Тузов Д.О. Теория недействительности сделок. Опыт российского права в контексте европейской правовой традиции

Подождите немного. Документ загружается.

<320>, он писал: "Иск о возврате переданных вещей в силу договора, признанного

недействительным, не есть простое требование возврата недолжно уплаченного. Возврат

после признания недействительности основан на идее, что следует УСТРАНИТЬ

ПОСЛЕДСТВИЯ, ПРОИЗВЕДЕННЫЕ ДОГОВОРОМ, И ВОССТАНОВИТЬ, ПО

ВОЗМОЖНОСТИ, ПРЕЖНЕЕ СОСТОЯНИЕ. Эта идея абсолютно чужда принципу

истребования обратно недолжного" <321> (выделено мной. - Д.Т.).

--------------------------------

<319> Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М.: Госюриздат, 1961. С. 193, 202.

Ср.: Грось А.А. Защита гражданских прав: сравнительный анализ институтов римского

частного права и действующего гражданского и гражданского процессуального права //

Правоведение. 1999. N 4. С. 101 и сл. По мнению Грось, обязательство сторон

недействительной сделки "вернуться в исходное имущественное положение... возникает

на основании судебного решения в момент вступления его в законную силу" и "до

момента вступления решения в законную силу между сторонами не существует

обязательства, по которому сторона может быть присуждена к исполнению". Но если не

существует обязанности вернуть полученное по недействительной сделке имущество, это

может означать лишь то, что оно находится у сторон на каком-то правовом основании.

Непонятно, однако, какие нормы закона привели автора к подобному выводу.

<320> Под платежом во французском гражданском праве понимается не только

уплата денег, но и передача в собственность других вещей (см., напр.: Жюллио де ла

Морандьер Л. Указ. соч. Т. 2. М., 1960. С. 524).

<321> Годэмэ Е. Указ. соч. С. 171 и сл.

Итак, представление об особой природе реституции является логическим

продолжением мысли о том, что ничтожная сделка производит положительные правовые

последствия, на установление которых она была направлена и для устранения которых

необходимо решение суда. Иногда эту мысль можно обнаружить и в текстах судебных

актов по делам, связанным с применением реституции. Встречаются, например, решения,

которыми суды обязывают ответчиков возвратить полученное ими по ничтожным сделкам

имущество обратно в государственную или муниципальную собственность <322>, как

если бы по таким сделкам в действительности состоялся переход права собственности. В

уже упоминавшемся Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда употреблено

следующее выражение: "Если истец ПРИОБРЕЛ ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ НА

ОСНОВАНИИ НИЧТОЖНОЙ СДЕЛКИ..." <323> (выделено мной. - Д.Т.). Конечно, это

скорее всего неудачные формулировки, не отражающие официальной позиции судов, но в

основе подобного словоупотребления лежит все та же идея о положительном правовом

эффекте ничтожной сделки, отождествляющая внешнюю видимость права с его

действительным существованием.

--------------------------------

<322> См., напр.: Постановления Президиума ВАС РФ от 23 и 29 авг. 2000 г. N

5704/99; N 2089/00 (Вестник ВАС РФ. 2000. N 11. С. 16 и сл., 19), от 29 авг. 2000 г. N

3015/00 (СПС "КонсультантАрбитраж"), от 26 сент. 2000 г. N 3531/00 (Вестник ВАС РФ.

2001. N 1. С. 57).

<323> Абзац 1 п. 21 Постановления Пленума ВАС РФ от 25 февр. 1998 г. N 8 "О

некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права

собственности и других вещных прав" // Вестник ВАС РФ. 1998. N 10. С. 20.

§ 28. Проблема "исцеления" и "задавнивания" ничтожности

Можно привести и другие примеры, когда российская доктрина или судебная

практика отступает от классического учения о ничтожности. Так, Гражданским кодексом

допускается возможность "исцеления" (конвалидации) некоторых видов ничтожных

сделок, а именно сделок малолетних и недееспособных и сделок, совершенных с

нарушением нотариальной формы. Несмотря на пороки, эти сделки при определенных

условиях могут быть по суду признаны действительными (соответственно, п. 2 ст. 171, п.

2 ст. 172, п. 2 ст. 165 ГК).

