Биллингтон Дж. Х. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры

Подождите немного. Документ загружается.

/. Истоки

великолепие византийских обрядов и служб, а при его знаменитом сыне

Ярославе Мудром из Византии валом повалили ученые богословы, не-

сшие с собой византийские образцы для ранних русских канонов, хро-

ник и проповедей. Грандиозные соборы Святой Софии и Святого Геор-

гия, ставшие «золотыми воротами» города, повторяли одноименные

храмы Константинополя

Преисполненный «христианского оптимизма, возрадовавшись, что

Русь удостоилась объединить христианство «одиннадцатого часа» перед

концом света»

, Киев откровеннее, чем сама Византия, заявлял, что пра-

вославное христианство разрешило все важнейшие проблемы веры и

богослужения. Оставалось одно — утвердить «правое восславление» (бук-

вальный перевод «православия», русская калька греческого «ортодоксаль-

ного») в формах богослужения, восходящих к Апостольской церкви и ус-

тановленных на бее времена ее семью экуменическими соборами.

Изменения в догме или даже в священной фразеологии нетерпимы, ибо

на любое расхождение во мнениях существует только один ответ. В кон-

це IX в. восточная церковь впервые разошлась с Римом из-за того, что

тот присоединил «и от Сына» к формуле Символа веры, утвержденной

Никейским собором, по которой Святой Дух исходит «от Бога Отца».

Нигде эта традиционная восточная формула не отстаивалась с таким

великим рвением, как на Руси. Словно компенсируя относительно позд-

нее свое обращение, русская церковь принимала православные опреде-

ления истины и византийское искусство, не подвергая их и малейшему

сомнению, но сложные философские традиции и литературные нормы

Византии (не говоря уже о классических и эллинистических корнях ви-

зантийской культуры) русским православием никогда не были должным

образом усвоены. Таким образом, Россия фатально восприняла «визан-

тийские достижения... без византийской пытливости»

Из столь многообразного и изысканного византийского наследства Ки-

евская Русь выделила и'развивала две характерные составляющие, предо-

пределившие дальнейшее развитие русской культуры. Прежде всего, непо-

средственное восприятие красоты, страстное желание узреть духовные

истины в конкретных формах. Согласно самой ранней летописи киевско-

го периода, именно красоты Константинополя, великолепие храмов и об-

рядов подвигнули Владимира к обращению. В «Повести временных лет» —

ярком и нередко прекрасном литературном творении — сообщается, что

посланцы Владимира нашли мусульманское богослужение непотребным и

смрадным, а в церемониях западных христиан не увидели красот. Не то в

Константинополе: «...ввели нас туда, где служат они богу своему, и не зна-

ли — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красо-

ты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пре-

бывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах.

I. Киев

Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит слад-

кого, не возьмет потом горького...»

В стремлении перенять этот опыт переживания красоты киевские

князья возводили в каждом крупном городе восточных славян соборы в

византийском стиле. На внутренней стороне центрального соборного ку-

пола, символизировавшего небеса, изображался могущественный Панто-

кратор, божественный создатель небес и земли. Среди мозаичных и фре-

сковых фигур, которые украшали внутренние стены и купола, выделялся

образ Теотокос — Непорочной Девы-Богородицы. Собор был вместили-

щем прекрасного и средоточием святости для жителей близлежащих мест.

Само слово\«собор», означавшее некую общность людей, все совместные

действия которых совершаются только в согласии с божественной волей,

стало также означать и храм"; и жизнь каждой общины выстраивалась

вокруг литургии: совместного богослужения в память искупительной

жертвы Христа.

В те времена на Руси конкретная красота более, чем абстрактная идея,

выражала суть христианства, что предопределило рассвет византийского

искусства и литературы на русской почве. Человек не должен был размы-

шлять над тем, что уже твердо установлено, или толковать таинства, но с

любовью и смирением блюсти и украшать унаследованные формы молит-

вы и богослужения — и тем самым, возможно, прийти к ощущению гря-

дущего сияющего мира. За несколько десятилетий после обращения Вла-

димира Киев превратился в величественный город. Побывавший в нем

западный епископ назвал Киев «соперником Константинополя»

, а пер-

вый митрополит-соотечественник Илларион Киевский отозвался о горо-

де так:

градъ иконами святыихъ

освьщасмъ блистающеся,.

и тимпаном объухаемъ,

пънш святыими оглашаемъ

Во всех старорусских описаниях христианских правителей «обязатель-

но упоминалось об их физической красоте. Наравне с милосердием и бла-

готворительностью это непременная черта идеального князя»

Грамотность среди всех, кто практически в ней нуждался, была рас-

пространена гораздо шире, чем это обычно представляют; однако книги

были замечательны скорее искусным оформлением, чем содержанием.

Старейшая из дошедших до нас русских рукописей «Остромиров свод»

(1056 — 1057) — это богато украшенное и орнаментированное собрание

евангельских текстов, предназначенных для церковного богослужения и

Расписанных по дням недели. В Древней Руси не существовало даже пол-

ного текста Библии, не говоря о самостоятельных теологических изыс-

/. Истоки

каниях. Большинство из двадцати двух рукописных книг, сохранивших-

ся от XI в., и восемьдесят шесть — от XII

, изукрашенных как словес-

но, так и изобразительно русскими копиистами, — это собрания текстов

и проповедей, предназначенных для практического руководства при бо-

гослужении. Изначально предпочтение было отдано не великим богосло-

вам и законодателям Византии, но ее проповедникам, таким, как Иоанн

Златоуст. В проповедях величайших киевских писателей, Иллариона Ки-

евского и Кирилла Туровского, оттенки смысла тонут в потоке прекрас-

ных образов воскресения.

Действительно, на старой Руси не было сколько-либо искусного или

утонченного самостоятельного критического богословия. Даже позже, в

московский период, «спекулятивное» было представлено «зрительно», и

почитаемые учителя именовались «смотреливыми», т.е. «теми, кто уз-

рел»

. Местные й современные святители приобрели в русском богосло-

вии исключительное значение. Деяния их свершались на глазах у совре-

менников: Феодосий Киевский, отказавшийся от богатства и даже от

аскетизма, дабы превратить Киево-Печерскую лавру в источник мудрых

советов и благотворительных дел; Авраамий Смоленский, столь же ис-

кусный богомаз, сколь и проповедник, учительствовавший о Страшном

суде, страстными молитвами призвал дождь на иссушенную степь. Пре-

выше всех почитались первые русские святые Борис и Глеб, невинные

юные сыновья Владимира, которые радостно приняли смерть во время

киевской смуты, чтобы искупить грехи своего народа в подражание Хри-

сту

Богословие, «слово Божие», являло себя в житиях святых. Тот, кто не

мог сам стать святым или знать святого, все же мог иметь живое обще-

ние с ним через иконописный образ и по рассказам агиографа. Священ-

ное изображение или икона были наиболее почитаемой формой бого-

словского выражений" на Руси. И верно: для обозначения «праведных»

или «святых» самым распространенным было слово «преподобный», т.е.

