Спивак Д.Л. (отв. ред.) Фундаментальные проблемы культурологии : В 4 т. Том I: Теория культуры

Подождите немного. Документ загружается.

В. П. Большаков70

Не случайно выражение «моральная культура» некорректно, «не звучит», а «нравственная

культура» — звучит нормально. И. Кант отмечал, что: «Благодаря искусству и науке мы до-

стигли высокой степени культуры. Мы чересчур цивилизованы в смысле всякой учтивос-

ти и вежливости в общении друг с другом. Но нам еще многого недостает, чтобы считать нас

нравственно совершенными. В самом деле, идея моральности относится к культуре; однако

применение этой идеи, которая сводится только к подобию нравственного в любви к чести и

во внешней пристойности, составляет лишь цивилизацию»

При этом одно с другим тесно связано, как и вообще цивилизация и культура. То, что мы

именуем цивилизацией, создает возможности для бытия, развития, обогащения культуры.

Взять хотя бы появление письменности, кино и многое другое. Кроме того, в каких-то отно-

шениях цивилизованность и культурность могут совпадать и совпадают-таки. Те же нормы

морали могут быть внутренне усвоенными, пережитыми, стать для человека до известного

предела своими и проявляться в их соблюдении как культурность, в качестве реализуемых

ценностей культуры: добра, справедливости, милосердия. Ведь эти нормы, во всяком случае,

многие из них, утверждаются в обществе в результате неких прорывов, изменений в культу-

ре. Когда, скажем, начинает осознаваться ценность человеческой жизни и призыв «не убий»

наполняется гуманистическим ценностным смыслом, а не только прагматическим.

Вообще то, что достижения цивилизации зачастую используются против человека и чело-

вечности, свидетельствует не о порочности цивилизации и тем более цивилизованности, а

как раз о низком культурном развитии человечества или конкретного общества. Об этом сле-

дует помнить в современной России, где цивилизация и цивилизованность нередко тракту-

ются как нечто противопоставленное культуре. Ополчаясь на цивилизацию западного ти-

па, порой вместе с водой выплескивают и ребенка. Дело-то обстоит не так, что мы сохраним

самобытную русскую культуру, только если откажемся цивилизоваться на западный манер.

Потому что никакой особой русской, или американской, или африканской цивилизованнос-

ти не существует. Пренебрежение же к достижениям цивилизации опасно. По-видимому,

нам следует поменьше хвастаться своей слабо реализуемой в обычной жизни духовностью.

И попытаться размыслить, как, не утратив возможностей духовного развития, все же циви-

лизоваться. Отсутствие достаточной цивилизованности, не только материально-вещной, но

и политической, правовой, создает дополнительные трудности в развитии культуры и куль-

турности. Понятно, что никакая цивилизованность сама по себе культурности не обеспечи-

вает (и с ножом и с вилкой можно оставаться людоедом). Но недоцивилизованность — тоже

не подарок. Она ведет к тому, что культура если не умирает, то едва живет, только «вопреки»,

спасаясь от невыносимого бытия и донкихотствуя в борьбе с ним.

К собственно культуре, таким образом, не обязательно относить не только бесчеловечные

или античеловечные по сути явления, которые могут быть зверскими, скотскими, если хоти-

те природными, даже если иметь в виду вторую природу, порождаемую развитием цивилиза-

ций. Культура — это разные формы действительно человеческих отношений с миром. Совсем

не обязательно относить к ней все достижения цивилизации, успехи научно-технического,

4 Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // Хрестоматия по культурологии.

Самосознание мировой культуры. Т. 1. СПб., 1999. C. 76.

Принципы развития современного понимания культуры 71

социально-политического, организационного, бытового прогресса. Не обязательно просто

включать в культуру вещи, создаваемые людьми: орудия, оружие, посуду, утварь и т. д. Так

называемая «материальная» культура — весьма условный термин, не более того. Ибо слово

«материальная» употребляется в данном случае в нестрогом значении, фиксируя не матери-

альность, а вещность, предметность бытия феноменов культуры. Да и не самих этих фено-

менов, а, скорее, их носителей. Ведь если быть точным, материальной культуре должна про-

тивостоять идеальная. Если под материальной понимается вещественная, предметная, тогда

в оппозиции к ней должна быть невещественная, непредметная. Однако все как-то овещест-

влено, опредмечено, и смыслы и чувства. И в феноменах культуры культуролога интересует

не материя, не вещество, а дух. Культура — духовна в принципе. Ибо: «Сферой, противопо-

ложной природе, является дух во всех формах его проявления, в частности в форме культуры

(или цивилизации)»

. Культура, таким образом, понимается в качестве одной из форм прояв-

ления духа. Проявляться дух может и в вещах, и в процессах, которые могут одухотворяться.

