Вагнер Рихард. Избранные работы

Подождите немного. Документ загружается.

а в моральной деградации, должно быть, все-таки есть что-то

привлекательное. Играть с чертом опасно! В конце концов он придет,

пусть ты его и не ждешь. Так случилось в этот вечер с господином

Тамбурини, хотя он никак этого не ожидал. Рубини, к своему счастью,

взлетел на си-бемоль и с его высоты, спокойно усмехаясь, глядел вниз на

черта. Я подумал: «Господи, хоть бы черт его взял!»

Мерзкая мысль! Весь зрительный зал бросился бы следом за ним в

преисподнюю.

(Продолжение на том свете.)

ПАЛОМНИЧЕСТВО К БЕТХОВЕНУ

Нужда и забота, богини — покровительницы немецкого, музыканта

(конечно, в том случае, ежели он не стал капельмейстером какого-нибудь

придворного театра), нужда и забота, да будет воздана вам хвала в этих

моих воспоминаниях! Вас славословлю я, верные подруги моей жизни! Вы

постоянно сопутствовали мне И никогда меня не покидали, неизменно

отстраняли вы сильной дланью своей улыбавшиеся мне счастливые

перемены жизни, неизменно охраняли от докучливых солнечных взоров

фортуны! Неизменно бросали черную тень на низменные блага земные!

Дайте мне возблагодарить вас за неустанную вашу приверженность! Но,

ежели это возможно, осчастливьте кого-нибудь другого своим

покровительством; мне бы из чистого любопытства хотелось узнать, как

живется без вас. Исполните мою просьбу и не оставьте без вашего

настойчивого внимания хотя бы наших политических мечтателей —

безумцев, желающих во что бы то ни стало объединить под единым

скипетром всю Германию: ведь тогда будет только один придворный

театр, а значив, и одно место придворного капельмейстера! Что станется

Тогда с моими планами, с моими надеждами» и без того уже для меня

самого смутными и неясными, а ведь пока еще в Германии так много

придворных театров. Но вижу: я впадаю в богохульство. Простите, о

богини-покровительницы, только что высказанное дерзновенное

пожелание! Но вы знаете мое сердце, вам известна моя преданность,

преданность, которая останется неизменной, даже если бы в Германии

была тысяча придворных театров! Аминь!

Этой каждодневной молитвой я предваряю все мои начинания, а

значит, ею же начну и рассказ о моем паломничестве к Бетховену.

На тот случай, если после моей смерти этот документ будет

опубликован, я счел также необходимым рассказать, кто я, потому что

иначе многое может остаться непонятным. Итак, да будет это известно

вам, читатели, и вам, мои душеприказчики!

Я родился в небольшом городке Средней Германии. Не могу точно

сказать, к чему меня предназначали родители, помню только, что как-то

вечером я впервые услышал одну из симфоний Бетховена, меня бросило

в жар, я заболел горячкой, а выздоровев, стал музыкантом. Вероятно,

этому случаю я обязан той особой любовью, тем почитанием и

преклонением, с которыми относился к Бетховену, хотя потом

познакомился также с произведениями других превосходных

композиторов. Самой большой моей радостью было всецело погрузиться в

глубину его гения, так что в конце концов я воображал себя его частицей и

в качестве такой крошечной частицы почитал себя приобщившимся к

возвышенным идеям и взглядам, короче говоря, я становился тем, кого

рассудительные люди обычно называют глупцом, но моя одержимость

была доброго свойства и никому не вредила; хлеб в ту пору я ел очень

черствый, а вино пил сильно разбавленное водой, потому что уроками

музыки, уважаемые читатели и душеприказчики, у нас много не

заработаешь!

Так я и жил в каморке под крышей, и вот в один прекрасный день меня

осенило, что тот, перед чьими творениями я преклоняюсь, не умер. Я не

понимал, как я не подумал об этом раньше. Мне и в голову не приходило,

что Бетховен может, как и мы, грешные, есть хлеб, дышать воздухом —

словом, существовать. А ведь Бетховен жил в Вене и тоже был бедным

немецким музыкантом.

