Берковский Н.Я. Литература и театр

Подождите немного. Документ загружается.

ему не терпится перед гостем высказать. Чехов не од-

нажды изображал ужас общеизвестных истин. Не один

только Жмухин в рассказах Чехова терроризует обще-

известным. Есть еще, например, некто Ипполит Ипполи-

тович в рассказе «Учитель словесности». Человек этот

в смертельной болезни, -в бреду все продолжал уверять,

что Волга впадает в Каспийское море, а лошади куша-

ют овес и сено. Замечательно в рассказах Чехова, что

эти ревнители общепонятного и общеизвестного созда-

ют вокруг себя пустыню. Казалось бы, изрекание всем

доступных изречений должно бы связывать людей,—

нет, оно их неумолимо разъединяет, от афоризмов этих

и аксиом бегут, как от инфекционных болезней, от тифа

или -сапа. Общие места кладут конец общению. Сама

эта способность только к сверхзнакомому у Чехова —

один из важнейших симптомов, что жизнь останови-

лась.

Мысль умеет только твердить и подтверждать все

то же, умы коснеют, как закоснела и жизнь, вовне

идущая.

Когда гость въезжал во двор печенега, его сыновья

забавлялись: один одичавший мальчик .подбрасывал ку-

рицу, другой одичавший стрелял в нее из ружья. Ран-

ним утром гость уезжает и застает во дворе то же са-

мое:

младший подбрасывает петушка, старший стреляет,

петушок падает как камень. Папаша-печенег путался в

одинаковых словах и мыслях, сынки удручают одина-

ковостью действий. В рассказе тождественны пролог и

эпилог

—

это как бы знак бесконечного повторения: все

будет, как было, перемены не предполагаются. К та-

кому же знаку ничем не ограниченных повторений не-

редко прибегал и Мопассан. Еще в предсказаниях своих

на новый, 1884 год Чехов писал о тех же нескончаемых

вещах: «Летом вода будет теплая, зимою холодная. Во-

ду возить будут, по-прежнему, водовозы, а не чиновни-

ки и не классные дамы»

Таков был ранний эскиз бу-

дущего Ипполита Ипполитовича, его предсмертных афо-

ризмов, а также и философии Жмухина, Ивана Абра-

мыча, завлекающего к себе на беседу, очень похожую

на растянутое убийство.

Зрелый Чехов — автор больших повестей, по масшта-

бу содержания приближающихся к роману. Все же при

более точном рассмотрении и здесь найдем мы признаки

А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. II, стр. 382.

чеховской новеллы

—

новеллы обращенной, отрицатель-

ной. Классическая новелла предполагает рост жизни,

открытия, находки, взры-вы новых жизненных качеств,

радостные трансформации. У Чехова все это есть, но в

обращенном смысле

—

жизнь не растет, а деградирует,

энергия рассеивается, явления, состоящие в многообе-

щающем конфликте, уподобляются друг другу. Нужны

великие изменения, русская жизнь не может развивать-

ся на старом своем основании.

•Большие повести Чехова рисуются перед нами тем

«силуэтом», который один современный нам зарубеж-

ный теоретик считает характернейшим признаком но-

веллы

Мы прочли «Скучную историю» (il383), и вот

ее «силуэт»: поначалу перед нами были старый профес-

сор,

всеобщий наставник, и юная девушка, ученица его,

надеявшаяся на ум его и мудрость, а кончается тем, чго

в самую важную минуту учитель ничего не может ска-

зать ученице, он так же несведущ в вопросах жизни,

как и она. В прологе нам даны учитель и ученик (уче-

ница),

в эпилоге только два ученика, старый и юный,

равно растерянные перед лицом истины, неявственной

для них обоих. Покойный И. А. Виноградов считал, что

для новеллы существенно сопоставление конца и нача-

ла

,— в «Скучной истории» налицо такое сопоставле-

ние,

хотя оно и не столь явственно, ибо конец и начало

здесь очень отдалены друг от друга повествовательным

временем. Форма рассказывания как бы погашается в

самом рассказывании, концепция явлений жизни (и это

обычно у зрелого Чехова) .представлена как принадле-

жащая самой жизни, как ее собственная внутренняя

речь,—

автор ничего не вынуждает у природы вещей, он

только ее выслушивает.

