Чубаров И.М. (ред., сост.) Антология феноменологической философии в России

Подождите немного. Документ загружается.

ЛЕВ

САЛАГОВ

чинности

«формами, которые человеческий ум придает предметам опыта»

(Geschichte

des Materialismus, 7.

Aufl.,

S. 34),

особый вид которых возникает

из

«устройства

нашего

духа»

и которые коренятся в нашей

«психофизической организации» или

«устройстве»

(S. 36, 37, 45). То же са-

мое мы находим и у другого, старейшего из современных интерпретаторов

Канта,

у К.

Фишера.

Пространство и время, в соответствии с его взглядами,

имеют в трансцендентальной эстетике смысл «действия ума, регулирую-

щего свои чувственные впечатления (actus animi)» (Geschichte der neueren

Philosophie 1898, Bd. IV, S. 383). Для объяснения значимости математики,

говорит он,

Кант

должен был считать пространство и время «чистыми со-

зерцаниями

разума»

(разумеется

нашего

разума). «Если время и простран-

ство не

суть

основные формы нашего разума .... то положения чистой мате-

матики

не имеют никакой необходимой и всеобщей значимости» (S. 367).

Даже такой ревностный противник психологистической интерпретации

Канта,

как

Коген,

во втором издании своей «Kants Theorie der Erfahrung»

называет пространство и время (исторически - у

Канта

и действительно, т.

е. независимо от этого последнего) «психологическими первоначалами со-

знания,

которые недоступны психологическому анализу» (S. 73, 74, 76-78). В

отношении

априорности пространства он говорит, что мы открываем это

априори

«в собственном уме и изолируем в осознанном эксперименте» (S.

103,104,205).*

Аналогичное в сравнении с предыдущим обоснование психологи-

стического предрассудка в этом пункте

дает

нам право возразить на него

таким

же образом. Мы обращаемся к содержанию понятий пространства и

времени и констатируем здесь полное отсутствие малейшего намека на ка-

кое-либо отношение к психике или к

субъекту.

Пространственность, про-

странственное отношение как основное понятие геометрии, есть понятие

раздельности и совместности, особый вид существования всего, чего угодно

(в

этом выражается его формальность) и ни коим образом не особый вид

нашего представления. «Всеобщность пространства означает лишь беско-

нечную совокупность элементов пространства»

(Cohen,

Logik,

1909, S. 414).

Это лишь определенное понятие, содержательный момент, определенный

смысл, член «царства значимого», идеальное, не имеющее ни одной точки

соприкосновения

и связи с нашим сознанием. Только

тогда,

когда мы пол-

ностью осознали значение понятия значимого, мы можем с полным созна-

нием

занять позицию по отношению к кантовской априорности. Эта по-

следняя

означает не субъективную способность к переработке или коорди-

нации

всех наших восприятий, не функцию нашего ума, а лишь отношение

области идеального: отношение пространства как такового к целой си-

На полностью психологистической точке зрения в отношении пространства и вре-

мени стоит

Зигварт,

Logik Bd. II, S. 67, 68, Вундт Logik

Bd. Il, S. 478 ff., Корпелиус,

Einl. in die Philosophie

26,

Целлер,

Vortrage und

Abhandlungen

1877,

50 ff.,

Лапге,

Log.

Studien

S. 149 (Изначальная форма нашей духовной сущности), Куитце, Krit. Lehre

über

die

Objektivität,

1906 S. 87 ff.

261

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

стеме геометрии как определенной системе значимостей, системе значимых

осмысленных «положений самих по

себе».

«Не занимаясь конкретными фи-

зическими

объектами,

она

(геометрия)

не

погружается

и в

факты нашего

внутреннего умственного мира,

рассмотрение

анализ представлений.

Математическое суждение сообщает

не о

том,

что

какой-то психологиче-

ский

субъект

мыслит здесь и теперь при

тех

или иных обстоятельствах,

и не

том,

что

всегда

мыслится

соответствии

его эмпирическими состояния-

ми,

а оно

устанавливает отношение

между

понятиями, которое

следует

чисто из

их

идеального логического значения

которое поэтому совершен-

но

не

зависит

от

вопроса, реализуются

ли

когда-либо

эти

понятия

акту-

альном представлении»

(Cassirer,

Erk.-РгоЫ.

