Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1

Подождите немного. Документ загружается.

421

свидетельствует накосное украшение, которое крепилось к головному убору в районе затылка при

помощи обойм или пришивалось за низки.

Оба типа присутствуют в комплексах «синташты» и «алакуля», с некоторыми отличиями «ран-

него» накосника от «позднего». Главная разница отмечается:

– в оформлении концов накосника («ранний» преимущественно имеет ромбовидные подвески,

«поздний» – листовидные подвески);

– в способе к

репления («ранний» преимущественно крепился без обойм, «поздний» – при помощи

обойм).

По всей видимости, это отличие исходит из понимания развития стиля накосного украшения во

времени его существования в культурной линии «синташты – петровка – алакуль».

Материал головного убора и шаблона накосника. Металлический каркас накосного украшения

крепился на кожу или плетеную тесьму. Соответственно и го

ловной убор, скорее всего, изготовлялся из

кожи или шерстяного текстиля (вязаного/плетеного). Фрагменты материалов фиксируются под бронзо-

выми деталями накосника и декора головного убора.

Благодаря сохранившимся текстильным фрагментам, извлеченным из под бронзовых деталей

накосника, найденного в алакульском погребении кургана 1 могильника Лисаковский I-А (Казахстан,

Костанайская обл., г. Лисаковск), выявлено несколько вид

ов плетеной тесьмы из шерстяной нити. Рес-

таврация тесьмы была проведена А.К. Елкиной (Москва) и О.П. Чеченкова (Екатеринбург). На основе

их изучения была изготовлена экспериментальная модель головного убора с накосником. Тесьма,

сплетенная из 20 нитей (возможен вариант из 24-х нитей) диагонально-полотняным способом, шириной

до 2 см, длиной до 9 м укладывалась в сп

ираль и сшивалась по краям. Таким образом, получалась

конусообразная шапочка высотой до 25 см. Свободный конец тесьмы опускался от макушки к

затылочной части, здесь же при помощи обойм крепились еще две тесьмы диагонально-саржевого

переплетения шириной до 2 см. Техника плетения позволяет по ходу работы менять вид переплетения,

раздваивать, складывать тесьму и пр

икреплять дополнительные узкие тесемки. Эти приемы хорошо

были известны древним плетенщицам, и они с успехом использовали их при сборке всех деталей

накосного украшения (бляшки, пронизи, бусины) в одну цельную композицию. Общая длина накосного

украшения около 50–60 см.

Следует отметить, что принцип сборки накосника на основе кожаных ремней подобен сборке из

тесьмы (мог

ильники Бозенген, Сатан, Центральный Казахстан). То есть в разных случаях можно

говорить о присутствии шаблона из кожи или тесьмы в основе кроя под детали накосных украшений [6,

с. 26, 27].

Крашение и цвет изделия. Реставрация фрагментов шерстяной тесьмы из могильников Лиса-

ковский I-А, II позволила установить, что они были окрашены в красный цвет краппом, добытым из

корн

ей растений семейства Марены красильной (Rubia tinctorum L.). В случае «лисаковской» тесьмы

крашение шерсти производилось в виде сырья, что исключает импорт «тесемочных» изделий, и указы-

вает на то, что химия сложного процесса крашения была знакома «андроновцам». Красили шерсть на

месте, и, скорее всего, в качестве растительного сырья использовались локальные разновидности маре-

ны из род

а Rubia, или подмаренников рода Galium [5, c. 117]. Само искусство крашения, видимо, было

тесно связано с обязательным присутствием и значимостью красного цвета в женском костюме по

причинам сакрального характера.

Происхождение накосного украшения. Распространение единого стиля накосного украшения в

двух его типах на территории урало-казахстанских степей позволяет предположить наличие какого-то

креативного центра, где проду

манный мастером дизайн осуществлялся в изделии. В связи с этим

возникает вопрос: в костюме каких евразийских культур появляется такая деталь головного убора как

накосное украшение?

Материальное содержание культур соседних синташтинской культуре по евразийскому степному

пространству обходится без накосного украшения. Женский костюм абашевской культуры, факторной

по своему влиянию на культуру «синташты», при обилии юв

елирных украшений, не имеет накосника.

Не исключено, что накосное украшение могло и не сохранится, во всяком случае, его металлическое

оформление остается пока неизвестным. Единственное, что напоминает по своему облику накосник, это

изображение украшений со стороны спины на глиняных фигурках, найденных в Карпатском регионе [7,

p. 373, fig. 11.3, 1]. Вероятно, стереотипность образа женского к

остюма культурной линии «синташты –

петровка – алакуль» при формировании, в какой степени испытывала влияние импульса балканских

культур раннебронзового времени.

Итак, на основании археологических свидетельств, можно предположить появление первых накос-

ников в костюме синташтинской культуры на ее начальных этапах образования в первой половине II

тыс. до н.э. И это неслучайно. Таким способом нов

ое культурное образование «заявляло» о своей

оригинальности и отличии от материального представительства других культур. В этом контексте

накосник наряду с керамикой играет роль важного этнокультурного показателя.

422

Федоровская традиция украшательства головного убора в какой-то степени игнорирует накосник

или же он был изготовлен из других материалов, которые не сохранились. Буквально в нескольких

случаях, в федоровских погребениях известны отдельные листовидные подвески, которые могли

принадлежать косоплеткам и вплетаться в волосы. Федоровский ювелирный дизайн не знает сложно-

составных накосных украшений [6, с. 62].

Нако

сное украшение в виде «модного» подражания, насколько оно возможно в традиционном

обществе, распространяется в женском костюме соседней срубной культуры. Накосник, видимо, был

необходимым аксессуаром в женском костюме, который позволял незамедлительно по внешнему виду

отличить «своего» от «чужого». Его появление в убранстве головного убора связано с представлением о

сакральности волос в женской культуре пов

едения.

