Биллингтон Дж. Х. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры

Подождите немного. Документ загружается.

Шж

ISBN 5-7380-0137-2

Всероссийская государственная

библиотека иностранной литературы

им. М. И. Рудомино

JAMES H.BILLINGTON

THE ICON AND THE AXE

An Interpretive History

of Russian Culture

ДЖЕЙМС Х.БИЛЛИНГТОН

ИКОНА И ТОПОР

Опыт истолкования истории

русской культуры

ALFRED A.KNOPF, Inc.

NEW YORK 1966

ИЗДАТЕЛЬСТВО «РУДОМИНО»

МОСКВА 2001

ББК 63.3

Б62

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Посольства США в Москве

Перевод с английского:

предисловие к русскому изданию С.Ильина)

предисловие, от автора, гл. I и II (с примечаниями),

библиография М.Еремина и Н.Мовниной\

гл. 111 (с примечаниями) И.Гуровой]

гл. IV и V (с примечаниями) В.Муравьева,

гл. VI (с примечаниями) Н.Федоровой

Под общей редакцией

В. Скороденко

ISBN 5-7380-0137-2

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

к русскому изданию 7

Предисловие 23

От автора 29

!. ИСТОКИ 31

1. Киев 33

2. Лес 46

Топор и икона 56

Колокол и пушка 68

II. ПРОТИВОСТОЯНИЕ 75

1. Идеология

Московского государства . . 77

2. Пришествие Запада 109

Новгород 110

«Латиняне» 115

«Германцы» 129

Религиозные войны 135

III. ВЕК РАСКОЛА 155

1. Внутренний раскол 161

Ответ теократов 167

Ответ фундаменталистов . 176

Великая перемена 185

2. Поворот к Западу 205

Новые религиозные ответы . 205

Сектантская традиция ... 216

Новый мир Санкт-

Петербурга 222

Оборона Московии 235

IV. ВЕК ДВОРЯНСКОЙ

КУЛЬТУРЫ 255

1. Смятенное Просвещение . 261

Дилемма

деспота-реформатора .... 265

Плоды просвещения 275

Умственное отчуждение . . 283

Новиков и масонство .... 293

Крах политических реформ 311

2. Контрпросвещение 326

Католики 328

Пиетисты 334

Православные 349

Наследие 360

3. «Проклятые вопросы» . . . 372

Бегство в философию .... 375

Смысл истории 379

Провидческое назначение

искусства 396

Пропавшая Мадонна 415

«Гамлетовский вопрос» . . . 420

V. К НОВЫМ БЕРЕГАМ 429

1. Поворот к общественной

мысли 441

2. Терзания народнического

искусства 475

3. Новые перспективы

уходящего столетия 509

Конституционный

либерализм 523

Диалектический

материализм 533

Мистический идеализм . . . 542

VI. ШАТКИЙ КОЛОСС 551

1. Крещендо 553

Прометейство 556

Сенсуализм 575

Анокалиптичность 587

2. Советская эпоха 606

Ленинские заветы 611

Отмщение МоскоЬии 620

3. Новые брожения 639

Возвращение Пастернака . . 643

Новые голоса 653

4. Ирония русской истории . 681

БИБЛИОГРАФИЯ 689

Сокращения 689

1. Общая история культуры

и мысли 694

2. Церковь 696

3. Развитие политической

мысли 698

4. Светское просвещение . . . 699

5. Литература 702

6. Искусство 703

7. Связи с Европой 705

8. Исследования по истории

и антологии общего

характера 707

ПРИМЕЧАНИЯ . . .

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

710

869

Предисловие к русскому изданию

За тридцать пять лет, прошедших после первого издания этой кни-

ги, Россия сменила политический строй, но собственного лица так и не

обрела. В 1991 г., с падением коммунизма и распадом Советского Сою-

за, перед будущим России открылись более широкие перспективы. Од-

нако после десятилетия хаотической зачастую свободы предназначение

России по-прежнему остается неясным.

