Сыроежкин К.Л. Казахстан - Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству Книга 1

Подождите немного. Документ загружается.

1. В начале пути

15. Hurris L.C. Xinjiang, Cen�ral A�ia and �he I��lica�ion� for China’� Policy

in �he I�la�ic World // The China Quar�erly. – March 1993. – № 2. – P. 125.

16. См.: Дандай Чжун’Я яньцзю (Исследования по современной Централь-

ной Азии) / Под ред. Чжан Баого. – Урумчи, 1999; Ма Маньли. Чжун’Я яньцзю

(Исследования по Центральной Азии). – Ланьчжоу, 1995; Син Гуанчэн. Чжунго хэ

синь дули дэ Чжун’Я гоцзя гуаньси (Отношения Китая с новыми независимыми

государствами Центральной Азии). – Харбин, 1996; С�э Цз�ньду, Син Гуанчэн.

Чжунго юй Чжун’Я (Китай и Центральная Азия). – Пекин, 1999. – С. 183–224;

Чжунго юй Чжун’Я яньцзю вэньцзи (Сборник исследований по Китаю и Цент-

ральной Азии) / Под ред. У Фухуаня, Чэн Шимина. – Урумчи, 1998. – С. 7.

17. См.: Синьцзян гайгэ кайфан 30 нянь тунлань. – С. 157.

18. См.: Соглашение о принципах и основных направлениях развития со-

трудничества между Казахской Советской Социалистической Республикой и

Синьцзян-Уйгурским автономным районом Китайской Народной Республики

(Урумчи, 16 июля 1991 г.) // h��://�a�e.�a�on.��/doc/lawyer/.://�a�e.�a�on.��/doc/lawyer/.�a�e.�a�on.��/doc/lawyer/..�a�on.��/doc/lawyer/.�a�on.��/doc/lawyer/..��/doc/lawyer/.��/doc/lawyer/./doc/lawyer/.doc/lawyer/./lawyer/.lawyer/./.

19. См.: Синьцзян гайгэ кайфан 30 нянь тунлань. – С. 157.

20. Токаев К. Дипломатия Республики Казахстан. – Астана: Елорда,

2001. – С. 122–123.

21. Там же. – С. 124.

22. Султанов Б.К., Музапарова Л.М. Становление внешней политики Казах-

стана. История. Достижения. Взгляд в будущее. – Алматы: Институт мировой

экономики и политики при Фонде Первого Президента РК, 2005. – С. 89.

23. Жэньминь жибао. – 1994, 20 апреля.

24. Казахстанская правда. – 1995, 9 февраля.

25. Совместная декларация о дальнейшем развитии и углублении дру-

жественных взаимоотношений между Республикой Казахстан и Китайской

Народной Республикой. 11 сентября 1995 г. // Дипломатический курьер. –

1996. – № 1. – С. 69.

26. См.: Казахстанская правда. – 1995, 13 сентября; Panora�a. – 1995, 15

сентября.

27. С�э Цз�ньду, Син Гуанчэн. Чжунго юй Чжун’Я. – С. 58.

28. Там же. – С. 58–59.

29. См.: Чжун’Я яньцзю. – 1992. – № 1–2. – С. 53.

30. См.: Beijing �e�iew. – 1993. – № 5. – 1–7 февраля. – С. 27.См.: Beijing �e�iew. – 1993. – № 5. – 1–7 февраля. – С. 27..: Beijing �e�iew. – 1993. – № 5. – 1–7 февраля. – С. 27.февраля. – С. 27.. – С. 27.С. 27.. 27.

31. См.: Синьцзян тунцзи няньцзянь. – 1999 (Статистический ежегодник

по Синьцзяну за 1999 г.). – Урумчи, 1999. – С. 601.

32. Ван Хайянь. Цзинцзи хэцзо юй фачжань. Чжун’Я уго юй Чжунго Синь-

цзян. – С. 309–310.