«очень подобный» ликам на иконах. Однако столь же высоко ценимы бы-

ли и жития святых, предназначенные для чтения вслух «на добрую удачу

и пользу тех, кто слушает». Вступавший в святую обитель или готовив-

ший себя в монахи назывался «послушником», т.е. «покорно слушаю-

щим». Как разъяснял один из величайших русских агиографов, увидеть

лучше, чем услышать, а последующие поколения, которые уже не могут

увидеть, смогут тем не менее «поверить словам тех, кто слышал, если те

говорят в правде»

Было нечто гипнотическое в модуляциях церковных распевов, а по-

добные полусферам ниши (голосники) в стенах ранних киевских церк-

вей создавали томительный запаздывающий резонанс, который затемнял

смысл, но усиливал воздействие песнопений литургии. Стремление'к

I. Киев

красоте проявлялось во всем, не только в мозаике, фресках и иконах, но

и в красочных одеяниях величественных процессий и в изысканном кур-

сиве (скорописи), которым впоследствии переписывались поучения и ле-

тописи. Святилище, в котором священники служили обедню, было оби-

телью Бога в этом мире. Обильные воскурения в царских вратах

символизировали облако, в котором Бог сошел к Моисею, а теперь как

бы сходил ко всем верующим в освященном хлебе, который выносил свя-

щенник в наивысший момент литургии.

В те времена русских привлекала в христианстве эстетическая притя-

гательность литургии, а не рациональная (умственная) модель богосло-

вия. Безоговорочно принимая православное определение истины, они

рассматривали как равноценные все формы исповедания и прославления

веры. Слова, звуки и зрительные образы были соподчиненными и взаи-

мосвязанными составляющими общей религиозной культуры. На Руси,

в отличие от Средиземноморья и западного мира, «церковное искусство

не было привнесено в религию извне, но проистекало изнутри»

Поразительное чувство истории, эта еще одна существенная особен-

ность ранней русской культуры, объясняется тем же страстным желани-

ем увидеть духовную истину в ощутимо материальной форме. Как у боль-

шинства наивных воинственных народов, религиозная истина

проверялась способностью вдохновлять на победу. Притязания христи-

анства на чудодейственность не были единственными в своем роде сре-

ди мировых религий; но православное христианство предложило особен-

но полное отождествление харизматической силы с исторической

традицией: неразрывную преемственность патриархов, пророков и апо-

столов от сотворения к воплощению и — до последнего суда. Чувство ве-

личия и высокого предназначения вселяла в души людей церковь, воз-

никшая в первоначальных христианских епархиях, и Империя с центром

в городе Константина Великого, человека, который обратил Римскую им-

перию в христианство и принял участие в первом экуменическом цер-

ковном соборе в Никее. Купцы и паломники, возвращаясь в Киев, рас-

сказывали о великих империях Востока и святых землях, и их рассказы

естественно и уместно вплетались в церковные летописи. Тогда как За-

падная и Северная Европа унаследовали первичное и еще не организо-

ванное христианство от распадавшейся Западной Римской империи, Русь

восприняла совершенное вероучение еще не покоренной Восточной им-

перии. Новообращенным всего и оставалось, что вписать заключитель-

ную главу в торжество священной истории — «превращение царство зем-

ного в царство церковное»

: подготовить последний собор (экклесию)

святых перед престолом Божиим.

«Древнерусское богословие было всецело исторично из-за отсутствия

рациональных и логических начал»

. Изложение священной истории в

/. Истоки

форме летописи было, возможно, наиболее важным и выдающимся ви-

дом литературной деятельности киевского периода. Летописи на церков-

нославянском языке были написаны в Киевской Руси задолго до хроник,

созданных на итальянском или французском, и с не меньшей художест-

венностью, чем сочинения на латыни или немецком. Красочное описа-

ние людей и событий в основном своде «Повести временных лет» пора-

зило первого западного исследователя русских летописей Августа

Шлёцера как превосходящее какое бы то ни было повествование сред-

невекового ЗапаДа и подвигло ученого ввести в учебный план современ-

ного университета наравне со всемирной и русскую историю.

Окончательный список «Повести временных лет», составленный в на-

чале XII в., вероятно, опирался на работы многих авторов в течение пред-

шествующего столетия и, в свою очередь, послужил основой для бесчис-

ленных последующих летописей, зачастую более подробных и

обстоятельных. Почтение, с которым относились к этим священным ис-

ториям, впоследствии позволило превратить даже незначительные изме-

нения в повествовании или генеалогии в действенные формы политиче-

ской и идеологической борьбы между соперничающими князьями и

монастырями. Разночтения в списках хроник остаются для тех, кто спо-

собен овладеть этой тайнописью, в числе самых надежных путеводите-

лей по политической междоусобице средневековой Руси

Русские летописи — гораздо более ценный источник дли изучения как

светской, так и церковной истории, чем большинство монастырских хро-

ник средневекового Запада. Элементы язычества, политическая и эконо-

мическая информация и даже полные тексты народных сказок зачастую

соседствовали в традиционных рамках церковного летописного списка.

В целом Киев был довольно космополитическим и терпимым культур-

ным центром. В летописях немало свидетельств живучести древних

языческих обрядов. Среди фресок на стенах особо почитаемой Святой

Софии в Киеве есть и чисто светские сюжеты. Первый и наиболее рас-

пространенный в копиях список сказания о хождении русского палом-

ника в Святую землю содержит больше бесстрастных географических и

этнографических описаний, чем большинство описаний того времени,

принадлежащих западным пилигримам и крестоносцам

. Светскостью

изложения и обилием бытовых подробностей знаменитая эпическая по-

эма «Слово о полку Игореве» превосходит сочинения московского пери-

ода. Если признать временем ее создания киевский период, то и житей-

ский, и литературный гений Киевской Руси представляется еще более

поразительным

Светская литература не менее богословской была настояна на особом

восприятии истории. Ведущий советский историк древней русской лите-

I. Киев

ратуры писал: «Всякий повествовательный сюжет в русской средневеко-

вой литературе рассматривался как исторически бывший...