Концы и начала «Палаты № 6» (1892): сперва перед

нами больной психической болезнью и врач его, а кон-

чается повесть двумя койками в той же палате, врача

См.: «Die deutsche Novelle», Dusseldorf, 1962, S. 22. (Benno

von Wiese, Vom Spielraum des novellistischen Erzahlens).

См.: И. А. Виноградов, Борьба за стиль, Л., Гос. изд-во «Ху-

дожественная литература», 1937. Статья «О теории новеллы». В ста-

тье этой разобраны и многие новеллы Чехова. И. А. Виноградов —

один из незаслуженно забытых работников советской науки о ли-

тературе. Напоминаем также о другом его сборнике: «Вопросы

марксистской поэтики», Л., Гос. изд-во «Художественная литера-

тура», 1936.

тоже превратили в больного, он лежит на койке, что на-

против. Все идет к безразличию, к взаимопогашению,

где были больной и врачеватель, там сейчас больной и

еще другой больной, там болезнь превращается в эпиде-

мию — местную, всероссийскую.

Известно, как ©лечатляла В. И. Ленина эта повесть

Чехова. Вот его слова в передаче сестры его А. И. Улья-

новой-Елизаровой: «Когда дочитал вчера вечером этот

рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оста-

ваться в своей комнате, встал и вышел. У меня было

такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6»

«Рассказ неизвестного человека» (1893): политиче-

ский деятель, народоволец, террорист, замысливший

убийство важного сановника, поступает в лакеи к сыну

его,

чтобы оказаться таким образом ближе к отцу. Про-

ходит время, и террорист слишком вживается в жизнь

этих людей, которых наблюдает он со своего лакейского

места. Упущен случай, когда старик сановник был в его

руках; террорист отходит от террора, от прежних своих

убеждений, бросается в погоню за личным счастьем, за

любовью. Романтик Виктор Гюго представил историю

лакея, который превратился в государственного челове-

ка, в правителя Испании, в наперсника королевы («Рюи

Блаз»). В повести Чехова обратное движение: полити-

ческий деятель растворился в бытовой среде, надев ла-

кейскую ливрею. Как видно, он уже давно усумнился в

своей программе действий. Столь странная для него

должность лакея в большом доме поставила его близко

к обыденной жизни людей, и это был важный повод про-

верить старую, устаревшую программу. По Чехову, вет-

шает не только официальная Россия

—

ветшают и из-

вестные до сей поры способы борьбы с нею. «Рассказ

неизвестного человека» об этом и написан.

Он написан также и как некое заключение к старой

литературной традиции. «Рассказ неизвестного челове-

ка» едва ли не последняя в XIX веке петербургская по-

весть. Любопытно, что восходит она не столько к клас-

сикам повести этого рода

—

к Пушкину, Гоголю и До-

стоевскому, сколько ко Льву Толстому, к «Анне Карени-

ной».

Связь эта довыясняет для нас, что «Анна Каре-

нина» — роман именно петербургский, несмотря на все

«Ленин и искусство». Мемуары. Сост. Еф. Добин, Л., Изд-во

писател

ей>

1934, стр. 99.