33. Подробнее см.: Сыроежкин К. Казахстан – Китай: торгово-экономиче-

ские отношения // Казахстан и мировое сообщество. – 1995. – № 1. – С. 63–72;

Кадырбаев А., Сыроежкин К. Китай и Центральная Азия: история и современ-

ность // Казахстан и мировое сообщество. – 1995. – № 3. – С. 33–44.

К.Л. Сыроежкин

Казахстан – Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству

34. См.: Чжун’Я яньцзю. – 1994. – № 3–4. – С. 22.

35. См.: Садовская Е.Ю. Миграция в Казахстане на рубеже XXI века: ос-XXI века: ос- века: ос-

новные тенденции и перспективы. – Алматы: Галым, 2001. – С. 175–176.; В

1993–1994 гг., в период пика китайской «трудовой» иммиграции, по экспертным

оценкам сотрудников УПВР, в Алма-Ате постоянно проживали порядка 40–50

тыс. китайских торговцев. Снимаемые ими в аренду квартиры становились

базой сменяющих друг друга китайских торговцев. – См.: Мустафаев Н. Ки-

тайские иммигранты в Казахстане: мифы и реальность // Центральная Азия и

Китай: поиск новых геополитических ориентиров. – Алматы, 2002. – С. 48.

36. См.: Грозин А.В., Хл�пин В.Н. Республика Казахстан. Геополитические

очерки. – М., 1997; Корсун В.А. Внешняя политика Китая на пороге XXI века. –XXI века. – века. –

М., 2002. – С. 50; По всей видимости, данная цифра взята ими из заявлений

казахстанской оппозиции. В октябре 1993 г. лидер Республиканской партии

Казахстана С. Акатаев заявил, что, по его данным, в Алматы и Алматинской

области живут свыше 200 тыс. нелегальных китайских иммигрантов, в целом

же по республике численность китайских иммигрантов достигает 300–350 тыс.

человек. – См.: Козлов С. Чайна-тауны в казахстанских городах // Независимая

газета. – 1993, 7 октября.

37. Подробнее об этом см.: Сыроежкин К. Проблемы современного Китая

и безопасность в Центральной Азии. – Алматы: КИСИ при Президенте РК,

2006. – С. 173–195.

38. Мустафаев Н. Китайские иммигранты в Казахстане: мифы и реальность

// Центральная Азия и Китай: поиск новых геополитических ориентиров. –

Алматы, 2002. – С. 46.

39. Кожирова С.Б Китайская миграция как элемент региональной

безопасности. Дисс. … доктора политических наук. – Астана, 2009. –

С. 90–91.

40. Ван Хайянь. Цзинцзи хэцзо юй фачжань. Чжун’Я уго юй Чжунго Синьц-

зян. – С. 289. Ориентированы они были, главным образом, на торгово-закупоч-

ную деятельность. В общем количестве совместных предприятий с китайским

капиталом ориентированные на производство казахстанско-китайские СП

составляли лишь 1,3% [41].

41. Внешнеэкономическая деятельность Республики Казахстан. Статис-

тический сборник. 1999. – Алматы, 1999. – С. 384; Синьцзян шэхуй цзинц-

зи. – 1996. – № 2. – С. 59–60.

42. См.: Внешняя торговля Республики Казахстан в 1995 году. – Алматы,

1996. – С. 5–7.

43. См.: Чжун’Я яньцзю. – 1994. – № 3–4. – С. 30–31.

2. С учетом складывающихся обстоятельств

2. С учетом СКЛаДЫваЮЩихСЯ

оБСтоЯтеЛЬСтв

Во второй половине 1990-х гг. подходы Китая в отношении

Центральной Азии несколько изменились. Если сразу после рас-

пада СССР у него существовали некоторые иллюзии о возмож-

ности стремительного усиления своего влияния в этом регионе,

то к концу 1990-х гг. на смену им пришел, с одной стороны, эко-

номический расчет, а, с другой – геополитические интересы.