Действующими лицами древнерусских повествовательных.произведе-

ний всегда были исторические лица либо лица хотя и не существовав-

шие, но историческое существование которых не подвергалось сомне-

нию. Даже в тех случаях, когда в произведение древней русской

литературы вводилось вымышленное лицо, оно окружалось роем исто-

рических воспоминаний, создававших иллюзию его реального существо-

вания в прошлом.

Действие повествования всегда происходило в точно определенной

исторической обстановке, или, еще чаще, произведения древней русской

литературы рассказывали непосредственно о самих исторических собы-

тиях...

Вот почему в средневековой русской литературе не было произведе-

ний чисто развлекательных жанров, но дух историзма пронизывал собою

всю ее от начала и до конца. Это придавало русской средневековой ли-

тературе отпечаток особой серьезности и особой значительности»

Желание обнаружить как первопричину, так и поддержку в истории

произросло отчасти из суровости восточной равнины. Издавна не исто-

рия, а география заботила обитателей евразийских степей. Резко конти-

нентальный климат, малочисленность и отдаленность друг от друга рек,

скудость осадков и разбросанность плодородных почв обуславливали

жизнь обыкновенного сельского жителя; а приливы и отливы кочевни-

ков-завоевателей казались не более чем бессмысленным движением

предметов на поверхности неизменного и враждебного моря.

Тот из степных народов, который осознавал значение времени, а са-

мого себя призванным исполнить свое предназначение во времени, сра-

зу обретал особое положение. На юге обращение в иудаизм, вероучение

в высшей степени историчное, продлило жизнь плохо укрепленной Ха-

зарской империи; а на востоке волжские булгары приобрели влияние, не-

соразмерное с их численностью, приняв ислам. Исторически христианст-

во явилось на полпути во времени между этими двумя монотеистическими

религиями и, пустив корни в восточном славянстве, обеспечило ему ту же

психологическую уверенность, какую вероучения пророков дали сосед-

ним цивилизациям.

Поучению митрополита Иллариона «о законе и благодати» историче-

ски предопределено было стать самой распространенной проповедью ки-

евского периода. По-видимому, впервые Слово было произнесено на Па-

сху 1049 г., всего через два дня после праздника Благовещения в церкви

Благовещения близ Золотых Ворот во время торжественного богослуже-

ния по случаю завершении строительства городской стены вокруг Кие-

ва

''. Противопоставив ветхозаветному закону благодать, ниспосланную

Новым Заветом, Илларион не медля описывает приход века славы на рус-

скую землю. Он призывает Владимира восстать из мертвых, дабы увидеть

Киев, ставший Новым Иерусалимом. И как во времена Моисеева зако-

на Давид, сын Соломона, возвел храм в Иерусалиме, так сын Владими-

ра Ярослав Мудрый построил Святую Софию, «домъ божш великый свя-

тый его премудрости» в стенах «славного града» Киева

. Подобно народу

Израилеву, киевляне были призваны не только исповедовать веру, но

свидетельствовать делами своими преданность Богу живому. И церкви

были возведены, и город преобразился под Ярославом не ради украша-

тельства, а во свидетельство христианства. В ответ на щедрый дар Бога —

Его сына — народ Божий возносил молитвы, славящие и благодарствен-

ные. Искусство и церковные обряды обязательно освящались единствен-

но «православной» церковью, в которой Его святой дух пребывал.

Консервативная приверженность старым обычаям, как ни странно,

способствовала усилению решительного ожидания конца света. Будучи

уверены в том, что установленные формы искусства и богослужения

должны быть сохранены нетронутыми до Второго пришествия Христа,

русские были склонны истолковывать неизбежные нововведения как

знак приближающегося конца света. Хотя это «эсхатологическое поме-

шательство» более характерно для позднейшего, московского периода,

признаки его просматриваются уже в темных пророчествах Авраамия

Смоленского

Ту общность, которую достигла Киевская Русь, она обрела в основ-

ном путем последовательных обращений в христианство — на север от

Киева и от княжеских дворов в каждом городе — вширь, с охватом все

новых слоев населения. Несомненно, что в процессе объединения гла-

венствующим была христианизация, а не колонизация

, и каждая новая

волна обращенных усваивала не только византийские традиции, но и ки-

евское культурное наследие. Славянский язык становился общеприня-

тым языком письменности и богослужения, постепенно вытесняя искон-

ные финно-угорские языки с русского Севера на окраины; на запад в

Финляндию и Эстонию и на восток вдоль Волги — в Мордовию и к че-

ремисам. Росло чувство исторического предназначения, и идея христи-

анства как победоносной религии воинства крепла по мере того, как на

пути его распространения возникали трудноодолимые препятствия, свя-

занные с язычеством и географическими факторами.

Всюду приход новой веры внешне проявлялся в монументальной цер-

ковной архитектуре: величественная Святая София в Новгороде, втором

по значению городе ранней Руси и средоточии коммерческих контактов

с германскими народами Балтики; великолепный Успенский собор во

Владимире, главной северной резиденции киевских князей и опорном

пункте на Верхней Волге. Оба этих шедевра XII в. были построены в сти-

I. Киев

ле одноименных киевских и получили их имена; при этом церкви возво-

дились не только в городах, но, зачастую даже без упоминания в монас-

тырских летописях, и в таких необжитых местностях, как, например, на

берегах Ладожского озера. Там в конце 1160 г. была построена церковь

Святого Георгия, украшенная прекрасными фресками, которые иллюст-

рировали верность традиции и осознание предопределенности, засвиде-

тельствованное в летописях. Тот факт, что даже эта достопамятная цер-

ковь не отмечена в летописях, говорит о том, что, возможно, таких

несохранившихся храмов было немало. Георгий Победоносец, поражаю-

щий дракона, считался святым покровителем русского Севера; Свято-Ге-

оргиевская церковь, должно быть, была построена во исполнение обета

за победу в битве со шведами

. Византийские по иконографии, сохра-

нившиеся фрески указывают, однако, на повышенный интерес к подроб-

ностям Страшного суда, сцены которого занимают не только предназна-

ченную для того западную стену, но и выступают за ее пределы, что

характерно именно для русских церквей.

Излюбленными персонажами фресок были пророки и военачальни-

ки Ветхого завета. Среди суровых ликов византийского письма сострада-

ющая Мария виделась единственным и желанным источником утешения

и спасения. Она была покровительницей Киева и Новгорода, так же как

и Константинополя. Русские именовали ее Пресвятой и посвящали хра-

мы ее Успению задолго до западных христиан. Именно она даровала об-

легчение от вечных мук, как сказано в знаменитом апокрифе «Хождение

Богородицы по мукам», пришедшем в XII в. из Византии и получившем

самое широкое распространение на Руси

. Сострадая покойным греш-

никам, она спускалась в преисподнюю, добиваясь для них ежегодного

освобождения от страданий на время от Святого четверга до Пятидесят-

ницы.

