Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
391
К.А. Руденко
Россия, Казань, государственный университет культуры и искусств
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ КОСТЮМ И АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ
«КОСТЮМОВЕДЕНИЕ»: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
(ПО МАТЕРИАЛАМ ВОЛГО-КАМЬЯ)
В археологических исследованиях обращение к теме древнего и средневекового костюма является
достаточно распространенным, особенно если это касается исследований древних некрополей. Не редко
это становится темой и специальных исследований. Специфика их весьма четко обозначена в работах
С.А. Яценко, З.В. Доде и др. Применительно к этому направлению в археологических штудия, позицио-
ниру
ющемуся в ряде работ как самостоятельная дисциплина [13, с. 3] не редко применяется термин
палеокостюмология.
Здесь мы не рассматриваем историографию вопроса, поскольку это тема самостоятельного иссле-
дования, даже если это касается и изучения материалов отдельного региона, как, например, Волго-
Камья о котором и пойдет речь ниже.
Стоит сказать, что эта проблема давно разрабатывалась, как ар
хеологами, так и этнографами. Ар-
хеологические материалы в этнографических исследованиях привлекали Б.Ф. Адлер, Н.И. Воробьев,
Н.А. Зорин, С.В. Суслова и др.
Специальные сюжеты о реконструкциях древнего костюма есть в археологических исследованиях
А.В. Збруевой, Г.А. Архипова, А.Х. Халикова, В.Ф. Генинга, В.С. Патр
ушева, Т.И. Останиной,
М.Г. Ивановой, Н.И. Шутовой, Т.Б. Никитиной и др. В ряде исследований специальные разделы посвя-
щены обзорам этнографического костюма (Н.Б. Крыласова, А.А. Красноперов).
В последнее десятилетие проделана значительная работа по реконструкции костюма средневе-
кового населения Пермского Предуралья [12, с. 8–9], Удмуртского Прикамья эпохи раннего
средневековья [7, с. 12–20]. В меньшей степени это сделано по с
редневековым Поволжским материа-
лам. Сама же проблема в источниковедческом аспекте так же привлекла внимание ученых [см., напр.: 6,
с. 203–207; 9, с. 167–180].
Вместе с тем, обращаясь к этим исследованиям, можно заметить несколько интересных особен-
ностей, которые отражают различные подходы к объекту и предмету исследования. Первая определяется
спецификой методики исс
ледования, которая в конечном итоге должна представить костюм не только как
объект формализированного описания, но и как источник отражающий «отдельные модусы действитель-
ности или их элементы, названные основателем феноменологии Эдмундом Гуссерлем «жизненным
миром»» [13, с. 15]. В сущности, здесь представлена культурологическая составляющая данного процесса,
которая обозначена как «создание общей модели женского погребального костю
ма <…> и интерпретация
его как источника, содержащего информацию о социальном статусе и положении женщины в древнем
обществе, возрастных классах, обрядах и ритуалах, связанных с женским костюмом» [13, с. 8]. Этот
подход вполне очевидно проявляется в исследовании семантики древнего костюма народов Поволжья [14,
с. 210–213]. Именно при этом методе этнографический материал становится определяющим, давая по
сути эт
нографо-археологическую модель реконструкции. В некотором смысле аналогичный эффект
получается и при реконструкциях на основе этнографического материала [8, с. 79–81].
Насколько результативен бывает проведенный анализ судить сложно. Е.В. Куприянова на основе
материалов Южного Зауралья утверждает, что источниковедческие возможности здесь весьма ограни-
чены, а сами ресурсы древнего костюма для анализа по во
зрастным и социальным параметрам в ряде
случаев весьма проблематичны [13, с. 18]. Но имеются разработки, где познавательные возможности
такого исследования оказываются весьма высокими [4, с. 69–71]. А.А. Кильдюшева считает, что «в ма-
териалах костюмного комплекса, включающего одежду, обувь, головной убор, украшения и прическу,
фиксируются все социовозрастные изменения в жизни женщины от рождения до см
ерти» [3, с. 160].
Это мнение представляется весьма интересным, хотя и не универсальным, поскольку имеющийся в
распоряжении исследователей материал зачастую имеет определенные лакуны, например, отсутствие
или плохая сохранность антропологического материала, что не позволяет делать антропологических
определений, а отнесенность к костюму женскому или мужскому производится по инвентарю.
В этой связи многое зависит от позиции ис
следователя. Так, А.А.Красноперов изучив материалы
Прикамья чегандинского времени утверждает, что «при реконструкции одежды мужчин не следует
упускать из виду, что в исследуемый период (II в. до н.э. – V в. н.э. – К.Р.) мужчина был, прежде всего
воином. В большинстве случаев мужские погребения определяются не антропологическим материалом,
а наличием в мог
иле оружия. Поэтому реконструируемая одежда – это одежда воина, но основные
элементы одежды не могли отличаться существенно, рабочая одежда была лишь значительно проще»
[7, с. 18]. Стоит отметить, что известны случаи, когда женские захоронения содержали разнообразный
392
воинский инвентарь [1, с. 10], и в целом, этот вопрос, как на археологических, так и на этнографических
материалах решаться однозначно не может [5, с. 74].
В интерпретационном плане при таком состоянии первоисточника возникает вопрос, – с каким
костюмом мы имеем дело: сугубо погребальным или тем, который использовался в быту, или же с
ритуальным костюмом. Как быть в то
м случае, когда захоронения совершались вторично, было
ограблено, погребенные перезахоранивались или происходило ритуальное вскрытие могилы?
Стоит согласиться с З.В. Доде, что для полноценного исследования древнего костюма все же
необходима в первую очередь сама одежда, а все остальные сюжеты будут результатом реконструкции,
варианты которой будут зависеть от субъективных исследовательских процедур учено
го.