S. 514

f.). Каждое из этих

ма-

тематических «положений самих

по

себе»

предполагает свой смысл

или

содержание

соответствии

понятием трехмерного, бесконечного, гомо-

генного,

континуального пространства. Только при таких условиях все они

не

превращаются

ничто, только

этом

случае

они

«значат».

Эта

обосно-

вывающая

роль и значение пространства для геометрических теорем и соот-

ветствующее

ей значение времени

механике выражает истинный смысл

сущность априорности

в ее

«логическом»

понимании, которое выражено

Кантом

словах

«лежать

основании». Только при таком истолковании

точки

зрения трансцендентальной философии

нам

предоставляется

воз-

можность окончательно порвать с теорией врожденности,

от

такой

ее

неук-

люжей формы, как предсуществование

готовом виде, против которой

бо-

ролся

Локк,

до

такой утонченной

ее

формы,

как

предрасположенность

Лейбница.

Только здесь обнаруживается решающее и принципиальное раз-

личие

между

докантовской

кантовской философией

недопустимость

введения

последнюю элемента врожденности. Врожденная значимость

это

деревянное железо.*

Здесь уместно остановиться

еще на

одном историческом вопросе,

который

только сейчас может быть разрешен окончательно

и с

полной яс-

ностью.

имею

виду

контроверзу

отношении проблемы причинности

между

Юмом

Кантом

и спор

том, устранил ли последний сомнение пер-

вого. Несмотря на то, что этот вопрос часто ставился, он, на мой взгляд,

до

сих

пор

остается нерешенным

именно потому,

что в

центр

не

было

по-

ставлено понятие

значимости.

Этот вопрос обычно понимается таким обра-

зом,

что

Юм полагал де,

что

понятие причинности есть

результат

процесса

нашего привыкания

вследствие этого имеет лишь субъективное значение.

Поэтому

и вся

наука, которая основывается

на

этом понятии, лишается

всякой

объективной достоверности.

Кант

же,

утверждают,

якобы доказал,

что причинность является необходимой формой нашей психической орга-

низации,

которая вследствие этого неизбежно реализуется

во

всех

предме-

тах нашего и только нашего опыта, поскольку они есть лишь субъективные

явления,

продукты нашей субъективности. Следовательно,

делают

отсюда

Против врожденности категорий смотри Cohen, Logik der reinen Erkenntnis, S. 43. и

«Die

systematischen Begriffe in Kants vorkritischen Schriften».

1873. §

22.

262

ЛЕВ

САЛАГОВ

вывод, сомнение Юма в отношении всеобщей значимости закона

причин-

ности

было окончательно опровергнуто

Кантом,

а его полная объектив-

ность была, напротив, доказана. Правда, это «эмпирическая» объектив-

ность,

но именно она и отрицалась шотландским скептиком. Однако при

подобной

постановке вопроса проблема

остается

полностью неразрешен-

ной.

В случае такого психологистического истолкования кантовской апри-

орности

результаты, достигнутые в отношении понятия причинности, не

более

ценны чем те, что были получены его великим предшественником.

Если

наше представление причинности обязано своим существованием

привычке

либо определенной организации, то в

обоих

случаях оно является

совершенно субъективным моментом, как мысль, которая не имеет объек-

тивного, независимого от субъекта значения. Только в том случае, если мы

проясним

себе

смысл понятия значимого, мы сможем полностью понять

точку зрения критической теории познания в отношении проблемы при-

чинности и разрешить в этом вопросе спор между

Юмом

Кантом.

Транс-

цендентальная философия - не антропологическая дисциплина, которая

занимается

анализом нашего человеческого сознания и устанавливает его

формы и виды функций. В противоположность широко распространенному

мнению, что

Кант

был «трансцендентальным психологом» и что он поста-

вил в центр своего критицизма понятие человеческого сознания, ориги-

нальность и совершенная изначальность его точки зрения* состоит именно

в том, что он вместо того, чтобы исследовать психологический процесс по-

знания, сконцентрировался только на логическом анализе науки и не на чем

ином.