Большинство мифов, сложенных о святых городах предшествующих

цивилизаций, приноравливалось к Киеву и Новгороду, а знания, накоп-

ленные в древних святынях и монастырях, приписывались возникавшим

монастырям православных восточных славян. Легенда о том, что апос-

тол Андрей принес христианство прямо в Киев, как Петр — в Рим, по-

вторяла подобную легенду о христианизации Константинополя. Такие за-

имствования, как из легенд о катакомбах Рима, получили дальнейшее

развитие в легендах о киевских пещерах, и таким образом искусно взра-

щивалась идея о том, что Киев может стать «вторым Иерусалимом»

Киевскую Русь превыше всего объединяла только общая религия.

Только формы вероисповедания и богослужения были едиными в этой

неоформившейся цивилизации. Слабые экономические связи и полити-

ческие союзы начали разрушаться из-за междоусобиц конца XII в., взя-

тия Константинополя латинянами в 1204 г. и последующего почти одно-

I. Истоки

временного нападения на восточных славян монголов с востока и тев-

тонских кнехтов с запада.

Монголы, которые разграбили Киев в 1240 г., оказались более страш-

ным врагом. Они беспрепятственно рыскали по всей степи, перекрыва-

ли торговые речные пути на юг и держали «мать городов русских» в по-

стоянном страхе. Чтобы сохранить культурную самостоятельность и

местное самоуправление, приходилось регулярно платить дань монголь-

скому хану. В отличие от мусульман-арабов, которые по мере расшире-

ния своих владений в христианском мире несли с собой греческие науч-

ные знания и философию, кочевники-язычники Чингисхана и Батыя не

привнесли почти ничего интеллектуально или художественно ценного.

Очевидное наследие монголов лежало в военной и административной

сферах. В русский язык вошли монгольские названия денег и оружия, а

также был принят .новый порядок подачи прошения правителю, так на-

зываемая «челобитная» (буквально — «бить челом») — проситель прости-

рался ниц и бил лбом о землю

Монгольское иго — приблизительно с 1240 г. до окончательного ос-

вобождения от данничества в 1480 г. — было для православных восточ-

ных славян не столько «восточным деспотизмом»

, сколько децентрали-

зованным местничеством. Этот «удельный период» русской истории был

одним из тех, когда, по словам Шпенглера, «...утомленная большая ис-

тория как бы впадает в спячку. Человек уподобляется растению, при-

крепленному к земле, бессловесному и жизнестойкому. Вновь на исто-

рической сцене появляется вневременная деревня и «вечный»

крестьянин, рождающий чад и бросающий в лоно земли семена, — по-

глощенная заботами, бедствующая масса, разоряемая набегами бродячих

военных дружин... Люди едва сводят концы с концами, влачат жалкое су-

ществование, экономя по мелочам и откладывая каждый грош... Массы

вытаптываются, но выжившие с первозданной плодовитостью заполня-

ют брешь и продолжают мучиться дальше»

«Большая история» того времени была историей воинственных вос-

точных правителей; их изматывающие силы и нервы набеги тоже отве-

чают определению Шпенглера: «...драма, величественная в своей бес-

смысленности... подобно ходу светил... — чередованию суши и моря»

Так же, как до них киевские князья, монгольские завоеватели заим-

ствовали религию (ислам), основали столицу в излучине большой реки

(Сарай на Волге), изначально терпели от нового завоевателя с востока

(Тамерлана) больший урон, чем от фактически одновременных атак с за-

пада (победа москвитян на Куликовом поле в 1380 г.), и были раздирае-

мы внутренними противоречиями. Ханство кипчаков, или Золотая Ор-

да, было только одной из нескольких зависимых составляющих внутри

широко раскинувшейся империи Чингисхана; это было состоявшее из

I. Киев

представителей разных рас и идеологически терпимое царство, которое

постепенно распалось на протяжении XV столетия, уступая мало-пома-

лу политическое влияние своим же «уделам» — самостоятельным татар-

скому ханству в Крыму, Казанскому ханству на Верхней Волге и Астра-

ханскому — в каспийской дельте Волги. Лицемерная дипломатия в

сочетании с дерзкими набегами позволили крымским татарам и другим

меньшим татарским общинам сохранять угрожающие с военной точки

зрения позиции в южной части европейской России вплоть до конца

XVIII столетия.

Затянувшееся татарское присутствие в восточноевропейской степи су-

щественно не прямым воздействием завоевателей на русскую культуру,

а тем, что православные восточные славяне получили врага, против ко-

торого смогли объединиться во имя общей цели/Медленно, но неуклон-

но, преодолевая униженность и разрозненность монгольского периода,

восточные славяне продвигались на восток — через владения бывшей Зо-

лотой Орды и земли так называемой Голубой Орды, все дальше и даль-

ше в степи Центральной Азии и к Тихому океану. Пытаясь понять, по-

чему Россия после своих «темных времен» достигла столь великих

успехов, не следует постоянно оглядываться на Византию или монго-

лов — на Золотой Рог или Золотую Орду. Гораздо большего внимания

заслуживает та «первозданная плодовитость», благодаря которой посте-

пенно накапливались сельскохозяйственные излишки и рос достаток; а

также, что еще важнее, «накопление духовной энергии в течение долго-

го безмолвия»

в монастырях и растущая политическая мощь нового,

подчинившего весь край, города — Москвы.

2. ЛЕС

Непосредственным и самым главным следствием монгольского про-

движения по евразийской степи в XIII в. стало для Руси превращение не-

когда отдаленных лесных северных территорий в главный центр незави-

симой православной культуры. Никогда не удастся точно установить

подлинное значение того, что географический центр сместился со сред-

него течения Днепра в верховья Волги. К сожалению, слишком мало до-

кументов и археологических материалов уцелело после битв, морозов и

пожаров, бушевавших в северных районах. Историки культуры обычно

подчеркивают преемственность с киевской эпохой, указывая на то, что

главные города северо-востока — Владимир, Суздаль, Рязань, Ростов и

Ярославль — были почти такими же древними, как Киев, что во Влади-

мире на протяжении многих лет до падения Киева правили влиятельные

киевские князья и что Новгород — второй по значению город в киевские

времена — сохранил свою независимость во время монгольского наше-

ствия и его благосостояние по-прежнему возрастало. Герои, события и

литературные формы киевских времен преобладали в летописях и эпи-

ческих сказаниях, «обретая свой окончательный вид в творческой памя-

ти народов русского Севера»

. Обрядовые формы искусства и церковно-

го богослужения, особая восприимчивость к красоте и истории — все это

оставалось неизменными чертами русской культуры.