И именно это пытается обнаружить культуролог в вещах, рассматриваемых как явления куль-

туры. И при этом всегда надо иметь в виду, что духовное — не синоним культурного. Духов-

ность еще не означает культурности. Недаром в процитированной выше статье из философ-

ской энциклопедии в скобках замечено, что дух может проявиться и в форме цивилизации.

А «Различие между культурой и цивилизацией состоит в том, что культура — это выражение

и результат самоопределения воли народа или индивида („культурный человек“), в то время

как цивилизация — совокупность достижений техники и связанного с ними комфорта»

. Ду-

мается, правда, что цивилизация — совокупность достижений и ценностей, порождаемая не

только техникой, но и разумом, мыслью и, в связи с этим, особой организацией жизни.

Понимание культуры Э. Б. Тайлором, или близкое к нему, развивается и уточняется во

вполне современных, в том числе и «деятельностных» подходах к культуре, важнейшим для

которых является то, что культура — это совокупность способов и продуктов человеческой

активности. Вполне современно и семиотическое или информационно-семиотическое пони-

мание культуры как мира знаков и символов, как социальной информации, сохраняемой и

накапливаемой в обществе (А. С. Кармин), как «символической реальности (Л. Уайт).

В каждом из этих представлений и пониманий фиксировано нечто существенное для куль-

туры. Однако, пожалуй, только у Тайлора (неявно) и у просветителей (очевидно) присутст-

вует момент понимания культуры как особой неприродности. Это немаловажно. Как было

отмечено ранее, уже у древних римлян, кроме противопоставления природе, в слове «куль-

тура» содержался смысл «возделанности» — улучшения, совершенствования. А по отноше-

нию к человеку и обществу — не просто «возделанности», а культивирования с позитивной,

а не любой направленностью. При объективистском, позитивистском подходе к культуре

(в стремлении сделать культурологию наукой на манер других наук) этот смысл ускользает,

затеняется, если вообще удерживается. Совсем исчезает при этом то, что постепенно прояви-

лось и закрепилось в понятиях «культура» и «культурность» — смысл гуманности, очелове-

ченности, деятельности ли, информации ли, если речь о культуре. Культуре, в которой, как и

5 Краткая философская энциклопедия. М., 1994. C. 364.

6 Там же. C. 229.

В. П. Большаков72

(по мысли Маркса) в отношении мужчины к женщине наглядно проявляется то, «в какой ме-

ре человек стал для себя человеком…», и «обнаруживается, в какой мере человеческая сущ-

ность стала для него естественной сущностью, в какой мере его человеческая природа стала

для него природой»

Говоря о культуре, выявляя ее специфичность, надо иметь в виду не просто обработан-

ность, возделанность человеком природы, вещей, самого себя, своих действий и их резуль-

татов, а особый характер обработанности возделанности — особое одухотворение мира.

Особое в том смысле, который подчеркивал А. Швейцер, то есть направленное в сторо-

ну очеловеченности, облагороженности мыслей, чувств, настроений, намерений и их вы-

ражения вовне, закреплении их в действиях, нормах и идеалах жизни, в вещных носите-

лях культуры.

Иногда очень резко возражают против такого понимания культуры, считая, что оно из-

лишне субъективировано, лишено определенности. Ведь очеловеченность (облагорожен-

ность), ее смысл, степень, характер могут пониматься весьма по-разному в разное время,

в разных условиях и регионах, разных возрастных группах, социальных слоях, да и прос-

то разными людьми. Что является человечным и ценным для меня сегодня, то может вос-

приниматься как античеловечное и антиценное другим человеком или мною же завтра. Но

это так и не так. Так, потому что неизбежный момент субъективности в понятиях «человеч-

ность», «благородство», «ценность», «культура» очевидно присутствует. Впрочем, как и в по-

нятиях «добро», «совесть», «красота», «истина» и т. д. Но из этого не следует ни того, что все

эти понятия бессодержательны, ни того, что о них невозможно размышлять. То, что стоит

за такими понятиями, трудно поддается (или вообще не поддается) анализу, исследованиям

методами естественных наук. Ведь в данном случае мы имеем дело с феноменами не просто

даже духовными, а ценностными, которые ну никак нельзя сделать чистыми объектами изу-

чения, в смысле их независимости от всего субъективного.

