Базаров Б.В., Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. (ред.) Монгольская империя и кочевой мир

Подождите немного. Документ загружается.

хватили несчастного воина. После этого и был введен обычай ожи-

дать отставшего всадника [Эзэн

богд

1992: 35-36].

У некоторых монгольских народов в свадебном обряде есть обы-

чай задерживать пришедших за невестой как можно дольше, не пус-

кая

их в

юрту

и расспрашивая о том, кто они и откуда. В одной мон-

гольской легенде для объяснения этого обычая привлечен сюжет, хо-

рошо известный в тибетском фольклоре и литературе, - о получении

министром Гаром китайской принцессы для своего царя Сронцзан-

гампо. Здесь на месте Сронцзангампо - Чингис-хан, а на месте знаме-

нитого тибетского министра - некий мудрый министр Чандага-цэцэн-

мэргэн.

В конце этой легенды рассказывается, что китайский царь, не

желая выдавать свою дочь за Чингис-хана, послал за ней «подмен-

ных»

сватов, но мудрый министр, поняв это, не пустил их к невесте,

задержав в расспросах о том, кто они такие и зачем пожаловали, до

приезда настоящего жениха, который

всех,

конечно, победил и

увез

невесту [Эзэн

богд

1992: 37].

Во многих легендах введение обряда поклонения водке перед пи-

тием приписывается Чингис-хану. Рассказывают, что младшие братья

Чингиса как-то стали говорить, что они равны

хану.

Однажды некто

принес

сосуд

с водкой. Хан испил полную чашу и нисколько не за-

хмелел, но братьям посоветовал пить понемногу. Те выпили

чуть-чуть

сильно опьянели. После этого они поняли, что это — особый напи-

ток, который без страха может пить только владыка, и стали покло-

няться

водке, прежде чем испить ее.

Вообще с именем Чингис-хана у монголов ассоциируются раз-

личные легенды, связанные с водкой, питием водки, например, знаме-

нитая

«Беседа мальчика с девятью орлеками Чингис-хана». По-види-

мому, они восходят к представлению о введении водки Чингис-ханом,

правда, в значительной степени затушеванному, как это показывает

приведенная выше легенда.

мифам о Чингис-хане как о культурном герое примыкает пред-

ставление о нем как о хранителе, или создателе, народной мудрости.

В монгольском устном и письменном наследии большое место зани-

мает афористическая дидактическая поэзия. Тот пласт ее, что не вос-

ходит

к буддийской дидактике, практически полностью приписывает-

ся

Чингис-хану. Это - так называемые «билики» или поучения Чин-

гис-хана.

409

Чингис-хан

родоначальник

первопредок

Чингис-хан часто воспринимается монголами и как первопредок,

хотя традиционная мифология называет первопредком монголов Бо-

дончара. Различные предания рассказывают, что до Чингис-хана мон-

голы жили смешанно, и именно он ввел деление на племена. В одном

предании

говорится, что однажды с неба упал любимый синий бык

Чингис-хана. Хан решил, что это его отец Вечное Синее небо гневает-

ся

на него, и чтобы поправить дело, надо раздать мясо синего быка

всем подданным. Те, кто получил глаза, стали

«шарнууд»

(от

«шар»

—

«желтый»), те, кто получил щеки, -

«хачууд»

(от

«хацар»

- «щека»),

те, кто получил нёбо, -

«тангчууд»

(от

«тагнай»

«нёбо»)

и т. д. [Эзэн

богд

1992: 47]. Так Чингис-хан установил деление на племена.

Подобные

представления проявляются и в том, что многие пле-

менные

объединения, появившиеся через несколько веков после Чин-

гис-хана и не восходившие напрямую ни к самому владыке, ни к его

братьям или сподвижникам, создавали легенды, возводившие свои

корни

к Чингис-хану.

В качестве примера приведу лишь два предания. Первое - о про-

исхождении казахов. Рассказывают, что младший сын Чингис-хана

вступил в любовные отношения с женой владыки. Он приходил тай-

но,

ночью, и ханша считала, что это - ее законный

супруг.

Хан потре-

бовал, чтобы она оставила метку на плече ночного гостя, по которой и

был узнан его младший сын. Хан его выгнал. Юноша ушел в далекие

земли.

От него-то и пошли казахи [Эзэн

богд

1992: 29-30]. Таким об-

разом,

устанавливается прямая генеалогическая связь с родоначаль-

ником

монголов Чингис-ханом.