«Критическая»

теория

познания

(Erkenntnistheorie)

никакая

собственно

не теория познания (Theorie der

Erkenntnis),

а теория науки. Последняя же

представляет

собой

как таковая не наши научные мнения и убеждения, а

является системой смысла, значимых «положений самих по

себе»,

как объ-

ективно-теоретическое, совершенно независимое от эмпирического субъек-

та

единство. «Наука состоит из системы чистых условных предложений,

значимость которых независима от вопроса, имеются ли в нашем воспри-

нимаемом мире субъекты, к которым относятся предположенные условия

(Cassirer,

Erkenntnisproblem II, S. 295). Создавать «теорию» науки «в транс-

цендентальном рассудке» - значит обнаруживать высшие предпосылки и

основные понятия, которые «делают ее возможной». Своим

гениальным

взглядом

Кант

распознал прежде всего эту

мысль

и при помощи понятия

«сознания

вообще» как системы чистых понятий рассудка, которые являют-

ся

условиями науки, притязал на окончательное решение

этой

задачи: дать

«теорию» науки. К условиям ее, как он показал в «Аналогиях опыта», при-

надлежит

и причинность.

Здесь,

разумеется, остается совершенно

стороне исторический вопрос

том,

на-

сколько Кант

сам

осознал представляемую

им

точку зрения

и в

какой степени

«подлинный критический метод должен выяснится

из

запутанных дедукций кантов-

ского

учения». Смотри

Windelband,

Geschichte

der neueren

Philosophie.

Bd.

II.

23.

263

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

Разрешение

этой проблемы у

Канта

покоится, таким образом, на

совершенно

ином основании, нежели чем у Юма. Если причинность как

таковая не является состоянием моего

сознания,

а только значимым момен-

том, то и прояснение ее теоретико-познавательного значения посредством

анализа

нашего внутреннего опыта, очевидно, бесполезно. Это - объектив-

ный

элемент, и поэтому мы должны перейти в сферу идеальных содержа-

ний,

которые полностью находятся вне моих актов познания. Мы должны

обратиться к науке, а именно к положениям, которые определяют времен-

ное

отношение явлений. В таком

случае

мы обнаружим, что понятие при-

чинности

составляет необходимый ингредиент,

«лежит

в основании» ее.

Она

[причинность],

таким образом, не

фикция

интеллекта, вида «homo

sapi-

ens»,

не закон нашего

духа,

а «понятие, которое определяет объективный

порядок

явлений во времени». Она

служит,

следовательно, опорным пунк-

том, стрельчатым сводом, на котором покоится все здание естественной

науки.

В этом состоит ее априорность и объективность. Очевидно, что в

таком

случае

отпадает всякая возможность говорить о ее

сугубо

субъек-

тивном

характере. Точно так же теряют свой смысл исследования возник-

новения

ее в нашем сознании. Они, конечно,

могут

иметь место в отноше-

нии

нашего представления причинности, но в качестве своего объекта они

всегда

имеют лишь наш акт, а не его содержание. Следовательно, вывод, к

которому пришел Юм, двигаясь в этом направлении, совершенно правилен.

Наше

представление причинности субъективно и может быть только

субъ-

ективным,

но, как было показано, этот вывод в равной мере обязателен и

для представителей психологистической интерпретации

Канта.

Ни один, ни

другой

подход

не

дают

решения проблемы причинности. Только ясное по-

нимание

понятия значимого и его абсолютной неоднородности психи-

ческому у основателя критицизма

дает

возможность раз и навсегда решить

проблему

Юма,

а для нас -

отдать

должное величию его деяния.

III.

Значимое

истинное

1. Релятивизм

Выше мы видели, что современные философы, которые в наи-

большей степени разработали понятие значимого, определяют его через

целый

ряд специфических признаков. Они создают таким образом новое

«царство»

значимого. Наряду с областью преходящего, реального возника-

ет область невременного, идеального. Тем не менее на его границах проис-

ходит

дальнейшая

дифференциация.

