говорить о России, о своей родине. Раньше вариантов не было — наша страна. Однако под влиянием
английского языка и заложенного в нем социокультурного, идеологического содержания в русском языке все
чаще стало мелькать в устной
49
Татьянин день, 1997, № 17, с. 16.
180
и письменной речи эта страна, что всегда предполагало негативный контекст и негативные же коннотации.
Патриотическая и, впрочем, всякая другая, в том числе и «независимая», пресса немедленно откликнулась.
Александр Чачия, академик Академии социальных наук, в статье под названием «На холмы Грузии легла от фески
тень» в разделе с подзаголовком «Где гордость, великороссы?» обращается с вопросами: «Как можете вы, великая
нация, терпеть, глядя на российских министров, согнувшихся в три погибели и шаркающих ножками перед
клерками из МВФ или Всемирного банка? Как можете молча взирать на кучку проходимцев неведомого рода-
племени, растаскивающих ваше, народное добро и при этом презрительно насмехающихся над „этой страной",
„этим народом"? Какую страну приняли вы от отцов ваших и какую оставляете детям вашим? Испытывая горечь
поражения на начальном этапе Отечественной войны 1812 года, генерал Петр Иванович Багратион писал:
„Скажите ради Бога, что наша Россия — мать наша — скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное
Отечество отдаем сволочам?"»
50
Обратите внимание на слова Багратиона: «Наша Россия — мать наша». Настоящему патриоту России захочется
плакать от восторга и умиления, от любви к родине, от связи времен и поколений. А теперь — маленький
лингвистический эксперимент: замените слово наша на эта — и что вы почувствуете, и что вы подумаете про
Петра Ивановича?
Еще пример, из статьи Виктора Кожемяко «Мусор на могилу»: «Ну а все же — в душе-то за кого? Как-никак на
волоске была судьба нашей страны — быть ей или не быть. Нашей... У Р., как и у многих сегодня, чаще звучит по-
иному: „эта страна". И, когда он будет повествовать еще об одном разговоре Сталина с Трумэном, вы его
внутренние симпатии и антипатии поймете совсем четко»
51
.
А вот что читаем в статье Нади Кеворковой «Чистеньких всякий полюбит» с подзаголовком «Апология нового
русского»: «Новые русские очень часто не новы, то есть не юны. Они, с чьей-то предвзятой точки зрения, могут
быть не стопроцентными русаками, кажутся порчеными евреями, татарами, грузинами; порчеными, потому что
связывают свои дела с буднями не ЭТОЙ, но НАШЕЙ страны. Не бледнеют при употреблении местоимения МЫ,
не отягощены семантическими ассоциациями с прозой Замятина, хотя некоторые знают, о чем речь, и не
соблюдают натужной корректности, называя россиян русскими. Наша страна для них не синоним утраченного
рая, но и не средоточие мрака и дебилизма, прорастающее со страниц журнала с аналогичным названием»
52
. Не
пропустите «натужную корректность». По-видимому, все-таки корректность не в том, чтобы россиян называть
русскими, а в том, чтобы нерусских, живущих в России, называть россиянами, а не русскими.
В наши дни по нашей или этой стране определяют «своих» и «чужих» так же, как по обращениям господа или
товарищи. В русском языковом — и неязыковом — мышлении настолько привычно и правиль-
50
Завтра, 1996, № 53 (161).
51
Советская Россия, 1997, №41 (11479).
52
Независимая газета, 02.12.97.
181
но выражение наша страна, что не знающим английский язык трудно представить, что возможны и приняты
другие формы отношений со своей страной. В этом плане забавно, или, вернее, трогательно, звучит вполне
идеологически верное противопоставление Англии и России в статье Валерия Ганичева «Из Англии, но не о ней»:
«Отличительной чертой первых лиц английской политики всегда было служение главным целям Англии,
государства и, если хотите, народа. Нет — они употребляют все краски, чтобы опорочить политических
оппонентов, но никто не называл и не мог назвать Англию „эта страна"»
53
.
Называют, называют — именно this country, потому что не имеют другого варианта и потому что именно такого
языкового выражения отношения к своей стране требует национальный характер.
Означает ли это, что англичане не любят родину и что английский язык это подтверждает? Очевидно, что с
любовью к Англии у англичан все в полном порядке: они завоевали в свое время полмира и все культурные и
материальные ценности от Египта до Индии свезли на свой остров. Свидетельства их прочного «романа» с
родиной — это Британский музей, может быть, самый богатый музей мира, где с большим вкусом, ученостью,
пониманием и огромным патриотизмом собраны сокровища: от рукописей Улугбека до древнегреческих храмов
(не обломков колонн, как в других музеях мира, а целиком храмов); это игла Клеопатры на набережной Темзы, на
которой указаны имена английских моряков, отдавших свою жизнь при перевозке памятника через проклятый
штормовой Бискайский залив, и многое, очень многое другое. А как же язык? Где же его свидетельство? Где
английские эквиваленты родины-матушки, отчизны, отечества, родимой сторонки, нашей страны?
Есть, есть языковое свидетельство, не будем волноваться. Просто английский язык, отражая английский
национальный характер, «пошел другим путем». Пылкое открытое словесное выражение любви, пусть даже и к
родине, не в духе англичан. Их знаменитая «языковая сдержанность», «недосказанность», «недооценка» —
understatement — накладывает свой отпечаток и на любовь во всех ее проявлениях.
По-русски можно сказать не только «я люблю суп», но и «я обожаю суп», если вы его действительно очень
любите. По-настоящему английский ответ дала мама моей подруги Джуди Уокер, когда в ресторане официант
предложил ей суп: «I do not dislike soup [Я ничего не имею против супа]», — сказала миссис Уокер, которая на
самом деле очень любит суп. Разумеется, сказанное отнюдь не обозначает, что англичанин не может сказать «I
adore soup! [Я обожаю суп]». Может, сказать можно все или, во всяком случае, многое, но речь идет о ТЕНДЕНЦИЯХ,