Вторая особенность скрывается в самой реконструкция древнего костюма определенной эпохи и
региона [12, с. 4] с выявлением «комплексов традиционного костюма и украшений» [7, с. 4]. Здесь этно-
графическая составляющая отходит на второй план, хотя в интерпретации она остается единственно
возможной. Эту зависимость можно охарактеризовать как археолого-этнографическая модель реконст-
рукции. В первую очередь здесь ис
пользуются традиционные археологические методики: типологи-
ческий, статистический методы, картографирование и др.
Большую сложность вызывает определение «традиционности» [15, с. 213–216], которое наклады-
вается на вопрос о распространения в древности однотипных элементов костюма на значительных
территориях и у разных народов и складыванием особых «элитарных культур» «без этнической привяз-
ки» [7, с. 16], что у ряда исследователей получило достаточн
о условное название «моды». Причем в
некоторых случаях происходит функциональная трансформация тех маркеров, которые и определяют
эту самую «моду», вероятно в зависимости от конкретных традиций и обычаев в данной местности в
тот период. В этом случае понятие «мода» может рассматриваться в узком смысле – как набор харак-
терных украшений одежды зафиксированны
х в погребениях [2, с. 310].
Проблема «моды» в археологических источниках весьма сложна и разные исследователи видят ее
по-разному связывая с определенными событиями или явлениями в древнем обществе. Так, например, по
мнению Н.Б. Крыласовой, «модные явления» связанны с массовым производством ремесленных изделий,
и в частности украшений костюма, распространились в финно-угорском ми
ре не раньше конца XI–
XIII вв., хотя и общеевропейская мода в более ранний период исследователем не отрицается [12, с. 22].
Вторую проблему составляют основы систематизации материала. Противоречия, состоящего в
«разрыве костюмного комплекса» [8, с. 79] при типологическом анализе здесь нет, поскольку архео-
логическая типология имеет свои определенные задачи, и нет необходимости сравнивать ее с этно-
графиче
ской систематизацией, которая строится на иных основаниях.
Особенно интересны, бывают сопоставления разных по характеру археологических источников:
погребальных комплексов и поселенческого материала. Так, А.А. Красноперов считает, что сложение
удмуртского национального костюма является «следствием взаимодействия древнего населения края и
представителей Булгарского государства, и может быть отнесено, приблизительно к IX–X вв.» [7, с. 22;
9, с. 12
2–125; 9, с. 173]. Причем те элементы, которые автор считает исконно «булгарскими», и
соответственно, заимствованными в удмуртском костюме, в частности средневековый прообраз
«хасите», имеют, по мнению других исследователей, финно-угорские истоки [20, с. 164], а у традицион-
ных татарских украшений довольно сложный генезис и в своих истоках они нередко тесно связанны с
тем же фи
нно-угорским миром IX–Х вв. или более раннего времени Прикамья [19, с. 201].
В целом как методический, так и методологический аспект этой проблемы представляется нам
дискуссионным. Здесь есть несколько принципиальных моментов. Первый – это, по сути, не исследован-
ность булгарского костюма IX – начала XIII вв., что ограничивает возможности не только сравнительного
анализа, но и возможности аналитических сопоставлений. Если для IX
– начала Х вв. у нас есть общие
основания для сравнения – погребальные комплексы (Танкеевский могильник), то со второй половины
Х в. практически 99% материала связанного с костюмом происходит с поселений. Анализ последних и
реконструкции моделей костюма, разумеется, сильно отличаются от первого случая [18, c. 191–194]. Во-
вторых, генезис булгарского костюма так же сло
жен, как и генезис костюма соседей и вероятно в
древности булгарский костюм эволюционировал достаточно активно [16, с. 150–153; 17, с. 148–159].
В сущности, данные проблемы можно разделить на две категории – первую этнографо-археологи-
ческую – ее следует рассматривать как культурологическую по своей сути, отражающую современные
тенденции исследований в рамках этнофутуризма, который понимается в данном случае как совре-
менн
ая идейно-мировоззренческая система [21, с. 5].
Второе направление – археолого-этнографическое связано с археологическими процедурами и яв-
ляется частью археологического источниковедения. Здесь в подавляющем большинстве случаев приме-
няются археологические методы исследования, и, следовательно, рассматривать, его как самостоя-
тельное направление нельзя. Исследование составляющих костюмный комплекс украшений, – в этом
суть данного процесса, а реко
нструкция костюма – это только гипотеза, которая может быть решена
только при наличии ряда объективных показателей (если не рассматривать саму сохранившуюся
одежду), например, антропологического материала.
393
Список литературы
1. Бобров В.В., Васютин С.А. О роли женщины в социогенезе средневековых кочевников // Сибирское
татары: Материалы I Сиб. симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». – Тобольск; Омск:
Изд-во Омск. пед. ун-та, 1998. – С. 9–11.
2. Бушманова О.В. Реконструкция костюма элитной группы населения (по материалам курганных
могильников каменской культуры) // Культурология и история древних и совре
менных обществ Сибири и
Дальнего Востока: Материалы XLII Регион. археолого-этнограф. студ. конф. – Омск: Изд-во Омск. пед. ун-
та, 2002. – С. 310–312.
3. Кильдюшева А.А. Возрастные группы женщин по этнографическим данным и их отражение в архео-
логических материалах // Интеграция археологических и этнографических исследований. – Омск: Издат. дом
«Наука», 2006. – С. 160–164.
4. Кильдюшева А.А. К во
просу о методе исследования универсалий: возраст и возрастное деление // Ин-
теграция археологических и этнографических исследований. – Омск: Издат. дом «Наука», 2005. – С. 67–71.
5. Кильдюшева А.А. Пол как критерий социальной стратификации // Интеграция археологических и
этнографических исследований. – Омск: Издат. дом «Наука», 2005. – С. 72–75.