Все-таки мы справедливо отказываемся считать людоедство явлением культуры, хотя не

все люди оценивали и оценивают его как нечто бесчеловечное. Понятие культуры лишает-

ся сущностного смысла, если в него просто (и совершенно объективно) включать вообще

все то, что и как делают люди, все способы и результаты их деятельности, всю человечес-

кую деятельность без разбора. Важна именно духовно-ценностная составляющая этой де-

ятельности.

Мне представляется поэтому вполне разумным подход к определению культуры Г. П. Вы-

жлецова, который пишет, что культура: «1) высшая степень облагороженности и очелове-

ченности природных и социальных явлений, условий жизни и межсубъектных отношений,

освоенная живущими и переданная последующим поколениям; 2) сфера реализации цен-

ностей…»

Правда, и в этом определении, на мой взгляд, не все удачно. Во-первых, непонятно, что

такое «межсубъектные» отношения. Во-вторых, вряд ли целесообразно говорить только о

высшей степени облагороженности, очеловеченности разнообразных явлений жизни. По-

7 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. C. 115.

8 Выжлецов Г. П. Аксиология культуры. СПб., 1996. C. 146.

Принципы развития современного понимания культуры 73

видимому, поле культуры предполагает наличие разных степеней культурности, разных

уровней самой культуры. Кроме того, любое определение культуры, в том числе и это, неиз-

бежно неполно. В одной-двух фразах не удается целиком охватить все богатое содержание

такого сложного и развивающегося феномена, как культура.

Не претендуя на то, что нам удастся то, что не удалось пока никому, примем за исходное

для дальнейших рассуждений близкое к позиции Выжлецова и учитывающее предваритель-

ные замечания понимание культуры. Будем исходить из того, что культура, в сущности, —

это обработка, оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и

самих себя, своих разнообразных отношений, своей деятельности: ее процессов, целей, спо-

собов, результатов.

Когда мы в таком ракурсе характеризуем культуру, то предполагается именно особое

оформление природы (предметно-вещной среды), самого человека: его тела, движений, мыс-

лей, чувств, намерений, действий, отношений с другими людьми. Оформление, имеющее

ценностный смысл, ценностное содержание, потому что: «… культура начинается там, где

духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму»

Культура в известном смысле и есть форма — воплощение духовного содержания в особой

знаковости, во внешнем виде вещей, предметов, в оформленности действий в обрядах, риту-

алах, этикете. Через то, что называется обычаями, традициями, сохраняются и передаются

именно формы поведения, отношений. И это очень важно. Ведь даже направленность на «се-

бя дорогого», свой эгоизм легче преодолевать в существующей форме, когда как бы механи-

чески совершаешь то, за чем стоит нечто более глубокое, чем само внешнее действие. Это, на-

пример, касается уважительных форм отношения к старшим, галантных форм выражения

любви. Культура дает формы, врастающие в жизнь. И если есть, скажем, чувство любви, то

ему легче выразиться, проявиться в отработанных формах культуры (формах ухаживания),

которые достаточно вариативны и дают возможность индивидуализации поведения. Смысл

последней не сводится лишь к возможности личного самовыражения. Как отметил Г. Зим-

мель: «индивидуализация означает также, и, быть может, прежде всего, ответственность че-

ловека перед самим собой, которую он ни на что не может перенести и от которой его никто

не может освободить»

. Если речь идет о любви, то в индивидуализованной оформленно-

сти чувства содержательно выявляется личная ответственность за любимое человеком су-

щество.

Культурная оформленность, таким образом, определенно содержательна. Если человеч-

ности как содержания нет, то нет и культуры, но возможна форма, подобная культурной

(с другим содержанием), имитация культуры, то, что называют псевдокультурой. В форме

же культуры должна быть выражена какая-то из граней очеловеченности, облагороженнос-

ти бытия. Э. Кассирер считал, что: «Главная задача всех форм культуры состоит в том, чтобы

создавать всеобщий мир мыслей и чувствования, мир человечности…»

9 Ильин И. Основы христианской культуры. Собр. соч. Т. 1. М., 1993. C. 291.