Главным моментом здесь является, как

мы

видели, «положение само по

себе».

«Заключение само по

себе»

есть

лишь

комбинация положений, «представления в объективном смысле», по-

нятия

имеют значение лишь как составные части положения. Что касается

этого последнего, то оно определяются как «высказывание, что нечто есть

или

не

есть»,

если оно высказывает нечто таким образом, то

Больцано

назы-

вает

его «истиной самой по

себе»

(I, S. 112).

Это выражение, как он заме-

чает,

употребляется в различных значениях (ср. I, S.

108-111),

которые сво-

264

ЛЕВ

САЛАГОВ

дятся к

двум

основным. «Первое и основное есть, без сомнения, то, в соот-

ветствии с которым под истиной понимается определенное свойство, кото-

рое может быть присуще предложениям .... а именно свойство, в силу кото-

рого они выражают нечто так, как оно

есть».

Поэтому каждое положение

либо истинно, либо ложно (II, § 125 и 147). Кроме того, это выражение ис-

пользуется и в

другом

значении: истиной называют само положение, кото-

рое имеет свойство истины, как то было, например, в

случае

введенной де-

финиции

истины самой по себе. Таким образом, каждая истина есть поло-

жение,

но не наоборот, не всякое положение есть истина (1, § 25). Чтобы

избежать смешения, которое, как

будет

показано ниже, дейсгвительно

имеет место у

Болъцано,

было бы сначала целесообразно поговорить о

свойстве

истинности.

Далее в отношении «истины самой по

себе»

автор

повторяет все то, что он

утверждал

о положении самом по себе. Он харак-

теризует ее тем же самым образом. Это и понятно, так как отношение меж-

ду ними - это отношение всеобщего к особенному, рода к

виду.

Истина как

особое свойство положения не зависит от познающего субъекта, для этого

свойства совершенно безразлично «мыслит и высказывается ли это положе-

ние

кем-нибудь действительно или

нет»

(I, S. 112, 108; HI, S. 9. Так, напри-

мер,

множество цветов, которыми было покрыто некоторое дерево, стоящее

определенном месте прошедшей весной, есть некоторое предполагаемое

число, хотя его никто и не

знает»

(ibid.). Аналогично положению самому по

себе истина не есть нечто существующее, т. е. «она не имеет действительно-

го существования, т. е. не является ничем таким, что пребывает в каком-

либо месте, в какое-либо время или же имеет характер чего-то действитель-

ного»

(I, S. 112, 115; II, S. 328; III, S. 209). Истине самой по себе

всегда

про-

тивостоит «познанная» или «помысленная» истина. В отличие от них как

определенных «мыслей, которые начавшись в один момент времени прекра-

тились в

другой»,

истине нельзя приписать временного признака, возникно-

вения

или исчезновения. Поэтому неверно говорить о вечности истины, как

полагать, что «она преходяща, что нечто престает быть истинным или

только в

будущем

станет истинным» (II, S. 328). Таким образом, свойства

истинности

и неистинности не

суть

состояния положения, которые изменя-

ются в зависимости от места и времени (II, S. 125). «Бесспорно, каждое дан-

ное

положение может быть лишь одним из

двух:

либо истинным и в таком

случае

навсегда, либо ложно и это тоже

навсегда»

(II,

S. 77).

Тем не менее, в этом пункте необходимо одно замечание. Здесь

следует

указать на одну двусмысленность, которая возникает из изложенно-

го выше неловкого использования слова

«истина»

двух

различных смыс-

лах. Как мы только что видели, «объективная истина» как особый вид по-

ложения самого по себе есть невременный, непреходящий и невозникающий

момент. Но вспомним изложенную выше дефиницию истины как свойства

положения «выражать нечто так, так оно действительно

есть».