Надо сказать, что в Китае достаточно отчетливо понимались

как характер вызовов и угроз стабильности в Центральной Азии,

так и круг потенциальных конфликтных зон. В одной из закры-

тых работ, посвященных этим проблемам, китайские авторы

определяли их следующим образом:

1. Ужесточающаяся с каждым днем борьба за углеводородные

ресурсы Каспийского моря и пути их транспортировки, угрожа-

ющая стабильности в регионе.

2. Еще далекие от окончательного разрешения конфликты в

«горячих точках», в которых даже наблюдаются рецидивы; при-

чины этого заключаются в том, что проблемы и противоречия,

вызвавшие эти конфликты, пока еще коренным образом не раз-

решены. И это – одна из основных и наиболее очевидных угроз

стабильности в Центральной Азии.

3. Имеющиеся тенденции к расширению, а не к сокращению

деятельности и влияния исламских фундаменталистов, что уве-

личивает угрозы безопасности региона.

4. Продолжающаяся в течение нескольких лет гражданская

война в Афганистане, являющаяся внешней угрозой безопас-

ности региона.

5. Сложные и запутанные межэтнические отношения в регио-

не и пустившее глубокие корни местничество, также являющиеся

факторами нестабильности в Центральной Азии.

6. Расширение экономического кризиса после обретения не-

зависимости государствами Центральной Азии [1].

К.Л. Сыроежкин

Казахстан – Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству

Принципиальных возражений все это не вызывает, и в боль-

шинстве случаев эти же угрозы и вызовы назывались казахс-

танскими и российскими авторами. Интересен не сам перечень

угроз, а то, какие из них, по мнению китайских авторов, будут

иметь тенденцию к возрастанию.

Прежде всего, речь шла о перспективе усиления противостоя-

ния в регионе между США и Россией.

Причем, китайские авторы

не без оснований подмечали, что в середине – конце 1990-х годов

США, в отличие от России, имели более прочные позиции как

в политической, так и в особенности в экономической сферах

государств Центральной Азии.

Во-вторых, необходимо отметить разрастание сил, поддержива-

ющих исламский фундаментализм. Здесь с китайскими авторами

можно вполне согласиться в том, что в тот период в Центральной

Хотя некоторые американские авторы, ссылаясь на концепцию политики США в

отношении Центральной Азии, озвученную тогдашним заместителем госсекретаря

Стробом Тэлботом, подчеркивают, что этот регион являлся для США «... второсте-

пенным», и доминирование в регионе не рассматривалось в качестве приоритета, тем

не менее, и они признают, что главная цель США в регионе состояла в том, чтобы

«... не дать другим стать такой силой или избежать соперничества за влияние» [2].

По мнению госсекретаря США М. Олкотт, США должны были «... научить их

[государства Центральной Азии] быть независимыми государствами, независи-

мыми, прежде всего, от России, только тогда Центральная Азия из де-юре станет

независимой де-факто; вот что в действительности будет способствовать интересам

США в регионе» [3].

Особенно отчетливо эта мысль выражена З. Бжезинским – одним из главных гео-

стратегов администрации Билла Клинтона. Согласно изложенной им концепции,

главная цель США заключалась в том, чтобы «укрепить и сохранить существу�щий

геополитический пл�рализм на карте Евразии», исключающий возможность «появ-

ления враждебной коалиции, которая попыталась бы бросить вызов ведущей роли

Америки», а в перспективе – содействовать появлению «в стратегическом плане

совместимых партнеров, которые под руководством Америки могли бы помочь в

создании трансъевразийской системы безопасности» [4].

В качестве некоторых примеров можно привести: подписание в ноябре 1997 г.

между США и Казахстаном соглашения о разделе продукции на казахстанской части

шельфа Каспийского моря и соглашения об экономическом и стратегическом парт-

нерстве; оценку президента США Билла Клинтона, согласно которой, «Вашингтон

рассматривает Казахстан как ключевое государство в Центральной Азии»; объем

прямых инвестиций США в Казахстан, который по итогам 1993–2001 гг. достиг

5 млрд. 424,6 млн. долл., или 34,5% общего объема прямых иностранных инвестиций;

наконец, включение в октябре 1999 г. Казахстана и других государств Центральной

Азии в зону ответственности Центрального командования США (ЦЕНТКОМ).