Однако перенос центра власти в верховья Волги — самый холодный

и наиболее удаленный район византийско-славянской цивилизации —

сопровождался глубокими, хотя и трудноуловимыми изменениями. Этот

регион становился все более изолированным не только от клонившейся

к упадку Византии, но также от вновь расцветающего Запада, который

совсем недавно заново открыл греческую философию и приступил к со-

зданию первых университетов. Упоминания о Руси, столь часто встре-

чавшиеся во французской литературе раннего средневековья, в XIV в.

полностью исчезают

. Русские авторы столь же ясно, как западноевро-

пейские, сознавали, что православные восточные славяне уже не пред-

ставляли собой единую политическую силу, а были разделены на мно-

жество княжеств. Авторы северных летописей ощущали свою

изолированность, используя слово «Русь» в первую очередь для обозна-

2. Лес

чения старого культурно-политического центра на Днепре во главе с Ки-

евом

На обособленность Севера в пределах восточнославянской террито-

рии уже указывало принятое в Византии X в. деление Руси на «дальнюю»

и «ближнюю». В XIII в. деление Руси на Великую (северную) и Малую

(южную) постепенно пришло из Византии и нд саму русскую землю. То,

что, судя по всему, первоначально было просто определением протяжен-

ности территорий, в конце концов стало предпочтительным псевдоим-

перским именованием на Севере. Отдельные города (такие, как Новго-

род или Ростов) называли себя «Великими». События жизни Александра

Великого — любимого героя эпической литературы Востока — включа-

лись северными летописцами в идеализированное описание жизни Алек-

сандра Невского

, который, после победы над шведами в 1240 г. и дву-

мя годами позже — над тевтонскими рыцарями, стал великим князем во

Владимире. Его блестящие победы как бы явились возмещением за те

унижения, которым подвергали Русь монголы, поэтому его и стали счи-

тать столь же «великим», как Александра Македонского. В конце XV в.

Иван III легендарное величие превратил в реальное, подчинив Москве

большую часть крупных русских северных городов. Первый великий

князь Московии, который назвал себя'царем (цезарем), он стал первым

из царей-завоевателей на Руси нового времени, которые вошли в исто-

рию как «великие».

Однако в Великой Руси XIII — начала XIV вв. не было ничего вели-

кого или, по крайней мере, впечатляющего. Представляется в высшей

степени маловероятным, чтобы восточные славяне, населяющие суровые

края в верховьях Оки и Волги, могли унаследовать великолепие киевской

эпохи, не говоря уже о том, чтобы его превзойти. Киев и земли вдоль

Днепра, на которых возникла Русь, были опустошены все еще грозными

монголами. Волга замерзала на большую часть года, а на юге ее контро-

лировали татаро-монгольские крепости. Равнины и деревянные укрепле-

ния были ненадежной защитой от вторжений с востока. Православные

христиане на Западе были заняты своими проблемами. На северо-запа-

де Новгород создал собственную экономическую империю и все больше

втягивался в орбиту расширявшегося Ганзейского союза. Еще дальше на

север суровых финнов обращали в христианство прозападные шведы, а

недеятельные ранее православные миссионеры Новгорода и Ладоги. Не-

посредственно на западе тевтонские и ливонские рыцари представляли

постоянную военную угрозу, в то время как Галицко-Волынские земли

на юго-западе подпали под влияние Римской церкви. Большая часть то-

го, что теперь является Белой (или Западной) Русью, формально подчи-

нялась Литве, а большая часть Малой России (Украины) — Польше. К

/. Истоки

тому же два эти западных соседа заключили союз, скрепленный браком

и упрочившийся после воцарения Ягеллонской династии в 1386 г.

Сохранившиеся на Великой Руси центры византийско-киевской циви-

лизации были до некоторой степени изолированы от этих чужеродных сил.

В итоге трудно объяснить изменения, произошедшие в русской культур-

ной жизни после перенесения политического центра из Малой в Великую

Русь, одними только контактами с другими культурами. Безусловно, на се-

вере имело место возросшее влияние татар и дохристианского языческого

анимизма. Но будет слишком рискованно предположить, что две этих со-

ставляющих дают «ключ» к пониманию русского характера. Известный

афоризм «поскреби русского — найдешь татарина» и изобретательная ги-

потеза, что в течение долгого времени на Руси существовало двоеверие

(официальное христианство совмещалось с народным язычеством), в боль-

шей мере свидетельствуют о снисходительной позиции западных исследо-

вателей в первом случае и о романтическом воображении русских этно-

графов во втором, чем о русской реальности как таковой.

Из этих двух теорий — теория длительного влияния анимизма, воз-

можно, глубже вводит нас в процессы, формировавшие русскую мысль

Татары, ставшие четким символом в народном сознании и примером ад-

министративного правления для русских князей, являлись внешней си-

лой, контакты которой с русским населением были в основном эпизо-

дическими или опосредованными. С другой стороны, существовавшее

ранее язычество исповедовалось широкими слоями населения и выража-

ло непосредственную реакцию на неизбежные явления природы. И если

отдельные сохранившиеся материалы не могут доказать существование

устойчивой и непрерывной языческой традиции, то нет оснований со-

мневаться в том, что холодные, мрачные ландшафты Великой Руси сыг-

рали решающую роль в культуре, медленно восстававшей из этих без-

молвных веков русской истории. Как и на других лесных территориях

Северной Европы (в Скандинавии, Пруссии и Литве), исконный языче-

ский натурализм, по-видимому, и здесь периодически оказывался в оп-

позиции к христианству, которое относительно поздно пришло из сол-

нечных южных стран. Однако Великая Русь в течение XIV и XV вв.

значительно чаще, чем ее соседи, возводила монастыри в пустынных ле-

сах. Таким образом, в Великой Руси имело место не столько двоеверие,

сколько постоянное проникновение первобытного анимизма в развива-

ющуюся христианскую культуру.