Мы спраши-

ваем, что происходит с истиной при изменении соответствующего предме-

та? Если

«нечто»

не обладает больше ни одним из прежних свойств и вооб-

ще не находится больше в прежнем состоянии, то не прекращает ли то, что

265

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

раньше было истиной, быть таковой? По-видимому,

Больцано

должен отве-

тить на такой вопрос положительно. И в самом деле, когда он протестует

против приписывания истине признака действительности или существова-

ния,

он говорит: «Если некоторым истинам самим по себе, например исти-

нам

религии моральным, математическим или метафизическим истинам,

иногда все же приписывают предикат вечности .... то этим хотят сказать

только то, что это были бы положения, которые выражают

неизменно,

веч-

но

пребывающее отношение. Между тем,

другие

положения, например по-

ложение: четверик зерна стоит 3 талера, или: идет снег и т. п., высказывают

лишь преходящее (имеющееся в определенное время и, возможно, только в

определенном месте) отношение; поэтому они, для того, чтобы быть истин-

ными,

требуют

добавления такого определения времени (а часто и места)»

(I,

S. 113). Имеются, таким образом, истины преходящих обстоятельств и

вещей, которые, следовательно, обладают и эти признаком. Если четверик

зерна подорожал или настала хорошая погода, то истины, приведенные

Больцано

в качестве примеров, перестают быть таковыми и наоборот, по-

вторение предшествующих состояний вновь вызывает их к существованию.

Истины,

таким образом,

могут

исчезать и возникать. Возникшее у автора

противоречие снимается только в том случае, если мы примем во внимание,

что он понимает слово «истина» то как определенное свойство положения

(быть истинным), то как само такое положение. Тогда нам станет понят-

ным,

что если он говорит о невозможности истины, он имеет в виду второе

только что указанное значение этого слова (истинное положение), в про-

тивном

случае

- первое значение (свойство положения быть истинным). И

действительно, в

случае

предположенного выше уничтожения истины, мы

имеем дело с фактом устранения элемента положения, отсутствие которого

все же не

ведет

к уничтожению самого этого положения, так как это по-

следнее есть значимый момент вне процесса исчезновения и возникновения.

Таким

образом, и в этом случае, поскольку мы

будем

называть истиной

само положение, которое претерпело указанное значительное изменение

своего состояния, не может быть и речи о его возникновении или исчезно-

вении,

это может относится лишь к истине как свойству (быть истинным). В

то время, как истина прекращает быть истинной, она все же остается поло-

жением (а именно беспредметным положением, II, S. 77), а вместе с тем и

истиной.

Несмотря на это, отдельные противоречия у

Больцано,

несомнен-

но,

имеются, что относится и к цитированному выше

месту,

что каждое

положение истинно или ложно

«навсегда».

Но признавая истину опреде-

ленным свойством положения (совпадать с его предметом), свойством по-

ложения, подверженного процессу исчезновения и изменения, мы должны

еще отчетливее подчеркнуть другой важный момент, выраженный

Больца-

но. А именно независимость этого свойства от субъекта. Ни опосредовано,

ни

непосредственно он не может воздействовать на наличие этого свойства.

Ни

его произвол, ни тот или иной характер его мышления не может играть

здесь роли. Истина лежит в сфере совершенно от него независимой

(«объективная истина»). Она полностью ему трансцендентна и поэтому есть

266

ЛЕВ

САЛАТОВ

«истина сама по

себе».*

Больцано высказывается, таким образом, в

духе

строгого объективизма, и он сам обращает внимание на противоречие меж-

ду своими взглядами и всеобщим субъективизмом-психологизмом, который

считает истину «явлением в уме мыслящего существа, способом мышления»

(I,

S. 61). Истина как таковая есть нечто абсолютно самостоятельное. Как и

основатель школы естественного права в новое время,

Гуго

Гроций,

Больца-

но мог бы сказать, что истина независима

даже

от воли Бога.

Она была

бы значима

«esti

daretur Deum non

esse».

И он действительно говорит это.

«Нечто истинно не потому, - читаем мы у него, - что Бог признает его та-

ковым;

а наоборот, Бог признает его таковым, потому что оно таково. По-

этому Бог есть не потому, что Бог мыслит себя, что он есть, а только пото-

му есть Бог, что этот Бог мыслит себя и как

сущего»

(I, S. 115). Истина не

обусловлена фактом своего признания. Ту же

самую

антипсихологисти-

ческую мысль мы находим в настоящее время очень точно повторенной

Виндельбандом.