2. С учетом складывающихся обстоятельств

Азии уже имелся прецедент вхождения представителей исламской

оппозиции в правительство одного из государств Центральной

Азии (Таджикистан), и, с учетом социально-экономической и по-

литической ситуации в регионе, не исключена была перспектива

расширения этого прецедента на другие государства.

Не меньшую озабоченность вызывало превращение региона

в основной канал транзита наркотиков и перехода «исламистов»

к тактике террора [5].

Не менее любопытен и перечень факторов, которые, по мне-

нию китайских авторов, могли бы оказать негативное воздействие

на сохранение политической стабильности в регионе. При этом

весьма симптоматично то обстоятельство, что на первое место

они ставили не внешние, а внутренние угрозы безопасности.

Первую строчку занимал такой фактор, как межэтнические

противоречия. В качестве основных подчеркивались: противо-

речие между таджиками и узбеками и снижение социального

статуса русских в государствах региона.

На втором месте стояли пограничные проблемы, имеющие

место между Узбекистаном и Киргизией, Узбекистаном и Ка-

захстаном.

Третью позицию занимала борьба за природные ресурсы.

Причем здесь речь шла не столько о Каспии, сколько о проблеме

водных источников и земли.

Далее следовал комплекс проблем, связанных с Таджикиста-

ном (критический потенциал гражданской войны, включая не

прекратившуюся борьбу между кланами и фактический раздел

Таджикистана на зоны влияния кланов; наркотрафик, опасный

прецедент вхождения представителей исламской оппозиции в

правительство страны).

Сегодня мы наблюдаем расширение позиций ислама практически во всех государ-

ствах Центральной Азии. И в этом, по-видимому, особой угрозы нет. Правда, только

если речь идет об укреплении культурной традиции и соответствующем контроле со

стороны государства за деятельностью нетрадиционных конфессий и зарубежных

эмиссаров. Но когда этого нет, и у исламистов развязаны руки, это превращается в

серьезную угрозу, и то, что сейчас наблюдается в религиозной сфере в Киргизии – в

этом смысле весьма симптоматично.

К.Л. Сыроежкин

Казахстан – Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству

На пятой позиции находились возрождение и политизация

ислама в Центральной Азии.

Что касается внешних факторов, то к их числу китайские ав-

торы относили деятельность движения «Талибан» – в качестве

постоянного фактора, несущего угрозу региону, и российско-

американское противостояние в Центральной Азии [6].

При этом Китай не стремился форсировать события, в боль-

шей степени оставаясь наблюдателем борьбы России и США на

постсоветском пространстве, а временами даже демонстрируя

снижение интереса к Центральной Азии.

Перелом в его позиции произошел в начале 1997 г., когда под

давлением внутренних обстоятельств (активизация проблемы

этнического сепаратизма в СУАР КНР) он был вынужден обезопа-

сить себя от угрозы негативного внешнего влияния [7]. Не могло

китайское руководство не учитывать и изменений, произошедших в

политике США, отношения которых с государствами Центральной

Азии из сферы экономики постепенно начали переходить преиму-

щественно в сферу политики. По оценке США

, они достигли в

регионе той степени влияния, при которой, в случае возникновения

угрозы своим национальным интересам, были способны использо-

вать все возможные экономические и политические рычаги воздейс-

твия – как в пределах своей страны, так и конкретном государстве

региона. Укрепление позиций России и Китая в Центральной Азии

как раз этим интересам и не отвечало.

По-видимому, к концу первой половины 1990-х гг. в Китае

пришли к заключению, что, благодаря уже завоеванным им эко-

номическим позициям, а также в силу экономической и военной

слабости России, перед ним открывается перспектива выступить

в роли гаранта региональной безопасности, и с помощью этого

фактора попытаться расширить масштабы своего влияния на

Центральноaзиатский регион.aзиатский регион.зиатский регион.