Строго говоря, это законодательное допущение уже само по себе является

отступлением от классического учения, ибо исцеление противоречит идее ничтожности,

хотя исключения из данного принципа были известны еще римскому праву. Безусловно, в

некоторых случаях такие исключения оправданны и целесообразны, однако они должны

предусматриваться только законом и не могут толковаться расширительно. Между тем

суды иногда признают действительными ничтожные сделки, для которых возможность их

исцеления законом не предусмотрена. И эта практика даже нашла поддержку у Пленумов

Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда, которые допустили исцеление

ничтожных сделок акционерных обществ путем их одобрения советом директоров или

общим собранием акционеров <324>. По сути, тем самым была признана не

предусмотренная законом возможность подтверждения ничтожной сделки. Согласно

классическому учению такое подтверждение недопустимо, с точки же зрения теории

права оспаривания, напротив, вполне возможно <325>. Однако проблема исцеления

ничтожных сделок заслуживает отдельного анализа, а потому будет рассмотрена в другом

месте <326>.

--------------------------------

<324> Подробнее см. ниже, § 36.

<325> См.: Годэмэ Е. Указ. соч. С. 179 - 187.

<326> См. ниже, гл. VII.

Еще один пример отхода судебной практики от классического понимания

ничтожности связан с проблемой применения к негационным притязаниям исковой

давности. Как мы уже видели, согласно классической доктрине никакое время не в

состоянии исцелить ничтожность, поэтому к требованиям о признании ничтожных сделок

недействительными исковая давность неприменима <327>. Однако Пленумы Верховного

Суда и Высшего Арбитражного Суда заняли иную позицию, установив, что такие

требования "могут быть предъявлены в суд <328> в сроки, установленные пунктом 1

статьи 181 (ГК. - Д.Т.)" <329>, т.е. согласно прежней редакции указанной статьи в течение

10, а в настоящее время - трех лет со дня, когда началось исполнение ничтожной сделки.

Подобное разъяснение не только формально не соответствует закону, но и неправильно по

существу.

--------------------------------

<327> Это признавалось и русскими цивилистами (см., напр.: Шершеневич Г.Ф.

Учебник русского гражданского права. С. 127).

<328> Следует заметить, что требование "может быть предъявлено в суд"

независимо от каких-либо сроков и подлежит рассмотрению по существу. Очевидно, что

высшие судебные инстанции на самом деле имели в виду исковую давность, а не

процессуальное право на предъявление иска, не ограниченное никакими сроками.

<329> Абзац 1 п. 32 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума

Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных

с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" // Вестник

ВАС РФ. 1996. N 9. С. 13.

В п. 1 ст. 181 ГК специальный - 10-летний (а сейчас общий) срок исковой давности

был предусмотрен не для требований о признании сделок ничтожными, а для требований

о применении последствий их недействительности, что не одно и то же. Вряд ли здесь

возможна и аналогия закона, о которой пишет В.В. Витрянский <330>, ибо нет ни одной

предпосылки для ее применения: во-первых, указанные требования не являются

сходными; во-вторых, специальные сроки исковой давности, к числу которых относился и

рассматриваемый 10-летний срок, представляют собой исключение из общего правила, а

исключительные нормы, как известно, по аналогии не применяются; наконец, в-третьих, в

данном случае вообще отсутствовал пробел в праве - первое условие применения

аналогии, поскольку с формальной точки зрения при наличии общего правила (в

рассматриваемой ситуации - общего трехлетнего срока исковой давности) о пробеле в

законе не может быть речи <331>.

--------------------------------

<330> См.: Витрянский В. Комментарий к Постановлению Пленума Верховного

Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской

Федерации от 1 июля 1996 года N 6/8 // ХП. 1996. N 9. С. 103.

<331> Следовательно, формально высшие судебные инстанции должны были бы

разъяснить, что, поскольку специального срока давности по данным требованиям не

установлено, к ним применяется общий, трехлетний срок.

Таким образом, давая приведенное разъяснение, высшие судебные органы приняли

на себя, по сути, функцию законодателя. Но что еще более примечательно, некоторые их

должностные лица открыто признают данный факт нарушения закона и, более того, даже

говорят о нем как о положительном моменте в судебной деятельности. Иногда судьи,

пишет заместитель Председателя Высшего Арбитражного Суда А. Арифулин, "в силу

пробелов в законе или его односторонности вынуждены не только путем разъяснений

помогать всем участникам экономических отношений избегать подводных рифов таких

законов, но и создавать, по существу, норму права, как это случилось с десятилетним

сроком исковой давности по искам о признании недействительными ничтожных сделок"

<332>.

--------------------------------

<332> Арифулин А. Указ. соч. С. 48.