Анимистическое восприятие природы гармонично сочеталось с пра-

вославным отношением к истории в весеннем празднике Пасхи, который

вызывал особое воодушевление на русском Севере. Традиционным пас-

хальным поздравлением здесь было не вежливое пожелание счастливой

Пасхи, как на Западе, а непосредственное утверждение главного события

2. Лес

священной истории: «Христос воскресе!» И казалось, что привычный от-

вет «Воистину воскресе!» относился не только к человеку, но и к приро-

де, ибо праздник Воскресения не только завершал собой Великий пост,

но и приходился на конец мрачной холодной зимы. Тексты' пасхальных

проповедей, начиная с киевского периода, не только сохранялись осо-

бенно тщательно, но и чаще всего переписывались. К византийской ви-

тиеватости на русском Севере прибавилось простое утверждение, что «в

воскресении доброта святых на телесах их явится, которая ныне в душах

их сокровенна пребывает», подобно тому как «во время весны листвия и

цветы зелий и древес извнутрь их исходят и являются вне»

Ослабление центральной власти и новые проявления враждебности

как со стороны природы, так и со стороны человека вели к усилению

семейных и общественных связей внутри поселений, разбросанных на

просторах русского Севера. Власть в большинстве районов закономерно

возлагалась на «старших» и осуществлялась через разветвленные родст-

венные отношения. К личному имени каждого русского и по сей день

добавляется имя его отца. Широко распространенные русские слова, обо-

значающие «родина» и «народ», имеют тот же самый корень, что и сло-

во «рождение», а слова «отечество» и «вотчина» — тот же корень, что и

слово «отец»

. Отдельные члены общины должны были подчиняться об-

щим интересам и выполнять ежедневные задания: заниматься коллектив-

ной расчисткой земли, работать на строительстве укреплений и церквей,

принимать участие в совместных молитвах и церковных службах. Воз-

можно, что позднейшие попытки обнаружить в «русской душе» врожден-

ное стремление к соборности и «семейному счастью» зачастую диктуют-

ся романтическим отталкиванием от реальности своего времени. Но едва

ли можно отрицать практическую необходимость коллективных дейст-

вий в ранний период русской истории; и примечательно, что уже в XIV в.

слово «соборная» начинает, по всей видимости, вытеснять слово «кафо-

лическая» в славянском варианте никейского Символа веры

К счастью или несчастью, но ощущение общей связи, почти как в од-

ной большой семье, являлось важным элементом в формировании куль-

турных традиций современной России. Это чувство, усиленное общими

страданиями и воспоминаниями о славных киевских временах, возможно,

было глубже во внутренних районах Руси, чем в таких более процветаю-

щих космополитических городах, как Новгород, Смоленск и Полоцк на

западе. Именно во внутренних землях культ Богородицы развивался с осо-

бой интенсивностью. Здесь появился неизвестный Киевской Руси празд-

ник Покрова Богородицы, а соборы, посвященные Успению Богородицы,

были главными во Владимире и Москве, в то время как в Киеве и Новго-

роде подобную роль выполняли Софийские соборы, более соотносимые с

византийской традицией. Хотя культ Богородицы развивался и в Визан-

/. Истоки

тии, и даже на Западе, именно в центральных русских землях ему были

присущи особая первобытная сила и ощущение семейной близости.

Внутри семьи, по-видимому, именно мать являлась той силой, кото-

рая всех объединяла вокруг себя. В обществе, в котором богатая и яркая

эпическая литература редко повествует о романтических любовных от-

ношениях и не дает ни одного изображения возвышенной любовной па-

ры, мать становится необычайно важным объектом почитания и любви

Если место отца в управлении домом в середине XVI в. («Домострой»)

было подобно месту настоятеля монастыря, то роль матери можно сопо-

ставить с ролью монастырского святого, или «старца». Мать являлась как

бы живым воплощением вездесущих икон Богоматери; «Всех Скорбящих

Радости» и «Заступница Преблагая» — как русские особенно часто назы-

вали деву Марию. Мужчины монополизировали активное ведение вой-

ны и занятие государственными делами, в то время как женщины куль-

тивировали пассивные духовные добродетели, такие, как терпение и

исцеляющая любовь. Женщины смиренно поддерживали течение рус-

ской духовности, славившее непротивление злу и добровольное страда-

ние, уравновешивая таким образом военные и государственные стремле-

ния мужчин. Женщины играли главную роль в тех последних страстных

попытках сохранить органическую религиозную культуру средневековой

Руси, каковыми было знаменитое движение старообрядцев XVII в.

В более поздние годы по-прежнему сохраняли особое значение силь-

ная фигура матери, которая, невзирая на страдания, удерживала членов

семьи вместе, и бабушки, которая передавала новому поколению веру и

фольклор, благочестие и пословицы, то, что содержала в себе русская на-

родная культура

. Саму Русь представляли не столько как географичес-

кое и политическое единство, сколько как мать (магушку) всего народа,

а ее правителя не столько как князя и законодателя, сколько как народ-

ного отца (батюшку). Выражение «русская земля» — женского рода и име-

ет аллегорический смысл, связанный с древним языческим культом «ма-

тери сырой земли» среди восточных славян дохристианского периода.

«Земля — вот русская «вечная женственность», а не ее небесный об-

раз; мать, а не дева; плодородная, а не чистая; и черная, ибо лучшая рус-

ская почва — черная»

«Дорогой матерью» в самой первой русской записанной песне и «род-

ной матерью» в одной из наиболее популярных песен о Стеньке Разине

называли Волгу.

Расширение киевской цивилизации до верховий этой самой широкой

реки Евразии оказалось залогом спасения этой цивилизации. Сама него-

степриимность северного края была защитой от восточных и западных

врагов. Волга служила внутренним водным путем для будущей экспан-

сии на юг и восток, а ее притоки в Северо-Западной Руси почти доходи-

2. Лес

ли до верховий других рек, имеющих выход в Балтийское, Черное и арк-

тические моря.

Но борьба за выход к морю и продвижение в степь имела место на

более позднем этапе русской истории. А в данный период, по существу,

происходило отступление в районы, где основной чертой природного

ландшафта были леса.

Говоря об этих землях, русские летописцы XIII и XIV вв. отходят от

своей обычной практики называть земли по главенствующему городу и

взамен этого употребляют выражение «залесская земля» — как подчерк-

нутое напоминание, что именно девственная лесная чаща явилась колы-

белью великой русской культуры

. Даже в новое время в фольклоре го-

ворилось о первобытном лесе, который тянется до самого неба

. Леса

представляли собой как бы вечнозеленый занавес, в начальный период

формирования культуры защищавший сознание от все более отдалявших-

ся миров — Византии и урбанистического Запада.