10 Зиммель Г. Избр. Т.2. Созерцание жизни. М., 1996. C. 104.

11 Кассирер Э. Критический идеализм как философия культуры. // Культурология ХХ век. Антология.

М., 1995. C. 140–141.

В. П. Большаков74

Итак, принципиальным для развития современного понимания культуры представляется

следующее. Выявлять особенности неприродности культуры, избегая ее чрезмерно расши-

рительного понимания. При этом, по-видимому, целесообразно рассматривать культуру и

ее явления в качестве именно духовных сущностей. Конечно, и философам и культурологам

необходимо уточнять современные смыслы понятий «дух», духовность», духовное». Требу-

ется четче определиться с местом культуры в сфере духа и прояснять содержание понятий:

«ценности жизни», «духовные ценности» и «ценности культуры» в их соотношении. Важно

и дальнейшее осмысление различий и взаимосвязи между тем, что мы называем культурой

(и культурностью), и тем, что именуется цивилизацией (и цивилизованностью). И наконец,

продолжить исследование культуры как особой формы человечности.

V. P. Bolshakov

Principles of Development of the Concept of Modern Culture

Diversity of concepts and denitions of culture makes it dicult for the scientis to underand

each other and to teach in the eld of cultural udies. is crisis of interpretations is being slowly

overcome. Some principal points are to be taken into consideration:

• the scientic interpretations of social life have to overcome the dichotomy “culture-nature”. ere

is great variefy of social phenomena and components of daily social life which are of non-biolog-

ical origin. ere is a need to introduce a new concept of culture as a phenomenon with its own

unique origin;

• one of the possible ways to overcome the crisis of cultural interpretations is to open a new direc-

tion of scientic research. I mean the real importance of nding out diinive dierence between

culture and iritual life, culture and civilization.

• cultural interpretations have to reveal unique value charaeriics of culture.

В. А. Фортунатова

Нижегородский государственный педагогический университет

Культурологизм КаК свойство современного научного знания

Новое свойство гуманитарного мышления стало ощущаться в последнее время как ре-

зультат быстрого и широкого распространения культурологического знания в соотнесении

со знанием общенаучным. До недавних пор культурологизм смотрел на академическую на-

уку через Высокую Стену и не чувствовал в себе сил и возможностей не только претендо-

вать на обозначение необходимой степени научной мысли, но и надеяться на востребован-

ность своих концепций, знаний и технологий. Сейчас эта ситуация преодолена. Но нелишне

вспомнить, что отношения науки и культуры многосложны по своей природе. А в наши

дни их дискуссионность приобрела конфликтно-кризисное состояние, когда за культурой

закрепилась стихия субъективности и произвола, а за наукой — сфера безусловной объ-

ективности, с одной стороны, и культурного равнодушия, разрушительной всетерпимос-

ти, отсутствия индивидуальных пристрастий и собственно научного внимания к пробле-

мам культуры — с другой.

Конфликт знаний и впечатлений, закономерностей и эмоций в разные историчес-

кие времена приобретал разнообразные формы, которые наиболее часто менялись в

ХХ веке при бурном развитии и отчаянных попытках самосохранения культуры. Это

был хотя и мучительно трудный, но во многом также плодотворно-обновляющий про-

цесс.

В свое время Д. С. Лихачев очень точно отметил, что «История культуры есть не только ис-

тория изменений, но и история накопления ценностей, остающихся живыми и действенны-

ми элементами культуры в последующем развитии»

. Положение современной культуры оп-

ределяется, в частности, тем, что источником упомянутых живых и действенных элементов

для нее стала не только и не столько (!) предшествующая культура, сколько практически со-

циальный опыт (новый эмпиризм) и наука, с которой культура вступала то в спор, то в при-

мирение, включая ее в сферу своих возможностей. И если в 60-е годы прошлого века суще-

ствовала интенция «Наука вместо идеологии», то в наши дни ирония по поводу «Культуры

вместо науки» выглядит крайне деструктивной.

Изменение культурных оснований побуждало к упорному поиску исследовательских

стратегий. Уже во второй половине ХХ столетия было очевидно, что гуманитаристика

не замечает отмеченных тенденций и увязает в описательности отдельных частей или

в их соотнесенности с социально-общественными процессами различных культурных

эпох, которые все больше теряют свою неповторимость, унифицируясь в стереотип-

ных формулах, оценках и заключениях. Идеологический модуль, служивший своего

рода универсальной научной отмычкой, хотя и привел к декультурологизации научно-

го знания, тем не менее активизировал появление разнообразных аналитических аль-

тернатив.

