

ствия.

С другой стороны, действительно ли мы готовы согласиться с тем, что

выражение «несвободный» -является синонимом предиката «детерминиро-

ванный»? Обычно считается, что детерминист по-своему истолковывает

этот предикат, который он хочет приписать каждому действию. Самое

меньшее, он понимает под ним приблизительно следующее: каждое дей-

ствие есть следствие причин, наличие которых вытекает из того факта,

что действие осуществлено и при данных причинах должно было осуще-

ствиться. Однако даже такая минимальная характеристика сталкивается

с некоторыми острыми проблемами, когда действия выражены нарратив-

ными предложениями.

Рассмотрим уже упомянутый пример предложения, которое описывает Ари-

старха Самосского как предшественника Коперника. Это предложение можно

встретить в любой современной истории астрономии. Несомненно, никто не

стал бы утверждать, что Аристарх намеренно стремился предвосхитить от-

крытие Коперника. Следовательно, с точки зрения защитника свободы воли,

это не было свободным актом. Но мы могли бы сказать, что при таком описа-

нии Аристарх был причинно вынужден предвосхитить открытие Коперника,

что для этого были все причины. А если причины были даны, то это действие

должно было осуществиться. Можно сказать и так. Но не будем ли мы тогда

вынуждены признать, что и более поздние действия Коперника также должны

были осуществиться? Нет сомнений, что Аристарх не смог бы стать предше-

ственником Коперника, если бы Коперник позднее не осуществил то, что преж-

де сделал Аристарх. Но тогда если действия "Аристарха детерминированы, т. е.

должны осуществиться в силу имеющихся причин, то и действия Коперника

должны осуществиться, и это должно быть истинно в то время. Не означает

ли это, что все причины более позднего события уже существовали тогда, ког-

да имелись причины более раннего события? Это приводит к весьма стран-

ным следствиям, в частности к выводу о том, что историк, пытающийся рас-

крыть причины поведения Коперника в XVI столетии, был бы совершенно

дезориентирован: для его объяснения он был бы вынужден рассматривать со-

бытия IV столетия до н.э.

Глава IX. Будущие и прошлые случайности

179

Альтернативы тоже не очень привлекательны. Допустим, мы хотим сохра-

нить нашу веру в то, что, по крайней мере, некоторые причины действия можно

обнаружить во времени, непосредственно предшествующем данному событию,

и что историки науки не заблуждаются, когда пытаются понять поведение Ко-

перника в свете локальных причин. Но если событие Е

(по крайней мере, отча-

сти) детерминировано причинами, появившимися после более раннего события

Е], с которым оно связано повествованием, то при требуемом повествователь-

ном описании не все причины Е\ были в наличии, когда появилось Е\. В частно-

сти, отсутствовали причины более позднего события, которого логически тре-

бует нарративное предложение. Я думаю, это сильно ослабляет претензии де-

терминистов на высказывание предсказаний. Допустим, у нас есть два события

£j и Е

, разделённых во времени, но связанных нарративным предложением, и

некоторые причины Е

появляются после Е\. В таком случае совершенно оче-

видно, что даже идеально полное описание мира в момент появления £, не дало

бы нам адекватной информации для безошибочного предсказания Е

и даже Е

}

при данном нарративном предложении. Следовательно, существуют такие ис-

тинные описания событий, при которых они не могут быть предсказаны даже

при совершенном знании предшествующих им причин. Можно сказать, что Е\

детерминировано причинами, которые появились после того, как оно произош-

ло, но такое обращение казуального отношения вступает в противоречие с инту-

ициями историка. Отсюда вытекало бы, что какие-то причины события следует

искать в периоды, более поздние по отношению к моменту свершения события,

например полное объяснение деятельности Аристарха потребовало бы исследо-

вать причинные отношения, существовавшие, грубо говоря, во времена Копер-

ника.

Я полагаю, в распоряжении детерминиста имеются две альтернативы,

если он согласится с моей минимальной характеристикой его позиции. Пер-

вая альтернатива заключается в том, чтобы рассматривать нарративные

предложения как незаконные и провозглашать, что детерминизм подходит

для всех ненарративных описаний событий. Конечно, это героическая по-

зиция, но я не уверен в том, что она приемлема, ибо именно посредством

нарративных предложений мы выражаем наше восприятие мира во време-

ни. Если бы детерминист возразил, что ошибочно в восприятие мира вклю-

чать временные отношения, то мы просто указали бы ему на то, что описа-

ния одних событий в качестве причин других событий представляют собой,

как я показал, частный случай нарративных предложений и уже принадле-

жат к нашему восприятию мира во времени. Если же язык причинности не-

правомерен, то о чём вообще тогда говорит детерминист? Вторая альтерна-

тива приходит почти к такому же результату. Она заключается просто в

утверждении о том, что существуют такие описания событий, при которых

эти события-не детерминированы. Однако детерминист не в большей мере

склонен отождествлять выражение «не детерминировано» с выражением «сво-

180 Артур Данто. Аналитическая философия истории

бодно», чем защитник свободы воли склонен отождествлять «не свободно» с

«детерминировано». По этим причинам трудно сказать, что делать в истории с

контроверзой «свобода воли — детерминизм». Когда мы имеем дело с нарратив-

ными предложениями, трудно сказать, детерминированы действия или свобод-

ны. Обычно они не являются ни тем, ни другим.