Оставляя в стороне проблему судейского правотворчества, заметим лишь, что, как

уже было сказано, никакого пробела здесь нет. Что касается односторонности закона и его

"подводных рифов", то А. Арифулин, видимо, имел в виду то противоречие, которое

могло бы возникнуть в случае применения к негационным требованиям общего,

трехлетнего, давностного срока: такие требования чаще всего заявляются одновременно с

требованиями о возврате переданного по недействительной сделке имущества, а для

последних до недавнего времени был установлен удлиненный, десятилетний, срок

давности. При таких условиях, если бы иск о признании сделки ничтожной и о реституции

был заявлен, предположим, через пять лет после начала исполнения такой сделки,

сложилась бы парадоксальная ситуация: в части негационного требования в иске

следовало бы отказать за истечением давности (при заявлении стороны о ее применении),

а в части применения реституции иск пришлось бы удовлетворить. Между тем последнее

требование необходимо обусловлено первым. Ведь прежде, чем решить вопрос о

применении реституции, суд должен установить факт ничтожности сделки. Требование о

признании присутствует - неважно, сформулировано ли оно в виде одного из исковых

требований или фигурирует в качестве основания иска - в каждом иске о присуждении

<333>. Этого противоречия, однако, не возникнет, если при решении рассматриваемого

вопроса принимать во внимание специфику негационных притязаний.

--------------------------------

<333> См.: Гражданский процесс: Учебник для вузов / Отв. ред. К.И. Комиссаров и

Ю.К. Осипов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Бек, 1996. С. 228 (автор - Н.И. Масленникова).

Дело в том, и с этим связано главное возражение против приведенного разъяснения

Пленумов Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда, что негационные требования,

равно как и любые другие установительные притязания, по самой своей природе не

подвержены действию давности. Эти требования направлены на судебное подтверждение

объективного состояния правоотношений, а такое подтверждение, как уже отмечалось,

является элементом юридической квалификации и производится судом при рассмотрении

любого дела, независимо от просьбы заинтересованного лица. Оно имеет место даже в том

случае, когда вследствие пропуска исковой давности суд отказывает в удовлетворении

иска. Ведь прежде, чем отказать в иске по данному основанию, суд должен установить, а

значит, признать действительные права и обязанности сторон, в частности, если говорить

об исках вообще, выяснить, является ли истец обладателем спорного права или

охраняемого законом интереса, было ли его право нарушено, является ли нарушителем

ответчик и др. <334>. Применительно к иску о ничтожности он должен прежде всего

выяснить, ничтожна ли сделка, не является ли она оспоримой и имеются ли в ней вообще

пороки. Следовательно, применяя исковую давность, суд отказывает не в признании тех

или иных юридических или фактических обстоятельств, лежащих в основании искового

требования, а в защите нарушенного права или охраняемого законом интереса. Но если

признание одновременно выступает и способом защиты (а именно это составляет

специфику установительных притязаний), то отказать в иске по мотиву пропуска исковой

давности означало бы отказать в признании того, что уже установлено (признано) судом и

положено в основание судебного решения. Такое решение не соответствовало бы тому,

что отражено в его мотивировочной части, и было бы внутренне противоречивым.

Например, в решении по негационному иску суду пришлось бы сначала признать сделку

ничтожной (поскольку без этого невозможно применение исковой давности и даже

определение ее срока), а затем отказать в признании ее таковой в связи с истечением

давностного срока. В итоге резолютивная часть решения противоречила бы его

мотивировочной части, т.е. решение было бы неправосудным <335>. Таким образом,

применение исковой давности к установительным притязаниям вообще, и негационным в

частности, невозможно <336>.

--------------------------------

<334> См.: Крашенинников Е.А. Понятие и предмет исковой давности. Ярославль,

1997. С. 62; Сергеев А.П. Некоторые вопросы применения правил об исковой давности в

российском законодательстве // Сборник статей к 50-летию Е.А. Крашенинникова.

Ярославль, 2001. С. 37 и сл.; Он же. За давностью лет... // ЭЖ-Юрист. 2002. N 13. С. 5.

<335> Данный вывод приобретает еще большую практическую значимость, если

предположить, что ответчик заявляет о применении исковой давности уже после того, как

судом исследован вопрос о ничтожности сделки, однако до вынесения решения (закон

позволяет сделать такое заявление в любое время до удаления судей в совещательную

комнату). Суд должен будет отказать в иске вследствие пропуска давности, но если в

мотивировочной части решения помимо ссылки на исковую давность будет содержаться

указание на ничтожность сделки, установленную в процессе, такой отказ в иске будет

равносилен удовлетворению требования истца, поскольку любое решение суда в части

установленных фактов и правоотношений имеет преюдициальную силу. Цель истца будет

достигнута. Вряд ли подобный судебный акт можно рассматривать как акт правосудия,

ибо, подтверждая в мотивировочной части то, в подтверждении чего отказывает в

резолютивной, суд выносит внутренне противоречивое, а следовательно, неправосудное

решение (ср.: Крашенинников Е.А. Понятие и предмет исковой давности. С. 62 и сл.).