С той поры я не знал покоя! Все мои помыслы были направлены на

одно: увидеть Бетховена! Ни один мусульманин не горел более

пламенной верой, отправляясь в паломничество к гробу пророка, чем я,

стремясь совершить паломничество к скромному обиталищу Бетховена.

Но с .чего начать, как привести в исполнение задуманное? До Вены

было далеко

, и для путешествия туда нужны были деньги. А я,

несчастный, едва-едва зарабатывал на жизнь! Значит, надо было

изобрести какие-то необычные пути, чтобы раздобыть деньги на дорогу. Я

отнес в нотное издательство несколько фортепианных сонат, которые

сочинил, следуя образцу обожаемого маэстро. Издатель в не-

многих словах дал мне понять, что я глупец, и посоветовал, буде я

пожелаю заработать несколько талеров музыкальными произведениями,

создать себе для начала хоть какое-нибудь реноме галопами и попурри. Я

содрогнулся, но страстное желание увидеть Бетховена победило; я стал

сочинять галопы и попурри, но со стыда не смел взглянуть на портрет

Бетховена, ибо это казалось мне кощунством.

На мое горе, издатель даже не заплатил мне за эти первые плоды

моего грехопадения, разъяснив, что прежде надо составить себе хоть

какое-нибудь имя. Я опять содрогнулся и впал в отчаяние, но в своем

отчаянии сочинил несколько отличных галопов. И действительно, мне за

них

заплатили; в конце концов я скопил достаточно денег, чтобы

выполнить задуманное. Но на это ушло два года, и все

это время я боялся,

как бы Бетховен не умер раньше, чем я успею составить себе имя

галопами и попурри. Благодарение богу, он дожил до моей славы! Святой

Бетховен, прости мне это реноме, я добивался его, чтобы иметь

возможность увидать тебя!

Какое блаженство! Я приблизился к достижению цели! Не было

человека счастливее меня! Оставалось только собраться в путь и начать

свое странствие. Когда я вышел из городских ворот и направил свои стопы

на юг, меня охватил священный трепет! Я бы охотно сел в дилижанс, не

потому, что я испугался трудностей путешествия пешком

(о, я бы с

радостью перенес любые тяготы ради поставленной мною цели!), — нет,

только потому, что в дилижансе скорее добрался бы до Бетховена. Но я

еще недостаточно прославился своими галопами и потому не мог

заплатить за проезд. Итак, я был согласен на все лишения и. почитал себя

счастливым оттого, что иду к своей цели. О, каким мечтам, каким грезам я

предавался! Влюбленный, после долгих лет разлуки возвратившийся к

возлюбленной своей юности, не мог быть счастливее меня.

И вот я вступил в Богемию, в край арфистов и уличных певцов. В

маленьком городке я повстречался с компанией бродячих музыкантов, они

составляли небольшой Оркестр: контрабас, две скрипки, две валторны,

кларнет и флейта; кроме того, с ними были арфистки и две певицы с

отличными голосами. Они играли танцы и пели песни; а собрав деньги,

шли дальше. Я опять набрел на них – они расположились отдохнуть и

поесть неподалёку от проезжей дороги в чудесном уголке в тени

деревьев.

Я присоединился

к ним, назвался тоже странствующим музыкантом, и вскоре мы

подружились. Я слышал, как они играли танцы, и потому робко

осведомился, играют ли они уже и мои галопы? Какие прекрасные люди!

Мои галопы были им неизвестны! О, как мне это было приятно!

Я поинтересовался, играют ли они что другое, не только танцы.

— Да, — ответили они, — но для себя, а не для господ. Они достали

ноты — я увидел Седьмую симфонию Бетховена и с удивлением спросил,

неужели они играют и такие вещи?

— А почему нет? — сказал старший. — У Иозефа, второй скрипки,

болит рука, он не может играть, а то мы не преминули бы доставить себе

это удовольствие.

Вне себя от радости, я тут же схватил скрипку Иозефа, обещая,

насколько это в моих силах, заменить его, и мы начали симфонию

Бетховена.

О, какой восторг! Здесь, в Богемии, на проезжей дороге, под открытым

небом услышать бетховенскую симфонию, исполненную бродячими

музыкантами с такой точностью, такой техникой, с таким глубоким

чувством, как не часто услышишь в исполнении искуснейших виртуозов.