Кстати говоря, во многом иллюзорной даже для американских исследователей

данного региона. Как подчеркивает Марта Б. Олкотт, «...нам все меньше и меньше

удается влиять на эти страны так, чтобы их развитие шло в направлении, отвечаю-

щем американским интересам» [8].

2. С учетом складывающихся обстоятельств

Именно этим в отношениях КНР с государствами Цент-

ральной Азии можно объяснить выдвижение на первый план

следующих вопросов: обеспечения коллективной безопасности

с перспективой формирования такой ее архитектуры, в которой

Китаю отводилась бы одна из главных ролей; окончательного

решения пограничных проблем; борьбы с «исламским фунда-

ментализмом» и «этническим сепаратизмом».

Наиболее плодотворным в контексте решения этих задач

стал 1996 г. Инициированное Китаем заключение в Шанхае в

апреле 1996 г. «Соглашения относительно укрепления дове-

рия в военной сфере в пограничных районах» и подписанное в

Москве в апреле 1997 г. «Соглашение о взаимном сокращении

вооруженных сил в пограничных районах» заложили основу для

создания «Шанхайской пятерки», в конце 1990-х гг. трансфор-

мировавшейся в «Шанхайский форум».

Но самое примечательное заключается в том, что уже тогда, в

середине 1990-х гг., в создаваемой им организации Пекин видел

«проводника» собственных интересов в Центральной Азии. Во

всяком случае, именно наличие «Шанхайской пятерки», в кото-

рой, начиная с апреля 1997 г., формат переговоров был изменен

с двустороннего (Китай – четверка постсоветских республик) на

пятисторонний (каждый из пяти членов представлял самостоя-

тельный субъект переговоров), позволило КНР успешно решить

свою главную проблему – урегулировать вопрос по спорным

границам, оставив при этом открытыми (до настоящего времени)

сопутствующие пограничные проблемы.

Единственный негатив, связанный с «шанхайскими догово-

ренностями», – их косвенное влияние на активизацию деятель-

ности «уйгурских сепаратистов», которые расценили их как

договоренности, «давшие зеленый свет крупномасштабным

этническим чисткам в Восточном Туркестане» [9]. Безопаснос-

ти в регионе данное обстоятельство никак не способствовало,

особенно в Казахстане, на территории которого проживает зна-

чительная уйгурская диаспора.

К.Л. Сыроежкин

Казахстан – Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству

Третье направление региональной политики КНР в этот пери-

од было связано с попыткой подключения государств региона к

предложенной Китаем новой концепции блокового противосто-

яния развивающихся стран странам развитым, которым недву-

смысленно было предложено несколько умерить свои запросы

в пользу стран третьего мира.

Именно в Шанхае началось формирование стратегического

альянса Россия – КНР, «…способного создать противовес до-

минированию стран Запада», о чем заявил в ходе своего визита

в Шанхай президент России Борис Ельцин. Он достаточно

четко сформулировал идею о том, что нельзя согласиться с

ситуацией, когда одно государство диктует свои условия

всему миру.

Весьма показательна в этом контексте подписанная в Москве

в апреле 1997 г. «Российско-китайская совместная декларация о

многополярном мире и формировании нового международного

порядка», которая продемонстрировала, что как Москва, так и

Пекин намерены активно противостоять доминированию США

на глобальном уровне. Явно антиамериканская направленность

документа подтвердила стремление России и Китая играть более

значимую роль в мировой политике и дала формальный повод

говорить о формировании «нового блокового противостояния».

Китай и Россия сделали попытку расширить свое политическое

и стратегическое сотрудничество для создания противовеса тому,

что обе страны рассматривают как господство США. Государ-

ствам Центральной Азии предстояло сделать соответствующие

выводы [10].

Наконец, четвертое направление касалось расширения эко-

номического присутствия Китая в регионе – с целью получения

доступа к его ресурсам, а в отношении Казахстана – выхода

на нефтегазовый рынок республики и укрепления на нем по-

зиций китайских компаний.