6. Красноперов А.А. Костюм как объект изучения: направления, аспекты, проблемы // Интегр
ация ар-
хеологических и этнографических исследований. – Одесса; Омск: Издат. дом «Наука», 2007. – С. 203–207.
7. Красноперов А.А. Костюм населения чегандинской культуры в Прикамье (II в. до н.э. – V в. н.э.):
автореф. дисс. ... канд. ист. наук. – Ижевск, 2006. – 24 с.
8. Красноперов А.А. Принципы и методика изучения древнего костюма (головные уборы чегандин-
ского населения) // Интег
рация археологических и этнографических исследований. – Омск: Издат. дом
«Наука», 2005. – С. 79–81.
9. Красноперов А.А. Формирование удмуртского народного костюма: этапы и направления костюмных
связей (основные тенденции) // Древняя и средневековая археология Волго-Камья: Сб. ст. к 70-летию
П.Н.Старостина. – Казань: Изд-во Ин-та истории АН РТ, 2009. – С. 167–180. – (Сер. «Археология евразий-
ский степей». –
Вып. 10).
10. Красноперов А.А. Этапы эволюции удмуртского костюма (сравнительно-сопоставительный анализ)
// Интеграция археологических и этнографических исследований. – Новосибирск; Омск: Издат. дом «Наука»,
2008. – С. 122–125.
11. Крыласова Н.Б. История Прикамского костюма: костюм средневекового населения Пермского
Предуралья. – Пермь: Изд-во Перм. пед. ун-та, 2001. – 220 с.
12. Крыласова Н.Б. Костюм средневекового населения Пер
мского Предуралья (VII–XI вв.): автореф.
дисс. ... канд. ист. наук. – Уфа, 2000. – 23 с.
13. Куприянова Е.В. Женский погребальный костюм эпохи средней – начала поздней бронзы Южного
Зауралья и Казахстана (на материалах синташтинской, петровской и алакульской культур): автореф. дисс. ...
канд. ист. наук. – Казань, 2009. – 21 с.
14. Павлова А.Н. Культурологическое исследование костюма волжских финнов по археологическим и
этно
графическим материалам // Интеграция археологических и этнографических исследований. – Одесса;
Омск: Издат. дом «Наука», 2007. – С. 210–213.
15. Патрушев В.С. Истоки украшений волжских финнов (этноархеологические исследования) // Интег-
рация археологических и этнографических исследований. – Одесса; Омск: Издат. дом «Наука», 2007. –
С. 213–216.
16. Руденко К.А. Булгарский костюм второй половины Х–XIV вв. (по археологическим материалам) //
Проблемы древней и средневековой истор
ии Среднего Поволжья: Материалы Вторых Халиковских чтений.
– Казань: Изд-во Ин-та истории АН РТ, 2002. – С. 150–153.
17. Руденко К.А. О роли финно-угров в сложении культуры волжских булгар XI–XIV вв. (по данным
археологии) // Формирование, историческое взаимодействие и культурные связи финно-угорских народов:
Материалы III Междунар. ист. конгресса финно-угроведов. – Йошкар-Ола: Изд-во Мар. НИИ яз
ыка,
литературы и истории, 2004. – С. 148–159.
18. Руденко К.А. От археологии к этнографии (к вопросу о реконструкции булгаро-татарского костюма
XI–XVI вв.) // Интеграция археологических и этнографических исследований. – Красноярск; Омск: Издат.
дом «Наука», 2006. – С. 191–194.
19. Суслова С.В. Накосные украшения Волго-Уральских татарок (этнографо-археологический аспект) //
Интеграция археологических и этн
ографических исследований. – Красноярск; Омск: Издат. дом «Наука»,
2006. – С. 199–201.
20. Суслова С.В. Вопросы генезиса традиционных костюмных комплексов казанских татар: заказанская
зона центрального этнокультурного ареала // Интеграция археологических и этнографических исследований.
– Омск: Издат. дом «Наука», 2005. – С. 162–164.
21. Уколова М.С. Феномен этнофутуризма в современной культуре: автореф. дисс. ... канд. филос. наук.
– Казань, 2009. – 22 с.
394
С.С. Рябцева
Молдова, Кишинев, Институт культурного наследия Академии наук Молдовы
ГОЛОВНЫЕ ВЕНЦЫ В СИСТЕМЕ КОСТЮМА
НАСЕЛЕНИЯ КАРПАТО-ДНЕСТРОВСКОГО РЕГИОНА
Одной из характерных деталей средневекового девичьего убора являлись головные венчики, пред-
ставлявшие собой подчас достаточно сложные композиции, составленные из отдельных бляшек, зачас-
тую перемежавшихся с нитями бисера или бус (рис. 1). Подобные бляшки крепились, как правило, к
ленте – основе из ткани, кожи или бересты. Документировано ношение венчиков и в женском головном
уборе, в ря
де случаев в сочетании с шапочкой [5, c. 91–97; 8. c. 94; 13. c. 299].
Для женских и девичьих захоронений XIII–XIV вв., представленных на территории Карпато-По-
днестровья (Худум, Извоаре и Трифешть) характерны находки венчиков, состоявших из тисненых
прямоугольных серебряных или бронзовых пластинок, украшенных штампованным орнаментом.
Подобные бляшки от венцов найдены и в некрополях более позднего времени, относящихся к XIV–
XV вв. – в Х
линча-Яссы, Нетези, Пятра Нямц [17, p. 23; 18, p. 737, fig.6; 20, p. 123–126; 23, p. 243, fig. 4;
25, c. 324, fig. 341.3, 4]. Как правило, бляшки украшены геометрическим (зачастую S-видным), расти-
тельным или зооморфным орнаментом. В ряде случаев тисненый орнамент сочетается с эмалями
(рис. 1.1, 2, 5, 6, 9, 11, 12).