4 Н- Я. Верковский

обилие и богатство московских эпизодов. Петербургский

моральный климат

—

важная действующая сила и у

Льва Толстого и у Чехова

Так как у Чехова связь с Толстым идет по концеп-

ции и колориту, она не может не сказаться на множе-

стве подробностей. История Зинаиды Федоровны — не-

которая аналогия истории Анны. Если Анна перешла в

повесть Чехова, то должны были перейти и другие, хотя

и не всегда их можно сразу же узнать. Молодой Орлов

получил у Чехова роль Вронского, где же тогда Алек-

сей Александрович Каренин? Он центральное петербург-

ское лицо, он не мог не отозваться и у Чехова. Конеч-

но,

не станем его искать в муже Зинаиды Федоровны,—

нет, он притаился в старике сановнике, отце Орлова, в

том старике, за которым и охотился Владимир Ивано-

вич, террорист, «неизвестный человек». При переходе из

произведения в произведение, от писателя к писателю

действующие лица, разумеется, не сохраняют неприкос-

новенным прежнее свое положение в сюжете, но нечто

от их значения в общей концепции не может отпасть и

тянется вслед за ними. Если забежать еще дальше по

истории литературы и обратиться к «Петербургу» Анд-

рея Белого, то здесь мы тоже наблюдаем поучительные

метаморфозы. Связь «Петербурга» с ро:маном Льва

Толстого известна. Нужно дополнить: связь эта идет

через Чехова. Аблеуховы, отец и сын, соответствуют Ор-

ловым, старшему и младшему, у Чехова. По некой ли-

тературно-идейной и жизненной непреложности возле

Аблеуховых поместился террорист Дудкин

—

далекое от-

ражение Владимира Ивановича. Террорист у Белого на-

ходится в тайном, хотя и неустойчивом единомыслии с

Аблеуховым-младшим. Этим подтверждается для нас,

что и у Чехова «неизвестный» питает некоторую отвра-

тительную для него самого, но несомненную умствен-

ную симпатию к младшему Орлову. «Неизвестный»

раньше веровал, потом усумнился, и для него по-своему

притягателен этот петербургский скептик, Орлов-млад-

ший, который отродясь ни во что не верил. «Неизвест-

ный» ненавидит молодого Орлова и все же грешит из-

Обсуждая петербургскую тему в русской литературе, нередко

забывают о Льве Толстом. Между тем кроме «Анны Карениной»

у него можно найти превосходные петербургские страницы с пейза-

жем белых ночей и в «Воскресении» — Нехлюдов в Петербурге.

бытком понимания умственного склада этого человека,—

ему подобало бы в этом случае быть менее восприимчи-

вым. Вероятно, важнейший эффект следования за свя-

зями литературных произведений тот, что, соотнесенные,

они доразъясняют друг друга. Вероятно, и сами писате-

ли пишут, задевая произведения предшественников, с

целью нечто доузнать в них,— достучаться там, где не

сразу отвечают.

История Зинаиды Федоровны у Чехова — это как бы

продленная история Анны Карениной; произошел раз-

рыв с Вронским, и вот Анна пытается жить после раз-

рыва и узнает, сколь невозможно это. Зинаида Федо-

ровна переселилась в квартиру Орлова, но не вселилась

в жизнь этого человека. У Зинаиды Федоровны круше-

ние личных надежд, у Владимира Ивановича — полити-

ческих. Два крушения, хотя и разной природы, сложен-

ные вместе, не могут дать одного счастья, одного счаст-

ливого жизнеустройства.

«Рассказ неизвестного человека» — произведение, в

котором ясна двоякая историческая роль Чехова. Он пи-

шет не только о прожитом страною и отживаемом, он

пишет и об описанном уже другими. Он как бы снова

пишет, вторым слоем, по текстам Льва Толстого да и по

многим другим текстам. Чехов пишет свою петербург-

скую повесть, как бы полагаясь отчасти на сказанное

уже другими. Столь обязательные для петербургских

повестей описания у него отсутствуют ^нет почти ни-

чего о петербургском небе и ни слова о петербургском

архитектурном пейзаже. Все это подразумевается, и все

о Петербурге сказать, на все указать прямо или косвен-

но должны три главные фигуры, двое Орловых и «неиз-

вестный». Пейзаж Петербурга из живой природы, из

камня и железа сделанный, подразумевается как нечто

лежащее за ними тремя. Французский литератор Жюль

Легра, бывавший у Чехова в Мелихове, сообщает в кни-

ге своей о России: «Один русский писатель мне сказал,

Петербург

—

это мозг, Москва — это чрево»

. Быть мо-

жет, сказавшим был Чехов, или кто-либо из его окру-

жения, или кто-то иной: антитеза двух городов была

общепринятой, и метафоры эти

—

одно из ее развитии.

Петербург в «Рассказе неизвестного» — город мозга,

просвещенного, промышленного, коммерческого, а наи-

Jules Legras, Au Pays russe, Paris, 1904, p. 240.