<336> Ср.: Крашенинников Е.А. Понятие и предмет исковой давности. С. 60 - 71;

Тузов Д.О. Иски, связанные с недействительностью сделок. С. 28 - 35; Научно-

практический комментарий к части первой Гражданского кодекса Российской Федерации

для предпринимателей. 2-е изд., доп. и перераб. М.: Спарк, 1999. С. 284, 301 (автор ком. к

гл. 9 - М.И. Брагинский).

Неприменимость к негационным притязаниям исковой давности еще более очевидна,

если учесть и некоторые иные, чисто практические соображения. В частности,

цитированное разъяснение высших судебных инстанций не учитывает той ситуации,

когда ничтожная сделка предполагает не одномоментное, а длящееся исполнение,

хронологически выходящее за пределы давности (например, в отношениях найма,

поставки, ренты). Как быть, если такая ничтожная сделка начала исполняться, давность,

начавшая течение с этого момента, истекла, а исполнение еще продолжается? Допустим,

государственное унитарное предприятие, его учредитель (собственник) или орган,

защищающий государственные интересы, нарушенные исполнением, обращается в суд с

иском о признании ничтожным долгосрочного договора аренды, по которому

государственное предприятие производит ежемесячные платежи в качестве арендной

платы. Зная об истечении давности по требованию о реституции, истец заявляет лишь иск

о признании ничтожности сделки, при помощи которого преследует единственно цель не

допустить ее дальнейшего исполнения. Как должен поступить в этом случае суд,

руководствуясь данным в цитированном Постановлении разъяснением? Несмотря на

ничтожность договора с момента его заключения, он при соответствующем заявлении

другой стороны должен, очевидно, отказать в иске по мотиву истечения давности. Но это

будет по существу означать легализацию тех - возможно, неправомерных - фактических

отношений, которые возникают и будут возникать в связи с исполнением ничтожной

сделки.

Возможно, конечно, возражение, что это - общая проблема исковой давности, что

подобное происходит и во всех других случаях применения последней, в том числе к

требованию о реституции. Однако нельзя не видеть и существенного различия: если во

всех подобных случаях сохраняется status quo фактических отношений, возникших в

прошлом, то при отказе в негационном иске "амнистируется" сама ничтожная сделка, а

следовательно, дается indulgentia plenaria возможным будущим отношениям, связанным с

ее исполнением. Несмотря на, казалось бы, аксиоматичность уже цитированного

утверждения о том, что "никакая давность не в состоянии придать ничтожной сделке

юридическую силу" <337>, приведенный пример свидетельствовал бы, по сути, об

обратном.

--------------------------------

<337> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 127.

Отказ в негационном иске вследствие пропуска исковой давности будет означать,

что остается существовавшая до процесса неопределенность в правоотношении <338>,

которую уже невозможно устранить путем предъявления иска, так как иск между теми же

сторонами, по тому же предмету и основанный на тех же фактах является тождественным.

Решение суда, оставляющее стороны в состоянии подобной неопределенности, есть по

существу "отказ в правосудии и невыполнение юстицией своей задачи" <339>.

--------------------------------

<338> Ср.: Крашенинников Е.А. Понятие и предмет исковой давности. С. 61 и сл.

<339> Попов Б.В. Исковая давность. М., 1926. С. 5.

Могут, впрочем, возразить, что, несмотря на это, с материально-правовой точки

зрения сделка как была, так и осталась ничтожной; решение суда не превратило ее в

действительную. Поэтому любая сторона вправе просто ее не исполнять, а если другая

сторона потребует в суде исполнения, суд должен будет отказать ей в иске: во-первых,

потому, что ответчику достаточно выдвинуть возражение о ничтожности сделки, а закон

не знает давности возражений <340>; во-вторых, даже если ответчик не сошлется на

ничтожность, суд, выясняя действительные права и обязанности сторон, обязан

установить ее ex officio.

--------------------------------

<340> См.: Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность. С. 239. Тезис о

неподверженности возражений исковой давности автор аргументировал следующим

образом. "Во-первых... закон знает только исковую давность; давность возражений ему не

известна. Во-вторых, нельзя упускать из виду различие в положении лица, имеющего

право на иск, от инициативы, энергии и т.п. которого зависит предъявление иска в

кратчайший срок, чтобы не подвергнуть себя опасности утраты права на иск, и в

положении лица, которое имеет возражение против возможного иска: не от него зависит

ускорить предъявление иска и сделать, таким образом, возможным предъявление

возражения" (Там же). Следует заметить, что в отношении негационных требований

второй из приведенных аргументов не работает: иск может предъявить любое

заинтересованное лицо.