Знаковая позиция накосника. В этнографии достаточно хорошо разработан тезис о знаковой пози-

ции одежды в культуре. Согласно которому в народном, традиционном костюме выделяются следую-

щие функции: практическая, утилитарная, эстетическая, эротическая, магическая, возрастная, социаль-

но-половая, обрядовая, профессиональная, функции, указывающие на род занятий, вероисповедание, и

региональную принадлежность [3, с. 121]. Общие иде

и знаковой сущности костюма касается и накосно-

го украшения.

Возрастной статус

. Накосник индексирует возрастные группы. В детских погребениях украшение

для волос в его металлическом обличии отсутствует. Накосник I-го типа появляется в головном уборе

подростков (12–14 лет) и присутствует у захороненных женщин в возрасте до 20–25 лет. Традиционно

покрытие волос со стороны спины связывается с моментом вступления в брачный возраст или непос-

редственно в сам бр

ак [1, с. 77]. Смена головного убора символизирует смену социального статуса

«незамужняя – замужняя женщина». Спрятать волосы – означает защитить их по законам магии. Воло-

сы символично ассоциируются с растительностью, с понятием плодородия. По всей видимости, в «анд-

роновском» обществе накосник I-го типа индексировал возраст брачного состояния. Есть случаи, когда

женщина, в головном уборе ко

торой имелся накосник I-го типа, хоронилась вместе с ребенком (мо-

гильник Лисаковский I-А, ограда 23) [6, с. 33].

Социальный статус.

Сложносоставной накосник II-го типа кроме демонстрации брачного поло-

жения женщины, по-видимому, определял еще какие-то позиции женщины в социуме. Как правило,

погребения, в которых был обнаружен такой тип накосника, находились в центре курганов, относя-

щихся к категории элитных. В этом случае накосник II-го типа мог быть знаком особой страты

(жреческ

ой? правящей?), к которой принадлежала умершая женщина. Примечательно, что в головном

уборе подростков значится только накосник I-го типа, и отсутствует накосник II-го типа, равно как у

захороненных женщин в возрасте после 30 лет нет обильного ювелирного декора в области головного

убора.

«Жизненные» ситуации.

В интерпретации значения накосного украшения могут быть всякие ва-

рианты, большинство из которых остаются вне наших знаний. Известны случаи, когда в погребении

накосник находился в разорванном состоянии на части или отсутствовала листовидная подвеска.

Намеренное разрушение накосного украшения отражает какие-то жизненные ситуации, возможно,

связанные с причинами смерти захороненной. Ритуальное правило, которое я

влялось необязательным

для всех и выполнялось только по отношению к избранным.

Этнокультурный знак.

Накосник в головном уборе позволяет отличать женщину одного «рода-

племени» от другого. Накосник насыщенный по деталям в дизайне костюма синташтинско-алакульской

культурной линии, в федоровском исполнении приобретает весьма упрощенный вид, или вообще

отсутствует в головном уборе.

Магическая функция.

«Андроновские» накосники наглядно демонстрируют существование сак-

ральной идеи о магии волос, и способе их защиты. Символика красного цвета, формы подвесок (ромб,

листовидная) обращены к понятию культа плодородия. В этом контексте накосник – один из ярких

элементов в костюме эпохи бронзы, с которым может соотноситься представление об охранной магии

женской фертильности. Видимо, по эт

ой причине накосное украшение однажды появившись в костюме

эпохи бронзы, доживает до этнографической современности в народном костюме.

«Охотники» за накосниками.

Наблюдение за разрушенными погребениями показывает, что чаще

всего в женские захоронения проникали из-за головных уборов. Иногда отсутствует череп, при полном

сохранении костяка in situ. Иногда головной убор вместе с накосником как бы стащен с головы

покойницы и сохраняются лишь несколько упавших на дно могилы фрагментов накосного украшения.

По всей видимости, подобные проникновения нос

или ритуальный характер, и происходили по исте-

чению короткого времени после погребения, с последующим, возможно повторным использованием (?)

изъятого головного убора в ритуалах. Возможной причиной таких проникновений мог быть повы-

шенный знаковый статус головного убора в стереотипах поведения «андроновского» общества.

Этнографический контекст. Идея магической защиты женщины, заложенная в символике «перво-

го» накос

ника, оказалась такой жизненной силы, что украшение для кос остается навсегда в костюме.

Накосник как элемент головного убора или как самостоятельное украшение встречается в женском

423

традиционном костюме многих современных народов: марийцев, казахов, татар, башкир, калмыков и

других [6, с. 76–81]. Его типологическое сходство и знаковый приоритет в головном уборе опреде-

ляются главными социально-биологическими ситуациями в жизни женщины, основанные на замужест-

ве и рождении ребенка, и иными статусными установками, принятыми в социуме.

Территориально выделяется центрально-евразийское «ядро» с на

родами, в традиции которых есть

ношение накосника. Эта пространство в какой-то степени соответствует территории расселения

«андроновцев» и «срубников»: от волжских степей и Урала на западе до Енисея на востоке, от границы

таежной зоны на севере до Средней Азии и Памира на юге. В этом контексте можно считать «анд-

роновский» женский ко

стюм эпохи бронзы «законодателем моды» ношения накосного украшения.

Список литературы

1. Гаген-Торн Н.И. Магическое значение волос и головного убора в свадебных обрядах Восточной

Европы // Сов. этнография. – 1933. – № 5–6. С. 76–88.

2. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта: археологический памятник арийских племен

Урало-Казахстанских степей. – Челябинск: Южно-Урал. кн. изд-во, 1992. – Ч. 1. – 406 с.

3. Килошенко М. Психология моды: теоретический и пр

икладной аспекты. – СПб.: Речь, 2001. – 192 с.

4. Корочкова О.Н. К обсуждению термина «андроновская общность» // Проблемы первобытной архео-

логии Евразии (к 75-летию А.А.Формозова). – М.: Ин-т археологии РАН, 2004. – С. 202–211.

5. Орфинская О.В., Голиков В.П. Экспериментальное исследование текстильных изделий из раскопок

могильника Лисаковский II. Опыт третий.// Усманова Э.Р. Костюм женщины эпохи бронзы Казахстана. Опыт

еконструкций. Прил. 1. – Караганда; Лисаковск: [Б.и.], 2010. – С. 114–124.