Великий Бетховен, прими от нас достойное тебя жертвоприношение!

Мы уже играли финал, когда — шоссе в этом месте делало поворот и

шло в гору — медленно и бесшумно подкатил и остановился около нас

элегантный дорожный экипаж. В экипаже лежал вытянувшись удивительно

длинный и удивительно белобрысый молодой человек, он с явным

вниманием прослушал нашу музыку, потом достал бумажник и сделал

какие-то заметки. Затем бросил нам золотую монету и приказал ехать

дальше, сказав своему лакею несколько слов по-английски, из чего мне

стало ясно, что это англичанин.

Этот инцидент испортил нам настроение; к счастью, мы уже доиграли

симфонию. Я обнял своих новых друзей и хотел присоединиться к ним, но

они сказали, что возвращаются домой в родную деревню и дальше

свернут с проезжей дороги и пойдут проселком. Если бы меня не

дожидался Бетховен, я, конечно, проводил бы их туда. Итак, мы

трогательно распрощались и я пошел своей дорогой. Потом я вспомнил,

что никто не нагнулся за золотым, брошенным англичанином.

На ближайшем постоялом дворе, куда я завернул, чтоб

отдохнуть и подкрепиться, я увидел англичанина, сидящего за обильным

обедом. Он долго разглядывал меня, наконец обратился ко мне на

сносном немецком языке.

— Где ваши коллеги? — спросил он.

— Пошли домой, — ответил я.

— Возьмите скрипку и сыграйте еще что-нибудь, — сказал он. — Вот

деньги.

Это рассердило меня, я заявил, что не играю за деньги, а кроме того, у

меня нет скрипки, и в кратких словах я рассказал, как встретился с теми

музыкантами.

— Музыканты хорошие, — заметил англичанин, — и симфония

Бетховена тоже очень хороша.

Его слова поразили меня; я спросил, не занимается ли он музыкой?

— Yes, — ответил он, — два раза в неделю я играю на флейте, по

четвергам на валторне, а по субботам занимаюсь композиторством.

Я был удивлен: такие способности! Ни разу в жизни не слышал я о

странствующих английских музыкантах; я подумал, что им, верно, живется

неплохо, раз они могут путешествовать в таких комфортабельных

экипажах. Я спросил, профессиональный ли он музыкант,

Ответа мне пришлось ждать очень долго; наконец он медленно изрек,

что у него много денег.

Я понял свою ошибку: мой вопрос его, конечно, обидел. В смущении я

замолчал и принялся за свой скромный обед.

Однако англичанин, опять долго рассматривавший меня, снова

заговорил.

— Вы знаете Бетховена? — спросил он.

Я ответил, что никогда не был в Вене и теперь как раз иду туда, чтобы

удовлетворить мое горячее желание — увидеть обожаемого маэстро.

— Откуда вы идете? — спросил он.

— Из Л.

— Это недалеко, я еду из Англии и тоже хочу познакомиться с

Бетховеном. Мы оба познакомимся с ним он очень известный композитор.

«Какое поразительное совпадение! — подумал я. — Великий маэстро,

каких различных людей ты влечёшь к себе! К тебе идут пешком, к тебе

едут в экипажах». Англичанин заинтересовал меня; но, должен

признаться, я не завидовал его экипажу. Мне представлялось, что в моём

трудном пешем паломничестве больше святого чувства, больше бла-

гочестия, и достижение цели дает мне больше счастья, чем ему, этому

надменному спесивцу.

Тут раздался рожок почтальона; англичанин уехал, крикнув мне на

прощание, что раньше меня увидит Бетховена.

Я прошел пешком всего несколько часов и тут опять неожиданно

наткнулся на него. Его экипаж со сломанным колесом стоял на дороге,

англичанин в величественном спокойствии восседал еще в нем с лакеем

на запятках, хотя экипаж сильно накренился на один бок. Мне было

сказано, что они дожидаются почтальона, который побежал в довольно

отдаленную деревню за кузнецом. Его ждали уже давно; лакей говорил

только по-английски, и потому я решил пойти в деревню и поторопить

почтальона и кузнеца. Действительно, почтальона я нашел в трактире, где

он пил водку, не очень озабоченный судьбою своего пассажира; все же я

быстро доставил его вместе с кузнецом к пострадавшему экипажу. Колесо

починили, англичанин обещал уведомить Бетховена о моем визите и...

