Василий
Васильевич
Зеньковскип
(1881-1962)
более известен как автор
двухтомной «Истории русской философии» (Париж,
1948),
и ряда работ по так
называемой христианской антропологии и педагогике. Видный представитель
русской интеллектуальной эмиграции (долгой время — профессор Богословско-
го института в Париже), Зеньковский был одним из претендентов на адекватное
выражение «русской идеи», «последнего синтеза» русской православной фило-
софии.
Его хорошо знали все видные русские религиозные философы (Бердяев,
Булгаков, Карсавин, Франк, Лосский и др.). Однако, начинал он как ученый в
менее одиозном (с профессиональной точки зрения) окружении Киевского уни-
верситета. В частности, как Шпет и Блонский, Зеньковский подвизался в семи-
нарии
Г.И. Челпанова, уровень которого
чувствуется
в публикуемых нами
фрагментах
двух
его работ того времени («О функции сказуемого», 1908;
«Проблема психической причинности»,
1914).
Правда следы последующего
разложения философского дискурса, обнаружению которых
будет
в основном
посвящен
наш комментарий,
чувствуются
уже и там. Фигура Зеньковского, в
рассматриваемом нами контексте, интересна тем, что он ссылается на Гуссерля
как
на главный авторитет в движении его собственной мысли, без какой-либо
критики
и отрицания. Но при этом его, хотя и скудная, интерпретация феноме-
нологического метода, выдает полное непонимание
сути
осуществленного Гус-
серлем поворота в рассмотрении традиционных философских и психологиче-
ских проблем. Зеньковский, подобно Франку, пытается интегрировать феноме-
нологию в старые психологистические контексты, совершенно не замечая их
обоюдную несводимость. Разоблачению этого феноменального симулякра в
русской философской литературе начала XX века, посвящена специальная ре-
цензия
Шпета на «Проблему психической причинности» (Вопросы философии и
психологии. 1915. Кн. 127
(II).
С.
283-313).
Кроме того, в личном архиве Шпета
(ОР
РГБ, ф. 718) хранится сама монография Зеньковского с любопытными по-
метками Шпета на полях, которые и легли в основу наших комментариев. В
работе Зеньковского просматривается и ряд тем русской религиозной филосо-
фии,
выводящих ее за пределы феноменологической парадигмы понимания со-
знания.
Как
всегда
(ср. жалобы Ильина, Лосского и др.) форсмажорные об-
стоятельства не позволили русскому философу выполнить свою работу на
должном научном уровне — во введении к книге Зеньковский пишет, что все
подготовительные материалы к ней, которые он собрал в «заграничной библио-
теке», сгорели в «общеевропейском пожаре» (Шпет поставил против этого мес-
та характерную галочку, догадываясь, наверное, чего стоят подобные оправда-
ния).
Еще любопытно, что один из представителей русской эмигрантской фило-
софии,
бывший
«логосовец»
Б.В. Яковенко, первоначально также критически,
как
и Шпет, воспринявший книгу Зеньковского (см.: Логос. М., 1992. № 3. С.
256), позднее в специальной
статье
«Эд. Гуссерль и русская философия» (Der
Russische
Gedanke,
1929/1930.
Jg. 1. H. 2), назвал ее одной из лучших феномено-
логических исследований в России. Таким образом, только долгая историческая
рецепция
позволяет нам сегодня расставить все точки над i в проблемном про-
странстве, задаваемом такой темой, как «Феноменология в России» и отделить,
так
сказать, «овнов от козлищ».
280