При этом на данном этапе, как и в начале 1990-х гг., в качест-

ве приоритетных задач своей региональной политики, исходя

2. С учетом складывающихся обстоятельств

из понимания угроз национальной безопасности и перспектив

развития отношений с государствами региона, КНР ставила:

• ограничение влияния идеологии пантюркизма, панисла-ограничение влияния идеологии пантюркизма, панисла-

мизма и этнического сепаратизма;

• расширениеторгово-экономических контактов с государства-расширение торгово-экономических контактов с государства-

ми региона на двусторонней основе – с целью укрепления в нем

своего политического присутствия и расширенного экономичес-

кого, обеспечивающих создание в регионе собственных опорных

баз и освоение обширного центральноазиатского рынка;

• сохранение в регионе баланса политических сил, гаранти-сохранение в регионе баланса политических сил, гаранти-

рующее незыблемость действующих политических режимов, с

одной стороны, и сохранение определенной степени разногла-

сий между ними – с другой [11].

Все эти проблемы и составляли повестку дня казахстанско-

китайских политических отношений второй половины 1990-х гг.

2.1. Специфика политических контактов

4–6 июля 1996 г. Председатель КНР Цзян Цзэминь посетил Ка-

захстан с официальным визитом. Визит завершился подписанием

«Совместной декларации Республики Казахстан и Китайской

Народной Республики», подтвердившей все ранее достигнутые

договоренности и взаимные обязательства двух сторон, и наме-

тившей перспективу стратегического партнерства на XXI век.

Однако, пожалуй, главным итогом визита явилось выступ-

ление Цзян Цзэминя в Парламенте Республики Казахстан,

где он обратил внимание на видение основных проблем мира

китайской стороной. Им недвусмысленно была подчеркнута

необходимость «…изменить несправедливый, нерациональ-

ный международный экономический порядок» и осуществлять

более тесное сотрудничество по линии Юг – Юг.

Как отметил Цзян Цзэминь, «…Сотрудничество Юг – Юг

должно осуществляться во многих областях, на различных

уровнях и в различных формах – как в экономической, так и в

К.Л. Сыроежкин

Казахстан – Китай: от приграничной торговли к стратегическому партнерству

политической, культурной и социальной сферах. Диалог Юг –

Север и сотрудничество Юг – Юг – это две важные проблемы

современного мирового развития и международного сотрудни-

чества» [12].

Другими словами, Китаем предлагалась новая концепция

блокового противостояния между развивающимися и развитыми

странами, которым недвусмысленно было предложено несколько

сократить свои запросы в пользу стран третьего мира. Причем Ки-

тай, считая себя инициатором этой идеи и учитывая перспективу

своего геополитического положения, уже тогда предлагал свои

услуги в роли координатора подобного сотрудничества. Кстати

говоря, к этому же призывала и подписанная Цзян Цзэминем и

Н. Назарбаевым «Совместная декларация…» [13].

1997 г. начался визитом Н. Назарбаева в Китай. По иронии

судьбы, по времени визит совпал с двумя трагическими для Китая

событиями – массовыми беспорядками в Кульдже (4–7 февраля)

и смертью Дэн Сяопина (19 февраля). Однако, несмотря на объ-

явленный в Китае траур, встреча с Цзян Цзэминем состоялась,

и на ней обсуждались достаточно значимые как для Казахстана,

так и для Китая вопросы.

Три первых касались открытия новых транспортных кори-

доров, проблемы межгосударственной границы и перспектив

расширения двустороннего сотрудничества в области нефти и

газа. Четвертый – проблем этнического сепаратизма и положе-

ния казахской этнической общины в Китае. По двум последним

проблемам Н. Назарбаев подтвердил свою принципиальную

позицию о недопустимости поддержки любого вида сепаратиз-

ма, необходимости сохранения территориальной целостности,

решения спорных вопросов мирными средствами и политики

Казахстана в отношении проживающих за рубежом казахов, а

Цзян Цзэминь – о невмешательстве китайских властей в выбор

казахов, проживающих на территории Китая [14].

Казахстанско-китайские контакты, осуществлявшиеся в

1998–2000 гг., лучше рассматривать в контексте встреч в рамках