6. Усманова Э.Р. Костюм женщины эпохи бронзы Казахстана. Опыт реконструкций. – Караганда;

Лисаковск: [Б.и.], 2010. – 176 с.

7. Harding A.F. European Societies in the Bronze Age. Cambridge University Press, 2000. 552 p.

В.В. Ушницкий

Россия, Якутск, Институт гуманитарных исследований

и проблем малочисленных народов Севера СО РАН

ТУНГУССКИЙ КОСТЮМ И АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ АРТЕФАКТЫ

Одной из наиболее сложных проблем российской этнографии остается проблема этногенеза

эвенков (тунгусов). Несмотря на существующие разные подходы к решению вопроса о генезисе эвен-

кийского этноса, подавляющее большинство исследователей связывают его происхождение с озером

Байкал, Прибайкальем и Забайкальем. Археологические исследования позволяют проследить некото-

рую преемственность антропологического типа и материальной культуры вплоть до пе

риода финаль-

ного палеолита – неолита. В эпоху неолита и бронзового века происходит расселение пратунгусского

этноса по современной территории обитания. Согласно концепции Г.М. Василевич, культура пратунгу-

сов сформировалась в период неолита в горно-гольцовых районах Восточных Саян и реки Селенги. В

неолитическое время появляются и получают развитие такие характерные элементы тунгусской

культуры, как дере

вянная колыбель, горшки-дымокуры, М-образный лук, широкие гнутые скользящие

лыжи, кафтан с нагрудником. Этот элемент древней одежды был одним из основных аргументов,

которые использовал А.П. Окладников для доказательства автохтонного байкальского происхождения

эвенков. А.П. Окладников интерпретировал находки в глазковских неолитических погребениях Прибай-

калья как украшения пратунгусского костюма, х

орошо известного по этнографическим данным [9]. В

финале неолита часть пра-тунгусов мигрировала на территорию Приамурья, где они стали основным

элементом в формировании этнических культур чжурчженей и манчжур. В это же время пратунгусские

племена расселились на запад и на восток от озера Байкал.

По утверждению Г.М. Василевич, распашной кафтан с нагрудником был развит тун

гусами и

может считаться тунгусским по происхождению. Кафтан, не стесняющий движения и открытый для

доступа воздуха, мог выработаться у горных охотников, не знавших верховой езды. Кафтан тунгусов

облегал фигуру и имел множество украшений. Раскрой кафтана (пригнанность к фигуре) и его нагруд-

ник были предназначены для длительных пеших пе

редвижений, что было связано с охотой.

Элементы кафтана с «хвостом» сохранились у самодийцев в виде орнамента. Для эвенков был

характерен прямоподольный кафтан с двумя клиньями. Таким образом, самодийцы заимствовали такой

кафтан именно у тунгусских групп, селившихся рядом с ними. Общность между тунгусским кафтаном

и линиями орнамента нганасанской одежды подтверждается и эвенкийскими назв

аниями частей одеж-

ды в языке нганасанов. Кафтан с хвостом в виде острого мыса и нагрудником мог быть унаследован

древними тунгусоязычными группами от аборигенов таежной зоны, примыкавшей к Енисею-Ангаре, но

развился он в среде тех же древних тунгусов.

424

Г.М. Василевич оставила открытым вопрос о появлении кафтана с нагрудником в виде прямой

полосы, оканчивающейся внизу мысом, среди древних тунгусоязычных охотников Приангарья –

Прибайкалья или основы его были унаследованы тунгусами от более древнего населения этой тер-

ритории [2].

По утверждению Е.Е. Никаноровой, орнамент, восходящий истоками к традициям ранних кочев-

ников, украшал обу

вь, характерную для таежных охотников Сибири, название же обуви (сарык) имеет

иранский корень. Она отмечает, что в культуре пазырыкцев, в частности в одежде, отмечаются элемен-

ты, имеющие аналогии у таежных народов Сибири, в частности у тунгусов [7, с. 175].

А.П. Окладников, отвергая мнение М.Г. Левина, утверждал, что весь тунгусский комплекс одежды

в целом характерен то

лько для тунгусов и их северных соседей, юкагиров. В ритуальной одежде,

найденной в Пазырыкских курганах, наблюдается только общее совпадение. К тому же находки тун-

гусских кафтанов намного древнее пазырыкских [10, с. 398].

В описании А.П. Окладникова: «Археологические находки на Лене (Хабсагаевский могильник), на

Селенге (Фофаново) и в долине Ангары (падь Но

хой, Ленковка и другие могильники) дают представле-

ния о характере одежды в целом, так как десятки перламутровых бус, кружки из нефрита, грушевидные

бусы из клыков оленя сохраняют в могиле первоначальное положение. Судя по их расположению,

самой характерной деталью одежды был передник, или нагрудник, расшитый и унизанный кружочками

из раковин и камня. В Фофановском мо

гильнике такой передник, например, представлял собой сплош-

ную широкую полосу из блестящих перламутровых бус, спускавшуюся от шеи до бедер» [8, с. 40–41].

По мнению Г.М. Василевич, клин на верхней части спинки, оканчивающийся мыском, выпол-

ненный из меха иного тона является следом третьей шкурки в составе раскроя кафтана, которая

покрывала пле

чи и верхнюю часть спинки. Она считает, что в старину группа тунгусов, обитавшая в

бассейне Ангары, охотилась на мелких копытных животных (козу, косулю, кабаргу) и, поскольку одной

шкурки таких животных было недостаточно для шитья кафтана, они кроили кафтан из трёх шкур,

составлявших верхнюю, нижнюю части его и верх спинки в ви

де вставки. Позднее, когда они пере-

брались в северные районы и стали шить одежду из оленьих шкур, они сохранили особенности

старинного раскроя, несмотря на то, что при шитье одежды из более крупных шкур северного оленя

такой необходимости уже не было [2, с. 125].