уехал.

Велико было мое удивление, когда на следующий день я опять застал

его на дороге! На этот раз экипаж с четырьмя целыми колесами спокойно

стоял у обочины; англичанин читал книгу и, казалось, обрадовался, увидя

меня, шагавшего по дороге.

— Я уже давно стою здесь, — сказал он, — мне пришло в голову, что я

поступил неучтиво, не пригласив вас поехать со мной к Бетховену. Ехать

куда приятнее, чем идти. Садитесь ко мне в экипаж.

Я снова был удивлен. Некоторое время я, правда, колебался, не

принять ли его приглашение, но вскоре вспомнил обет, данный мною

вчера, когда я смотрел вслед уезжавшему англичанину: я дал обет при

любых обстоятельствах совершить задуманное паломничество пешком, о

чем я и заявил ему. Теперь был удивлен англичанин: он не мог меня

понять. Он повторил свое приглашение, сказав, что поджидает меня уже

несколько часов, хотя очень задержался на ночевке, так как колесо

требовало основательной починки. Мое решение осталось непреклонным,

и он, не переставая удивляться, уехал.

По правде говоря, в душе я питал к нему антипатию — у меня возникло

какое-то смутное предчувствие, что этот англичанин причинит мне немало

неприятностей. К тому же его почитание Бетховена, равно как и

намерение познако-

миться с ним, представлялось мне, скорее, пустой причудой богатого

джентльмена, а не глубокой внутренней потребностью восторженной

души. Поэтому я предпочитал держаться от него подальше, дабы .не

осквернить общением с ним мое благоговейное стремление.

Но, словно желая подготовить меня к тем опасностям. которые мне

сулила встреча с этим джентльменом, судьба вечером того же дня снова

свела меня с ним около харчевни, где он, по всей видимости, меня

поджидал, ибо сидел на переднем сиденье экипажа и смотрел на дорогу в

обратном направлении, мне навстречу.

— Сэр, — обратился он ко мне, — я снова уже несколько часов

дожидаюсь вас: угодно вам вместе со мной поехать к Бетховену?

На этот раз я почувствовал не только удивление, но и тайный страх.

Такое настойчивое желание услужить мне я мог объяснить единственно

тем, что англичанин, заметив мою все растущую антипатию, навязывает

мне свое общество на мою погибель. Я опять отклонил его приглашение,

на этот раз с нескрываемой досадой.

Тогда он горделиво заявил:

— Goddam, вы мало цените Бетховена. Я его скоро увижу!

Он тут же быстро уехал.

На этот раз встреча оказалась последней — на моем еще долгом пути

до Вены я больше не видел этого сына Альбиона. И вот я очутился на

улицах Вены. Конец моего паломничества был достигнут. С какими

чувствами вступил я в мою мекку! Все тяготы долгого и трудного

странствия были забыты: я у цели, в стенах того города, где живет

Бетховен.

Я был слишком взволнован, чтобы уже сейчас думать о выполнении

своего намерения. Правда, я сразу осведомился, где живет Бетховен, но

только для того, чтобы самому поселиться поблизости. Почти напротив

того дома, где жил маэстро, находилась не слишком фешенебельная

гостиница; я занял там небольшую комнатку на шестом этаже и стал

готовиться к величайшему событию моей жизни — встрече с Бетховеном.

После двухдневного отдыха, во время которого я предавался посту и

молитве и не делал попыток ближе познакомиться с Веной, я набрался

храбрости, покинул гостиницу и перешел наискосок к этому

достопримечательному

дому. Мне было сказано, что господина Бетховена нет дома. Я был

доволен: таким образом, у меня оставалось еще некоторое время, чтобы

собраться с мыслями. Но когда за тот же день я еще четыре раза получил

тот же ответ, да сверх того в несколько повышенном тоне, я счел этот

день несчастливым и с огорчением отложил визит.

Когда я шел обратно в гостиницу, мне довольно приветливо поклонился

из окна бельэтажа мой англичанин.