паче

—

бюрократического, поэтому оба Орловых и пе-

редают нам, что такое Петербург. В Петербурге не

столько живут и работают, сколько служат, и поэтому

жители его так -скептичны ко всякой жизни в ее непри-

нужденности. Провинция у Чехова ушла в некий духов-

но-животный быт, как в «Палате N° 6», где животное

существование ведут городские обыватели, а все любо-

мудрие у доктора Андрея Ефимовича, который тоже не-

свободен от ленивой животной стихии. В Петербурге нет

ни того, ни другого, ни погружения в быт, в элементар-

ную плотскую жизнь, ни философской созерцательности.

Огромные массы населения этого города отбывают соб-

ственную жизнь как воинскую повинность. Петербург-

ские бюрократы, такие, как молодой Орлов, отличаются

не только неведением живого, но и презрением к нему:

ведь у них позиции превосходства — они поставлены

командовать живым, обращаться с ним, как если бы оно

было мертвое. У Чехова тот же Петербург русской ли-

тературы, изображенный с краткостью, сгущенностью

последнего слова о нем: город миражей и наваждений,

но и расчета, трезвости, иногда чрезмерной и тоже

опасной поэтому, разрушительно действующей. Как у

Гоголя, Щедрина, Л. Толстого, так и у Чехова: Петер-

бург— город, обладающий могуществом, но жестокий,

но несговорчивый во всем, что относится к жизни и к

душе людей. «Неизвестный», в недавнем прошлом на-

ивно верующий и фанатик, находится в поединке с этим

городом, и поощряющим и охлаждающим его. Зинаиде

Федоровне Петербург нанес тяжкие и непоправимые

удары.

Повесть «Три года» (1895) тоже обладает некоторым

новеллистическим «силуэтом». Рассказана история се-

мейства Лаптевых, богатых московских купцов. Семей-

ство это тает. Сначала умирает в провинции дочь, Нина

Федоровна. Затем выбывает из строя отец

—

старик

Лаптев, он слепнет и выпускает из рук управление семь-

ей и имуществом. Психически заболевает сын его, Фе-

дор Федорович. Женитьба Алексея Федоровича, добро-

го,

умного человека, на Юлии Сергеевне, которая не

любила его и не любит, не приносит счастья обоим. Ре-

бенок, родившийся у них, умирает от дифтерита. Семей-

ное древо Лаптевых теряет ветвь за ветвью. Живое

гибнет, растет мертвое

—

растут и растут лаптев:ские

рубли. Соотношение это и дает повести ее «силуэт».

В минуты, когда управление фирмой переходит от ста-

рика к Алексею Федоровичу, состояние Лаптевых рав-

няется шести миллионам рублей. Важная особенность

сюжета: дело Лаптевых идет само по себе, помимо их

стараний копятся миллионы. У капитала самостоятель-

ная жизнь, он не нуждается в людях. В неживом — в

капитале

—

больше жизни, чем в живом, в людях, в хо-

зяевах. Убывающие Лаптевы и прибывающие миллио-

ны—

в этом сходство повести Чехова по внутреннему ее

строению с Бальзаком, с «Евгенией Гранде». Алексея

Лаптева давят его миллионы, каждый миллион — новая

тягость. Происходит отделение человека от собственных

его материальных интересов, что составляет один из

важнейших мотивов и в других повестях, рассказах,

драмах Чехова.

Чехов подчеркивает, из какой галиматьи, из каких

мелочей и .мелочишек составились лаптевские миллионы.

«Лаптевы в Москве вели оптовую торговлю галантерей-

ным товаром: бахромой, тесьмой, аграмантом, вязаль-

ною бумагой, пуговицами и проч. Валовая выручка до-

стигала двух миллионов в год; каков же был чистый

доход, никто не знал, кроме старика»

«И при взгляде

на эти помятые бумажные свертки и коробки не вери-

лось,

что на таких пустяках выручают миллионы и что

тут в амбаре каждый день бывают заняты делом пять-

десят человек, не считая покупателей»

Бальзак тоже любил рассказывать, как возникают

богатства; пафос Бальзака тот, что .нам указано

—

гля-

дите и удивляйтесь, из ничего составилось небывалое

великолепие. У Чехова обратное направление мысли: не

то важно, что получилось богатство, важно, как мелки,

ничтожны его первоисточники. У Пушкина рассказано,

откуда взялись и те и другие червонцы скупого рыцаря.