Г.М. Василевич считает, что ряд других элементов кул

ьтуры энеолитического населения Приангарья

– Прибайкалья были предками эвенков, разработавших этот вариант кафтана с «хвостом». Добавив ряд

других элементов культуры энеолитического населения Приангарья – Прибайкалья (костяные рыболов-

ные крючки, горшки-дымокуры, лодка-берестянка) найденных в могильниках на этой территории и

сохранившегося среди эвенков в XVIII–XIX вв., то можно утверждать, что энеолитические охотники

Прибайкалья были предка

ми эвенков, разработавших этот вариант кафтана с «хвостом» [2, с. 171].

Основываясь на расположении украшений на костях скелетов, А.П. Окладников реконструировал

одежду глазковцев. Самой характерной деталью ее был передник или нагрудник. На него пришивались

крупные дисковидные бусы из раковин, напоминающие чешуйчатые покрытия. Массивные небольшие

бусы нанизывались на жилы для браслетов или на

шивались на манжеты рукавов. В целом одежда

глазковцев реконстрируется как одежда тунгусов (эвенков, эвенов) и юкагиров [9].

Сходство тунгусского кафтана с элементами одежды американских эскимосов и атабасков с

р. Медной подтверждают результаты многолетных исследований А. Грдлички о просачивании из Азии

через Берингов пролив небольших групп людей. Элементы обеих вариантов распашного кафтана с

«хвост

ом» были распространены в XIX в. не только в Сибири (от Енисея на Восток до Чукотки), но и в

Северной Америке. Следы охотничьего кафтана в виде прямой полосы прослеживаются и на Алтае в

одежде, называемой «фрак», найденного в Катандинском кургане. Данный костюм по общей конфи-

гурации (длина кафтанчика, форма и длина спи

нки с «хвостом») очень близок к эскимосскому, хотя

последняя одежда и глухая. А.А. Гавриловой Катандинская находка датируется V в. до н.э., хотя безус-

ловно, древнее этой даты. Распространение специфических черт охотничьей распашной одежды с

нагрудником от Енисея по всему северо-востоку Азии и Америке и сохранение этих особенностей в

виде украше

ний и линий орнамента на глухой одежде арктических охотников указывают на то, что

группы таежных охотников уходили на северо-восток из района Приангарья – Прибайкалья в то время,

когда крайний север был освоен человеком, который приспособился и выработал свою арктическую

культуру [2, с. 172–177].

М.Г. Левин полагал, что нагрудник у ряда народов Сибири не является заимствован

ным от тунгу-

сов элементом костюма, а есть наследие более древнего типа одежды, характерного для дотунгусского

населения, которую он считал палеоазиатским в широком смысле слова и условно называл эти древние

племена «юкагирами» [6, с. 188–191]. В Родинкском неолитическом захоронении на Колыме, судя по

расположению многочисленных украшений из камня, кости и рако

вин, погребенная женщина, была

облечена в такой же костюм с передником или нагрудником [5].

По мнению С.П. Кистенева, судя по археологическим, антропологическим материалам Родинк-

ского захоронения, на Нижней Колыме около 4 тысяч лет назад, преобладали протоюкагирский и

425

прототунгусский субстраты байкальского происхождения [5]. Как считает А.Н. Алексеев, нагрудники

неолита и эпохи палеометаллов являются элементом культуры более древней палеоазиатской истори-

ческой общности [1, c. 40].

Раскопками на Средней Лене были засвидетельствованы остатки костюма с передником и, следо-

вательно, разрезом спереди. Остатки передника, унизанного перламутром, аналогичного найденным в

глазковских могилах Ангары и Лены, оказались з

десь в устье маленькой таежной речки Иччилях в

районе Жиганска. Отсюда А.П. Окладников предполагал, что такая распашная легкая одежда могла

возникнуть в восточно-сибирской тайге еще в донеолитическое время, в верхнем палеолите. Следова-

тельно, этнографический комплекс, характерный для тунгусских племен XVII–XIX вв., с одной сторо-

ны, для прибайкальских племен эпохи неолита и бронзы, с другой, – остаетс

я аборигенным для тайги.

Они по нему являются коренными, исконными обитателями сибирской тайги [10, с. 398–399]. Таким

образом, по мнению А.П. Окладникова, никакого вторжения южан на север не было. Выводить тунгус-

ский язык с юга оснований, так как все остальное в тунгусском этнографическом комплексе не имеет

признаков южн

ого происхождения [10, с. 408].

Ымыяхтахскую культуру, с которой связано формирование юкагирского этногенеза, выводят от

глазковцев. Глазковцев считают потомками одной из самих ранних пластов уральской общности. По

мнению А.Д. Степанова, ымыяхтахцы могли составлять палеоазиатскую, но не уральскую этническую

основу в этногенезе юкагиров [11, с. 148–149].

В конце XIX– начале XX вв. исследователь юкагирской культуры В.И. Ио

хельсон писал: «…тун-

гусская одежда менее приспособлена для полярных условий, чем древняя юкагирская одежда чукот-

ского типа. Прилегающие штаны, передник, прикрывающий грудь и живот, кафтан, тесно облегающий

плечи и туловище и расширяющийся книзу, с открытыми полами, делают костюм плохо приспособ-

ленным для климата Крайнего Севера с его морозами и ветрами. Эт

от тип костюма родился где-то в

лесах Амурского региона среди племен тунгусов-охотников, кочующих верхом на оленях. Тесно приле-

гающая одежда удобна для ходьбы на лыжах, при верховой езде на оленях в условиях более умеренного

климата. В полярных же широтах, где проживают юкагиры, использование такой одежды можно объяс-

нить скорее увлечением мо

дой, нежели стремлением к удобствам» [3].

В погребальных комплексах ымыяхтахцев содержатся следы (украшения) распашной одежды и

нагрудников, характерных для юкагиров. Сопоставление археологических материалов – графических

рисунков на камне сопоставляются с юкагирскими передниками (нагрудники), что позволило, интер-

претировать археологические изобразительные источники как праюкагирские. Так Раучуванский рису-

нок обнаруживает удивительное сходство с изображением на бе

ресте из жилищного комплекса ымыях-

тахской культуры, исследованного якутскими археологами на стоянке Белая Гора (бассейн р. Инди-

гирки). По мнению специалистов, на бересте запечатлен компонент распашной одежды – нагрудник-

передник, традиционный для эвенов, эвенков и юкагиров [4, с. 108–110].