Другая легенда объясняет появление

удела

«табунанг».

Судя по

историческим данным, возникновение его относится к XVI в., когда

часть харачинов и тумэдов была отдана зятю Даян-хана

Басуду.

При-

надлежность Басуда к племени урианхан позволила возвести табунан-

гов к сподвижнику Чингис-хана урианхану Дзэлмэ. Мне уже прихо-

дилось приводить эту легенду [Цендина 1999]. В ней рассказывается,

что жену Чингис-хана Бортэ умыкнул страшный враг. Дзэлмэ вызвал-

ся

спасти ее. Когда он вез ее домой, «силы покинули Бортэ-джушин,

потому что она долго не принимала мужчину. Он поклонился свя-

щенному стягу Чингиса и в силу необходимости прямо в степи ода-

рил Бортэ-джушин блаженством» [Цендина 1999: 144-145]. Чингис

410

простил своего верного

друга

и назвал родившегося сына Бортэ своим

пятым сыном. От них-то и пошли табунанги, считают потомки этого

племени.

В этой легенде, возможно, и в довольно причудливой фор-

ме,

корни племени также возводятся к Чингис-хану.

Чингис-хан - эпический и сказочный герой

Нельзя

сказать, что в записях монгольского фольклора много ска-

заний,

где Чингис-хан выступает в качестве «законченного» эпичес-

кого героя. Однако учеными неоднократно отмечалось, что все жиз-

неописание

Чингис-хана, особенно касающееся его детских и юноше-

ских годов, известное нам по

«Сокровенному

сказанию»

и более позд-

ним

летописям, носит многие черты эпического сказания и не полно-

стью, но частично, соотносится с типом эпических сказаний, постро-

енных по «биографическому» принципу, т. е. как циклы повествова-

ний

«чудесном

рождении, героическом детстве, первом подвиге, бо-

гатырском сватовстве,

утрате

и обретении жены, войнах с враждеб-

ными

иноплеменниками» [Неклюдов 1984: 231].

Однако этим не ограничивается «эпизм» образа Чингис-хана в

монгольском фольклоре.

Существует

небольшое количество

устных

сказаний,

где Чингис-хан практически полностью лишен черт истори-

ческого героя и являет собой тип эпического богатыря, характерного

для монгольских сказаний. Например, сюжет, многие мотивы, стихо-

творные фрагменты в сказании о Муу мянган очень напоминают эле-

менты монгольских былин, а Чингис-хан - героя-охотника. Здесь

Чингис-хан встречает на

охоте

доброго помощника в образе злобного

старика, борется с чертями и заколдованными демонами, побеждает

их, пирует [Эзэн

богд

1992: 30-34].

У монголов есть небольшое количество сказаний, в которых Чин-

гис-хан носит черты сказочного царя. Пожалуй, таковым он является,

например,

в знаменитом сказании о

двух

скакунах Чингис-хана. Здесь

он

- высший правитель, нечаянно притесняющий своих

двух

скаку-

нов,

но потом устанавливающий правильный порядок и высшую

справедливость в подвластном ему мире.

Чингис-хан - герой буддийских преданий

Примечательно, что

устных

или письменных повествований, в

которых образ Чингис-хана получил бы

буддийскую

обработку, очень

мало. Известно предание, согласно которому Чингис-хан был покро-

411

вителем буддизма [Цендина 2000].

качестве редкого примера

мож-

но

привести также запись

Г. Н.

Потанина: «Чингис-хан

был

докшин-

бурхын;

ни

птица

не

могла пролетать мимо него,

ни

человек проехать

на

лошади: падали мертвыми.

Чжанчжа-хутухта,

надев красный

ку-

шак,

начал читать книгу Гени-мачак

укротил бурхана. Весь Ордос

был наполнен шолмо;

их

уничтожил Гэсыр. Потом Тансын-лама ввел

желтую

веру (шира шаджин), построил

города,

Чингис разрушил

их»

[Потанин

1893: 267]. И еще:

«Чингис-богдо

был

докшин-бурхан;

птица,

пролетавшая

над

Еджен-хоро (усыпальницей Чингис-хана.

А.