В могильнике Хлинча-Яссы в женском захоронении на черепе погребенной было найдено большое
количество мелких бусин из кости и стекла, а также две се
ребряные позолоченные бляшки. Каждая
бляшка декорирована изображением шагающего льва (рис. 1.11). Хвост животного оканчивается кри-
ном [21, p. 20, 22, fig. 14]. На пяти серебряных позолоченных бляшках из погребения 35, раскопанного в
могильнике Трифешть, изображена целая серия шагающих фантастических животных (рис. 1, 12). В
этом захоронении сохранилась и бусинная обнизь венца. В том же могильнике Трифешть (погребение
12) и в нек
рополе Извоаре (погребение 3) были найдены бляшки от венцов с растительным узором [22,
р. 464, fig. 30/16–20; 25, p. 324].
Наибольшее количество местонахождений деталей венцов известно из археологического комп-
лекса Худум. В могильнике Худум I фрагменты диадем были обнаружены в 10 захоронениях [20.
p. 123–126; 22, p. 464, fig. 30/24–29; 23, p. 243, fig. 1, 4, 5]. Зачастую в погребениях представлено
небольшое количество (по 2–4 экземпляра) прямоугольных пластинок, выполненных из медного спла-
ва, декорированных геометризованным S-видным орн
аментом. В ряде случаев совместно с бляшками
были найдены и бусы. Лучшая сохранность у венчика из погребения 144. В этом захоронении присут-
ствуют восемь серебряных пластинок от венца и фрагменты тканой основы (рис. 1.1). В этом головном
уборе бляшки, украшенные по центру изображением геометризованной розетки, перемежались с
нитями бус, изготовленных из стеклянной па
сты (сероватого, зеленого, желтого и голубого цвета).
В некрополе Худум II бляшки от венцов были найдены в трех погребениях. В этом могильнике
подобные накладки находят в погребениях всего по нескольку экземпляров. В захоронениях 150 и 169
представлены бронзовые бляшки с геометризованным и нечитаемым узором. В погребении 112 этого
же некрополя было найдено 4 серебряных позолоченных бляшки с зо
оморфными изображениями (рис.
1.12). В могильнике Нетези в погребении 58 был обнаружен венец из восьми серебряных пластинок,
декорированных пальметообразным орнаментом [15, p. 309, 310, fig. 3–5; 20, p. 125] (рис. 1.5). Четыре
медные тисненые бляшки от венца были обнаружены в погребении 5 могильника Вэрмынешть сов-
местно с монетой эмиссии господаря Петра Мушата (1375–1391) [17, p. 23; 20, p. 126].
С территории Республики Молдова нам не известны детали венцов, найденные i
n situ в захоро-
нениях. Однако, две бляшки, декорированные изображениями шагающих животных представлены в
составе Кугурештского клада XV в. [6, p. 77]. Возможно, фрагментами головного украшения служили
бляшки, декорированные растительным орнаментом, происходящие, по всей видимости, из Костешь
[14, p. 89]. Можно предположить подобное назначение и для недавно найденной бронзовой бляшки с
тиснеными розетками по углам, происходящей с позднесредневекового поселения, рас
положенного у
с. Тарасова (Резинский район) [2, с. 202, рис. 3.8].
В эпоху средневековья венчики с тисненым орнаментом являются достаточно распространенной
деталью головного убора. Однако в их декоре можно выделить как ряд общих черт, так и региональных
отличий. Например, бляшки от венчиков, находимые на территории средневекового Валашского кня-
жества, достаточно отчетливо отличаются от расс
мотренных выше украшений, находимых в пределах
княжества Молдавского. В древностях Мунтении и Олтении представлены в основном венцы, собран-
ные из бляшек декорированных гладкими или розеткообразными выпуклыми полусферами, иногда в
сочетании с каймой из ложных перлов. На квадратных бляшках полусферы расположены, как правило,
в центре бляшки, на прямоугольных – в один или два ря
да (рис. 1.14). На квадратных бляшках тисненые
395
полусферы иногда обрамлены специфическим орнаментом в виде лилии с перехватом в верхней части
стебля. Основной круг аналогий подобным изделиям происходит из памятников Сербии [20, p. 120–133]
(рис. 1.18). В тоже время подобный криновидный орнамент является, по всей видимости, достоянием
интернационального европейского искусства эпохи готики.
Интересная подборка венцов происходит из раскопок болгарского могильника XIII–XIV вв.
Калиакра [1, c. 158]. Здесь были най
дены накладки различной формы, изготовленные из серебра и
бронзы, иногда с позолотой. Среди квадратных бляшек встречаются образцы с розетчатым декором,
весьма близкие к найденным могильнике Худум I. Кроме того, в Калиакре были обнаружены бляшки
прямоугольной формы с декором в виде двух сопоставленных кринов, лунницевидные бляшки укра-
шенные завитками, а также неб
ольшие полусферические бляшки-бусины (рис. 1.3, 4). Полусферические
нашивочки, по всей видимости, выполняли в декоре венцов ту же функцию обшивок и разделителей,
что и мелкие бусинки.
Обширный круг аналогий венцам, найденным на территории средневекового Молдавского кня-
жества, происходит из синхронных и более ранних памятников Восточной Европы. Подобные венцы
были типичны для верхнеднестровских грунтовых мог
ильников, принадлежавших, вероятно, лето-
писным хорватам. Эти находки датируются XI–XII вв. Три бронзовые бляшки от венца были найдены в
Дровлянах, а в Джуркове – тонкая металлическая орнаментированная пластинка, к которой подвешены
бубенчики и трапециевидная привеска, в Михалкове – 10 бляшек с тисненым орнаментом и отвер-
стиями для крепления к материи. Возможно, деталью венца были и бляшки из К
алиновщины [9, с. 128,
табл. XXXI]. По размеру, характеру декора и способу крепления к основе они весьма близки к бляшкам
венцов из Извоаре и Худума (рис. 1.13).