Существует разновидность детерминизма, свободная от раздражающих

вопросов причинности, которую иногда называют «логическим детерми-

низмом». Она опирается на свойства предложений, якобы не связанные со

временем, а именно на их истинностные значения. Принимая тот или иной

вариант корреспондентной теории истины, логический детерминист утвер-

ждает, что если бы (например) я читал газету «Тайме» в определённый мо-

мент времени t\, то предложение «Данто читает "Тайме" в момент fj» было

бы истинным, а если бы я не читал в этот момент газеты, — ложным. Но

тогда если это предложение истинно в любое время, то оно истинно в каж-

дый момент времени, а это означает, в частности, что всегда было и всегда

будет истинным, что «Данто читает "Тайме" в момент /,». Не имеет значе-

ния, произнёс ли кто-нибудь когда-то это предложение, было ли оно напи-

сано и знал ли о нём кто-нибудь вообще. Из того, что оно истинно, и из

того, что если предложение истинно, оно не может быть ложным, следует,

что это предложение не может быть ложным. Но если оно не может быть

ложным, то не может случиться так, что я не читаю «Тайме» в момент f,.

Короче говоря, всё, что случилось, должно было случиться, а всё, что не слу-

чилось, и не могло случиться. Здесь нет ни слова о причинах. Логический

детерминизм подвергался критике, например Райлом, указавшим на то, что:

«Мы незаметно привыкаем к тому, чтобы... думать об истинах, по-

явившихся до тех событий, относительно которых они истинны, как

о причинах этих событий, и только сравнение дат удерживает нас

от рассмотрения событий как следствий тех истин, которые были

установлены после совершения событий»

Но, я думаю, логический детерминист не совершает такой ошибки. Во-пер-

вых, потому, что причины являются событиями,'существующими во времени, а

суждения таковыми не являются; истинное предложение не есть нечто та-

кое, что случается, скорее, если предложение истинно, то, о чём оно гово-

рит, должно иметь место. Логический детерминист не претендует на знание

причин. Несомненно, скажет он, события имеют причины; ведь что-то зас-

тавило меня читать «Тайме» в момент /j. Но тогда независимо от времени

истинно, что это заставило меня читать «Тайме» в момент f,, поэтому опять-

таки независимо от времени истинно, что я должен читать «Тайме» в мо-

мент ?,, следовательно, невозможно, чтобы я не читал «Тайме» в этот момент

Глава IX. Будущие и прошлые случайности

181

И когда Райл сам говорит об истинах, появившихся до тех событий, относитель-

но которых они истинны, он принимает ту самую точку зрения, которую хочет

критиковать. Чтобы оценить особенность детерминистского аргумента, нужно

посмотреть сочинения фаталистов. Герой новеллы Дидро «Жак-фаталист» выс-

казывает эту позицию в одном из бесконечных диалогов со своим хозяином.

Отправив в постель разгулявшихся в трактире грабителей, он возвращается к

прерванной беседе:

Хозяин. Черт, а не человек! Ты, значит, веришь...

Жак. Ни верю, ни не верю.

Хозяин. А если б они отказались лечь?

Жак. Этого не могло быть.

Хозяин. Почему?

Жак. Потому что этого они не совершили

Попробуем реконструировать аргумент, лежащий в основе этой странной

позиции. Предполагается, что каждое суждение либо истинно, либо ложно.

Поскольку суждение не может быть одновременно истинным и ложным, по-

стольку если оно истинно, оно не может быть ложным. Это вместе с правила-

ми синонимии позволяет нам построить следующее рассуждение:

(!)/> необходимо либо истинно, либо ложно.

(2) Если/? истинно, то невозможно, чтобы оно было ложным.

(3) Если невозможно, что/? ложно, то невозможно, что/? не истинно.

(4) Если невозможно, что/? не истинно, то необходимо, что/» истинно.

Следовательно, (5) Еслнр истинно, то необходимо, что/? истинно.

С помощью аналогичного рассуждения мы получаем:

Следовательно, (6) Если р ложно, то необходимо, что р ложно.

Из утверждений (1), (5) и (6) мы получаем:

Следовательно, (7) Необходимо, что р истинно, или необходимо, что р

ложно.

Здесь предполагается, что истина есть семантическое отношение между

предложением и событием, и хотя события происходят во времени, это отноше-

ние, по-видимому, от времени не зависит. Кроме того, если некоторое предло-

жение истинно, то данное отношение должно иметь место. Детерминист, не-

сомненно, счёл бы абсурдным утверждение о том, что предложение о некотором

событии необходимо истинно, но событие может не произойти. Поэтому если

предложение необходимо истинно, событие необходимо должно произойти. Та-