Чехов, русский писатель, тоже сохранил неверие худож-

ника (в абстрагированные силы жизни, он не упускает

из виду, какие реальные величины стоят за ними. Про-

исхождение лаптевских миллионов есть также и худож-

ническая характеристика этих миллионов, по существу

своему они сводятся к этим мишурным своим первосла-

гаемым. Как есть рассказы о корабле-призраке, так Че-

хов рассказывает о богатстве-призраке.

Л. П. Чехов, Собрание сочинений, т. VIII, стр. 411.

Там же, стр. 412.

Ошибкой было бы думать, что уходящая Россия у

Чехова — это дворянская только Россия и что она усту-

пает, по Чехову, место свое капитализму и буржуазии.

Как все русские писатели, большие, да и малые тоже,

Чехов никогда не относил своих надежд на будущее к

буржуазным силам. Он отлично видел их действие, мно-

гократно их описывал, изображал буржуазное накопле-

ние на селе, изображал городских купцов, хозяев фаб-

рик и заводов, дельцов железнодорожного дела, целые

новеллы посвящены у него темам собственности: «Хо-

лодная кровь», «Бабы», «Бабье царство», «Убийство»,

«Крыжовник», «Ионыч», «По делам службы», «В овра-

ге»—

все подряд новеллы собственности, где надо всем

царит ее тяжелый профиль. Это не значит, что Чехов

ждал воцарения буржуазии на долгие сроки. Буржуа-

зия и буржуазная собственность у Чехова только деталь

тысячелетней России, идущей к своему концу,— деталь

появилась недавно, и не она указывает на будущее. По

Чехову, буржуазия не меняет судьбу старой России, но

разделит ее с нею, да и делит уже. Чем далее, тем ос-

новательнее укреплялось в Чехове убеждение, что тыся-

челетнюю Россию сменит Россия совсем новая, что но-

визна будет гигантской. Зачастую у Чехова описанные

им дельцы выглядят как некая странность. Какая-ни-

будь Аксинья, зверь, молодой и лютый, прибирающая

к рукам и деньги одних и деньги других, там у себя в

деревне, кажется фигурой в некотором смысле трудно-

постижимой. Целое

—

Россия, как она есть сейчас, идет

к полному разрушению, а эта женщина, по Чехову часть

старой России, живет с грубой и наивной энергией но-

восела. Стал во всю свою силу работать некий местный

низший центр, в то время как подлинные центры глох-

нут и из работы выбывают. Повесть об Аксинье назы-

вается «В овраге» (1900), по видимости, название тут

нечто большее, чем топография, оно художественный

образ. Новые богачи, Цибукины и Хрымины, вместе с

их богатством помещаются «в овраге»,—отделились от

общего хода вещей, держатся где-то в стороне и ниже

его.

Здесь можно найти и иную символику — родствен-

ную повести «Три года». Анисим Цибукин привез из го-

рода фальшивые деньги, старик Цибукин их перемешал

с настоящими и теперь не умеет различить, все деньги

стали фальшивыми, вся злая сила цибукинских, хрымин-

ских денег —фальшь и призрак. У Чехова в обычае

вводить в повествование эпизод совершенно реальный,

который в общем контексте становится также и сим-

волическим, распространяющим свое значение далеко за

собственные свои границы.

Аксинья, преступница, детоубийца, описана у Чехова

так: «У Аксиньи были серые, наивные глаза, которые

редко мигали, и на лице постоянно играла наивная

улыбка. И в этих немигающих глазах, и в маленькой

голове на длинной шее, и в ее стройности было что-то

змеиное; зеленая, с желтой грудью, с улыбкой, она гля-

дела, как весной из молодой ржи глядит на прохожего

гадюка, вытянувшись и подняв голову»

. В новых и са-

моновейших дельцах, по Чехову, есть нечто наивно-не-

винное, они творят зло, считая его за свое право и за

свою добродетель. Тут нет различий между героиней

«оврага» Аксиньей и крупнейшим дельцом, строителем

железных дорог Должиковым (повесть «Моя жизнь»),

во внешности которого тоже подчеркивается, сколь не-

винным и правым, не судимым людьми считает себя

этот деятель, при всей своей полезности вор и хищник.