Я все еще питаю выраженный тогда сдержанный оптимизм в отно-

шении будущего России — и лежащую в его основе веру в то, что клю-

чевым фактором совершенствования является культура. Однако в рус-

ской культуре присутствует не только свет, но и тьма, а предсказания

кое-кого из лучших русских писателей бросают^ мрачную тень на вос-

прянувшие поначалу надежды касательно нового для России демокра-

тического пути. Изданная посмертно прощальная повесть Юрия Наги-

бина озаглавлена «Тьма в конце туннеля». Долго писавшаяся и изданная

также посмертно эпопея Леонида Леонова «Пирамида» оказалась мрач-

ной апокалиптической фантазией. Самый популярный из новых проза-

иков 90-х гг. Виктор Пелевин в повести «Желтая стрела» пишет: «Весь

этот мир — попавшая в тебя желтая стрела».

Внезапно совершившееся в России ниспровержение коммунизма как

идеологии и Советского Союза как имперской державы осталось столь же

необъяснимым ретроспективно, сколь неожиданным было оно в августе

199! г. Термин «революция» тут совершенно непригоден. Все современ-

ные революции были насильственными и сочетали в себе возмущение

низов с верховным лидерством политизированных интеллектуалов, кото-

рые руководствовались' светскими идеологиями. Последовательное кру-

шение коммунизма в Восточной Европе и в России полярно противопо-

ложно революции. Оно оказалось на удивление ненасильственным, а

движущей силой его была скорее «стихийность» народных масс, нежели

«самосознание» вождей, вдохновляемых традиционными верованиями и

склонных скорее к эволюционным, чем к революционным переменам.

Целью было не достижение некоего утопического идеала, но создание

«Цивилизованного», «нормального» общества.

Предисловие к русскому изданию

Историческая метаморфоза России была, в сущности, более нравст-

венной, чем политической. Никто не смог предсказать всей внезапнос-

ти и полноты крушения коммунизма. Однако обладавшие нравствен-

ным видением представители культуры подошли к предчувствию такого

конца ближе, чем не позволявшие себе оценочных суждений социоло-

ги. Именно в сфере культуры наиболее явственно просматривались при-

знаки того, что за фасадом мощи Советов таится возможность фунда-

ментальных перемен.

Ниспровержение этой мощи было продуктом скорее русской культу-

ры, нежели национального характера русского народа. Ключевые роли

сыграли три глубоко укоренившиеся в культуре и всё пережившие си-

лы: православное христианство, восхищение Западом и чувство приро-

ды. Но прежде чем переходить к обсуждению того, сколь удивительно

сошлись эти силы в отвержении коммунизма, важно проследить роль

иных, отличных от русской, национальностей в распаде последней из

великих европейских империй.

Исторически русская империя всегда была многонациональной, а к

разросшейся после войны империи советской это относится в еще боль-

шей степени. Тем не менее руководителям-ленинистам не удалось ни

раздавить, ни подкупить движение «Солидарность», возникшее в самом

большом их этническом сателлите, Польше.

«Солидарность» была — если воспользоваться термином из класси-

ческого «Исследования истории» Арнольда Тойнби — вызовом, на ко-

торый внешне неодолимая система правления не сумела найти ответ.

Силы, стоявшие за этим вызовом, были силами нравственными. То бы-

ло массовое движение снизу, преданное идее ненасильственных дейст-

вий, уходящее корнями в религию и поддержанное Папой-поляком.

По мере того как в каждом из советских государств-сателлитов креп-

ло стремление к свободе, нравственные и религиозные силы способст-

вовали тому, чтобы не просто лишить легитимности коммунистическое

правление, но и внушить самим властям моральные запреты на исполь-

зование насилия для подавления таких устремлений.

Если не считать Румынии Чаушеску, избавление от коммунистичес-

кого правления оказалось в Восточной Европе поразительно бескров-

ным. В ключевые моменты этого процесса протестантские пасторы Вос-

точной Германии и Румынии играли роль, подобную той, которую в

Польше сыграли католические ксендзы.