Таким образом, происхождение тунгусского кафтана следует связывать с юкагирским этносом.

Именно юкагироязычное население Восточной Си

бири могло стать субстратом поглощенным поздними

тунгусоязычными насельниками с юга. Проникновение юкагирского элемента в Новый Свет способст-

вовало распространению специфического для них распашного кафтана с «хвостом» среди населения

Аляски. Так элементы древней одежды способствуют реконструкции изучению этногенетических про-

цессов в Северной Азии. Проблема пока находится в предварительной стадии изучения, с накоплен

ием

археологических материалов в сопоставлении с этнографией народов Сибири она будет осмысливаться

более широко.

Список литературы

1. Алексеев А.Н. Древняя Якутия. Железный век и эпоха средневековья. – Новосибирск: Изд-во Ин-та

археологии и этнографии СО РАН, 1996. – 96 с. – (Сер.: История и культура Востока Азии).

2. Василевич Г.М. Тунгусский кафтан (к истории его развития и распространения) // Сборник Музея

антропологии и этнографии. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. – Т. XVIII. – C. 122–178.

3. И

охельсон В.И. Юкагиры и юкагизированные тунгусы. – Новосибирск: Наука, 2005. – 675 с.

4. Кирьяк (Дикова) М.А. Интерпретация и этническая идентификация мобильных граффити северо-

восточных палеоазиатов (поздний неолит, палеометалл) // Этносы Сибири. Прошлое. Настоящее. Будущее:

материалы междунар. науч.-практ. конф. – Красноярск: Красноярск. краев. краевед. музей, 2004. – Ч. 1. –

С. 105–115.

5. Кистенев С.П. Родинкское неолитическое захоронение и его знач

ение для реконструкции художест-

венных и эстетических возможностей человека в экстремальных условиях Крайнего Севера // Археологиче-

ские исследования в Якутии: Труды Приленской археологической экспедиции. – Новосибирск: Наука, 1992.

– С. 68–83

6. Левин М.Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока. – М.: Изд-

во АН СССР, 1958. – 359 с. – (Тр. Ин-та этнографии. Нов. сери

я. Т. XXXVI).

7. Никанорова Е.Е. Скифо-сарматские художественные традиции в декоре башкирской обуви: к пробле-

ме Урало-алтайских связей // Материалы научно-практической конференции «Идель-Алтай: истоки евразий-

426

ской цивилизации», I Междунар. конгресса средневек. археологии Евраз. степей: Тез. докл. – Казань: Ин-т

истории АН РТ, 2009. – С. 173–176.

8. Окладников А.П. К изучению начального этапа формирования народов Сибири. – Сов. этнография. –

1950. – № 2. – С. 36–52.

9. Окладников А.П. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. Ч. 3: Глазковское время. – М.; Л.: Изд-во АН

СССР, 1955. – 373 с. – (Материалы и иссл

едования по археологии СССР. Вып. 43).

10. Окладников А.П. Тунгусо-маньчжурская проблема и археология // Окладников А.П. Археология

Северной, Центральной и Восточной Азии: избранные труды. – Новосибирск: Наука, 2003. – С. 393–413.

11. Степанов А.Д. Юкагирская проблема в изучении ымыяхтахской культуры и эпохи ранних металлов

Якутии // Этносы Сибири. Прошлое. Настоящее. Будущее: материалы междунар. науч.-практ. конф. –

расноярск: Красноярск. краев. краевед. музей, 2004. – Ч. 1. – С. 145–153.

Г.Ш. Файзуллина

Казахстан, Алматы, Центральный государственный музей

ТРАНСФОРМАЦИЯ ТРАДИЦИОННОГО КАЗАХСКОГО И ТАТАРСКОГО

СВАДЕБНОГО КОСТЮМА В СОВРЕМЕННОМ КАЗАХСТАНЕ

За праздничной чередой ритуальных действий свадебной обрядности скрывается глубокий пласт

этнической культуры. Это всегда вызывает интерес, и, в особенности, у профессиональных этнографов.

Расшифровав значение тех или иных действий, мы можем отчасти понять механизм формирования и

выражения этничности в отдельных группах, этносах. Современная свадебная обрядность чаще всего

рассматривается сквозь призму традиционной. В этом контексте под особ

ым пристальным вниманием

оказывается свадебный костюм молодоженов. Мы предлагаем рассмотреть трансформацию традицион-

ного свадебного костюма казахов и татар Казахстана как проявление действия и функционирования

механизмов сохранения этнического самосознания в современных этнических общностях.

Традиционный казахский свадебный костюм подробно рассматривается в статье А.А. Шевцовой

«Казахский традиционный свадебный костюм (XIX – начало ХХ века)» [11]

. В этой статье изобрази-

тельный ряд в основном представлен рисунками из книги «Казахская национальная одежда» (1976 г.) [3],

созданными народным художником КазССР А. Галимбаевой на основе коллекции Центрального государ-

ственного музея Республики Казахстан. Также реконструкция свадебного костюма на основе предметов

из этой же коллекции была создана известным казахским этнографом У. Джа

нибековым [1]. Известны

фотографии М.Н. Дудина и К.Н. де-Лазари «Қалыңдық / Невеста», которые тиражируются во многих

популярных изданиях, рассматривающих эту тему. В настоящий момент в экспозиции ЦГМ РК пред-

ставлена музейная реконструкция традиционного казахского свадебного костюма невесты и жениха.

Традиционный татарский свадебный костюм описан в статьях Ф.Л. Шарифуллиной, Р.К. Уразма-

новой [8, 10 и др.].

М.К. Завьяловой, автором книги «Татарский костюм. Из собрания Государственного

музея Республики Татарстан», были созданы реконструкции городского и сельского свадебных костюмов

на основе предметов из коллекции Национального музея Республики Татарстан [2, c. 127, 135, 188].