Ц.),

падала мертвою,

человека близко проезжавшего мимо

и у его

лошади

шла

кровь

из

носу

и рта и он

умирал. Однажды Банчен-

эрдэни

проезжал мимо

на

обратном пути

из

Пекина

тархаты обра-

тились

нему

просьбой,

не

может

ли он

смягчить бурхана. Банчен-

эрдэни

отослал тархатов

остался наедине

бурханом;

он

отворил

ящик,

взял оркимджи

перевязал тело хана (мясо

него присохло

костям),

перепоясал

его

красным кушаком,

дал

бурхану

мачак

и ска-

зал:

'отныне

ты

должен быть милосердным

и не

убивать живой твари!

жертву тебе должны колоть лошадей,

а не

людей!' Затем

он

запер

ящик

тремя замками, висящими

теперь

на

трех

боках ящика,

и клю-

чи

увез

собой. Если

вор

приступит

ящику,

него выпадут глаза.

Во время мусульманского восстания шайка воров

хотела

расхитить

Еджен-хоро,

но у

первого приблизившегося

святыне глаза вылетели

из

орбит» [Потанин

1893:

267-268].

Чингис-хан

герой исторических преданий

Историческое

предание

самый распространенный

и в

устной

письменной традиции

тип

повествования,

котором появляется

Чингис-хан.

Собственно

это

летописи

легенды, вошедшие

в них. В

летописях средневекового типа Чингис-хан

центральная фигура

монгольской

истории. Однако

эти

летописи делятся

на

несколько

ви-

дов,

соответствии

с чем

меняется

образ Чингис-хана

в них.

Неко-

торые сочинения сохраняют принцип построения древних генеалогий

ханского рода, наполненных фрагментами эпического характера,

од-

нако

чаще всего деградированных

по

сравнению

с «Сокровенным ска-

занием».

Так, они

являются списком ханов рода борджигид,

кото-

рому принадлежал Чингис-хан. Повествование

хане

ни в

одном

со-

чинении

не

достигает полноты

эпической насыщенности

«Сокро-

412

венного

сказания»,

к которому приближается, пожалуй, лишь

«Золо-

тое

сказание»

Лубсандандзана. Вторая категория летописей тяготеет

сухим

генеалогическим спискам. Рассказ о Чингис-хане занимает в

них небольшое место, эпизодов, связанных с его жизнью, немного,

изложены они кратко и

сухо,

как, например, в

«Желтой

истории».

Более поздние летописи

(XVIII-XIX

вв.) подвергаются разнообразным

влияниям,

в силу чего их генеалогически-эпическая праоснова де-

формируется. Некоторые из них

следуют

за буддийской историогра-

фией,

например историями религий в Монголии. В них место повест-

вования

о Чингис-хане незначительно, оно ничем не отличается от

рассказа о прочих

ханах.

Чингис-хан

литературный

образ

В науке практически нет исследований, рассматривающих лите-

ратурный образ Чингис-хана в старописьменной монгольской тради-

ции,

механизм формирования этого образа. Поэтому остановлюсь на

этом подробнее.

Черты идеального монарха, героя средневекового исторического

повествования с элементами художественности появляются уже в не-

которых монгольских летописях. В качестве примера можно назвать

сочинение

Рашпунцага

«Хрустальные

четки».

Здесь уже начинает

действовать принцип китайских романов

«'хвалить-осуждать'

(бао-

бянь)

- либо герой, либо -

злодей»

[Доронин 1990: 107]. Наиболее яр-

ко

процесс превращения Чингис-хана в героя художественного пове-

ствования можно проследить при сравнении «Сокровенного сказа-

ния»,

ранних

(XVII

в.) и поздних

(XVIII-XIX

вв.) монгольских лето-

писей.

Многие

исследователи монгольской историографии пытались ис-

толковывать те или иные высказывания летописей в качестве нравст-

венных оценок героев или их поступков, причем с точки зрения со-

временных представлений и морали. Чаще всего они касаются Чин-

гис-хана. Более всего, наверное, в этом плане известны рассуждения

Б.

Я. Владимирцова.

«Темучин отличался высоким ростом, блестящими глазами и да-

ровитостью, хотя

уступал

по силе своим братьям Касару и Бектеру.

Тогда, в ранние годы его юности, проявилась у него уже та черта ха-

рактера, которая потом развилась вполне: властность. Не терпел он

413

также, чтобы лишали его чего-нибудь, что он считал принадлежав-

шим

ему по праву. Вот эти-то стороны его натуры и толкнули его на

братоубийство, хотя, по-видимому, Темучин в молодости совсем не

отличался бессердечием и кровожадностью»

[1992:

15]. «В истории

этой

Темучин проявил себя осторожным до малодушия...» [Там же:

21].