1 Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3 т. Л., 1987. С. 26.

В. А. Фортунатова 76

В 1962 г. вышла книга Томаса Куна «Структура научных революций», где американский

ученый указал на антигуманитарный компонент современной науки

и подчеркнул значе-

ние научного сообщества как логического субъекта научной деятельности. Вскоре француз-

ский философ Мишель Фуко в знаменитом труде «Слова и вещи» высказался по поводу изме-

нения пространства знания за счет его отношения к реальности, собственной достоверности

и обоснованности, а также вновь заметил недостаточную гуманитарную компоненту чело-

веческого бытия.

Проблема взаимосвязи изучаемого и переживаемого, видимого и высказываемого актуа-

лизировалась и в отечественной науке. Д. С. Лихачев, в частности, предложил методику при-

ближенных описаний

, когда отбрасываются частные подробности об истории отдельного

факта культуры, при этом акцент делается на создании мегаобраза эпохи.

Активно востребованной оказалась концепция диалогического слова М. М. Бахтина.

Большой интерес и широкий научный отклик вызывали сообщения о знаково-символичес-

кой природе культуры тартуской школы исследователей во главе с Ю. М. Лотманом.

Поиском единства самых различных дисциплин и их синестезирующих возможностей за-

нялась ленинградская Комиссия по комплексному изучению художественного творчества

во главе с Б. С. Мейлахом. Эти и многие сходные изыскания свидетельствовали, прежде все-

го, о необходимости появления культуры высоких мыслительных и свободных форм.

Следует подчеркнуть, что отмеченные инновационные направления развивались в рус-

ле научного академизма, создавшего заслуженно высокую репутацию гуманитарной школы.

Но фундаментальность, основательность, масштабность, стабильность, достоверность, на-

дежность, добросовестность — все эти сущностные свойства академического образа мыс-

лей оказались недостаточными в грянувшую эпоху изменений, а порой и невыдержанными

в единстве, о котором идет речь.

«Думается, — писал в начале 90-х Сол Беллоу, — интеллектуалы сознательно отвернулись

от тех проявлений жизни, которые не вписывались в концепцию современной науки и ко-

торые с высоты нашего опыта представлялись беспочвенными. Сила духа… в современной

жизни не имеет под собой почвы, ее считают глубоко субъективной. Писатели тем не ме-

нее продолжают делать ставку на реальность этой силы. Но интеллектуалам об этом прак-

тически нечего сказать»4.

Принципы классической науки, ее монизм, стали расшатывать-

ся под действием нового мира, внезапно потерявшего свою одномерность и многообразно

воздействовавшего на неприступные ранее твердыни. Возникла экзистенциальная необхо-

димость в культурологии. Монофакторный, узкодисциплинарный подход к познанию мира

практически уже не давал нового материала. Наука все больше становилась эманацией куль-

туры, т. е. ее символической, достаточно выразительной формой, но часто лишенной куль-

турной семантики. Достаточно вспомнить нашумевший спор «физиков и «лириков» 60-х гг.

2 Feyerabend P. Consolation for the Specialist // Criticism and the Growth of Knowledge. Ed. I. Lakatos,

A. Musgrave. Cambridge, 1970. P. 212.

3 Лихачев Д. С. Там же. С. 27.

4 Беллоу С. Писатели, интеллектуалы, политики: воспоминания о главном // Иностранная литерату-

ра. 2005, №12. С. 204.

Культурологизм как свойство современного научного знания 77

прошлого столетия, действующих лиц единого смыслопорождающего пространства. Сего-

дня этот конфликт видоизменился: культурологизация стала объективным ответом на то-

тальную идеологизацию и технизациюю.

В 90-е гг. стали появляться новые, неизвестные ранее свойства гуманитарного знания. Не-

спешность сменилась программным динамизмом. «Чистота» отдельного сегмента науки вы-

теснялась искусством объединения различных образов и идей, созданием разнообразных

концептов или даже концептосфер. Эвристичность, проектность, парадоксальность, креа-

тивность — все это означало обновление. Особое место в культурологии заняла философия

слова, выявление его понятийного ядра и многослойных смыслов.

