тип отношений личности и общества в качестве неизменного, универсального закона
человеческого существования. Если критический реализм воспроизводит социальное
отчуждение личности в антагонистическом классовом обществе критически, в виде
отрицания враждебных человеку конкретных обстоятельств его жизни и в виде
стремления самоценной личности к иным, благоприятным для ее развития, созвучным
ей обстоятельствам, то декадентское искусство выдает социальное отчуждение
личности за извечное и всеобщее условие человеческого бытия, доходя до полного
отрыва личности от общества, человека от человечества, то есть до полного
обесчеловечивания человека и общества.
Сравним, например, повесть Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича» с близкой ей по
конкретной жизненной ситуации повестью Кафки «Превращение». Иван Ильич у
Толстого и Грегор Замза у Кафки живут до определенного момента как все другие
люди в их социальном положении: Иван Ильич является примерным чиновником,
Грегор Замза старательно работает коммивояжером; оба заботливо служат своим
семьям. Они — типичные представители своей социальной среды, ее средние,
безличные индивиды. Герой Толстого вел дела таким образом, чтобы «исключалось
совершенно его личное воззрение и, главное, соблюдалась бы вся требуемая
формальность».
Но вот и с тем и с другим происходит нечто такое, что ставит их в особое отношение
к окружающим: Ивана Ильича сковала тяжелая болезнь, Грегор Замза фантастическим
образом превратился из человека в насекомоподобное существо. Теперь у них
появилось существенное отличие от других, но оказалось, что эти другие, та среда —
служебная и семейная, — которой они отдавали себя целиком, теперь отвернулась от
них, предстала перед ними как нечто совершенно чуждое, враждебное им.
Однако отчуждение личности у Толстого принципиально иное, чем у Кафки. Иван
Ильич, анализируя свою прошлую жизнь, приходит в конце концов к открытию, что
почти вся эта жизнь была неправильной, то есть что неправильной является вся жизнь
той социальной среды, в которой он жил, — ведь он делал лишь то, что предписывала
ему его среда, повторял то, что делали и все другие представители этой среды. «Да, все
было не то, — сказал он себе, — но это ничего. Конечно, можно сделать «то». Что же
«то»? — спросил он себя и вдруг затих».
«То», что действительно могло бы сделать жизнь Ивана Ильича другой, — это иные
жизненные обстоятельства, та-
221