Под конец советского периода небольшие, развитые в культурном от-

ношении национальные республики балтийской и кавказской окраин Со-

ветского Союза внесли огромный вклад в губительное для коммунизма

брожение, совершавшееся в русской культуре. Форма и существо «соци-

алистического реализма» были подорваны, соответственно, отвлеченным

Предисловие к русскому изданию

экспрессионизмом фильмов «Тени забытых предков» (шестидесятые го-

ды) и «Цвет граната» (семидесятые) армянина Сергея Параджанова и

Сюрреалистическим антиавторитаризмом «Покаяния» грузина Тенгиза

Абуладзе, фильма, ставшего сенсацией восьмидесятых годов. Латвийские

и эстонские кинорежиссеры также предлагали в конце советского перио-

да альтернативные подходы к искусству и отражению жизни общества.

Победа реформаторов и ненасильственная конфронтация в Москве

августа 1991 г. очень многим обязаны более ранним реформистским вы-

зовам, которые бросались советскому правлению в Грузии и Литве. В

обоих случаях советские политические руководители возложили вину за

убийство людей, поднявших голос протеста, на армию и службу безо-

пасности, и в итоге те отказались еще раз прибегнуть к насилию в

Москве без четких письменных приказов, которые хунта подписывать

не захотела. Московское сопротивление возникло не из какой-либо ор-

ганизованной силы, не вследствие отчетливого призыва к действию, но

как охвативший почти все слои населения, в первую очередь молодежь,

могучий нравственный порыв.

В ходе сопротивления коммунистическому перевороту в Москве по-

гибли лишь трое молодых россиян, да и те по причине несчастного слу-

чая. Увековечение их памяти показывает нам, как подспудная религиоз-

ность России вышла на свет, чтобы превратить политическое событие в

культурное.

Похоронная процессия, прошедшая по улицам Москвы, стала тор-

жеством иудео-христианского идеала искупительного смысла невинной

жертвы. Трое молодых людей были уподоблены первым русским святым

Бори'су и Глебу, юным сыновьям первого христианского правителя Ру-

си, сознательно пошедшим на смерть, чтобы не допустить унижения на-

рода. Звуки православной «Вечной памяти» смешивались со звуками

«Кадиша», поскольку один из убитых был евреем.

Самый запоминающийся миг настал, когда Борис Ельцин сказал,

обращаясь к родителям трех молодых людей: «Простите меня, что не

смог уберечь, защитить ваших сыновей». «Простите меня» — с такими

словами русские православные часто обращаются перед принятием при-

частия к тем, кто находится рядом с ними; это последние слова траги-

ческих героев двух великих русских опер — «Бориса Годунова» Мусорг-

ского и «Мазепы» Чайковского.

Этими словами было нравственно узаконено новое средоточие влас-

ти. Человек, которого не в чем было винить, принимал на себя ответст-

венность — и это в обществе, где никто из стоящих у власти никогда не

брал на себя ответственности за какое бы то ни было негативное явление.

Тоталитарное правление уничтожало не только свободу, но и ответствен-

Предисловие к русскому изданию

ность. *<Это от меня не зависит» — таким было рациональное обоснова-

ние как жестокости, так и безответственности бюрократической власти.