Можно без преувеличения сказать, что покрытая лесом равнина оп-

ределила образ жизни христианского Московского государства в той же

мере, в какой пустыня — жизненный уклад мусульманской Аравии. На

обеих этих территориях подчас трудно было найти пропитание и друже-

ское расположение, и славяне, как и семитские народы, развили теплые

традиции гостеприимства. Нижние слои — крестьяне — подносили ри-

туальный хлеб-соль всякому пришедшему в дом, высшие слои — кня-

зья — приветствовали гостей пышными пирами и тостами, которые ста-

ли характерной чертой официального русского гостеприимства.

Если в знойной пустыне жизнь сосредоточивалась вокруг оазисов и

источников воды, то в промерзшем лесу она ютилась в жилищах на рас-

чищенном пространстве с их источниками тепла. Из множества слов,

обозначавших жилище в Киевской Руси, только слово «изба» — со зна-

чением «отапливаемое строение» — стало общеупотребительным в Мос-

ковском государстве"'. Позволение усесться на глиняную печь или возле

нее в русской избе было высшим проявлением крестьянского гостепри-

имства, сопоставимым разве что с глотком холодной воды в пустыне.

Жаркая общественная баня также имела полурелигиозное значение, ко-

торое и по сей день ощущается в русских общественных парилках и фин-

ских саунах и в каком-то смысле аналогично ритуальному омовению в

религиях пустыни

Однако в отличие от кочевника пустыни типичный житель Московии

был оседлым, поскольку его окружали не бесплодные пески, а богатые

леса. В лесу он добывал не только бревна для строительства избы, но и

воск для свечей, кору для лаптей и берестяных грамот, мех для одежды,

мох для пола и сосновые ветки для кроватей. Тем, кто знал тайные, скры-

/. Истоки

тые от посторонних глаз места, лес также давал мясо, грибы, дикие яго-

ды и высшее яство — сладкий мед.

В лесу соперником человека в добывании меда был всемогущий мед-

ведь, которому принадлежало особое место в фольклоре, геральдической

символике и искусстве резьбы по дереву Великой Руси. Согласно легенде,

медведь изначально был человеком, которому отказали в традиционном

хлебе-соли людского гостеприимства, и в отместку он принял ужасающий

облик медведя и скрылся в лес, чтобы охранять его от вторжений своих

бывших собратьев. Старинные северорусские обычаи дрессировки и борь-

бы с медведями в народном воображении связывались с первобытным сра-

жением за лес и его богатства, а также с мечтой об окончательном восста-

новлении утраченной гармонии между всеми обитателями леса

Страхи и помыслы Великой Руси в те давние времена были в значи-

тельной мере связаны со всеобщими бедствиями — войной и голодом. В

состоянии войны приходилось жить из-за междоусобиц русских князей

и периодических сражений с татарами и тевтонами. Голод на севере то-

же всегда ходил поблизости, поскольку пора, благоприятная для роста

растений, была здесь короткой, а почва бедной и, чтобы посеять зерно,

требовалось сначала, затратив много усилий, выкорчевать деревья и вспа-

хать землю деревянным плугом.

Но лес вызывал еще и особые страхи — страх перед насекомыми и

грызунами, уничтожающими посевы, и перед огнем, пожирающим все

на своем пути. Известный многим обществам, страх перед этими врага-

ми древнего человека был особенно сильным на Великой Руси. Исполь-

зуя современную военную терминологию, можно сказать, что это были

вражеские партизаны и термоядерное оружие, обрекавшие на поражение

все попытки крестьянина победить холод и мрак «обычными» средства-

ми защиты — пищей, одеждой, домашним кровом. Даже когда северный

мужик расчищал и засевал поле и строил избу, ему досаждала невидимая

армия насекомых и грызунов, проникавших сквозь доски пола и уничто-

жавших урожай. В течение непродолжительных теплых и светлых меся-

цев лета его беспокоили тучи комаров, а когда зимой он надевал свою

простую (из меха и полотна) одежду, его телу угрожало еще более беспо-

щадное насекомое — вездесущая тифозная вошь.

Тепло, которое выделяло тело, побуждало вошь перебираться с одеж-

ды на человека, становившегося ее жертвой, и даже в самих общих ба-

нях, где русские пытались избавиться от грязи, одежда оказывалась ис-

точником распространения этой заразы

. Блохи и крысы являлись

разносчиками на Руси черной чумы в XIV и XVII вв. — возможно, еще

более страшной, чем чума в Западной Европе

• Крестьянская изба, ок-

руженная лесом и ненадежно защищавшая от крупных лесных зверей,

еще и служила приманкой для насекомых и грызунов. Эти прожорливые

2. Лес

твари пытались пробраться в жилище крестьянина, к его пище и, по воз-

можности, к его теплому телу.

Языческие колдуны учили, что на самом деле насекбмые начинают

поедать людей еще при жизни и что смерть наступает лишь тогда, когда

люди перестают верить в магическую силу колдуна

. Слово «подполье»

буквально означает «под полом» и подразумевает насекомых и грызунов,

которые «подползают» снизу. Первому официальному английскому по-

слу в середине XVII в. русские должностные лица советовали спать вме-

сте со слугами, «чтобы их не испугали крысы»

«Наибольший вред беззащитному простому человеку причиняли не

крупные хищники, — утверждает исследователь русского крестьянского

быта, — а низшие твари — насекомые, мыши, крысы, которые подавля-

ли его количеством и вездесущностью»

. Не только революционер, на-

писавший эти слова, но и такие консервативные авторы, как Гоголь, срав-

нивали с. этими вездесущими насекомыми и грызунами непрерывно

возраставшую армию инспекторов и чиновников, которых рассылали по

деревням. Достоевский еще больше был напуган и поражен связью че-

ловека с миром насекомых, начиная с его ранних «Записок из подполья»

и заканчивая апокалиптическими образами в романе «Бесы» — крыса,

грызущая икону, и человечество, превращающееся в муравейник. В про-

изведениях Достоевского все время упоминаются пауки и мухи

, приоб-

ретшие гротескные черты в творчестве единственного уцелевшего подра-

•жателя Достоевского, творившего в сталинскую эпоху, — Леонида

Леонова. Начиная с «Барсуков» (1924) и вплоть до «Русского леса» (1953)

Леонов вводит в реалистический сюжет такие сюрреалистические созда-

ния, как новый вид таракана, двухсотсемидесятилетнюю крысу, однозу-

бого гигантского микроба, который рыщет по строительным площад-

кам

Еще сильнее в лесу были страх перед огнем и тяга к нему. Огонь яв-

лялся «хозяином» в доме, источником тепла и света, требовавшим поряд-

ка и благоговейного молчания, когда его разжигали или гасили. В мона-

стырях разведение огня для приготовления пищи и выпечки хлеба было

религиозным ритуалом, который мог выполняться только ризничим,

бравшим огонь из лампады в алтаре

. Одно из слов, обозначавших теп-

ло — «богатя», — было синонимом «богатства».