«Сделавшись ханом, Темучин сейчас же вспомнил своих

двух

помощников

и захотел одобрить и обнадежить их; таков уж был нрав

у него, он был строг и требователен, но зато и щедр и милостив за

оказанные

ему

услуги»

[Там же: 27]. «...Рассправился с ним не без

вероломства» [Там же: 30].

«Трудно

сказать - для этого у нас не хва-

тает проверенного материала - любил ли когда-нибудь Чингис на-

стоящей

любовью какую-нибудь женщину» [Там же: 97]. «Подчиняя

всех и вся своей воле, монгольский император

умел

сдерживать гнев

делал это по большей части под влиянием рассудочных соображе-

ний» [Там же: 100]. «Чингис всегда отличался щедростью, великоду-

шием

и гостеприимством» [Там же: 103]. «Прибегая на войне к хит-

рости,

а подчас и к вероломству, Чингис в частной, личной жизни не

проявлял

этих качеств и ценил в людях их прямоту, что приходилось

уже отмечать выше неоднократно. Но зато Чингис-хан, несомненно,

отличался подозрительной жадностью, ревниво оберегая свое достоя-

ние.

Грозный завоеватель, совершивший большое количество похо-

дов, руководивший столькими битвами и осадами, Чингис-хан, по-

видимому, не отличался особой личной храбростью, полководец по-

беждал в нем воина; во всяком

случае

он очень далек был от роман-

тического героизма, не обладал также Чингис и темпераментом иска-

теля приключений. Если ему и приходилось в молодости проявлять

удаль

и личную храбрость, то впоследствии, став ханом, Чингис все-

гда находился в таких условиях, что проявление личного мужества на

войне

для него было невозможно: он всегда руководил сам военными

действиями,

руководил и отдельными боями, но лично не сражался в

рядах своей кавалерии, хорошо понимая, что это не дело полководца»

[Там же: 104].

Все эти замечания о характере Чингис-хана с нравственными

оценками

сделаны Б. Я. Владимирцовым по материалам

«Сокровенно-

го

сказания»,

китайских и персидских источников и монгольских ле-

тописей.

Есть же высказывания, основывающиеся только на летопи-

сях. П. Б. Балданжапов писал:

«Хасар

- воплощение всех добродете-

414

лей и героизма. Он честен и справедлив... Чингис же в противопо-

ложность ему коварен, несправедлив, вспыльчив» [Балданжапов 1970:

59-69].

Ранние

монгольские летописи не

дают

оснований для такого рода

высказываний.

Они сами не оценивают своих героев с точки зрения

морали. Противоречивость таких оценок отмечал еще В. В. Бартольд.

Он

же впервые обратил внимание на источники этого противоречия:

«Насколько этот рассказ (о геройстве Чингис-хана. -А. Ц.) соответст-

вует

действительным фактам, это, конечно, более чем спорно. В 'Со-

кровенном

сказании' чаще приводятся факты противоположного ха-

рактера, в которых Б. Я. Владимирцов видит доказательства

отсутст-

вия

у Чингиз-хана 'особой личной храбрости'; в одном

случае

он

'проявил

себя осторожным до малодушия'. Такие же противоречия в

чертах

характера Чингиз-хана отмечаются в

других

местах; 'Чингиз-

хан, несомненно, отличался подозрительной жадностью (выражение,

конечно,

не вполне удачное), ревниво оберегая свое достояние'; в то

же время о нем говорили в народе: 'Этот царевич Темучин снимает

платье, которое носил, и отдает; с лошади, на которой сидел,

сходит

отдает'. Следовало бы, может быть, отметить, что эти противоречия

находятся не в одном и том же источнике, но зависят от противопо-

ложной тенденции

двух

основных версий эпоса о Чингиз-хане: степ-

ной,

или богатырской, и придворной, или династийной. В первой вер-

сии

нередко проявляется стремление прославить сподвижников Чин-

гиз-хана в ущерб ему самому, во второй этого стремления, конечно,

нет; из первой версии заимствуются рассказы, где проявляется жад-

ность и малодушие, из второй - рассказы о щедрости и молодечестве»

[цит.

по: Владимирцов 1992: 112].