Все это, безусловно, так. Вместе с тем следует учесть и другое. Приведенные доводы

основаны на предположении о конфликте интересов сторон и возникновении судебного

спора. Но как быть, если такого конфликта не возникает, если обе стороны

заинтересованы в исполнении сделки? Отказаться от исполнения и спровоцировать тем

самым иск контрагента может только сторона сделки. Ни прокурор, ни другое лицо,

выступающее в защиту публичных интересов, ни всякое иное заинтересованное лицо

предпринять такой ход не в состоянии. Поэтому получается, что все "отдается на откуп"

сторонам, возможно недобросовестным. Но ведь сделкой может затрагиваться, как видно

из приведенного выше примера, не только их частный интерес.

Далее. Иногда вследствие запутанности или противоречивости законодательных

предписаний, а также использования законодателем при установлении ничтожности

оценочных критериев весьма трудно сделать однозначный вывод о том, ничтожна сделка

или нет. При таких условиях сторона, считающая сделку ничтожной и желающая

прекратить ее исполнение, рискует ошибиться: вдруг суд, рассматривая предъявленный

контрагентом иск об исполнении, сочтет возражение ответчика о ничтожности

необоснованным, а сделку - действительной? В результате на ответчика будет возложена

ответственность в связи с неисполнением действительного обязательства. Таким образом,

пресечение вредных последствий исполнения ничтожных сделок, ущемляющих,

возможно, интересы третьих лиц или публичные интересы, всецело зависело бы от доброй

воли сторон или их юридической осведомленности.

Итак, спрашивается: по какой причине подлежит давности негационное притязание,

заявленное в форме иска, в то время как никакая давность не препятствует основанному

на тех же фактах возражению ответчика, простой ссылке истца на ничтожность в процессе

доказывания по любому другому иску, а также возможности установления судом

ничтожности ex officio? Почему истец, доказывающий недействительность сделки, может

при простой ссылке на нее в каком-либо другом иске достичь своей цели, а при заявлении

самостоятельного иска о ничтожности - нет? Почему ответчик, ссылающийся на

ничтожность сделки, может при простом возражении о ничтожности добиться желаемого

результата, а при предъявлении встречного негационного иска - нет? Наконец, как

возможно, что отказ в иске при определенных условиях <341> равносилен

удовлетворению требований истца? <342>

--------------------------------

<341> То есть при упоминании о ничтожности сделки в мотивировочной части

решения (см. выше).

<342> Ранее: Тузов Д.О. Иски, связанные с недействительностью сделок. Томск,

1998. С. 33. Практически дословно этот абзац воспроизведен в статье: Болахнина Л.В.

Правовой режим ничтожных и оспоримых сделок // Цивилистические записки:

Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. М.: Статут, 2003. С. 444. Текст с

незначительными изменениями оформлен в виде цитаты, приписанной почему-то М.Я.

Кирилловой, впрочем, без ссылки на ее произведение. На этой же странице еще два абзаца

являются почти дословным воспроизведением отрывков из моей книги, указанной выше

(ср. на с. 33), однако представлены уже в виде собственных мыслей автора, без каких-либо

ссылок. То же самое следует сказать о двух абзацах на с. 435 (ср. с. 53 и сл. указ. книги).

На с. 435 содержится цитата из все той же книги (с. 53), приписанная, однако, не ее

автору, а А.Н. Бутовскому. Между тем у Бутовского можно обнаружить лишь

заключительную часть цитированной фразы, а именно: "частные лица - лучшие судьи

своего интереса", автором которой он, впрочем, и не является, а привел ее, цитируя в

эпиграфе объяснительную записку к проекту Вотчинного устава. Наконец, на с. 431 и сл.

воспроизведено дословно (но не в виде цитаты!) полторы страницы текста из моей книги

(ср. на с. 17 и сл.), и лишь в конце последнего абзаца имеется (единственная в работе!)

ссылка на нее. При этом читатель, разумеется, не в состоянии понять, что изложенный на

двух страницах и не заключенный в кавычки текст является заимствованием из чужого

произведения. Представляется, что подобная практика написания статей не соответствует

статусу публикующего их солидного научного издания.

Дать ответ на эти вопросы невозможно, ибо речь идет о сущностной

несовместимости с институтом исковой давности негационного требования <343>, как и

всякого установительного (декларативного) притязания вообще <344>.