Венок из серебряных позолоченных тисненых бляшек с геометризованным узором был найден в
погребении 13 христианского некрополя Новогрудка (рис.1,10). Матрицы для тиснения подобных бля-
шек были обнаружены на детинце Но
вогрудка в слое XII в. [4, с. 48–54, рис. 1].
Находки венцов известны и из древностей Литвы, например, могильника конца XIII – конца
XIV вв. Кернава [24, p. 383–389]. Из изученных 253 захоронений этого некрополя 29 погребений
содержали головные венцы, собранные из тисненых бляшек. Бляшки крепились к тканным или кожа-
ным основам, в четырех случаях основа венков была выполнена из металлизированных ни
ток.
В погребениях этого могильника были найдены бляшки различной формы – прямоугольные (3
венка), квадратные (8 венков), треугольные (2 венка), пятиугольные (11 венков) (рис. 1.15–17). Находка
подобных украшений in situ дает представление об их размерах и способах ношения в уборе. Головные
венцы прикрывали лоб и виски примерно на 1 см выше глазниц. Пластинки были обрамлены по краю
мелким би
сером, создавался эффект, близкий к тому, который был представлен, по всей видимости, на
венце из Худум I. Как правило, пластинки располагались в венце в один ряд, в 5 случаях – в 2 ряда, в 1
– более чем в два. Наиболее часто подобные украшения встречены в захоронениях девочек и женщин.
Возрастной диапазон погребенных с венцами колеблется в пределах 10
–29 лет. Таким образом, эти
сведенья идут в разрез с весьма распространенным в исследовательской среде представлением о том,
что венок – в основном девичий атрибут. В отдельных случаях венцы, встречались и в захоронениях
пожилых женщин.
Все бляшки были изготовлены в технике тиснения, причем для выполнения одинаковых по форме
бляшек применялась одна и та же матриц
а. Большинство встреченных изделий были выполнены из
серебра и покрыты позолотой. Представлены также бляшки, изготовленные из серебра, бронзовые и
бронзовые, покрытые оловом. В ряде случаев бляшки дополнительно украшали цветными вставками.
Основным мотивом орнаментации служил растительно-геометрический узор. Весьма популярен был
сюжет древа и крина (в том числе и крина с пе
рехватом). Интересна находка нескольких бляшек,
украшенных изображением коронованного фантастического хищника кошачьей породы с процветшим
хвостом (рис. 1.17) [24, p. 383–389, рис. 1–4]. Эти бляшки имеют самые близкие аналогии среди находок
из Трифешть и Ясс.
Всего на территории Восточной Литвы найдено 35 венков из металлических пластинок в 6 мо-
гильниках, но только в Кернаве пластинки были изго
товлены в технике тиснения. На западнобалтских
землях известен только один венок из серебряных треугольных пластинок, пришитых к кожаной ленте
(могильник XI в. Ирзекапинис), единичные находки венцов представлены в культурных слоях городищ
Латвии. В небольшом количестве представлены бляшки от венцов в древнерусских городах, например,
Новгород, Киев, Ярополч Залесский [10, с. 153; 11, с. 70; 12, с. 49]. Венчики с бляшками, деко
риро-
ванными стеклянными вставками, были найдены и на Ижорском плато, территории расселения словен и
води [7], но наибольшее распространение подобные венки получили в XIII–XIV вв. в верховьях Немана
– на территории ятвягов (55 венков в 11 могильниках) [24, p. 383–389].
В целом, для периода XI–XV вв. можно говорить об обширной географии распространения венцов
из тисненых бляшек, представленных от Пр
ибалтики и Ижорского плато до Карпато-Подунавья. Об-
ласти наибольшей концентрации подобных украшений совпадают, по мнению ряда исследователей, с
территориями расселения потомков летописных тиверцев, хорватов и ятвягов [3. p. 49; 24. p. 383–389].
396
Были характерны подобные украшения и для ювелирного убора населения средневекового Молдав-
ского княжества.
На территории княжества головные венцы представлены и в изобразительных памятниках. Причем
здесь лентообразные венцы и диадемы приурочены, как правило, к девичьему костюму, для женского
княжеского убора характерны короны. Женские короны сопровождались подвесками из золотых
цепочек, жемчужин и драгоценных камней. По
добные короны одевали поверх плата-вуали белого,
розового, голубого или зеленого цвета. Девушки из знатных семей носили диадемы-венцы с подвесками
[19, p. 167–176, fig. 68–78]. Головные уборы типа корон переданы, например, во фресковых изображе-
ниях супруги господоря Стефана Великого (Четвертого) (1457–1504) Марии Войкицы (монастыри
Воронец, Пэтрауць) [16, p. 185–187]. На головках ее дочерей – низкие диадемы типа лент. Ко
рона
Войкицы украшена длинными подвесками – кистями из драгоценных камней. У девочек к венцам кре-
пятся недлинные, возможно, жемчужные нити, заканчивающиеся округлыми подвесками.
Таким образом, наше представление о диадемах и венцах, находимых в археологических погре-
бальных комплексах и кладах, дополняется изображениями парадного и церемониального убора, пред-
ставленными в произведениях монументального искусства.
Список ли
тература
1. Бобчева Л. Некропол от XIII–XIV век в Калиакра // Известия на Народния музей-Варна. – Варна,
1978 – Кн. XIV (XXIX). – С. 152–180.
2. Бурян А.Н., Дергачева Л.В., Рабинович Р.А., Тельнов Н.П. Первые археологические исследования на
поселении Тарасова в Молдове // Stratum plus. 2005–2009. Русское время. – СПб., Кишинев, Одесса, Бу-
харест, 2009. – № 5. – С. 199–215.
3. Возний I. Прикрас из відкритих поселень X–XIV ст. межи
річчя Верхньго Сирету та Середнього
Дністра // Стародавній Іскоростень i слов'янські гради: Зб. наук. праць. – Коростень, 2008. – № I. – С. 47–54.