Это замечательное рассуждение В. В. Бартольда можно истолко-

вать в том смысле, что характеристика Чингис-хана зависит от того, к

какому

виду,

типу или жанру литературы принадлежит данное кон-

кретное сочинение. Причем те оценки, которые многие ученые рас-

сматривают как отрицательные, на самом

деле

не являются оценками;

они

почерпнуты из таких источников, которые не

дают

нравственных

оценок

вообще. А «положительные» - извлечены из того слоя, кото-

рый

идеализирует верховного владыку и всегда «расценивает» его

положительно.

Обратимся к конкретным примерам. Есть несколько эпизодов,

которые легли в основу большинства рассуждений об «отрицатель-

415

ных»

чертах Чингис-хана с точки зрения «обычных представлений о

нравственности». Посмотрим, как они изложены в различных летопи-

сях и каково отношение к ним авторов, если таковое выражено тем

или

иным способом.

1. Тэмуджин -

трус

[Козин 1941: § 66: 87]. Йисугэй-багатур оста-

вил единственного сына с двумя конями у Дай-сэцэна. Оставил Тэ-

муджина и сказал: «Мой сын боится собак. Ты его

береги!»

[Краткое

Золотое сказание 1989: 19; Лубсан Данзан 1973: 69]. В

других

летопи-

сях нет. Но и в

двух

«Золотых сказаниях», где эта фраза есть, автора-

ми

не высказано никакой оценки этой черты Тэмуджина.

2. Тэмуджин - братоубийца [Козин 1941: § 77: 90]. «Тэмуджин и

Хасар сказали Оэлун-эхэ: 'Бэгтэр отнял пойманную в сети рыбу. Се-

годня отнял жаворонка, простреленного стрелой Хасаром. Мы

убьем

Бэгтэра

и Бэльгудэя'. Оэлун-эхэ сказала: 'О, мои сыновья, вы говори-

те то же, что пять сыновей тайчудской Орбэй-Гоа.

Ведь

у вас нет дру-

зей,

кроме тени, плетки, кроме хвоста'. Тэмуджин и Хасар при этих

словах вышли, хлопнув дверью. Бэгтэр сторожил восемь соловых ло-

шадей. Они договорились схватить Бэгтэра - Тэмуджин спереди, а

Хасар сзади и убить его. Бэгтэр сказал: 'Убивайте меня, но не убивай-

те моего младшего брата Бэльгудэя. Он вам еще послужит. Тэмуджин

Хасар убили Бэгтэра'» [Краткое Золотое сказание 1989: 21-22].

Есть в

других

летописях [Лубсан Данзан 1973:

73-74;

Саган Сэ-

цэн

1987: 71; История Асрагчи 1984: 25]. Из летописей

XVII

в. лишь

«Желтая

история»

не упоминает об убийстве Бэгтэра. Поздние же

летописи старательно замалчивают этот факт. Только Галдан-туслагч

упоминает об убийстве Бэгтэра Чингис-ханом [Галдан 1960, с. 41а-Ь].

В некоторых сочинениях говорится, что Бэгтэр умер сам: «Бэгтэр

умер в детстве, не оставив потомства» [Рашпунцаг 1985: 57]. В

других

он

участвует

в сражениях и умирает взрослым от ран: «Тэмуджина

избрали общим эдзэном, а Бэгтэра, Бэлгэтэя и Хасара назначили тре-

мя

главнокомандующими... В ту пору рана Бэгтэра воспалилась, и он

умер.

Бокэ

Бэлгэтэй сказал

тогда:

'Наш старший брат умер бездет-

ным...'» [Балданжапов 1970:

144-145;

Джамбадордж 1984: 396].

3. Тэмуджин отнесся неблагодарно к Бэльгудэю и

Хасару

(в «Со-

кровенном

сказании»

нет).

После

ссоры на пиру, где Бэльгудэю, защищавшему честь монго-

лов,

разрубили правое плечо, а Хасар каждой выпущенной стрелой

416

убивал человека, «Богдо-эдзэн схватил Бэльгудэя за то, что он в стыч-

ке

с тайчудами подсадил его на

коня

левой рукой, не оказав уважения.

Тогда Бэльгудэй и Хасар стали говорить: 'Наш владыка решил невер-

но.

Он же завоевал пять цветных и четыре

чужих

с помощью метко-

сти Хасара и силы Бэльгудэя'» [Краткое Золотое сказание 1989: 39].