В страшном рассказе «Бабы» (1891) выводятся темные

звери, мещане-собственники, без малейших авторских

интонаций и однако же беспощадно изображаются дела

этих существ, без пр^ва на то числящихся по человече-

скому миру, и передаются речи их

—

наивно-бесстыд-

ные,

удивительное смешение самохвальства и нечаянного

самообличения. Проезжий мещанин описывает другому

мещанину, хозяину трактира на дороге, как правильно

он в жизни поступал и рассуждал: свою возлюбленную

выдал мужу ее, когда тот вернулся из солдатчины, дер-

жал его сторону, когда шла расправа над неверной, а

потом показывал на нее в суде и шомог присудить ей

каторгу. Нельзя поверить, но он красуется: мол, не счи-

тался с личными чувствами и действовал как велено за-

коном. По жестокой причудливости этических красок в

рассказе этом можно видеть предпосылку для будущих

рассказов Бабеля из старого быта, с тем различием, что

Чехов причудливостью не играет, а Бабель к такой иг-

ре тяготеет, ибо может считать и краски эти и их пере-

ливы музейным феноменом, утерявшим свое недавнее

мрачное значение. Буржуазные собственники у Чехова

Л. П. Чехов, Собрание сочинений, т. IX, стр. 390.

воспринимаются и как нечто очень современное и как

самая древняя древность, как австралопитеки, однако же

очень ловко считающие и рассчитывающие, -имеющие

всегда под рукой нужную справку, нужную статью за-

кона. Буржуазная собственность — обнажение зла дол-

гих веков, зла, которое пряталось под разными прикры-

тиями, религиозными и моральными, и, наконец, выгля-

нуло на свет во всей своей первозданной природе, объ-

явив себя добродетелью. Герои собственности у Чехова

совмещают в себе два (противоположных направления

•по времени, они будто бы и передний край сегодняшнего

дня и, по нравам своим,—'период пещеры. Герой повес-

ти «Моя жизнь» говорит: «Рядом с процессом 'постепен-

ного развития идей гуманных наблюдается и постепен-

ный рост идей иного рода. Крепостного 'права нет, зато

растет капитализм. И з самый разгар освободительных

идей, так же, как во времена Батыя, большинство кор-

мит, одевает и защищает меньшинство, оставаясь само

голодным, раздетым и беззащитным»

Следует вспом-

нить,

что в рассказе «Огни» Чехов заговорил о стане

древних амалекитян по поводу железной дороги, кото-

рую строят тут же. Сюда же следует отнести описания

подмосковной фабрики в рассказе «Случай из практи-

ки»:

«Пять корпусов -и трубы на .сером фоне рассвета,

когда кругом не было ни души, точно вымерло все, име-

ли особенный вид, не такой, как днем: совсем вышло

из памяти, что тут внутри паровые двигатели, электри-

чество, телефоны, но как-то все думалось о свайных по-

стройках, о каменном веке, чувствовалось присутствие

грубой, бессознательной силы...»

. В этих словах

—

пе-

рекличка с символикой и образами, положенными в

основу индустриальной повести Куприна «Молох».

Современные собственники у Чехова по-первоздан-

ному уверены в себе либо, едва народившись, чувствуют

себя уже отмененными. Замечателен ра.нний рассказ

«Холодная кровь» (1887), где описан некий «грузоот-

правитель», старик скотопромышленник. Подробно реги-

стрируются все его деловые действия по перевозке ско-

та, но сделанное им похоже на отвисший пустой рукав

у безрукого, в его поступках нет одушевленности целью,

задачей, смыслом — он хлопочет ради хлопот, он занят

Л. П. Чехов, Собрание сочинений, т. IX, стр. 132.

Там же, стр. 311.