Появилась потребность фасцинированной науки, вызывающей доверие общественности,

обладающей свойством привлекать и удерживать внимание не только узкого круга специ-

алистов, но и широких слоев населения. Не сегодня замечено, что культура — это вид доб-

ровольного принуждения, к которому человечество приговорило себя, чтобы оторваться от

животного мира. Но не следует забывать, что именно культура порождает множество форм,

обогащающих природу и требующих своего изучения.

Все это расширило диапазон исследовательских маршрутов культурологии, которая заня-

лась, перефразируя Леонардо да Винчи

, не только творениями науки, но и бесконечно мно-

гим из того, чего наука никогда не создавала и что, объединяясь с нею, означало гуманитар-

ный ренессанс.

Подобные претензии отнюдь не вели к «дилетантизму и верхоглядству» культурологии

или к ее паранаучности, как это поспешили объявить приверженцы старых традиций, но

указывали на ее потенциальную глубину, не осознаваемую в полной мере еще и по сей день.

Научный монизм оказался активно потеснен идеей культурологического холизма, передаю-

щей стремление создать целостную картину современного мира. Генерирующая и интерпре-

тирующая культурология стала силой, способной объединить знание и субъективный опыт.

Тем самым отечественная культурология послужила препятствием для путаных и отвле-

ченных рассуждений по поводу феноменов современного мира, провоцирующих конфлик-

ты и разногласия, но не приближающих к истине. Она сама восставала против приблизи-

тельности, путаницы и неразберихи в своем научном аппарате. «Интересно, как повели бы

себя физики, — не без иронии писал Лесли Уайт, — если бы у них существовало столько же

различных представлений об энергии!»

, сколько мы имеем о сущности и употреблении тер-

мина «культура».

Уже не споры живописцев с поэтами или музыкантов со скульпторами, как во времена

Возрождения, не просветительские рассуждения о границах живописи и поэзии, как в лес-

синговском «Лаокооне», а новая, аудиовизуальная эра, соединившая поэзию и живопись,

музыку и компьютер, открывшая дополнительные возможности человека, определила не-

обходимость гуманитарной науки, основанной на синтезе, связывающей все разорванные

нити, обобщающей факты, восстанавливающей их взаимосвязь, но также формирующей

5 Да Винчи Л. Суждения о науке и искусстве. СПб., 1998. С. 7.

6 Уайт Л. А. Понятия культуры // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры.

СПб., 1997. С. 17.

В. А. Фортунатова 78

способность к проникновению, требующему духовной тонкости и понимания, эмоцио-

нального переживания культурных смыслов. Великие творения народного духа от Пар-

фенона до рубленных русских церквей появлялись из сходного стремления к миру и со-

гласию.

Перенос всего, что хоть как-то работало на поставленные цели, воздействие и проникнове-

ние разнородного материала, было уже не просто случайными технологиями научной транс-

плантации в культурологию или некими культурологическими импликациями в официаль-

ную науку, но выражением потребностей интегративного мышления, сформированного не

одними научными гипотезами, а добытыми на их основе частицами истины, пробившей се-

бе дорогу сквозь толщу умозрительности формульных построений, социально-ритуальных

фраз, идеологически-этикетных действий.

Возникший культурологизм научной методологии стал означать совокупность свойств,

обеспечивающих ее продуктивность внутри контекста культуры как прошлого, так и совре-

менности, создающих интеллектуальное равновесие в их сходной значимости. Разумеется,

одновременно изучать устоявшиеся явления и явления в стадии становления не плодотвор-

но, но, оказавшись вместе, они маркируют тенденцию, выявить которую без их сближения

не представлялось возможным.

Стало очевидно, что суждение о культурологии как исключительно модной, амбициозной

науке на «злобу дня», а следовательно, не серьезной, не несущей новые знания и не имеющей

своего объекта изучения, ибо он безмерен (пресловутые 500 определений культуры, о кото-

рых пишут во всех учебниках!), оказалось поспешным.