В первые 48 часов августовского кризиса, когда исход его еще оста-

вался неясным, гражданам России пришлось принять на себя личную

ответственность за осуществление нравственного выбора по части слов

и поступков, произносимых и совершаемых при полном отсутствии уве-

ренности в их последствиях. Не получив ясного объяснения происходя-

щего, не доверяя контролируемой прессе, русские руководствовались

двумя контрастирующими образами, представшими перед ними в пер-

вый же день переворота: одним был Ельцин, который улыбался, стоя на

башне танка и воздев над головою кулак, другим — номинальный глава

переворота Геннадий Янаев, сидящий, с трясущимися руками и темны-

ми кругами вокруг глаз, в окружении -дрочих членов хунты на первой

телевизионной пресс-конференции. Руки и лицо — это части иконы,

которые никогда не закрываются металлическим окладом: считается,

что они передают духовную суть священного изображения. Разница

между двумя этими образами оставляла мало сомнений насчет того, кто

тут хороший, а кто плохой; то было мгновенное документальное свиде-

тельство кризиса, выдержанное в простой контрастной манере средне-

вековой хроники; а словом, к которому все и каждый прибегали для

описания конечного итога происшедшего, было слово «чудо».

Это и впрямь было чудом — двести вооруженных граждан России,

находившихся внутри ельцинского Белого дома, и несколько тысяч раз-

ношерстных его защитников, собравшихся снаружи, сумели устоять

против пятимиллионной армии и сил безопасности, готовых пойти на

них в атаку. Однако, как раз за разом повторяет Ветхий Завет, чудеса,

исходящие от сил зла, не гарантируют последующей приверженности

человека добру. Вскоре русские обнаружили, что жизненный уровень их

падает, что вокруг — преступность и коррупция, что им навязывают, с

одной стороны, авторитарные методы их прежней тоталитарной систе-

мы, и с другой — разброд и вседозволенность, проистекающие из ново-

обретенных свобод. Да и сам Ельцин спустя недолгое время уже обст-

реливал из танков тот самый Белый дом, который некогда оборонял, и'

предпринял два военных похода на Чечню.

Тем не менее и он, и избранный им преемник Владимир Путин одер-

жали ошеломляющие победы на президентских выборах 1996 и 2000 го-

дов соответственно. Русское общество понемногу продолжало заново от-

крывать для себя религиозные и нравственные основы жизни. Интерес к

ним играл центральную роль в расцвете русской культуры начала XX в.,

как и в литературе русской эмиграции советского периода, — все это си-

стематически возвращалось в Россию и издавалось в ней после падения

коммунизма. Православие переживало период повсеместного восстанов-

Предисловие к русскому изданию

ления церквей и крещения молодежи — равно как и заметного расцвета

жизни церковных приходов, нередко руководимых молодыми образован-

ными священниками. Другие христианские и иные вероисповедания так-

же участвовали в восстановлении веры после крушения первого в мире

эксперимента по использованию власти для искоренения религии.

Устойчивая авторитарная тенденция норовила вновь обратить Рус-

скую Православную Церковь в основную и главную — как и в прислуж-

ницу власти. Даже многие из тех, кто получил православное крещение,

предпочитали теперь называть себя просто христианами.

Любая крупная православная община России видела в XX столетии

немало мученических смертей, и теперь Русская Церковь в России на-

чала с запозданием чтить «новых мучеников», давно уже признанных

Русской Церковью за рубежом. Однако общество в целом гораздо рев-

ностнее, чем официальная церковь, чтило память последнего из новых

мучеников, самого известного и деятельного из тех, кто нес проповедь

христианства образованному молодому поколению поздней Советской

России, — отца Александра Меня. В сентябре 1990 г. его зарубили то-

пором по дороге в церковь, и убийство это так и осталось нераскрытым.

Если чувство ответственности русские черпали в собственных тради-

циях, то вкус свободы они узнали благодаря расширению контактов с

западным миром. «Перестройка» Михаила Горбачева оказалась всего-

навсего ленинистским лозунгом, однако его же «гласность» стала новой

реальностью, способствовавшей окончательному разрыву России с ле-

нинистским правлением. Хотя возглавлявшая коммунистический пере-

ворот 1991 г. хуйта и захватила все традиционные средства связи — из-

дательские центры, телеграф, телевидение, радио, — она не смогла

остановить поток электронной информации, которую в Москве распро-

страняли коммерческие радиостанции, и печатные издания, выходив-

шие нелегально, в условиях, близких к подпольным. Горбачев открыл не

просто «окно», а круговую панораму с видом на Запад.