— Видели Бетховена? — спросил он.

— Пока еще нет: я не застал его, — ответил я, удивленный этой новой

встречей. Он поджидал меня на лестнице и чрезвычайно любезно стал

настоятельно зазывать к себе.

— Сударь, — сказал он, — я видел, что вы пять раз за сегодняшний

день ходили к дому Бетховена. Я уже несколько дней здесь и остановился

в этой отвратительной гостинице, чтобы быть поблизости от маэстро.

Поверьте мне, получить возможность поговорить с ним очень трудно; этот

джентльмен чрезвычайно капризен. В первый день я ходил к нему шесть

раз и все шесть раз не заставал его дома. Теперь я встаю очень рано и до

поздней ночи сижу у окна, чтобы увидеть, когда Бетховен выйдет из дому.

Но этот джентльмен как будто никогда не выходит из дому.

— Так вы полагаете, Бетховен и сегодня был дома и приказал не

принимать меня? — воскликнул я в полном смятении.

— Разумеется, и вас и меня не приняли. И мне это очень неприятно,

ведь я приехал познакомиться с Бетховеном, а не с Веной.

Это известие очень меня огорчило. Тем не менее на следующий день я

опять попытал счастья, но и на этот раз безуспешно — врата неба

оставались закрытыми.

Англичанин, не отходивший от окна, с напряженным вниманием следя

за моими бесплодными попытками, в конце концов достоверно узнал, что

квартира Бетховена выходит не на улицу. Он был раздосадован, но все

так же бесконечно упорен. Зато я вскоре потерял терпение, к чему у меня,

конечно, было больше оснований: незаметно прошла уже неделя, я же так

и не достиг своей цели, а на выручку с моих галопов жить долго в Вене не

представлялось возможным. Постепенно я начал –впадать в отчаяние.

Я поделился своим горем с хозяином гостиницы. Он

усмехнулся и обещал объяснить мне причину моих неудач, если я дам

слово не выдавать его англичанину. Чувствуя, что надо мной тяготеет

злой рок, я дал просимое обещание.

— Видите ли, у меня останавливается очень много англичан с целью

увидеть господина Бетховена и познакомиться с ним, — сказал честный

хозяин. — Это очень раздражает господина Бетховена, он так

возненавидел этих господ, что не допускает к себе приезжих. У него,

конечно, есть свои причуды, но их надо ему простить. Для меня же это

доход — в гостинице всегда полно постояльцев-англичан, которые

вынуждены жить здесь дольше, чем если бы господин Бетховен был

доступен, но раз вы обещаете не спугнуть этих господ, то я надеюсь, что

смогу вам помочь и найду способ, как вам встретиться с господином

Бетховеном.

Его слова очень меня обнадежили. Так значит, мне, бедняге, потому не

везло, что я сошел за англичанина! Да, не зря у меня было предчувствие:

англичанин — вот кто был моим погубителем! Я хотел тут же съехать

отсюда, потому что всех здешних постояльцев в бетховенском доме

считали за англичан, поэтому впал в немилость и я. Однако меня

удержало обещание хозяина указать мне, как встретиться и поговорить с

Бетховеном. Англичанин, которого я теперь от всей души возненавидел,

занялся тем временем всякими интригами и подкупами, но

безрезультатно.

Так прошло еще несколько бесплодных дней, за время которых изрядно

поистощилась сумма, вырученная мною за галопы. Наконец хозяин

поведал мне, что я не премину встретить Бетховена в некой пивной с

садом, где он бывает почти ежедневно в определенный час. Мой советчик

сообщил мне также достоверные приметы великого композитора, по

которым я обязательно должен буду его узнать, Я ожил и решил не

откладывать своего счастья до завтрашнего дня. Подстеречь Бетховена,

когда он выходил из дому, я никак не мог, так как он всегда пользовался

черным ходом, — значит, мне не оставалось ничего другого, как пойти в

пивную. К моему огорчению, и

в этот и в последующие два дня я напрасно

дожидался там Бетховена. Наконец, на четвертый день, когда я опять

направил свои стопы к злосчастной пивной, я, к своей досаде, заметил,

что в отдалении за мной осторожно и не спеша