Таким образом, мы имеем достаточный материал, представляющий реконструкции традиционного

костюма казахов и татар. Для анализа сов

ременного свадебного костюма были использованы личные

фотоархивы, фотопрезентации модельных агентств (например, Ателье-салон моды «Erke-Nur» [9]),

материалы Интернет [4, 5, 6].

Современные национальные свадебные костюмы подвержены влияниям моды, но есть опреде-

ленные тенденции, которые выделяются при анализе свадебных костюмов последних десятилетий. Так,

цвет платья невесты – белый или светлого оттенка голубого, розового, кремового и др. цветов. Пр

этом, камзол и головной убор в 1980–1990-х гг. остаются красного цвета (рис. 1). Для этого же времени

характерно то, что костюм жениха-казаха (бешмет, қалпақ и др.) в соответствии с традицией шьется «в

паре» с костюмом невесты – обычно из той же ткани, что и камзол невесты, и украшаются похожими

орнаментами (рис. 2). В ка

захской традиции «... только свадебный костюм жениха мог соперничать с

парадным женским костюмом по богатству убранства» [11, с. 39]. В 2000-х гг. цвет всего костюма

невесты становится белым. Костюм жениха-казаха иногда является «парным» по стилю, цвету и

орнаментации, а иногда «парным» остается только белый цвет (рис. 3, 4, 6).

Традиционными деталями в современном костюме невесты-каз

ашки являются платье с мелкими

оборками (которое приобрело к середине ХХ в. статус национального казахского), камзол, головной

убор (который называется сəукеле, но по внешнему виду в большей степени соотносится с казахским

головным убором шошақ бөрік); невесты-татарки – камзол, головной убор (калфак, такыя). Для жениха-

татарина этноотличительным признаком является вышитый головной убо

р – такыя.

«Как правило, (казахская) одежда орнаментировалась именно вышивкой (или аппликацией с

вышивкой), независимо от того из каких материалов она изготавливалась. Дополнительным убранством

были нашивные украшения» [11, c. 39]. И если для традиционной казахской вышивки характерно

427

использование растительных орнаментов и узоров, то в современной вышивке употребляемой для

свадебных костюмов характерно использование крупных растительно-зооморфных орнаментов, кото-

рые стереотипно воспринимаются как казахские. В качестве нитей для вышивки чаще всего исполь-

зуется золотистый или серебристый люрекс. «Золотой (алтын) и серебрянный (күміс) – цвета счастья и

богатства, обозначающие благородное или сверхъестественное п

роисхождение» [11, c. 41]. В татарских

свадебных костюмах используется вышивка с более тонким и мелким растительным рисунком, который

является этническим признаком украшения одежды. При этом преобладают золотошвейное шитье,

вышивка бисером и жемчужными бусинами.

Ювелирные украшения – это обязательный элемент свадебного костюма. У казашек все более мод-

ными становятся традиционные украшения, татарки в Казахстане иногда также над

евают ювелирные

изделия, изготовленные казахским мастерами.

На территории Татарстана современный национальный костюм представлен в основном его сцени-

ческими, эстрадными вариантами, национальный свадебный костюм воспринимается скорее как «мусуль-

манский свадебный костюм» – невесты в обязательном порядке прячут волосы под головным убором и

накидкой (платком) (рис. 5). Акцентируется религиозное отличие татар от другого населения (преиму-

щественно хр

истианского вероисповедания). Так, например, казанское ателье «LuiZa» выделяет две груп-

пы пошива изделий – «мусульманские свадебные платья» и «татарские национальные костюмы» [5].

В Казахстане акцент смещен не на религиозное, а этническое отличие, в нашем случае – это голов-

ной убор и орнаменты. В неоднородной национальной среде актуализируются те элементы орнамента,

которые отличаются от пр

очих. Поэтому для обозначения национальной татарской идентичности в укра-

шении одежды используются растительные орнаменты, как бы в противовес «казахским» зооморфным.

Интересна дальнейшая судьба свадебных костюмов, сшитых в традиционном стиле, как правило,

позже они используются в качестве концертных, сценических. Головной убор и камзол свадебного

татарского костюма (1987 г.) неоднократно использовались как национальный татар

ский наряд во вре-

мя празднования «Наурыза» (в Казахстане именно в этот праздник представители разных националь-

ностей надевают свои костюмы). А костюм казахской невесты (рис. 6, съемка 2008 г.) был взят напро-

кат для казахского концертного номера во время гастролей за границу. Таковы примеры, демонстриру-

ющие одну направленность развития «судьбы» костюма. В то же вр

емя, можно привести пример,

демонстрирующий обратную векторность этого процесса. В упомянутой книге У. Джанибекова есть

реконструкция «костюма молодой замужней женщины с головным убором аксаукеле». На самом деле,

как следует из описания коллекции Центрального государственного музея Республики Казахстан в

музейном каталоге «Традиционная одежда казахов» [7] – это сценический костюм народной артистки

КазССР Жам

ал Омаровой (1960–1970-е гг.). Ее же камзол (КП № 13077/2) использован в современной

музейной реконструкции традиционного костюма невесты (рис. 7).

В 2006 г. для приобретения в коллекцию Центрального государственного музея Республики

Казахстан был предложен современный парный казахский свадебный костюм (рис. 8). После продол-

жительного обсуждения поступило предложение использовать костюм в качестве музейного реквизита

при проведении культурно-образо

вательных мероприятий, аргументация отказа включения в фондовую

коллекцию была основана на том, что костюм был не традиционного цвета (белого, а не красного) и

сшит в ателье. Однако костюм все-таки был включен в фонды музея и на сегодняшний день входит в

состав коллекции по современной этнографии казахов (НВФ № 5877/1, 2).

Кроме то

го, в Казахстане и уже в России известна коллекция свадебных костюмов казахских невест

Музея народного костюма Карагандинского экономического университета Казпотребсоюза, изготовленная

студентами [6]. Это презентационная коллекция, ее предметы не использовались по прямому назначению,

но, выставляемая в музее, она как бы «узаконивает» современные стилистические нововведения.