В ходе истории русские, сталкиваясь с необходимостью культурных

перемен, раз за разом прибегали к обширным заимствованиям у своих

западных противников. В X и XI столетиях они переняли культуру и ре-

лигию Византии, на которую до того совершали набеги; свои первые со-

временные правительственные учреждения они позаимствовали в нача-

ле XVIII в. у шведов, с которыми долго сражались; язык и образ жизни

аристократии — у французов, разграбивших в начале XIX в. Москву; ос-

новные формы организации промышленности — у немцев, с которыми

они в XX столетии дважды сражались в мировых войнах. Затем, в пору

«холодной войны», главным западным врагом Советской России, кото-

рого она стремилась «догнать и перегнать», стали Соединенные Шта-

ты — и именно в них постсоветские реформаторы видели основной об-

Предисловие к русскому изданию

разец для построения в континентальных масштабах федеральной демо-

кратии и рыночной экономики.

Совершенно ясно, что в стране с многонациональным населением и

автократической политической традицией создать подотчетную, согла-

сованную систему правления трудно. Утверждение конституционного

правления закона — дело скорее искусства, чем науки. Однако русским

удавалось в прошлом демонстрировать поразительные достижения в тех

областях искусства, где опыт их был невелик. За временами невзгод не-

редко следовали быстрые рывки вперед. Опыт прежних неожиданных

прорывов к новым формам искусства сулит, быть может, надежды на

удачный исход нынешних усилий России по овладению искусством де-

мократического правления.

Россия была, по словам жившего в Эстонии великого русского гума-

нитария Юрия ЛОтмана, «культурой взрыва». Основу периодических

мощных всплесков новаций в совершенно новых для России областях

составлял трехсторонний процесс. Во-первых, Россия вдруг целиком и

полностью перенимала новые формы искусства у былого зарубежного

врага. Затем, столь же неожиданно, она стремилась породить собствен-

ный оригинальный вариант заимствованной формы искусства. И нако-

нец, она обладала склонностью отвергать и уничтожать собственное, не-

сущее самобытные черты творение.

Форма искусства либо разрушается изнутри, либо разбивается снару-

жи. Разрушение происходит вследствие метафизической перегруженнос-

ти — постоянно возникающего у великих русских художников стремления

искать в своем искусстве не просто удовлетворения, но спасения. Разби-

ваются же новые формы творчества посредством авторитарного нажима —

из-за разрушительных порывов, постоянно возникающих у неуправля-

емых вождей с присущей им военно-бюрократической антикультурой.

Иконопись — первая, целиком заимствованная у Византии форма

искусства, в которой русские художники достигли самобытного вели-

чия, — просуществовала долгое время. Затем, как раз когда Россия оп-

равлялась от монгольского ига, совершенно внезапно возник новый, не-

земной стиль Андрея Рублева. А после, еще более неожиданно, за одно

лишь пришедшееся на конец_XVI 1 в. десятилетие бурных перемен, на-

хлынул натурализм, навсегда уничтоживший самобытность и красоту

иконописи, хотя и не традиции иконного письма.

Рублев с чудотворной внезапностью достиг вершин своего мастерст-

ва, отыскав краски веры в лесах Севера. Самая суть его достижений

была уловлена в одном из последних великих фильмов, порожденных

прерванной оттепелью хрущевской эры: в «Андрее Рублеве» Андрея Тар-

ковского. Сергей Эйзенштейн воспользовался резким переходом от чер-

но-белого изображения к цветному, чтобы драматизировать обращение

13 15

Предисловие к русскому изданию

Ивана Грозного к террору, — незадолго до того, как Сталин задумывал

новые «чистки». Тарковский столь же неожиданно переходит от черно-

белых тонов к цвету, чтобы показать движение в противоположном на-

правлении: от насилия монгольской оккупации и вседозволенности

языческой жизни к покою и красоте, созданным в самый разгар невзгод

таинством веры и таинством мастерства.