Русские воспринимали порядок небесного мироустройства в духе зна-

менитых сочинений, приписываемых мистику Дионисию Ареопагиту,

для которого ангелы — «живые порождения огня, мужи, как огнь блис-

тающие, языки огненны и престолы огненны и серафимы... горят ог-

нем»

. Русские часто вспоминают как слова Христа: «Огонь пришел я

низвести на землю», так и то, что Святой Дух снизошел на апостолов в

виде «языков пламени»

/. Истоки

В Московском государстве о сгоревших церкви или иконе говори-

лось, что они «вознеслись»

. Красная площадь в Москве (в те времена,

как и сейчас, — место торжественных процессий) в народе называлась

«пожаром»

". Купола-луковицы московских церквей сравнивали с язы-

ками пламени

Основная метафора, которая демонстрирует высшее соединение че-

ловеческой и божественной природы во Христе, — огонь, проникающий

в железо. Не меняясь в своем существе, это «железо», символизирующее

человека, приобретает огненную природу божества: способность воспла-

менять все, что к нему прикасается. Согласно византийскому определе-

нию, которое пользовалось известностью на Руси: «Став весь огнем по

душе, он (человек. — Док.Б.) и телу передает от стяжанного внутри свет-

лоблистания, подобно тому,, как и чувственный огнь передает свое дей-

ство железу»

. Или, по словам Дионисия, «чувственный огнь есть во

всем... незаметен сам по себе, если нет подходящего вещества, в котором

он может явить свое действо... все обновляет своим жизнетворным жа-

ром... неизменен, все, что вбирает, возносит ввысь, не перенося никако-

го унижения к земле»

Жар, а не свет, тепло, а не просвещение — таков был путь к Богу.

В то же самое время в этой легко воспламеняющейся цивилизации огонь

был страшной силой, незваным гостем, чье внезапное появление служило

напоминанием о ее хрупкости и неустойчивости. Народное выражение

«подпустить красного петуха» и по сей день обозначает поджог; красного

петуха часто рисовали на деревянных зданиях, чтобы умилостивить огонь

и предотвратить его гибельный приход. Леонов сравнивает лесной пожар с

полчищем красных пауков, пожирающих все на своем пути

Только в одной Москве в период с 1330-го по 1453 г. произошло сем-

надцать больших пожаров, и много-много раз огонь опустошал ее вплоть

до великого пожара 1812 г. Летописные хроники Новгорода упоминают

свыше ста серьезных пожаров

. Один из путешественников XVII в. заме-

тил: «Чтобы пожар в этой стране стал значительным событием, должно

сгореть по крайней мере семь или восемь тысяч домов»

. Неудивительно,

что в русской иконографии огонь был главным символом Страшного су-

да. Его красное зарево в нижней части церковных фресок и икон было

видно издалека, когда верующие зажигали церковные свечи.

Перун, бог грома и огнетворец, занимал исключительное место в пан-

теоне дохристианских божеств, а огненная жар-птица — особое место в

русской мифологии. Прообразом Ильи Муромца, возможно самого по-

пулярного героя христианизированного народного эпоса, был пророк

Илия, который низвел огонь на врагов Израиля и вознесся на небо в ог-

ненной колеснице (славянский вариант его имени и носит русский ге-

рой). Первая драма на Руси — это «Пещное действо», которое разыгры-

55 51

2. Лес

вается в последнее воскресенье перед Рождеством и в котором рассказы-

вается о том, как три отрока — Седрах, Мисах и Авденаго, — брошен-

ные в огонь царем Навуходоносором, были спасены Богом. Пришедшее

из Византии, на Руси это действо превратилось в яркое театрализован-

ное представление и получило новое музыкальное сопровождение. В рус-

ском варианте использовался настоящий огонь и после своего спасения

три отрока обходили церковь и город, возвещая, что Христос явился спа-

сти людей, так же как ангел Божий спас их из печи

. Во время первых

религиозных споров в XVII в. ревнители веры горячо и последовательно

отстаивали обряд, при котором зажженные свечи погружались в воды,

освященные при Богоявлении, чтобы напомнить людям: Христос явил-

ся «крестить Духом Святым и огнем»

. В 1618 г. настоятель самого боль-

шого русского монастыря был избит толпой и на него была наложена

ежедневная епитимья в тысячу простираний ниц за то, что он попытал-

ся покончить с этим неканоническим обрядом. Один из осуждавших это-

го настоятеля вменял ему в вину то, что он отказал Руси в «огне просве-

тительном»

. Огонь был оружием старообрядцев в сороковые годы XVII в.,

когда они сжигали музыкальные инструменты, произведения живописи

в иностранном стиле, а в Москве — сами здания, принадлежавшие ино-

странной общине. После того как старообрядцев предали анафеме в

1667 г., многие из них, часто со всей семьей и друзьями, сжигали себя в

пропитанных горючими смолами деревянных церквях, предвосхищая та-

ким образом очистительное пламя наступающего конца света

Апокалиптическая тяга к очистительной силе огня продолжала жить

в стихийных крестьянских бунтах — и, разумеется, в возникшей впос-

ледствии идеологии дворянской революции. Атеист и анархист Михаил

Бакунин во время революции 1848 — 1849 гг. завораживал Европу про-

рочествами о том, что вскоре всю ее охватят «языки пламени», которые

низвергнут старых богов. Услышав в Лейпциге в 1849 г. Девятую симфо-

нию Бетховена в исполнении Вагнера, Бакунин бросился заверять его,

что это произведение заслуживает, чтобы его пощадил грядущий миро-

вой пожар. Вагнеру, находившемуся под обаянием личности Бакунина

(он называл его «кочегаром» революции), впоследствии не давала покоя

мысль о том, что здание оперы погибло в огне вскоре после этого кон-

церта. И возможно, именно Бакунин оказал влияние на образ вагнеров-

ского Зигфрида, на огненную музыку самого Вагнера и на всю концеп-

цию «Гибели богов»

. Когда в России в начале XX в. произошла

собственная музыкальная революция, символика огня по-прежнему ос-

тавалась в центре: в «Поэме огня» Скрябина и в захватывающем синте-

зе музыки и танца в «Жар-птице» Стравинского и Дягилева.

Их жар-птица, подобно двуглавому имперскому орлу, исчезла в пла-

мени революции 1917 г., которое ветер войны раздул из, казалось бы, не-