«Ибо значимость положения, в силу которой оно

истинно,

говорит он, - никогда не может зависеть от того,

ведут

ли эмпирические

процессы человеческого познания к его постижению или нет ... Значимость

положения есть основание нашего признания, а не наоборот - наше при-

знание

есть основание его значимости» (Der

Wille

zur Wahrheit, S. 25). [...]

В соответствии с вышесказанным очевидна полная несостоятель-

ность распространенного мнения в отношении метагеометрических систем.

Полагают, что для нас истинна только геометрия

Евклида,

системы же Ло-

бачевского

Римана

истинны только для

других

существ, которые органи-

зованы иначе, чем мы. Но говорить об истине

«для

нас»

вообще бессмыс-

ленно.

Все эти замкнутые в себе

«царства»

математических положений

«самих

по

себе»

истинны в равной мере и совершенно независимы от того,

кто их познает, и мыслятся ли они кем-нибудь вообще. Одна геометрия,

говорит

Пуанкаре,

не

может

быть

более

правильной

чем

другая.

Хотя

он

тут же добавляет совершенно недопустимое положение, что геометрия «не

истинна», а лишь «полезна», *** и, в

другом

месте, что она лишь

«удобна».

**" Любая наука как таковая трансцендентна

субъекту.

[...]

IV.

Познание

значимого

Выше (во Введении) было отмечено, что взгляды сторонников по-

нятия

значимости разработаны очень мало. По-видимому, здесь особенно

сказывается методологический вопрос, т. е. вопрос о том, как

следует

до-

стигать царство идеального бытия, другими словами, как нужно познавать

значимое. Совершенно определенные соображения в этом отношении пока

высказали лишь

Гуссерль

и Риккерт. В этом пункте их взгляды полностью

* То же

выражение

«истина,

значимая

сама по себе» мы находим и у Лотце,

Logik.

532.

" Poincaré, Wissenschaft und Hypothese. Leipzig 1906. S. 51, 52.

·"

ibid. S. 52.

*"* ibid. S. 90.

267

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

совпадают и положены последним в основание его книги «Предмет позна-

ния».

Существенное корректура взглядов

Риккерта

дана им в более поздней

статье (Kantstudien, Bd.

XIV),

в соответствии с чем здесь можно считать

установленным наличие

двух

мнений на

«пути»

познания значимого. Каж-

дый путь мы рассмотрим отдельно.* Прежде всего мы находим здесь так

называемый

«феноменологический» метод. «Феноменологией»

Гуссерль

называет «анализ и описание переживаний представления, суждения, по-

знания»

(II,

S. 4). Поэтому феноменология есть «дескриптивная психология»

(II,

S. 18), которая, абстрагируясь от тех предметов, которые

служат

объек-

тами научного исследования, обращается прямо к актам их

познания,

«анализирует их, описывает их, делает их предметами сравнивающего и

различающего мышления» (II, S. 10). Исследования такого рода

суть

дан-

ные

для «фундаментальных абстракций, в которых логик с очевидностью

постигает сущность своих идеальных объектов и взаимосвязей» (II, S. 18);

«только логические фундаментальные понятия

дают»

им

«твердое

значе-

ние»

(II,

S. 8) и являются «источниками», из которых «возникают» основные

понятия

и идеальные законы чистой логики (II, S. 4). Тех же феноменали-

стических взглядов придерживается и Риккерт. Когда он отличает «бытие

суждения» от его

«смысла»