--------------------------------

<343> Это обстоятельство не всегда ясно осознается, хотя сама мысль о

неприменимости исковой давности к требованиям о признании ничтожности сделок (или,

по крайней мере, некоторых видов ничтожных сделок) высказывалась и ранее. Так, Н.В.

Рабинович полагала, что не должны подлежать давности требования о признании

ничтожности сделок, противных закону, совершенных в обход закона или к явному

ущербу для государства (ст. 30 ГК РСФСР 1922 г.), и притом только тех из них,

исполнение которых влекло применение конфискационных последствий (ст. 147 ГК

РСФСР 1922 г.). В остальных же случаях ничтожности исковая давность, по мнению

автора, подлежит применению на общих основаниях (см.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С.

167 и сл.). Иным, чем предлагается в настоящей работе, было и обоснование такого

подхода. По мнению Н.В. Рабинович, имущество, полученное сторонами по ничтожной

сделке и подлежащее изъятию в доход государства, является собственностью государства,

"а на требования государства о выдаче принадлежащего ему имущества давностные

сроки... не распространяются" (Там же. С. 168). Эта позиция была поддержана В.П.

Шахматовым (Шахматов В.П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими

последствия. Томск, 1967. С. 255 и сл.). По мнению другого автора, М.Я. Кирилловой, к

требованиям о признании недействительными ничтожных сделок как таковым сроки

исковой давности неприменимы, потому что "истечение более или менее

продолжительного времени с момента заключения... любой из вышеуказанных сделок не

может изменить ее характера и юридической сущности" (Кириллова М.Я. Исковая

давность. М., 1966. С. 87). При правильности общего вывода его обоснование нельзя

признать верным. Время само по себе не в состоянии изменить характера и юридической

сущности не только ничтожной сделки, но и вообще любых фактов и правоотношений.

<344> См. также: Попов Б.В. Указ. соч. С. 4 и сл.; Гурвич М.А. Пресекательные

сроки в советском гражданском праве. М., 1961. С. 60 и сл.; Крашенинников Е.А. Понятие

и предмет исковой давности. С. 60 и сл.

Мнение о том, что иски о признании сделок недействительными подлежат давности,

иногда основывают на отрицании их установительного характера. Именно так, в

частности, решался этот вопрос сторонниками теории права оспаривания. Отвергая

деление сделок на ничтожные и оспоримые, они все иски о недействительности

рассматривали как конститутивные (Годэмэ) либо исполнительные (иски о присуждении)

- виндикационные, кондикционные, договорные и др. (Жапьо). Поэтому и в вопросе о

применении исковой давности они не делали для этих исков каких-либо исключений

<345>. Но аналогичная позиция Пленумов Верховного Суда и Высшего Арбитражного

Суда, учитывая признание ими же самостоятельности негационных притязаний <346>,

представляется непоследовательной. Примечательно, что Президиум ВАС при

рассмотрении в порядке надзора конкретного дела по негационному иску занял прямо

противоположную и совершенно правильную позицию. Он согласился с судом первой

инстанции в том, что доводы ответчика об истечении исковой давности неосновательны, и

указал следующее: "Ничтожная сделка является недействительной независимо от

признания ее судом таковой. Для того чтобы такую сделку считать недействительной, не

требуется обращения в суд и, следовательно, на эти требования НЕ

РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ СРОК ИСКОВОЙ ДАВНОСТИ" <347> (выделено мной. - Д.Т.).

Для скорейшего утверждения этой правильной позиции в судебной практике были бы

целесообразны соответствующие разъяснения высших судебных инстанций по

рассматриваемому вопросу или же прямое указание на установительные притязания в

перечне требований, на которые не распространяется исковая давность (ст. 208 ГК) <348>.

--------------------------------

<345> См., напр.: Годэмэ Е. Указ. соч. С. 187 и сл.

<346> См. выше, § 25.

<347> Постановление Президиума ВАС РФ от 7 окт. 1997 г. N 6427/95 // Вестник

ВАС РФ. 1998. N 2. С. 19.

<348> Такое предложение уже высказывалось в литературе (см.: Крашенинников

Е.А. Понятие и предмет исковой давности. С. 71; Он же. Регламентация защиты

гражданских прав в проекте Гражданского кодекса Российской Федерации. Ярославль,

1993. С. 20). Следует, однако, иметь в виду, что законодательное закрепление правила о

нераспространении исковой давности на негационные притязания может вызвать

недоразумение другого характера: оно может быть оценено не как простое уточнение уже

существующего положения, а как законодательное нововведение и породить споры о его

обратной силе.