Таким образом, если в 1980-х гг. свадебный костюм в н

ациональном стиле расценивался как «из

ряда вон выходящее событие», как нечто необычное и даже можно сказать эпатажное, то в 1990-х – это

желательная норма, а в 2000-х – обязательная норма для тех, кто активно позиционирует в обществе

свою этническую принадлежность. И вывод А.А. Шевцовой о том, что «в настоящее врем

я традицион-

ный свадебный костюм повсеместно заменен европейским – белое платье и фата у невесты, европей-

ский костюм у жениха» [11, с. 44] не совсем точно отражает современную ситуацию в Казахстане.

В результате анализа современных свадебных костюмов можно сделать следующие выводы:

– происходит наглядный процесс этнической трансформации традиционного костюма, главными (иногда

– единственными) этноотличительными признаками в костюме стан

овятся головной убор, орнаменты;

– современные свадебные костюмы играют свою роль в формировании и выражении этнического

самосознания;

– предметы этого ряда следует брать в музейные коллекции, т.к. это – современная этнография, своеоб-

разное материальное отражение современного этнического самосознания. Вполне возможно, что в будущем

ателье по пошиву национальной одежды станут «поставщика

ми» предметов для коллекций музейных фондов.

Список литературы и источников

1. Джанибеков У. Казахский костюм: альбом. – Алма-Ата: Онер, 1996. – 192 с.

428

2. Завьялова М.К. Татарский костюм. Из собрания Государственного музея Республики Татарстан. –

Казань: Заман, Туран, 1996. – 252 с.

3. Казахская национальная одежда. – Алма-Ата: Жалын, 1976. – 112 с.

4. Профессиональный шоу-балет DVERTISMENT // «Я – невеста»: интерактивная версия свадебного

журнала. URL: http://www.yanevesta.kz/catalog_comp_details/379.html (дата обращения 25.03.2010).

5. Свадебные платья для мусульманок // Сайт ателье «Луиза»: ателье татарского костюма и мусуль-

манской одежды. URL: http://luiza-m.narod.ru/foto/mus-tuy.htm (дата об

ращения 25.03.2010).

6. Тен Т., Петухов В. Тайны казахских невест // Караван [сайт]. URL: http://www.caravan.kz/article

/?pid=113&aid=4915 (дата обращения 25.03.2010).

7. Традиционная одежда казахов (иллюстрированный научный каталог). – Алматы: Өнер, 2009. – 343 с.

8. Уразманова Р.К. Обряды и праздники татар Поволжья и Урала (годовой цикл. XIX – начало XX вв.).

Историко-этнографический атлас татарского народа. – Казань: Изд-во ПИК «Дом печати», 2001. – 198 с.

9. Фотопрезентация. Коллекция свадебны

х платьев «Erke-Nur» (Алматы). 2008 г.

10. Шарифуллина Ф.Л. Традиционная свадьба // Тартарика. Этнография. – Казань; Москва: Феория,

2008. – С. 822–839.

11. Шевцова А.А. Казахский традиционный свадебный костюм (XIX – начало ХХ века) // Среднеазиат-

ский этнографический сборник. – М.: Наука, 2006. – Вып. V. – С. 33–46.

Рис. 1. Татары. Галия и Рафаэль.

Алматы. Июль, 1987 г.

Рис. 2. Казахи. Айжан и Алтай.

Астана. Май, 1994 г.

Рис. 3. Татары. Наина и Ильшат.

Алматы. Август, 2007 г.

Рис. 4. На показе коллекции одежды

ателье-салона моды «Erke-Nur».

Алматы. 2008 г.

Рис. 5. Невеста-

татарка. Казань.

429

Рис. 6. Казахи. Индира и

Медеу. Астана. Июль, 2008 г.

Костюм невесты впоследствии

был использован в качестве

концертного.

Рис. 7. Экспозиционный комплекс

«Невеста». Алматы. Центральный

государственный музей

Республики Казахстан. 2010 г.

Рис. 8. Казахи. Айгуль и Асет.

Алматы. Июнь, 2007 г. «Костюм

жениха и невесты» (Центральный

государственный музей Респуб-

лики Казахстан, РК НВФ

№ 5877/1, 2).

Д.Ф. Файзуллина

Россия, Казань, университет культуры и искусств

РЕКОНСТРУКЦИЯ ОСНОВНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ ЖЕНСКОГО

КОСТЮМА ВОЛГО-КАМЬЯ АНАНЬИНСКОГО ВРЕМЕНИ

Племена, обитающие на территории Волго-Камья в эпоху раннего железного века («ананьинское

время», IX–VI вв. до н.э.) и ставшие, по мнению большинства исследователей, этнической основой

формирования многих народов финно-угорского мира, до сих пор являются «белым пятном» на «кос-

тюмной» карте Евразии.

Первая попытка реконструировать облик одежды населения ананьинской культуры была сделан

еще в самом начале XX в. М.Г. Худяков упоминает реконструкцию «одежды ананьинского племени»

В.Ф. Кудрявцевем в «Памятной книжке Вятской губернии» 1902 года [9, с. 97]. В работе А.В.Збруевой

[3] реконструкции костюма была посвящена отдельная глава. А.Х. Халиков, специально не занимав-

шийся проблемами ананьинского костюма, публикуя материалы раскопок Акозинского могильника [8,

с. 85], от

мечает некоторые особенности костюма населения, его оставившего. Первая развернутая типо-

логия ананьинских украшений и составляющих элементов ананьинского костюма, основанная на об-

ширных материалах Старшего Ахмыловского могильника, была предложена В.С. Патрушевым [6].

Основным источником для реконструкции костюма являются археологические материалы могиль-

ников – остатки предметов костюма из древних погребений и жертвенных комплексов. К настоящему

врем

ени известно 49 могильников, относящихся к предананьинской и ананьинской культурно-истори-

ческим областям, насчитывающих более 2500 погребений [10]. Основной материал для реконструкции

костюма Волго-Камья дают Морквашинский, Тетюшский, Луговской и Мурзихинские могильники.

Вторым типом источников являются изобразительные материалы: глиняные статуэтки с городищ и

поселений позднеананьинского времени, антропоморфные изображения на костяных изделиях, изоб

ра-

жения элементов костюма на орудиях труда и украшениях. В связи с ограниченным количеством

изобразительных материалов, данная группа источников сознательно (культурно, хронологически и

географически) расширена.