Но… «существует два класса людей, — заметил Т. С. Элиот, — говорить с одними трудно,

говорить с другими — тщетно. Второй — более многочисленный и упрямый, чем это может

показаться вначале, ибо он представляет состояние ума, в которое все мы склонны впадать

вследствие природной лени, — включает в себя тех, кто не способен поверить, что положе-

ние вещей когда-либо изменится по сравнению с существующим в данный момент. Время от

времени — возможно, под влиянием убедительных слов какого-нибудь проповедника или

публициста — они могут переживать мгновения тревоги или надежды, однако непобедимая

инерция воображения заставляет их продолжать вести себя так, будто ничто никогда не из-

менится. Те, с кем говорить трудно, но, возможно, не тщетно, — это люди, верящие, что ве-

ликие перемены должны произойти, но толком не знающие, что в них неизбежно, что воз-

можно, а что — желательно»

Отсутствие активного интереса и необходимого уважения к научным возможностям куль-

турологии во многом объяснялось еще тем, что вхождение в ее логику требует универсаль-

ного знания, которого часто еще недостает современным представителям узкопрофильных

научных интересов, склонным к эзотерике, «цеховым» тайнам и терминологическому воля-

пюку. Появление интегрального ученого воспринималось как абсурд и снижение профессио-

нализма. Подобное мнение распространено и по сей день.

Кроме того, в современном обществе достигла критической отметки точка зрения,

высказанная Леонардо в другие времена и по другому, казалось бы, поводу: «Та наука

7 Элиот Т. С. Избранное. Т. 1–2. Религия, культура, литература. М., 2004. С. 14.

Культурологизм как свойство современного научного знания 79

полезнее, плод которой наиболее поддается сообщению»

. Поскольку культурология до-

вольно долгое время не могла определить свою конечную цель в словах и понятиях, то

ее поспешно занесли в ранг маргинальных, околонаучных созданий гуманитаристики,

хотя в действительности именно культурологии предстояло спасение или возрождение

последней.

Дело в том, что нынешнее перевернутое состояние гуманитарного знания, характеризу-

емое раздробленностью, хаотичностью, отвлеченностью, возникло «от идей», которые стре-

мительно сменяют друг друга, не задерживаясь ни в общественном, ни в виртуальном созна-

нии, не только не порождая шедевров, способных воплотить накопленный человечеством

опыт, не создавая универсальных духовных систем, подобных «Феноменологии духа» Геге-

ля или «Капиталу» Маркса, но, напротив, искажая культурный фонд маловразумительны-

ми спекулятивными, необоснованными фундаментальным знанием проектами. Характери-

зуя состояние постсоветской гуманитаристики, Борис Дубин справедливо отмечает, что она

часто воспроизводит внешние признаки науки, «но по сути является не наукой, а скорее cul-

ture critics»

«Осадная культурология» передала опыт своей вполне легитимной преемнице, перед ко-

торой сразу встало множество крупных научных проблем. Но культурология не живет за

счет априорных конструкций. В этом она идет за отцом механики Ньютоном, один из тру-

дов которого так и назывался «Гипотез не измышляю». Она изучает «творения творцов», то

есть достижения ученых и художников, истолковывающих, отражающих, воссоздающих

предметы и явления природы как в прошлые, так и в наши дни. Каузальность устанавли-

вается в ней не из хронологической последовательности. Она может появиться на осно-

ве аллюзивных отношений, ассоциаций, очевидного сходства или даже парадоксально-па-

родийного сближения. Эта наука являет собой принципиально новый уровень освоения

действительности — финальную стадию синтеза в диалектической триаде «факт — ар-

тефакт — концепция». Ее задачей является создание образного строя современного науч-

ного знания, а в спектр ее исследовательских стратегий органично входят такие определя-

ющие науку прошлого подходы, как описательность, историчность, фактографичность. В

ней нет деления на старое и новое, она одновременно традиционна и современна, привер-

жена старым формам и воплощенным в них идеям, но вместе с тем авангардна и даже про-

извольна. Этот мыслительный анархизм более всего эпатировал приверженцев традицио-

налистских устоев.

Он, собственно, означал свободу и раскованность мысли. Вот почему появление современ-

ной отечественной культурологии не без основания было воспринято как замена идеологии,

основанной лишь на бытии человека в социуме. Культурология стала даже не столько интег-

ративной дисциплиной, сколько пространством активного обмена идеями, знаниями, навы-

ками, образами, символами и т. п. При этом академизм и культурологизм призваны стать от-

пором дилетантизму.

8 Да Винчи Л. Суждения о науке и искусстве. СПб., 1998. С. 8.

9 Опыт креативных начал. Хроника научной жизни // Новое литературное обозрение. 2006, № 77 (1).

С. 519.