Также в некоторых летописях [Лубсан Данзан 1973: 106; Саган

Сэцэн

1987: 79]. В

«Драгоценном

сказании»

Саган

Сэцэна

эпизоды,

рассказывающие о пире и обиде братьев, разделены и не имеют

друг

другу

никакого отношения. Об обиде Бэльгудэя и Хасара говорится

после рассказа об

уходе

Хасара от Чингис-хана и последующем при-

мирении

братьев. Этот эпизод

«вызывает»

сюжет о превращении Чин-

гис-хана в старика с луком и его поучениях братьям [Саган

Сэцэн

1987: 79-90]. О пире и ссоре на нем, после чего Бэльгудэй подсажива-

ет Чингис-хана левой рукой, повествуется позже [Саган

Сэцэн

1987:

90-91], а рассказа о наказании Бэльгудэя нет. В летописях

XVIII

XIX вв. рассказ о несправедливой обиде Бэльгудэя и Хасара Чингис-

ханом не говорится ничего. Например, в

«Хрустальном

зерцале»

Джамбадорджа ссора на пиру описана, но об обиде Чингис-хана нет

ни

слова [Джамбадордж 1984: 398]. Есть летописи, которые знамени-

тые слова «о меткости Хасара и силе Бэльгудэя»

даже

приписывают

самому Чингис-хану: «Состоялись торжества в честь победы над вра-

гом, на которых Тэмуджин сказал: 'Мы победили врага благодаря

крепости Бэгтэра, силе Бэлгэтэя и ловкости

Хасара'»

[Балданжапов

1970: 145]. А Рашпунцаг после рассказа о наградах приближенных

пишет: «Чингис-хан... провозгласил: 'Прежде я

думал,

что

сумею

по-

корить

все народы с помощью меткой стрельбы Хасара и силы

Бэль-

гудэя. Но и ваша (орлёков. -А. Ц.)

служба

велика. Я полагаюсь на вас

как

на ось телеги и плечо тела. Не отступайте же от своих целей!'»

[Рашпунцаг 1985: 58].

4. Тэмуджин обделил Борчи (в

«Сокровенном

сказании»

нет).

«После окончания этого великого похода [владыка] пожаловал своим

девяти орлёкам и всем, кто отдавал ему силы, великие звания, почет-

ные

должности и большие награды, по порядку. Он назначил сотни-

ков,

тысячников и десятитысячников. Когда он распределил таким

образом доли, он ничего не дал Борчи. Ночью Бортэ-сэцэн-сутай-

тайху

сказала:

27-44

417

'Разве это не тот Борчи,

Который,

когда ты был один,

Не

расставался с тобой,

отдавал тебе все силы?

Почему ты позабыл Борчи'.

Владыка сказал: 'Много таких, кто завидует. Поэтому я

хотел

про-

верить, насколько Борчи завистлив. Он не станет сердиться на меня'.

Он

послал

слугу

Бачина подслушать у его юрты

[Борчи],

что тот

говорит. Жена [Борчи] по имени Тэгусгэн-Гоа говорила:

'Ты

встретился [ему] еще до исполнения его целей,

Ты

участвовал во всех его

делах,

Ты

помогал ему обустраивать государство,

Ты

отдавал этому сил больше

других,

Ты

оставил отца, мать, жену и детей

Ты

говорил: Отдам все силы владыке.

А теперь, когда [владыка] рапределяет доли в своем государстве,

Не

назвал лишь тебя. Почему?'

В ответ на это Борчи сказал:

'У женщин повод короток и мысли убоги.

Разве не то награда мне, что золотая нить [жизни] владыки длинна?

Разве не то награда тебе, что я жив-здоров?

Не

следует

бороться за подношения,

Следует всегда служить и отдавать силы.

Зачем торопиться и обижаться?

Надо

отдавать силы и дальше.

Если

сейчас не получил,

Позже

дети мои получат'.

Слуга Бачин передал владыке все эти слова полностью. Владыка

сказал:

'Я проснулся или нет?

У Борчи не было

других

мыслей, ни тайных ни явных,

Кроме

как служить мне'.

Назватра он объявил всему народу: 'Вчера я позабыл Борчи. Но-

чью моя жена Бортэ осудила меня. Когда дети проходили мимо юрты

Борчи,

они услышали, как говорили Борчи и Тэгусгэн, и передали их

речи мне.

418