Сохранение многих архаичных черт в традиционном этнографическом костюме поволжских фин-

нов позволяет привлечь его для реконструкций костюма населения Волго-Камья XI–VI вв. до н.э. Од-

нако этногра

фические материалы слишком далеко отстоят в хронологическом плане от исследуемого

периода и требуют бережной трактовки.

Исследовав весь комплекс источников, можно придти к следующему.

430

Материалы для изготовления одежды и убранства. Одежда населения Волго-Камья XI–VI вв. до н.э.

изготавливалась из тканей (шерстяных, конопляных или льняных), кожи, войлока. Ткани были плетеные и

произведенные на ткацком станке, простого полотняного переплетения, разного качества. Часть тканей

окрашивалась в красный цвет корнями марены или подмаренника. К настоящему времени мы имеем лиш

два определенных специалистом фрагмента шерстяной ткани из овечьей шерсти простого полотняного

переплетения. Остальные фрагменты тканей определялись археологами на глаз как «шерстяные», остатки

грубых плетеных тканей неясного происхождения типа «рогожки или циновки» [9, с. 98], «органические

нити и куски ткани квадратной структуры (?) от одежды» [4, с. 101]. С большой степенью вероятности

могут быть реконструированы ткани с использованием луб

яных нитей и сделанные из крапивного

волокна. Из мягких кож типа замши могла изготавливаться верхняя одежда – куртки, кафтаны, а также

нагрудники, передники, головные уборы (мужские и женские башлыки и шапки, головные повязки); из

более грубых кож – ремни, обувь, тесемки, ножны. Открытым остается вопрос о соотношении одежды из

ткани и ко

жаной одежды. Предполагается использование мехов для зимней одежды, шапок и шуб, для

отделки верхней и нижней одежды и головных уборов, в качестве элементов ритуального костюма.

Украшения изготавливались преимущественно из бронзы и меди.

Для декорирования костюма и изготовления отдельных элементов ананьинцы использовали бе-

ресту, луб, дерево. Думается, население Волго-Камья вполне могло изг

отавливать практически всю

фурнитуру костюма (пуговицу, застежки, пряжки) из дерева, бересты, но доказательства лишь кос-

венные (обилие леса, явно недостаточное количество для костюма металлической фурнитуры, наличие

берестяных коробов).

Общий характер и крой одежды по археологическим данным не реконструируется и воссоздается

условно по изобразительным материалам и этнографическим параллелям (рис. 1–4).

Женская оде

жда, вероятно, была длинной и отличалась от мужской. Наиболее архаическими чер-

тами одежды считаются: несложность ранних форм одежды, ограниченность ее видов, крой по прямой

нитке – путем разрывания ткани, близость покроев одежды разных полов и возрастов. Для Волго-Камья

наиболее древним типом плечевой одежды считается туникообразная рубаха, которая сохраняется в

качестве основы костюмного комплекса у большинства фи

нно-угорских народов до XX века [1, 2].

Однако уже в древности появляется распашная одежда в виде холщового или суконного халата либо

кафтана, реконструируемая исследователями по материалам средневековых могильников поволжских

финнов.

О женской одежде в общих чертах можно судить лишь по глиняным статуэткам позднеананьин-

ского времени [5, с. 28–52, рис. 22-5, 23-33], на ко

торых фиксируется распашная одежда, передники,

нагрудники, пояс, накосники. Косвенно о декоре ананьинского костюма можно судить по орнаменту на

трапециевидных подвесках и лопаточках-тупиках, отражающих силуэт с расклешенной юбкой и обяза-

тельным поясом, что несколько противоречит более прямому покрою традиционных рубах финно-

угорских народов. Длина женской одежды условно реконструируется по нашивным бронзовым пласти-

нам в обла

сти колен и голеней погребенных из Мурзихинского IV могильника.

Шейно-нагрудные украшения. А.В. Збруева считала, что нагрудные украшения были «необходи-

мой частью женской одежды» [3, с. 83] По изобразительным источникам выделяются одно и много-

ярусные ожерелья, гривны, круглые крупные нагрудные бляхи, сложные нагрудники. Археологические

материалы подтверждают наличие всех вышеперечисленных типов шей

но-нагрудных украшений.

Ожерелья, скорее всего, носило все женское население АКИО, но они изготавливались из эле-

ментов, несохранившихся по условиям залегания в погребениях. На эту мысль наталкивают находки

берестяных пронизок, скорлупы орехов, клыков животных в составе ожерелий. Ожерелья отличались

разнообразием и вариативностью и, видимо, в силу своей сакральной (магической) функции в ка

ждом

случае были индивидуальны.

Крупные (более 5 см в диаметре) бляхи, находящиеся в районе груди, скорее всего не выполняли

практические функции, а являлись украшениями – подвесками либо входили в состав нагрудников, в

ряде случаев найдены нити из бисера, за которые подвешивались бляхи-кулоны. Особо выделяются

очень крупные (более 10 см в диаметре) бляхи раз

личных типов. Солярный орнамент на большинстве

крупных блях и особенности размещения в погребениях указывают на то, что они являлись амулетами,

призванными оберегать человека. То, что в ряде случаев на груди располагались зеркала, лишь подчер-

кивает сакральность этих украшений и связь с солярным культом. Крупные бляхи могли украшать

сумочки, которые, вероятно, являлись более расп

ространенным аксессуаром в ананьинское время, чем

считалось ранее.

По материалам погребений предананьинского время известны два нагрудника из 5 крупных

круглых блях с ушком на кожаной основе трапециевидной и лопатообразной формы (погребение G

Маклашеевского I могильника, погребение 3 Полянского II могильника). Две основные формы макла-

шеевских нагрудников имеют свое продолжение в последующие века. Так, ф

орма крупной бронзовой

трапециевидной накладки из погребения 138 Зуевского могильника совпадает с кожаной основой из

Маклашеевского I могильника. Вторую форму нагрудника можно увидеть в погребениях пьяноборского