4. Гуревич Ф.Д. Погребальные памятники жителей Новогрудка (конец X – 70-е годы XIII вв.) // Краткие
сообщения Института археологии. – М., 1983. – Вып. 175. – С. 48–54.
5. Левашова В.П. Венчики женского головного убора из курганов X–XII вв. // Славяне и Русь. К 60
-
летию академика Б.А. Рыбакова. – М.: Наука, 1968. – С. 91–97.
6. Маркевич В.И., Полевой Л.Л., Фин Ш.Р. Кугурештский монетно-вещевой клад XV вв. // Труды Гос.
историко-краевед. музея. 1960 г. – Кишинев: «Картя Молдовиняскэ», 1960. – Т. I. – С. 77–103.
7. Рябинин Е.А. О развитии погребального обряда на северо-западе Новгородской земли // Краткие со-
общения Института ар
хеологии. – М., 1983. – Вып. 175. – С. 32–39.
8. Сабурова М.А. Женский головной убор у славян (по материалам Вологодской экспедиции) // Сов.
археология. – 1974. – № 2. – С. 85–97.
9. Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. – М.: Наука, 1982. – 328 с. – (Сер. «Археология СССР»).
10. Седова М.В. Ювелирные изделия Древнего Новгорода (X–XV вв.). – М.: Наука, 1981. – 196 с.
11. Седова М.В. Ювелирные украшения из Я
рополча Залесского // Краткие сообщения Института ар-
хеологии. – М., 1972. – Вып. 129. – С. 70–76.
12. Церква Богородиці Десятинна в Києві. До 1000-ліття освячення. – Київ: «АртЕк», 1996. – 223 с.
13. Щеглова О.А. Женский убор из кладов «древностей антов»: готское влияние или готское наследие?
// Stratum plus. 2005–2009. Русское время. – СПб., Кишинев, Одесса, Бухарест, 2009. – № 5. – С. 287–321.
14. Abîzova E., Reabţeva S. Noi piese medievale din metale neferoase din patrimoniul Muzeului Naţionalde
Istorie // Turageţia XV. – Chişin
au, 2006. – P. 89–95.
15. Bătrâna L., Bătrâna A. Reşedinţa feudală de la Netezi (Jud.Neamţ) // Studii şi Cercetări de Istorie Veche şi
Arheologie. – Bucureşti, 1985. – T. 36, nr. 4. – Р. 297–316.
16. Drăguţ V. L’Art rumain. – Bucaresti: Meridiane, 1984. – 520 p.
17. Dumitriu L. Der mittelalterlich Schmuck des unteren Donaugebietes im 11–15 Jahrhundert. – Bucureşti:
Tipored srl, 2001. – 183 p.
18. Ioniţă I. Săpăturile de salvare de la Trifeşi // Materiale si Cercetare Arheologece. 8. – Bucureşti – Р. 733–
739.
19. Nicolescu C. Istoria costumului de curte în Ţările Romăne. – Bucureşti: Ştiinţifică, 1970. – 308 p.
20. Oţa S. Plăcuţe de diademǎ de pe teritoriul României (secolele XII–XV) // Studii şi Cercetări de Istorie
Veche şi Arheologie. – Bucureşti, 2007. – T. 58, nr. 1–2. – P. 117–156.
21. Popescu М. Podoabe medievale in Ţările Române. – Bucureşti: Meridiane, 1970. –85 p.
22. Spinei V. Moldova în secolele XI–XIV. – Chişinau: Universitatas, 1994. – 496 p.
23. Spinei V., Popovic R. Săpăturile arheologice din necropola medievală de la Hudum (1987) // Arheologia
Moldovei. 12. – Bucureşti, 1988. – P. 233–247.
24
. Velius G. XIII–XIV a kernavas kapinyno apgalviai // Lietuvos archeologija 21. – Vilnius, 2001. – P. 383–
398.
25. Vulpe R. Izvoare. Săpăturile din 1936–1948. – Bucureşti: Editura Academiei Republicii populare Romîne,
1957. – 397 p.
397
Рис. 1. Венцы из тисненых бляшек: 1. некрополь Худум I (Румыния); 2. некрополь Извоаре (Румыния);
3–4. некрополь Калиакра (Болгария); 5. могильник Нетези (Румыния); 6. могильник Трифешть (Румыния);
7. могильник Вендовщина (Белоруссия); 8. могильник Дворчаны (Белоруссия); 9, 12. могильник Трифешть
(Румыния); 10. могильник Новогрудок (Белоруссия); 11. могильник Хлинча-Яссы (Румыния); 13. могильник
Калиновщина (Украина); 14. могильник Николинц Раца Галбинэ (Румыния); 15–17 могильник Кернава
(Румыния); 18. некрополь Хинга (Сер
бия); 19, 20. Василев (Украина).
А.Б. Сайнакова
Россия, Сургут, краеведческий музей
ПЛАТЬЕ КАК СПОСОБ ВЫРАЖЕНИЯ ЭТНИЧНОСТИ
(СОВРЕМЕННАЯ ЭТНОГРАФИЯ ХАНТЫ р. ТРОМ-АГАН)
Ханты – коренные жители Западной Сибири, проживающие на территории Ханты-Мансийского и
Ямало-Ненецкого автономных округов Тюменской области и на севере Томской области, относятся к
малочисленным народам Севера и не являются этническим монолитом. Территориальные группы име-
ют лингвистические и хозяйственно-культурные особенности.
Каждая локальная группа ханты имеет различные особенности ношения и изготовления тр
ади-
ционного костюма. Одежда содержит информацию об этнической, территориальной, половой, возраст-
ной и социальной принадлежности. Композиционная структура, технологии создания, способы ноше-
ния и значения всех элементов национального костюма выверены столетиями.