§ 29. Проблема соотношения ничтожности и оспоримости

Как уже отмечалось, современным правопорядкам, по общему правилу, неизвестен

старый французский принцип pas de nullites sans texte <349>. Практически не встречается

в них и норм, подобных leges minus quam perfectae et imperfectae римского права, не

знавшего в классический период своей истории какого-либо общего принципа

ничтожности незаконного акта <350>. Современные законодательства, напротив, прямо

провозглашают этот последний принцип, объявляя в качестве общего правила

ничтожность всякой сделки, совершенной с нарушением установленных законом

требований (принцип виртуальной ничтожности) <351>, и предусматривая оспоримость

лишь как специальное исключение из него (текстуальная оспоримость). Это является

закономерным результатом произошедших в праве изменений, в том числе

рационализации идеи ничтожности, ее превращения в логико-юридическое понятие

<352>.

--------------------------------

<349> Подробно об этом принципе и его преодолении см. выше, § 5.

<350> См.: Betti E. Diritto romano. I. Parte generale. P. 326 s.

<351> См., напр.: Artt. 1108, 1131, 1133 Code civil, art. 1418 Codice civile, § 134 BGB.

Несколько иначе решает этот вопрос современный эстонский законодатель в Законе об

Общей части ГК 2002 г. (см. ниже, сн. 368). Пример же подхода, прямо противоположного

общепринятому, являет, как будет показано ниже (сн. 383), новый ГК Украины 2003 г.

<352> См.: Scognamiglio R. Op. cit. 2a ed. 1969. P. 332, nt. 3.

Известно, однако, и негативное отношение к рассматриваемому принципу. "Эта

система, - писал в середине 20-х гг. прошлого века проф. Я.М. Магазинер, - напоминает

обвал горы или глетчера: тронь песчинку или льдинку - и все покатится вниз. От одного

нарушения нормы рушится гора фактов и отношений, из него возникших и хотя бы

отдаленно с ним связанных. Такая система разрушительно действует на жизненные

отношения и в настоящее время отвергается. Есть известная граница в соблюдении

принципа законности, переходя которую, мы разрушаем ту самую общественность, для

укрепления и развития которой служит право, и тогда мы из законников становимся

педантами. Если норма нарушена, то ничтожны только те последствия, которые закон

специально объявил таковыми..." <353>. Таким образом, автор видел отношение

ничтожности и оспоримости противоположным только что обозначенному: общим

правилом должна быть оспоримость, ничтожность же - прямо предусмотренным законом

исключением из него (виртуальная оспоримость и текстуальная ничтожность).

--------------------------------

<353> Магазинер Я.М. Указ. соч. С. 123 и сл.

С этим можно было бы, однако, согласиться лишь применительно к сфере

публичного права, в котором, как известно, действует презумпция законности актов

государственных органов и их должностных лиц и где общий принцип ничтожности

незаконных актов действительно мог бы иметь разрушительные последствия <354>. Но

автор формулировал отстаиваемое им начало именно как общеправовое. Ссылаясь на

Дернбурга, он указывал, что в римском праве нарушение запретительных норм "поражало

недействительностью всякий акт, им противоречащий, если сама норма не содержала

иного правила" <355>. "...В современном праве, в отличие от римского, - продолжал он, -

общий принцип недействительности всех актов, вытекающих из правонарушения, принят

быть не может. Напротив, в ряде норм права провозглашается и действует совсем иное

начало. Недействительны только такие правонарушительные акты, которые запрещены

именно под страхом недействительности" <356>.

--------------------------------

<354> Примечательно, что в подтверждение своего взгляда Я.М. Магазинер

приводил пример, заимствованный им у Иеринга, именно из области публичного права.

Цицерон был сослан трибуном Клодием, и его имение было конфисковано. Вернувшись

из ссылки, Цицерон, желая вернуть имение, доказывал ничтожность конфискации

следующим образом. Патриций Клодий, чтобы стать народным трибуном (должность,

которую могли занимать только плебеи), должен был стать плебеем. Для этого он был

усыновлен, а затем эманципирован плебеем. Однако вследствие того, что разница в

возрасте между усыновителем и усыновляемым была меньше той, которая требовалась

правом, акт усыновления был ничтожным. А раз так, Клодий не может считаться плебеем,

а значит, и трибуном. Следовательно, все акты, совершенные им в этой должности,

ничтожны (см.: Магазинер Я.М. Указ. соч. С. 123).

<355> Магазинер Я.М. Указ. соч. С. 122.

