IV. Век дворянской культуры
тинных служителей и начнется тысячелетнее царствие святости. Таким
образом, все возникшие при Екатерине новые формы религиозной оп-
позиции были чреваты радикальным, хотя, в сущности, и пассивным про-
тестом. Царила твердая решимость, которую выразил глава странников в
своем провидческом сочинении «Цветник», — не блуждать, упираясь «од-
ним оком в землю, а другим в небеса»'
09
. Очи должно поднимать к небе-
сам; и для всех этих противников режима подлинной столицей России
был вовсе не Санкт-Петербург или какой-нибудь из городов, построен-
ных и перестроенных при Екатерине, а деревни либо горные местности,
где обитал глава нового духовного воинства, — будь то пустынь святого
Серафима, странноприимный центр близ Ярославля или извечное сре-
доточие сектантства Тамбов.
Екатерина наблюдала все это отчасти брезгливо, отчасти же покрови-
тельственно. Она относилась к религии с типичной для нового века тер-
пимостью от безразличия. Она была крещена в лютеранство, воспитана
кальвинистами и католиками и принята в лоно православия. Ей были
глубоко подозрительны евреи и одержимые сектанты; вообще же она ру-
ководствовалась в религиозных вопросах соображениями государствен-
ными, raisons d'etat. Она приветствовала иезуитов с их духовной культу-
рой и педагогическими талантами, поощряла иммиграцию немецких
пиетистов, ибо они были умелыми земледельцами, и положила начало
движению за «единоверие»: старообрядцам дозволялось примыкать к
официальной церкви, сохраняя большинство своих стародавних религи-
озных обычаев, лишь бы они признавали верховенство православной
иерархии.
Но безошибочное чутье подсказывало Екатерине, что религиозные
чувства народа были глубоко оскорблены ее правлением; и она, вероят-
но, чуяла, что новиковские тайные сборища в Москве того и гляди ста-
нут оплотом инакомыслия.
Начиная с указа 1785 г., предписывавшего наблюдать за масонскими
издательствами и «испытать» Новикова, она то и дело выражала опасе-
ния, что «мартинисты» тайно приуготовляют некий раскол российского
общества. В январе 1786 г. она отзывалась о масонах как о «скопище из-
вестного нового раскола» и в специальном рескрипте архиепископу Мос-
ковскому Платону вопрошала, не опасны ли книги типографии Новико-
ва, «не скрывается ли в них умствований, не сходных с простыми и
чистыми правилами веры православной и гражданской должности»
110
. На
какое-то время успокоенная ручательством митрополита за нравствен-
ность Новикова, она все же была, должно быть, встревожена его заявле-
нием, что о новиковских изданиях мистических книг он судить не берет-
ся, так как понять их не может. Она продолжала упорно бороться с
масонством как посредством сатирических сочинений, так и с помощью
306
I. Смятенное Просвещение
дополнительных административных мер, особенно после назначения но-
ного московского главнокомандующего в феврале 1790 г. Насколько ее
беспокоил именно Новиков, видно из того, что арест его в апреле 1792 г.
был тщательно запланирован, приурочен ко времени, когда он выехал в
загородное имение, и проведен силами целого эскадрона гусар. «Бедня-
гу старика, измученного почечуем, — говорил граф Разумовский о Но-
викове,
—
осадили, точно город!»
111
Его выслали под стражей в Ярославль,
а затем, по-видимому, оттого, что этот большой город на Волге был сре-
доточием масонской деятельности и разнообразного сектантства, пере-
вели в более отдаленное и глухое место заточения.
Термин «мартинист», который Екатерина вновь и вновь применяла к
единомышленникам Новикова, был вполне уместен, так как указывал на
главенствующее значение для масонства высоких степеней мистических
трактатов Анри де Сен-Мартена. Сан-Мартин, как писали и произноси-
ли тогда в России его имя, был последним в длинной череде француз-
ских философов, оказывавших усиленное воздействие на русскую мысль
в XVIII в. Во французской мысли Сен-Мартен был противником Воль-
тера, и его первое и важнейшее сочинение «О заблуждениях и истине»
служило своего рода Библией, обеспечивавшей мистические контратаки
против французского Просвещения. Опубликованное в 1775 г., оно поч-
ти сразу стало известно в России — и переводилось, переписывалось, ши-
роко конспектировалось в высших масонских кругах.
Сен-Мартен был во многих отношениях карикатурой на мыслителя-
изгоя: щуплый, хворый, головастый человечек, необщительный холостяк
без определенного занятия в жизни. Богатый и знатный, он имел воз-
можность сколько угодно читать и путешествовать, но, по-видимому, об-
рел жизненную цель и ощутил себя личностью, лишь встретившись с
Мартинесом де Паскальи, должно быть, португальским евреем, который
приобщил его к спиритуализму и принял в свой собственный тайный ор-
ден «избранных служителей (жрецов)». Целиком в духе этого орденско-
го служения и написан трактат «О заблуждениях», анонимный автор ко-
торого для пущей таинственности именуется «безвестный философ»
112
.
Смысл книги нарочито затемнен и почти неразличим среди высоко-
парных разглагольствований о духовных началах и огульных обличений
вездесущего сенсуализма и материализма. «Я был не столько другом Гос-
пода, сколько недругом его врагов, и это негодование побудило меня на-
писать свою первую книгу»
11
-
1
. Противоположностью человеку инстинк-
тов является человек, наделенный пониманием, которого автор называет
затем «человеком жаждущим» и «человеком духовным». Таким образом,
Сен-Мартен придает термину «понимание» («intelligentia») еще более ши-
рокое значение, нежели Шварц. Только понимание и может спасти мир,
так как его одушевляет духовная жажда, а цель его — возвращение к Бо-
307