(Gegenst. d. Erkenntnis, S. 88) и лишь последний

делает предметом

познания,

то он предполагает найти его [смысл] только

путем анализа первого: «В эмпирической действительности суждения логи-

ческий

смысл утверждения может быть отвлечен от его психического бы-

тия,

и лишь его логический смысл, а не психическое бытие может быть за-

ключено в понятии судящего сознания вообще» (ibid., S. 148). Исследуя

лишь

психические процессы, он

хочет,

тем не менее, «обнаружить в них то,

что есть не только психическое» (Zwei

Wege

usw., S. 190).**

Но

все эти взгляды демонстрируют лишь недостаточное различе-

ние

области значимого и сущего, имеющих совершенно различный харак-

тер. Если они абсолютно гетерогенны

друг

другу,

то первое не может быть

обнаружено во втором и его, следовательно, не

следует

там и искать. Сфера

психических состояний и сфера идеального смысла не имеют ни одной точ-

ки

соприкосновения, а поэтому не существует и перехода от первой ко вто-

рой.

Тот, кто решил заниматься анализом актов познания как пережива-

ниями,

именно в силу этого потерял возможность достичь «смысла». Тот,

кто

сначала признал, что идеальное находится в совершенно

иной

области

по

сравнению с душевным, а затем для познания первого вновь обратился

ко

второму, находится в явном противоречии с самим собой. Для того, что-

бы свести такое мнение ad absurdum, достаточно указать лишь собственно

на

то, что душевное находится к значимому не ближе, чем физическое. Как

одно,

так и

другое

принадлежат к общему

кругу

бытия реального, и те раз-

Поскольку в упомянутой статье изложены те же мысли, что и в работе «Предмет

познания»,

буду

ссылаться как на первую, так и на вторую.

Очень точно те же самые взгляды изложены и Зигвартом. См.

Logik

1904. Bd.

И.

33,

42, 46

др.

268

ЛЕВ

САЛАГОВ

линия,

которые они в себе содержат, оказываются несущественными, не

имеющими значения при сравнении этих

двух

компонентов «действитель-

ности» со сферой «несуществующего». Значимое можно выводить из психи-

ческого с тем же успехом, как и из физического. Искать «идеальный смысл»

душевных состояниях не более осмысленно, чем в мозге или нервах. Пред-

ставитель противоположного взгляда не преминет возразить, что не его

утверждение, а приведенная против него аналогия лишена смысла. С пси-

хическим, скажет он, значимое разумеется, не имеет ничего общего, но с

ним

оно находится в наиболее тесной взаимосвязи, ибо именно в том и со-

стоит специфическая особенность психического, что оно, оставаясь неиз-

менным,

в то же время переходит свою границу и связывается отношениями

с объективным. Или, наоборот, оно воспринимает «в

себе»

нечто находя-

щееся вне его, оно им осознается, оно его мыслит, т. е. «внешнее становится

внутренним», и поэтому его [значимое] следует искать именно здесь. Иде-

альное, значимое, скажет он, разумеется, не психическое, но несомненным

фактом является то, что мы обращаемся к тому, что сознается. Тем не ме-

нее,

сознание является психическим процессом. Следовательно, делают от-

сюда вывод, значимое следует искать во временных явлениях сознания, в

которых оно «проявляется». И все же здесь вновь обнаруживается показан-

ная

выше подмена понятий. Мышление, познание не входит, конечно, в

область физического, ко объект познания вступает в опосредованную вза-

имосвязь с «психикой» не более, чем с «физикой».

Познание

не

есть

познан-

ное,

следовательно,

сколько

бы не

изучалось

первое,

сущность

второго

тем

самым

не

может

быть

прояснена.

Двигаясь этим путем, мы все больше и

больше знакомимся с особенностями видов познания, но все это не имеет

никакого

значения для нашей цели и

никак

с ней не взаимосвязано. Как

будто

бы перед нами находились две поверхности. Насколько далеко и бы-

стро не передвигалась точка на верхней, она никогда не перейдет на ниж-

нюю.

Намереваться

познать

познанное

путем

познания

процесса

познания,

означает

подменять

затронутый

вопрос

другим

вопросом,

совершенно

нему

не

относящимся.

[...]

Любое значимое мы не должны «выводить»

«из»

или

«через»

ана-

лиз

душевной жизни, так как оно принадлежит совершенно иному измере-

нию,

чем эта душевная жизнь. Мы

должны

находить

его

просто

как

своеоб-

разную

данность,

которая существует

наряду

психическим

физическим

как

особый

вид

идеального

бытия,

совершенно отличающегося от реального.