Великий фильм Тарковского — подобно большинству превосходных

фильмов поздней советской эры — не пропускался цензурой в течение

двух десятилетий застоя, последовавших за отставкой Хрущева в 1964 г.

Но именно в этот период, когда подавлялось западное влияние, когда

руководители Русской Церкви были связаны по рукам и ногам, а вели-

кие деятели культуры, такие, как Солженицын и Мстислав Ростропо-

вич, изгнаны из страны, начала проявлять себя третья подспудная сила

русской культуры: чувство природы.

В 70-х и начале 80-х гг. основным движением в культуре России

стало творчество писателей-деревенщиков. Сибирь, земля Архипелага

ГУЛАГа, породила новую разновидность протеста против советской си-

стемы. Новые писатели не столько восславляли российскую деревню и

провинцию, сколько обличали советскую бюрократию, уничтожившую

их ценности и загрязнившую землю и воду. Элегические, нередко иро-

ничные рассказы и фильмы Василия Шукшина вскоре уступили место

более жесткой полемике Валентина Распутина, перешедшего от эколо-

гической защиты озера Байкал к разносторонним нападкам на совет-

скую систему в целом. Члены Академии наук несколько лет снимали в

летние месяцы посвященный истории Волги документальный фильм

«Разоренная земля», в котором на всем протяжении этой реки просле-

живалось загрязнение воды и уничтожение деревень коммунистическим

режимом. В распутинском «Прощании с Матерой» одинокая лиственни-

ца оказывается последней героической свидетельницей того, как по рас-

поряжению советских плановиков затопляется старая русская деревня.

Роман этот напоминает знаменитый рассказ Льва Толстого «Три смер-

ти», в котором дерево умирает с большим, чем человек или животное,

благородством.

Похоже, в постсоветской России зреет осознание того, что Сибирь —

это не просто колоссальное вместилище природных ресурсов, но и девст-

венные леса, последние «легкие» планеты, ключ к будущему России. Не-

уловимый идеал «свободы» часто определялся в России как «воля» плюс

«пространство». Попытки выразить этот идеал в громоздких эпических

фильмах вроде «Сибириады» Андрея Кончаловского (1978) и «Сибирский

Цирюльник» Никиты Михалкова (1999), возможно, и не увенчались пол-

ным успехом, однако отразили стремление нового поколения русских лю-

Предисловие к русскому изданию

дей выйти за узкие границы семьи или «круга», в которых сохранялись

свобода и чистота, к более широким горизонтам глубинной России.

Происшедший в 1986 г. катастрофический взрыв Чернобыльской ядер-

ной электростанции представлялся многим русским и украинцам апока-

липсическим знаком — в частности, и оттого, что слово «чернобыль» род-

ственно тому, которым у русских обозначается звезда «полынь» из

«Откровения Иоанна Богослова». Подобным же образом 1000-летняя го-

довщина введения христианства на Руси воспринималась многими в Рос-

сии и на Украине как конец тысячелетия. При Горбачеве советские влас-

ти старались утвердить свою легитимность, превратив этот тысячелетний

юбилей в полуофициальное, проводимое в масштабах всего государства

чествование традиции русского православного христианства.

Плановые органы поздней советской эры намеревались повернуть

вспять великие реки Сибири, чем и ускорили кончину советской системы.

Ультраконсерваторы вроде Распутина начали в конце 80-х открыто пред-

лагать Верховному Совету вывести Россию из состава Советского Союза,

чтобы предотвратить столь радикальную порчу ее природной среды.

В определенном смысле колоссальная Российская республика и ста-

ла первой, кто отделился от Союза Советских Социалистических Рес-

публик, — когда при сопротивлении затеянному сторонниками жесткой

линии коммунистическому перевороту 1991 г. здание правительства и

парламента Российской республики стало местом сбора демократичес-

кой оппозиции, бросившей вызов попытке коммунистического перево-

рота в 1991 г. Существенную роль в демократическом сопротивлении

сыграли сибиряки, привезенные в Москву, чтобы приветствовать эмиг-

рантов, съехавшихся в Россию на «Конгресс соотечественников», кото-

рый должен был открыться в тот самый день, когда начался переворот.