Ханты бассейна реки Тром-Аган относятся к восточной группе этноса. В костюмном комплексе
этнолокальные особенности наиболее ярко проявляются в женской плечевой одежде.
Тради
ционным для Тром-Агана считается платье туникообразного покроя, информаторы назы-
вают его «старинным». Исследователи отмечали распространение платьев подобного покроя на терри-
398
тории среди восточных ханты с конца XIX до середины XX века [2, с. 38; 5, с. 173–174]. На таких
платьях орнаментация производилась в технике аппликации из ткани и бисерного шитья на манжетах и
по подолу рядами тонких горизонтальных полос, а так же небольшой, сантиметра два в ширину,
полосой расшитой бисером. Манжеты были прямоугольной или трапециевидной формы, сужающейся к
выступающ
ей кости запястья и застегивающиеся на пуговицу (рис. 1).
Со второй половины ХХ века у восточных ханты, в том числе и у ханты р. Тром-Аган, получил
распространение новый тип покроя платья, на кокетке и с оборкой по низу. Все конструктивные детали
кроя: воротник, разрез, кокетку, манжеты, стан над оборкой и ни
з подола подчеркивает аппликация из
ткани. Данный фасон считается привнесенным от северных групп ханты, позднее он полностью вытес-
нил туникообразную рубаху [1, с. 153; 2, с. 161; 5, с. 146–147; 6, с. 78; 7, с. 120–121].
С начала 1980-х гг. среди восточных ханты исследователями был зафиксирован бытующий до
сегодняшнего дня фасон на основе казымского покроя, так называемая «тром-аганская мода» на платья
[2,
с. 38–39; 3, с. 26]. В указанный период манера орнаментации конструктивных швов претерпевает
изменения (рис. 2). В большинстве современных вариантов область подола и над воланом покрывается
бисером почти полностью.
Увеличение длины манжеток и изменение техники орнаментации в пользу укрупнения бисерного
стежка и орнаментального раппорта, предположительно, связано с доступностью и цветовым многооб-
разием би
сера. Пожилые мастерицы считают, что у современных женщин появилось больше свобод-
ного времени в связи с рождением двух или максимум трех детей, а не семи и больше, как в прежние
времена. Возможно, немалую роль играет и участие в ежегодном празднике оленеводов, где помимо
всего прочего обязательной частью является конкурс национального костюма. Эт
о, безусловно, подсте-
гивает молодое поколение мастериц создавать более яркую и броскую одежду, как верхнюю плечевую
зимнюю, так и нижнюю плечевую – платья.
Известно, что орнамент наделен не только эстетической, но и оберегающей функцией, которая
диктуется назначением предмета [6, с. 11]. Важность орнаментации костюма женщины ханты объяс-
няют следующим образом: одежда, украшенная орнаментом, не дает др
угому человеку смотреть напря-
мую в лицо, в глаза. Оберегающая и защитная функция орнамента – «отвлекающая от дурного глаза
плохого человека», «люди смотрят не на тебя, а на орнаменты». По этой же причине пожилые женщины
носят кольца на каждом пальце и покрывают голову платком, а маленьким девочками делают укра-
шения на косы.
Ежегод
но, к началу учебного года, со стойбищ в Русскинскую школу-интернат привозят детей
разного возраста. Наблюдается такая картина – все дети в покупной городской демисезонной одежде,
но у каждой девочки из под куртки выглядывает яркий пестрящий орнаментами подол расшитого
бисером платья, а на головах повязаны цветастые фабричные платки.
Исследователями неодн
ократно отмечалось значение платка в культуре Обско-угорских народов.
Он несет в себе очень важную сакральную функцию, связанную с обрядом избегания, при котором
замужняя женщина не должна показывать своего лица посторонним мужчинам и старшим родствен-
никам мужа по мужской линии. Отношение к платку воспитывалось у девочек с малолетства, когда
косынка на ее го
лове была обязательной и так же слегка прикрывала половину лица [2, с. 215; 4, с. 89].
Стоит отметить, что в поселке девочки постарше зачастую уже не надевают платки, притом, что платья,
помимо городских вещей, продолжают носить. Многие современные замужние молодые женщины,
находясь в поселке или в городе, лицо уже не прикрывают, хотя на стойб
ище платок, как и прежде,
сохраняет свои функции защиты головы от гнуса, погоды, а так же некоторого соблюдения древнего
обряда избегания, создавая в сочетании с платьем цельный национальный женский образ.
В условиях пребывания на стойбище платья одевают с поясной покупной одеждой: колготки,
рейтузы, джинсы и брюки (рис. 3). В летний период – с легкой обу
вью (тапочки, кроссовки) либо с
резиновыми сапогами. Резиновые сапоги в условиях болотистой местности стали преобладающим
видом обуви, которую носят вплоть до выпадения снега, что порой весьма влияет на здоровье и сос-
тояние суставов ног и со временем, по свидетельству самих женщин, искажает походку.
Выезжая в город, женщины обязательно одевают богато ра
сшитое бисером платье, особенная
орнаментальная нагрузка приходится на подол платья и манжеты рукавов, потому что они всегда
выглядывают из-под куртки или плаща, а значит элемент «национальной идентификации» наглядно и
ярко демонстрируется окружающим. Отметим, что популярность ношения платья женщинами ханты в
городе, стимулируется поддержкой Правительства ХМАО – Югры с помощью различных льгот для
коре
нных народов Севера. Так, например до 2007 г. существовали льготы о бесплатном проезде в
городском и вахтовом транспорте лиц коренной национальности, а так же внеочередным обслужи-
ванием в районных поликлиниках и в госучреждениях.
В условиях современного процесса трансформации одежды коренного населения, женский кос-
тюмный комплекс остается наиболее устойчивым, лишь в некот
орой степени претерпевая изменения в
декоре или покрое.