Так

же как мы обращаемся к физическому или психическому бытию и

познаем их, так же мы должны обращаться и к идеальному. Вместо этого

нам

совершенно не требуется обращаться к нашим актам познания, и по-

средством или

«через»

них получать значимое. Нам

совершенно

не

нужно

обращаться

помощи

рефлексии

или

интенции

на

нашу

интенцию, направ-

ленную

на

идеальные

объекты,

так не она является искомым. Мы должны

действовать совершенно аналогично естествоиспытателю, который

«идет

самим вещам»,

который исследует их, а не характер нашего познания.

Астроном не интересуется тем, как воспринимаются небесные тела в своих

269

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

различных положениях, а если бы он делал это объектом своего рассмотре-

ния,

то он бы уклонился от своей подлинной задачи - познавать явления

небесного мира. То, например, обстоятельство, что луна на горизонте

больше, чем в зените, не имеет для него вообще никакого значения. Он

«обращается» к наблюдению самой луны и в таком случае находит, что она

всегда сохраняет свой размер неизменным.

Физик

оставляет в стороне тот

факт,

что вспышка молнии воспринимается раньше, чем гром, и, исследуя

внутреннюю взаимосвязь между этими явлениями, признает этот факт ил-

люзией. Ученый непосредственно противостоит своему объекту, исследует

его и видит в этом свою задачу как ученого. Но сущность вещи

вообще

не

зависит

от

того,

являются

ли

подлежащие

исследованию

факты

идеальными

или

реальными.

Математик относится к своим числам и треугольникам так

же, как и любой специальный исследователь. Логик исследует понятия в

отношении

их объема и содержания, место terminus

médius

в посылках таким

же образом, как

физик

исследует взаимосвязь между температурой тела и

изменением

его объема. Правда, при операциях с числами или геометриче-

скими

фигурами нам требуются, например, пальцы, шар или фигуры, нари-

сованные на бумаге, но все эти

моменты

играют

здесь

лишь

роль

вспомога-

тельных

средств

и имеют совершенно случайное значение. Когда мы, на-

пример думаем о числе 2 или 5, то в нашем сознании, пожалуй, являются

образы, например,

двух

рук или пяти яблок; когда мы имеем в виду число

вообще, то мы оперируем каким-нибудь определенным числом и нуждаемся

них [образах] лишь в качестве примеров или иллюстраций.

Роль этих

последних

могут

играть, правда, и наши акты познания, которые, напри-

мер,

доступны

счету,

как и внешние предметы. Но в сравнении с этими по-

следними они не имеют никакой привилегии и не «через

них»

мы познаем

числа как идеальные образования. Если значимое вообще есть «нечто», а не

«ничто», то оно доступно исследованию как и любой другой объект, и по-

стольку здесь имеет место исследование соответствующего акта. Здесь воз-

можна, следовательно, «феноменологическая» проблема, которая опирается

на

рефлексию; но в таком случае возникает совершенно новый вопрос, ко-

торый

никак

не связан с первым.

Познание

процесса

познания

того,

что

познается,

не

есть

познание

последнего.

Всеобщее правило значимо незави-

симо от природы данного объекта. При интенции на интенцию наряду с

предыдущим актом познания возникает новый акт познания, подобный

ему, со своим особым объектом исследования, который не идентичен пер-

вому, а потому и не замещает его.

Раньше

имело

место

познание

значимого,

теперь

появляется

познание

процесса

познания

значимого.

[...]

Неполнота

и недостаточность такого

«пути»

ведет Риккерта к

признанию

иного метода, основные мысли которого были изложены выше,

который оперирует не с нашими психическими процессами как таковыми, а

с самим смыслом. Этот

«путь»,

на который почти столетие назад указал

Больцано

и которым в наше время особенно плодотворно воспользовался

Гуссерль,

Риккерт называет «трансцендентально-логическим» путем, и в

таком виде мы впервые находим здесь довольно точную фиксацию и фор-

270