ответах на вопросы, нередко являются следствием того, что показания
даются под чьим-то влиянием. Однообразная монотонная речь, одни и те
же слова, одна и та же интонация от допроса к допросу, напоминающие
чтение заученного текста, могут говорить в пользу того, что свидетель
описывает происшествие не по воспоминаниям. Возможно, зная, что его
будут допрашивать, подросток «готовился» к этому, мысленно
многократно воспроизводя свой рассказ. Неуверенные и явно осторожные
ответы не менее подозрительны, чем бойкий, явно «выученный» рассказ.
При заученных показаниях несовершеннолетний, описывая
происшествие, старается показать себя в наиболее выгодном свете.
Свидетель по-новому изображает целые эпизоды, количество
подробностей нередко увеличивается, а не уменьшается, они
приукрашиваются деталями, которые с большой вероятностью были бы
забыты при реальных обстоятельствах. При этом чувства выражаются
демонстративно и даже утрированно, рассказ ведется одними и теми же
словами, предложениями, в чем можно убедиться, сравнивая диктофонную
запись. Такой свидетель часто выдвигает новые версии, опуская при этом
целые фрагменты преступления. О ложности показаний могут
свидетельствовать также явное уклонение от ответов, паузы
(необходимые для обдумывания) и пр.
«С показаниями, явно заученными, можно бороться следующим
образом: надо прервать допрашиваемого и начать задавать ему вопросы, не
имеющие прямого отношения к данному предмету и лежащие,
следовательно, вне рамок им заученного; если, например, речь идет о
происшествии, имевшем место вечером, можно спросить свидетеля, что он
делал утром, если данное событие произошло в воскресенье, можно задать
вопрос, как свидетель проводил предыдущие дни; можно также спросить,
давно ли свидетель знаком с обвиняемым, как он с ним познакомился,
предложить рассказать со всеми подробностями о существовавших между