399
Список литературы
1. Богордаева А.А. Традиционный костюм обских угров. – Новосибирск: Наука, 2006. – 239 с.
2. Лукина Н.В. Формирование материальной культуры хантов (Восточная группа). – Томск: Изд-во
Том. ун-та, 1985. – 365 с.
3. Молданова Т.А. Орнамент хантов Казымского Приобья: семантика, мифология, генезис. – Томск:
Изд-во Том. ун-та, 1999. – 261с.
4. Перевалова Е.В. Эротика в культуре ханто
в // Модель в культурологии Сибири и Севера: сб. науч.
трудов. – Екатеринбург: Изд-во Ин-та истории и археологии Ур. отд-ния РАН, 1992. – С. 85–97.
5. Прыткова Н.Ф. Одежда хантов // Сб. Музея антропологии и этнографии. – Л., 1953. – Вып. 15. –
С. 123–233 .
6. Рындина О.М. Орнамент. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1995. – 640 с. – (Очерки культурогенеза наро-
дов Западн
ой Сибири. Т. 3).
Рис. 1. Платье женское туникообразного
покроя без плечевых швов. Вид спереди.
Из фондов Сургутского краеведческого музея.
Фото А.В.Заика.
Рис. 2. Покачева Майя (ханты, бассейн р. Тром-
Аган) в платье современного покроя во время
городского праздника национальных объединений
«Соцветие». Сургут, 2006 г. Фото автора.
Рис. 3. Три поколения
мастериц в процессе
изготовления орнаменталь-
ных заготовок для
традиционной женской
плечевой одежды.
Стойбище Л.М. Сопочина.
Июнь 2009 г.
Фото А.В. Заика.
400
Н.П. Синицына
Россия, Москва, Всероссийский художественный
научно-реставрационный центр
ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ И РЕСТАВРАЦИИ
АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ТЕКСТИЛЯ
Археологический текстиль – это весьма специфический музейный объект. Текстильные волокна –
хрупкий органический материал, и далеко не всегда они выдерживают действие экстремальных факто-
ров в условиях различных типов захоронений. Очень часто текстиль или полностью исчезает, или дохо-
дит до нас в сильно деструктированном виде. Археологический текстиль является очень сложным и
многоплановым объектом для исследователей и ре
ставраторов. На данный момент в нашей стране нет
ни одной официальной государственной структуры, где бы ткани из погребений сразу же попадали в
руки опытных реставраторов. Поэтому опыт Музеев Московского Кремля по реставрации археологи-
ческого текстиля из подклета Архангельского собора Московского Кремля является уникальным.
Подклет Архангельского собора Московского Кремля ныне является местом нахожден
ия останков
великих княгинь и цариц, которые после смерти были захоронены и покоились на территории Возне-
сенского монастыря. В 1929г. Вознесенский монастырь, находившийся рядом со Спасской башней
Московского Кремля, был разрушен, и саркофаги с останками были перенесены в. подвальную палату
Архангельского собора.
В 1999г. Дирекцией Государственных музеев Московского Кр
емля была создана реставрационно-
исследовательская группа «Исторический Некрополь» в задачи которой, кроме реставрационных работ
входило проведение научных исследований по каждому погребальному комплексу. В группе работают
специалисты, приглашенные из многих организаций Москвы,
Исследования проводились по трем направлениям:
1. Антропологическое исследование костных останков.
2. Микробиологическое исследование текстильного материала.
3. Комплексное экспериментальное исследование погребального инвентаря.
На осн
овании полученных данных вырабатывалась стратегия и конкретный набор методов
очистки и консервации того или иного текстильного предмета из погребального комплекса.
За 10 лет были вскрыты 57 саркофагов, обработаны 30 погребальных комплексов, результаты
работы представлены в отчетах. Отреставрировано более 200 текстильных предметов. Наши художники
реставраторы владеют новейшими методиками и технологиями реставрации археологических памят-
ников из ко
жи, текстиля и других материалов.
Некоторым проблемам очистки, укрепления и реконструкции предметов археологического тексти-
ля посвящена данная работа.
Очистка археологического текстиля – это самый сложный и непредсказуемый процесс в рестав-
рации. Очень хрупкий текстиль может быть разрушен внезапным обезвоживанием (текстильные
волокна просто распадутся) или столь же резким увлажнением (произойдет набухание волокон и их
разр
ыв). Археологический текстиль всегда покрыт продуктами органического распада, которые, во-
первых, склеивают его и часто не дают возможности определить вид изделия, а во-вторых, при изме-
нении влажности часть из них может раствориться и создать устойчивое к очистке соединение или же
привести к трансформации волокон и разрушению их.
Если же во фрагм
ентах археологического текстиля присутствуют золотные нити в вышивке или в
тесьме то от того насколько скоро будет произведена очистка будет зависеть возможность их сохра-
нить. Даже если на первый взгляд сохранность золотных нитей кажется хорошей, практика показывает,
что патина, грязь и высылы на поверхности золотных нитей способны мгновенно уничто
жить тонкий
слой металла на них даже при незначительном изменении влажности, освещенности, нельзя также
забывать о возможности быстрого окисления под воздействием кислорода из воздуха.
Очистка может быть только механической без применения воды и смешанной, при которой текс-
тильный предмет погружается в раствор и очищается с помощью мягкой кисти. В некоторых случаях,
когда со
хранность текстильного фрагмента позволяет, возможно применение вакуумного стола.
К очистке каждого фрагмента текстиля надо подходить сугубо индивидуально. Какой выбрать
способ первичной очистки решает обычно коллегиальный совет реставраторов, участвующих в работе.
При этом учитывается множество факторов.
1) Необходимо определить степень деструкции волокон ткани, а так как обычно к этому моменту
данных иссл
едований оценки разрушения отдельных волокон и нитей на микрообразцах еще нет,
приходится делать это, учитывая только визуальные наблюдения.