<356> Там же. С. 124.

Следует прежде всего заметить, что, как было показано выше, римскому праву,

напротив, не был известен какой-либо общий принцип ничтожности юридических актов,

совершенных в противоречие с запретительными нормами закона. Ничтожными являлись

лишь те из них, которые противоречили leges perfectae. Но, во-первых, сами leges perfectae

в римском праве были достаточно редким и относительно поздним явлением: в основном

имели место законы minus quam perfectae и imperfectae <357>, что объясняется

неспособностью законов в древнюю эпоху "непосредственно уничтожать последствия

основанного на ius civile юридического акта", который поэтому "оставался эффективно

защищенным иском..." <358>, или, по крайней мере, их "известной сдержанностью" в

этом отношении <359>. "Lex действовала, опираясь в качестве предпосылки на

существование ius, и не могла, следовательно, непосредственно его отменять или

изменять" <360>; первоначально она находилась "в плоскости, отличной от ius civile",

составляя с ним, таким образом, "антитезу ius-lex" <361>. Во-вторых, ничтожность актов,

противоречивших leges perfectae, не была виртуальной, ибо должна была быть прямо

предусмотрена соответствующим законом (который в противном случае просто не

являлся бы lex perfecta).

--------------------------------

<357> И лишь "процесс развития привел наконец действенность законов в

отношении актов ius civile к преодолению сферы leges imperfectae и minus quam perfectae и

появлению категории leges perfectae" (Grosso G. Lezioni di Storia del diritto romano. 5a ed.

riveduta ed ampliata. Torino: Giappichelli Editore, 1965. P. 290).

<358> Grosso G. Op. cit. P. 129. Ср.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник

для вузов. М.: Инфра-М; Норма, 1997. С. 87: "Объяснение распространенности таких

законов состоит в том, что законы не могли отменить эффект ритуальных форм, в которых

совершались нежелательные акты, в плане ius civile".

<359> Talamanca M. Elementi di diritto privato romano. P. 32.

<360> Grosso G. Op. cit. P. 129.

<361> Ibid. P. 130.

Чуждый римскому классическому праву, принцип виртуальной ничтожности

происходит, как уже отмечалось, из одной императорской конституции постклассического

периода (V в.), "актуализированной" в XIX в. Савиньи <362>, и таким образом входит в

качестве элемента в пандектную систему. Именно поэтому пандектист Дернбург, на

которого ссылался М.Я. Магазинер, и говорит о нем как о "римском правиле", имея в виду

систему так называемого современного римского (= пандектного) права. Впрочем, сам

Дернбург также считал, что это "римское правило толкования не может применяться к

запретительным законам новейшего времени", полагая, что "тут правильнее заключать о

последствиях, связанных с нарушением таких законов, на основании и слов их, и смысла"

<363>.

--------------------------------

<362> См. выше, § 19, в конце.

<363> См.: Дернбург Г. Указ. соч. С. 80.

Конечно, нельзя отрицать, что действие принципа виртуальной ничтожности, как и

любого другого принципа, не может быть абсолютным. Как было показано выше <364>,

"естественное исключение" из него допускалось еще Савиньи: ничтожность не наступает,

когда та же императивная норма, которой противоречит сделка, прямо предписывает

"последствие, отличное от ничтожности и такое, которое не может сочетаться с ней"

<365>. Практическая реализация данного исключения предполагает установление

критериев, по которым в конкретном случае можно было бы определить, совместимо ли с

ничтожностью то или иное последствие, отличное от нее.

--------------------------------

<364> См.: § 19, в конце.

<365> Savigny F.C. Op. cit. Bd IV. § 203. S. 550 f.

Да и независимо от установления императивной нормой какого-либо "иного"

последствия доктрина и судебная практика зачастую ставят виртуальную ничтожность в

зависимость от "степени императивности" нормы, различая таким образом императивные

нормы между собой по их силе и связывая с этим различием судьбу совершенных в

противоречие с ними актов. В качестве критерия такого разграничения, например, в

итальянской доктрине и судебной практике принимается одновременное наличие

следующих признаков: направленность предписания на защиту общего интереса,

"абсолютность" этого предписания (т.е. невозможность отступления от него не только по

соглашению сторон, но и в законодательном порядке), его высший уровень в иерархии

правовых источников (оно должно быть установлено законом или приравненными к нему

правовыми актами, но не низшими нормативными источниками) <366>.

--------------------------------

<366> См.: Commentario del Codice civile Scialoja-Branca / A cura di Francesco

Galgano. Libro quarto - Delle obbligazioni. Della simulazione, della nullita del contratto,