Сыновья и дочери ГУЛАГа вернулись, чтобы заявить о притязаниях на

свое наследие, и к концу 1991 г. Горбачев был отстранен и сменен Бо-

рисом Ельциным, выходцем из лежащего в глубине России, там, где

Урал встречается с Западной Сибирью, Екатеринбурга.

Изгнанный из России летописец ГУЛАГа Александр Солженицын

олицетворял возврат к религиозным основам русской культуры. После па-

дения коммунизма он возвратился в Россию и, прежде чем достичь Моск-

вы, совершил неторопливое паломничество по Сибири и провинциальной

России. Андрей Сахаров, великий физик, отправленный'в ссылку, отста-

ивал идеалы Запада в движении за права человека, так многое сделавшем

для привнесения нравственного пыла и приверженности к демократии в

научную культуру советского истеблишмента. Сахаров, посвятивший свою

жизнь преобразованию России в открытое общество, умер в 1990-м, слиш-

ком рано для того, чтобы увидеть, как Россия рванется к свободе.

Предисловие к русскому изданию

К концу XX столетия Россия обратилась в страну без героев. Саха-

ров, всемирно известный защитник прав человека, был по большей ча-

сти забыт. К голосу Солженицына, пророческому голосу русских тради-

ций, почти не прислушивались. К Горбачеву за границей относились с

куда большим уважением, чем дома.

Ныне культура уже не является исключительной монополией приви-

легированной элиты. Коммунистический переворот 1917 г. уничтожил

культуру, созданную как старой монастырской элитой Москвы, так и но-

вой аристократической элитой Петербурга. Преобразования 1991 г. и по-

следовавшее за ними раскрепощение рыночных сил не только в значи-

тельной степени уничтожили коммунистическую элиту, которая заменила

собой все более ранние, но и урбанизировали русскую интеллигенцию,

смысл жизни которой составляло противостояние коммунизму.

Свержение коммунизма не было делом рук новой элиты. Впервые в

русской истории мирные политические перемены были осуществлены

снизу, став импровизацией самых разных людей с самыми разными ин-

тересами. В дальнейшем формировании политического и экономическо-

го развития России участвовали представители множества профессий и

провинциальных центров. Несмотря на сохранение тяжкого гнета цент-

рализованной бюрократии и на возникновение полукриминальных мо-

нополий, Россия, впервые за ее современную историю, начала мирно

преобразовываться силами, действующими снизу вверх и от периферии

к центру. Почти 4000 молодых политических лидеров приезжали в

Америку в 1999—2000 гг. в рамках организованной Конгрессом США в

Библиотеке Конгресса программы «Открытый мир», направленной на

обучение российских руководителей. Они представляли 88 сфер полити-

ческой жизни и 51 национальность; больше трети из них составляли

женщины, средний возраст не превышал 40 лет. Людей, принимавших их

в 48 штатах Америки, поразило, насколько это поколение более откры-

то и полно надежд даже в сравнении с ранними реформаторами.

Приватизация привела культурный истеблишмент, долгое время жив-

ший за счет государственных субсидий, к материальным затруднениям;

свобода создала новую непривычную возможность показать, чего человек

Действительно желает, — вместо того, чтобы просто выступать против не-

желанной тирании. Представляется, что в новой, более открытой массо-

вой культуре постсоветской России особую роль играют две формы ис-

кусства: тенденциозная журналистика и телевизионная сатира.

Новый русский журнализм по преимуществу склонен скорее критико-

вать, нежели восхвалять централизованную политическую власть. В насто-

ящее время средства массовой информации наполнены не сочиненными

историями и стихотворениями прежних времен, но прозаическими аргу-

ментами, касающимися реальных проблем. Это скорее «публицистика»,